Игра инфоповодов. Информационные поводы – наше всё!

скачать книгу бесплатно

Игра инфоповодов. Информационные поводы – наше всё!
Вадимир Барабин

Как создаются мемы? Как можно переключить внимание медиа? Да, Вы правы, Читатель, надо создать информационный повод. И такой – чтобы был у всех на слуху. Автор делится беседами со знакомыми и не знакомыми людьми, каждый из которых по-своему интересен.

Игра инфоповодов

Информационные поводы – наше всё!

Вадимир Барабин

© Вадимир Барабин, 2023

ISBN 978-5-0059-5684-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Телевизор я смотрю редко. Ибо в своём жилище телеприёмника давно уже не имею. Будучи в гостях могу глянуть, что включат хозяева дома. Но новости и аналитику до меня доносят мои давние знакомцы.

С большинством из них я познакомился в послеолимпийской Москве в пивном баре «Ладья», что успешно функционировал в подвале дома на углу Петровки и Столешникова переулка.

Сам я впервые его обнаружил, когда активно интересовался историей архитектуры Москвы и в одной прогулке вспомнился Маяковский: «Люблю Кузнецкий, простите грешного, ещё Петровку, затем Столешников…»

Кузнецкий – это отдельная тема. «А всё – Кузнецкий мост и вечные французы…» Он и теперь и в дни века двадцатого не растерял модного лоска. А Петровка и Столешников – объекты разноплановые. Всем сословиям москвичей и приезжих тут находился интерес. Вот и «Ладья» привечала всех, кто готов был постоять в очереди или как постоянный и почётный гость проникнуть с ходу. Приблатнённая молодёжь именовала её – «Яма», а люди посолиднее говорили «пойдём к себе» или что-то в этом духе. И если за тесным столиком познакомился с человеком, то свидевшись тут второй раз, встречаешься как со старинным приятелем. Со временем это перерастало в дружбу, ибо люди тут раскрывались собеседнику и если возникала симпатия, то она сближала, люди обменивались адресами-телефонами и общались уже в повседневной жизни. Хотелось вспомнить: «… в наш тесный круг не каждый попадал…» Но это – не круг. Скорее веер. Большинство моих тамошних приятелей друг с другом не знакомы. Я как гвоздик веера соединил этих разных людей, каждый из которых – личность самодостаточная, а я интересен им тем, что умею, не перебивая, слушать с искренним интересом.

Некоторые их рассказы я записываю. Поделюсь с Вами, уважаемый читатель, несколькими из них, записанными из встреч уже на грани второго-третьего десятилетия двадцать первого века.

Владимир Барабин

август 2021 года

Игра инфоповодов

Григорич, как только я недавно у него на пороге: «Какая нафик „Игра престолов“, все, мол, глядят, хотят продолжений, ругают сценаристов, что всех порешили. Вот у меня – игра инфоповодов, её и наблюдаю».

Он, чисто рентген, все звучные новости видит насквозь. Только попади к нему – он давай их наизнанку вертеть. Вот историю с двумя футболистами он так рисует – «Это чисто ремейк или синквел приключений Петрова и Васечкина». Григорич не всегда знает точно значение разных англоязычных слов, но по интонации можно понять, что он имеет в виду. «Вот – было замелькала история Петрова и Непетрова. Про аглицкий город Солсбери. Где – собор. Просто они гуляли там. Или не просто. Дискуссия. Кому-то она надоела и скоро нашли замену – этих двух футболистов. Тем более, что и засветились они как-то раньше в новостях. И фамилии легко запомнить. Слоги повторяются. Чисто Баден-Баден. Чтоб в офисах народ легко вспомнил, даже которые футбол не глядят. И обсуждал бы. Так-то проще, чтобы все – в курсе. Драк то на Москве всякий день немало. Кто про них обсуждает. А тут – прям шум до потолка. И приняли. И посадили. И то сё. Эти двое и заместили тех Петрова и Непетрова и в обсуждениях заштатных анализаторов и многих граждан, на работе и в быту.» Так, обычно, толкует Григорич появление или исчезновение инфоповодов и их отражение в медийном пространстве.

