скачать книгу бесплатно
и я служил на Эльбе, в Костельце,
а не в Чечне.
А разве не везенье,
что не в Чернобыле детишки родились,
а во Влашиме?
И, слава Богу, не было меня в Нью-Орлеане,
когда свирепый ураган «Катрина»
всё там порушил,
а был я в мирном чешском Фриделанте…
Теперь вы поняли, надеюсь,
насколько я счастливый человек?
Перевод Юрия Баранова
Вариация на тему Йиржи Жачека
Какое счастье, что родился я в России,
Тем более, на Матушке-Москве,
И на чистейшем русском языке
Над колыбелькою слова произносили.
Заметьте – без каких-нибудь акцентов
(Потом так трудно вытравить акцент;
Страдает этим не один «интеллигент»,
Особенно из клана диссидентов.)
Какое счастье то, что бабушка читала
Всё больше Пушкина, и в голову мою
Она вливала чистую струю
И хармсами её не засоряла.
Мне повезло: я рос не на Канарских
Вечнозелёных скучных островах,
Во злате осени я рос, в снегах, в цветах —
У нас в России климат щедр по-царски.
А ведь могло бы выпасть мне родиться
Не в центре мира, а сам чёрт не знает где:
В Йокнопатофе, например, в Кабо-Верде,
В Стамбуле, в Эльдорадо или в Ницце.
Я б там не знал, что надо за обедом
Три раза стопочку груздочком закусить,
И за опятами на вырубку сходить,
А про пирог с черёмухой не ведал.
И я б, наверно, равнодушным оставался,
Когда при мне туристы вдруг заговорят
Про Патриаршие Пруды и Летний Сад,
И хором Пятницкого я б не восхищался…
Тогда и Блока я читал бы в переводах,
А уж Есенина совсем не смог понять:
Ведь листопада золотую благодать
Считал бы я простым «явлением природы»…
Во многом я б, наверно, заблуждался;
Подумать страшно, но могло ж быть так:
Будь я вьетнамцем, я бы ел собак,
Будь иудеем – я бы кошек не касался.
Но, слава, Богу, нет! Судьба меня хранила,
Крещён и венчан и прописан был в Москве,
И никогда зверьё не бил по голове:
Так нянечка, Есенина не знавшая, учила.
2014
Ирине Маландиной
Вот идут по аллее, так странно нежны,
Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.
Николай Гумилёв
Ира, ты помнишь Старомонетный
В сорок девятом году?
В конце переулка дымилась Этна,
Порхали в снегах какаду,
Цфасман играл гениальней Шопена;
Вздымаясь под потолок,
Читал Маяковский проникновенно
И скромно помалкивал Блок.
За спорами «Лемешев или Козловский?»
С доброй улыбкой следил
Квартирный сосед Пётр Ильич Чайковский,
Он запросто к нам заходил.
Помню, однажды с тобой попрощался,
Пошёл через Каменный мост —
Случайно с Есениным там повстречался…
Ну кто говорит – склероз?!
Видится чётко, во всех деталях
Любимых лиц череда;
Вот скучные рожи куда-то пропали,
Как не было их никогда!
1999
Московиты
С былых времён мы звались московиты
(У нынешних соседей – москали),
Мы – с Волги, с Дона, с Северной Земли,
Мы, на пол-Азии разбросаны, размыты,
Но где б ни жили, всё равно мы – москали.
Американец есть, не «вашингтонец»,
Про англичан никто не говорит
«Эй, лондонцы», и словом «брюсселит»
Бельгийца никогда не назовёт японец,
Но каждый русский, всем известно, – московит.
Точней сказать – все, кто живёт в России,
Ведь московит – «всяк сущий в ней язык».
Проверил это бусурманский штык;
Пред нашей прочностью московской он бессилен,
Хоть разделять и властвовать привык.
Москва насквозь пропитана Россией,
Ну, а Россия вся пропитана Москвой.
Никто не справится с конструкцией такой,
Как на болотах бы враги ни голосили,
Как ни звенели бы заморскою деньгой.
2014
Из набросков автобиографии
Сложилось всё удачно у меня.
Хотя всегда – оговорюсь – был бедным,
До сорока ютился в коммуналках,
Не нажил ни хором, ни дачи, ни машины.
И по бордельным Куршавелям не катался,
И в воровской малине не был, в Лондонграде,
Куда стремятся многие – взглянуть одним глазком
На королеву, что крышует всю братву.
Я никогда не голодал (за вычетом войны)
И не сидел в тюрьме (а несколько приводов
По малолетке и по молодости лет – не криминал).
Болел, как все, валялся по больницам,
Но рак и спид, и гепатит с туберкулёзом
Меня пока что миновали – тьфу, тьфу, тьфу.
Я даже триппер не хватал ни разу.
Вот видите – во многом мне везло.
А главное – я прожил жизнь в России,
Включая шестьдесят в СССР.
Меня не выслали и не угнали в плен
(В полон, как выражались наши предки).
И в эмиграцию не увезли ребёнком,
А ведь такое и вполне могло бы быть.
Хоть горожанин, знаю и село —
На поле мне работать приходилось
И лошадей гонять в ночное с пацанами.
И даже я один сезон ходил в лаптях,
Всего лишь осень-зиму, но – ходил
(А ты ходил, космополит проклятый?).
И телогрейку я носил четыре года.
Мне перешили в подростковое пальто
Шинельку рваную соседа-офицера,
Но мне она ничуть не помешала
Читать взапой, начать писать, влюбляться
И весь сезон водить в Большой театр
Прелестную подругу-гимназистку
(Обманным образом – был грех – я раздобыл
Абонемент в райкоме комсомола).
То был пятидесятый год, на сцене
Блистали Лемешев, Уланова, Козловский —
Какой расцвет, какие имена!
Старинной музыкой тогда же я увлёкся,
А Гедике, великий органист,
Дарил нам незабвенные концерты…
Сейчас, возможно, это странно прозвучит —
В Консерваторию ходил я на концерты
Певицы Нины Дорлиак и не особо
Соображал, что аккомпаниатор – Рихтер,
Да, Святослав, да, да, тот самый Рихтер;
Простите, я не профессионал…
А вот в поэзии я свой среди своих.
С Есениным и с Блоком мы дружили,
И с Алексеем Константинычем Толстым,
С Андреем Белым были кореша,
И с Брюсовым, да всех не перечислишь…
Но это русские, но это земляки,
А что до иностранцев, то, конечно;
По-бусурмански я не говорю
И вся надежда тут на переводы.
С их помощью бывали чудеса.
Ну, например, я помню, как однажды,
Когда случилась свалка в магазине