«Ты вот знаешь про стоп-листы в редакциях ТВ?», – вместо «Здравствуй» он говорит в другой раз. «Дак и противоположные есть листы – где надо, кровь из носа, инфу добыть и поставить в эфир. Вот рассказывал мне знающий человек, что губернатор Краснодарский платил, до четырнадцатого ещё года, телеканалам, что ежли прошла новость негативная про краснодарский берег, то в тот же выпуск надо дать негативную инфу и про крымский берег. Чтоб и на трассе „Дон“, народ едущий, в правильную сторону повернул и те кто ещё чемодан пакуют правильно решили. Мягкая такая форма правды. Стоп-листы – то – это, верно, головная боль этих, выпускающих редакторов. Теленовости-то почему всё меньше глядят? Там – редакция, начальники, выпускающие, все ж опасаются – как бы чего не вышло не то. И репортеры – вместо чтоб своих источников сканировать, листают сайты. Потому-то человек если просто прогноз погоды зашёл глянуть в инет, то новостной заголовок всё равно увидит, а телевизор мож только завтра-послезавтра это подаст в новостях или аналитике.»

Решил тут недавно его опередить в разговоре – «Вот ты знаешь, что военные всегда готовятся к прошлой войне? В академиях изучают. В начале Отечественной и кавалерия была у нас и винтовка трёхлинейка, да вроде и тачанки. А ворог – попёр моторизованный. У него в прошлую войну были и танки и пушки-самоходки. И сейчас пушек-танков-снарядов наделали немало. Хранить негде. Рвутся. И мобилизационное управление есть, генералы сидят, чего-то планируют. Это – чтоб в „партизаны“ штатских при надобности забрать и технику гражданскую? Что сам думаешь?» Но Григорьича сбить трудно. «Дак, борцы с террором тож борются с прошлым веком. А террор теперь уже другой. Если удалось пару самосвалов шин колесных со свалки в людное место подвезти, да поджечь, то и сотню телекамер, тем паче телеавтобусов ждать не надо. Сотни смартфонов тут же разошлют всем видео чёрного дыма закрывшего парадные фасады. Резонанс не меньше чем от атаки небоскребов. Создать негативный инфоповод – главная задача сегодняшних революционеров. А народ пугать пакетами оставленными – только пациентов психиатрам создавать.»

«Ну и что ты предлагаешь?» – спросил его. «Предлагать – это не по моим доходам. Вон сколько всяких специально обученных людей. И в парламентах и институтах-комиссиях. А думаю – как-то надо перебороть тезис сиэнэновский – „хорошая новость – не новость“. Больше положительных инфоповодов создавать. Жизнь человеческая не так длинна, чтоб её в страхах и тревогах прожить.»

13 августа 2019 года

Разоблачитель госбанка

Есть у меня один знакомец. И есть у него одна особенность – он любит деньги. Любителей денег вокруг немало, у кого-то любовь эта – взаимная, а у кого-то безответная. Их любят многие, они – немногих. У моего знакомца, зовут его Михалыч, эта любовь специфична. Он любит разглядывать монеты. И не какие-нибудь редкие, а те, что у него в кошельке.

Началось это в году десятом, этого уже, 21 века. Сыпанул он на стол, где ремонтировал радиоприемник, мелочь из кошелька, а пятачок один, шустрый, покатился да и прилип к динамику приемника. «Ишь-чо!» – воскликнул Михалыч. Как-то не видел такого эффекта раньше.

Мужчина он уже взрослый. Можно сказать – в годах, помнит и те деньги, что были до года полёта Гагарина. Тогда ещё – копейки, двушки и трояки, те, дополётные, оставили в обороте. И те копейки стали в один день в десять раз дороже. Многие локти кусали, что не запасли ведро трояков, лезли в подпол – собрать медяки, заткнутые в щели меж досок пола ушлыми детишками.

Те копейки, которые новые появились, были, что твои гирьки-разновесы – копейка в один грамм, две – в два, три – в три, а пятак – в пять грамм. Были они из какого-то медного сплава и, понятное дело, к магнитам не липли. А гривенники – десятикопеешные, двадцатик и полтинник были белые и сказано было, что в их медно-никелевом сплаве более никеля, чем меди. Ну, в ту пору если у маленького Михалыча заводился «десятик», от школьных завтраков заначенный, то он в воскресенье бежал на него в кино. Так стоил детский билет. А если уж два трояка ещё остались, то можно и на троллейбусе – в парк. Там-то есть чем заняться. И детский городок с горками-качелями-каруселями. И другой раз одинокий гость парка попросит на водном велосипеде подсобить, по прудам прокатиться. Прокат-то даёт катамаран, а второго педальщика – нет. А один – только по кругу вокруг себя может. Раздельные педали были. Теперь-то понятна эта логика. Можно остановиться с девушкой, кружить вокруг неё, а она сидит, не крутит, отдыхает.

К старшим классам – там уж, если полтинник – удалось, то тут в парке и стакан портвейна «Двенадцатого» можно было получить. Автомат, как с газировкой, но берёт не трояки, а полтинники, монеты в пятьдесят копеек. Ну, это-то не частый пир. С друзьями в важное событие только.

Таки, Михалыч вспоминал как-то историю с металлическими рублями в его городе в начале шестидесятых годов. Рубли тоже стали чеканить. Белый сплав. Но ободок монеты, гурт зовётся, кажется, был, как и у прочих монет с насечкой рёбрышками. Таксебешный. И вот – на заводе, в городе, где проживал Михалыч, ушлые работяги, вместо, чтоб клепать запчасти к комбайнам-тракторам, приспособили станок клепать металлические рубли. Понятно – в ночную смену. Возили, молва твердила, самосвалами. Та верёвочка вилась недолго. Кто успел – съел. Но рубли года с шестьдесят четвёртого пошли – прям картинка. И на гурте этом – по ребру, звёздочки и надпись «один рубль». Чтоб уж сомненьев не было.

Но это-то всё – дела минувших дней. В разные посиделки с Михалычем услышанные. Потом ещё много было разных денег-монет. И бумажки в пятьсот тысяч рублей случались. И монеты – в середине один колор, по краю – другой. Что Союз, что Россия – страна весёлая, деньгам скучать не даёт. То крупные купюры изымут, то три ноля уберут. То за рубль – шестьдесят три цента, но менять негде, да и нельзя – статья. А то – стало можно и даже было, что за бумажку в пятьсот рублей разменник больше ста долларов давал. Сотку с бледно-зелёным боком и ещё мелких бумажек с портретами в овалах. Потом, лет за восемь – изменилось. И ежли захотелось сотенную американов, то уже с десяток-дюжину тех пятисоток надо – в обменник. Тут-то и вспомнится год шестьдесят первый.

Так вот – про удивление Михалыча и его любовь. Стал он с той поры читать монеты, что заводились в его кошельке. И магнитом трогать. И информации почерпнул, коей и в многих книгах не сыскать.

Монетки-то росейские на вид с девяносто седьмого года не поменялись. Стабильность, вроде. Хоть и поменьше на них теперь дадут в торговых-то местах. Но понял Михалыч, читая обороты монет, реверсы, вроде, зовутся, что и чеканят их в разных местах по разному, и с годами металл в них – меняется. Вот и к магниту стали липнуть и птица гербовая стала вычурней. Ну, чеканят-то только в двух местах. Это в девятнадцатом веке и ранее, было, чеканили монету и в Сибири и на Урале. Чтоб не тащить медь, серебро, да и золото, тут добытое, до столиц, а потом монету обратно везти. Продуманная логистика была – сказали б нынешние знатоки дел. А теперь – под левой лапой того орла – значок малозаметный дворов монетных – в Москве, да в Питере. Как-то гулял там у Петропавловки, ещё в восьмидесятых, гляжу – забор и здание. Лето – окна открыты и слышен металлический шорох-звон. Понял. Монеты тут чеканят. И видно с конвейерной ленты сыпятся в ёмкости. Постоял, послушал. Забавно.

Порассказал, как-то сидели у него, Михалыч, чего он поразглядел в тех монетах. Что до года девятого они не липнут к магниту. Стал быть – из меди-никеля. И птица та двуглавая с года четырнадцатого упаковалась в три короны и в лапы получила скипетр и державу. И щитом с Георгием-победоносцем прикрылась. И весу в монете меньше стало. Михалыч даже показал. Весов аптекарских нет у него. Просто линейку деревянную на карандаш положил, уравновесил. А потом положил две монетки по самым краям линейки. Да, монетка девяносто восьмого потяжелее монетки пятнадцатого. И всё казалось – не договаривает Михалыч чего-то.

И вот, надысь, заглянул вечерком к Михалычу. Сидит один, с литровой бутылкой белой, наполовину уже спитой. Присел я на стул, напротив его дивана. Налил он мне и себе. Выпили. «Слыш чо» говорит, «штоли опять Польшу покорять – царство Польское имать? Как в тыща шестьсот двенадцатом. Дак, пойдут ли мужики?». Михалыч склонился к диванной подушке и вскоре тревожно заснул.

8 августа 2019 года

Конверсия бизнеса в карантин

Звонит тут Трофимыч.

– Ты, намедни собирался, не ходи. Я самоизолировался. Денег мне племяш на телефон положил. Говорит – будь на связи. Потрещал с ним. Он две свои кафешки закрыл, сижу, грит, убытки считаю. Дурак я, грит, был, что не открыл как тот – первый советский миллионер, который потом всё бросил и подался в гробовщики. Щас – вон всё рекламное пространство забито этим делом. Конкуренция у них тож. Или, грит, реклама подешевела, меж выборов всяких, или спрос вырос.

– Сам то, спрашиваю – как?

– Норм, грит. То маленько в телеке, а то и в инете. Ты бы, грит, как знаменитый писатель на заборе, смеётся, чо нить пояснил тем, кто регулирует эти показы-передачки.

Вот – пандемия. Карантин. Ну, ладно – про чумные бараки и прочие напасти, помнится, что слышал или читал. И что количество наших пра-пращуров поуменьшилось. И мы произошли от тех, кто миновал сии беды или даже переболел и выжил. Народ, конешно, переживает. И за себя и за близких-родных. Как бы не вышло чего. И даже понимает, что лучше в одной комнате сидя, стоит переждать. Чем загреметь в тот «чумной барак». А кто-то и впрямь бережёт окружающих незнакомых людей.

В телеке есть канал, где уже учат снять стресс. И лучше – без алкоголя, мол там надо повторять часто, чтоб эффект был. А кошелёк и печень такого выдержать не могут. Дак, хотелось бы и не растить тот стресс, дак нет – вот и племяш приметил. И я ещё до этой канители стал примечать. То Баннер у шоссе – «искусство прощания», то в метро – вдоль эскалатора вместо прежних афиш оперного театра – реклама погребальной конторы. И в телеке – круглосуточная справочная по организации похорон, в перемешку с рекламой налоговой, где первый аргумент для обращения через инет – не вздрагивать от каждого чиха в маршрутке. Человек может и не вздрагивал. А – станет. А симптомы, кстати этой новой инфекции – тока температура и сухой кашель, медики пишут. А бедные аллергики теперь – чисто враги. Это всё – я называю социальная энтропия.

И если эту энтропию не снижать, а продолжать как велено или придумано – две трети или больше в телеке – фильмы о войне. Реклама похорон. Громкие чихи и кашли в рекламных роликах, кстати в нарушение закона о рекламе – в два-три раза громче, чем основная передача. То понятно, что станет больше бытовых преступлений и суицидов. Я, грешным делом зашёл в госстат. Глянул, как мы живём и умираем. Дак из двух миллионов россиян, умирающих ежегодно (плюс-минус двести тысяч) – убитых около процента, а самоубитых – в два-три раза больше.

Потому, думаю, грит, раз уж сумели позакрыть торговые центры, бани, зоопарки, дак и рекламу болезней и смерти тож не грех хоть на пока -запретить. «Мименто мори» – это хорошо помнить когда всё хорошо.

– Вот так, мил человек! Присел я тебе на уши? Давай… Будь здоров!