скачать книгу бесплатно
Маша: Слава – это весело? (делает глаза)
Маша. Глаза
https://balu.kroogi.com/ru/content/3291043-QR-code-7.html (https://balu.kroogi.com/ru/content/3291043-QR-code-7.html)
Маша: По славе я не скучаю. И никогда эту «славу» к себе не относила. То есть я не принимала ее так, как будто она имеет какое-то отношение лично ко мне. Это был какой-то собирательный образ для поклонников, и при этом я даже не знаю, что он собой представлял, если честно. Но то, что он не имел и не имеет какого-либо отношения к реальности, – это факт. К тому же я не считаю, что там (в группе) я что-то сделала особенное для того, чтобы эту славу получить. И не могу сказать, что я ее испытывала на себе. Не то чтобы меня узнавали на улице и не давали проходу. Мне кажется, что любой человек, любая девочка со скрипкой, вставшая с Горшком на сцену, получила бы такую же «славу», как у меня. То есть дело не во мне, а просто в том факте, что я туда попала. (Задумалась.)
Балу (с иронией и как бы утешая): Не расстраивайся, любой гитарист, если бы стоял там, тоже стал бы «знаменитым», ха-ха-ха.
Горшок, Князь и Маша в Зеленом театре, 13 июня 2003 года. Фото Е. Евсюковой
Маша: Ну, в принципе, кто угодно если бы оказался там, то «прославился» бы. Поэтому я и говорю, что скучать особо не по чему. Не то чтобы я что-то заслужила…
Балу: Ну, ты не просто так стояла. Ты как красивая девочка стояла на сцене, а это ценно.
Маша: Да. Это так. Но по славе я не скучаю.
Читатель: Как повлияло на твою жизнь общение с Горшком? Изменило, может быть, как-нибудь твои взгляды на жизнь или как еще?
Маша: Ой, ей, ей… (вздыхает). Наличие Горшка на планете на мою жизнь повлияло очень сильно, потому что без него не было бы группы «Король и Шут». Без группы «Король и Шут» я бы не попала в группу «Король и Шут». И я не оказалась бы там и не испытала бы всех этих наших путешествий и приключений. И даже то, что я стояла на сцене перед большим количеством людей… Все-таки не каждому встречному доводится испытать такую вещь. Поэтому все это, конечно, является для меня особенным, и в первую очередь – благодаря Горшку и тому, что он существовал. Но повлиял ли он лично на меня…
Балу: Да, он же не только, как ты говоришь, «на планете», он рядом с тобой существовал долгое время.
Маша: Он рядом со мной существовал, но мы… У нас, по большому счету, не было особых каких-то личных и близких таких пересечений. Потому что я для него, мне кажется, всегда была такая неведомая зверюшка, которая «о, откуда она здесь есть? Она здесь есть». То есть на самом деле мы были с ним в более-менее параллельных реальностях. Но я абсолютно точно всегда отдавала себе отчет и восхищалась, и продолжаю, и никогда это не пройдет, его музыкальностью, невероятной совершенно. Его мелодичностью от природы, какой-то естественной, которая у него всегда была. И тому, что за всем этим эпатажным своим каким-то поведением, он был очень, очень, очень добрым человеком. И безобидным тоже. Это мое, по крайней мере, восприятие. Ну и, безусловно, он – гениальный и талантливый человек. И с таким человеком, когда отдаешь себе отчет в этом, рядом находиться всегда особенно. Но с точки зрения «научилась ли я у него чему-то в плане моих жизненных мировоззрений», то скажу «нет». Мы слишком разные.
Балу: То есть ты не сделала себе татуировку с флагом конфедерации на попе?
Маша (смеясь): Нет, я не сделала себе такую наколку. Ха-ха-ха. Мишкины идеи для меня были довольно далеко, если честно. Его музыкальность, его талант, его актерство – нет, а вот все, что социально-политическо-идейно… (машет вокруг головы руками) это… мне сложно было с этим.
Балу: А не жалеешь, что ушла из группы?
Маша: Нет, не жалею. Понимаешь, я не представляла себе такой жизни рок-н-ролльной всю свою жизнь. Это что-то, что было послано мне как подарок судьбы такой. Это не то, что я хотела бы всегда. Стоять там, на сцене, со скрипкой. Оно получилось само по себе. То есть раньше (до «Короля и Шута») я играла, конечно, рок-музыку, выступала с различными группами. Если бы я не играла, то не попала бы в группу «Король и Шут». Но играть на профессиональном уровне, как получилось, с полным погружением, я никогда не мечтала. Мне это подарили, и это было прекрасно. Но поскольку это не было тем, к чему я стремилась, то и отказаться от этого было легко.
Балу: То есть не жалеешь об этом.
Маша: Нет. Вот сейчас я ездила, играла концерты (после ухода Горшка, с бывшими музыкантами группы. – Прим. ред.) спустя тринадцать лет. И это было удивительно и очень приятно – выйти на сцену и сыграть все эти песни. Но вместе с тем я понимала, что ребята живут такой же точно жизнью, как мы жили тогда, тринадцать лет назад. Может быть, сейчас у них несколько другие гостиницы, несколько другие условия, но в общем и целом это все то же самое. А я за это время успела… очень много чего.
Балу: Вырасти?
Маша: И вырасти. И много всего испытать совершенно другого. Абсолютно другого. Даже выучить новый язык и начать думать на нем, да очень много всего! И я не буду говорить слово «вырасти», потому что за эти годы каждый человек вырос по-разному, но это совершенно другая реальность. То есть у меня была возможность увидеть и пережить на своей собственной шкуре совершенно другую реальность, отдельную от того, что мы делали в течение шести лет тринадцать лет назад во время наших гастролей. Поэтому я не жалею и не представляю себе, как это могло быть иначе.
Читатель: Маша, а пробовала ли ты субстанции?
Маша: Тяжелые не пробовала. Страшные всякие, от которых людям плохо.
Читатель: А какие пробовала?
Маша: А надо перечислять их?
Балу: Можно вообще на этот вопрос не отвечать, если не хочешь, все наши истории не про это.
Маша: Перебирать не буду, конечно, это глупо, но и прикидываться невинной я не хочу, потому что пробовала. Но героин и спид всякий я не пробовала, потому что это неинтересно и страшно. А всякие легкие штуки психоделические пробовала. Но это было очень давно.
Балу (с серьезным видом): Это было, когда ты еще в группе играла.
Маша (удивленно и даже чуть возмущенно): Когда я в группе играла – на самом деле нет! Когда в группе играла, я помню, накурилась один раз в Таллинне, и все. Когда я играла в группе, то никаких таких штук у меня не было. Они пришли уже, когда я сюда (в Сан-Франциско) приехала, я их уже тут попробовала, в Америке.
Читатель: Тогда позволено ли мне будет спросить, пила ли ты на гастролях?
Маша: Не-а.
Читатель: Совсем?
Маша: Нет, не совсем, конечно. (Задумалась, пытаясь что-нибудь припомнить.) Могла, бывало… Под конец особенно, я помню, что могла иногда выпить. О! Текилу пила! Помню, когда мы были где-то в Крыму…
Балу: В Ялте, в Ялте…
Маша: Да, в Ялте. И там был классный-классный бар.
Балу: «Апельсин» назывался.
Маша: И бартендеры делали какие-то напитки, которые горели. И мы очень весело бухали, я помню.
Балу: Это где ты по барной стойке ползала и пила прямо с нее какие-то специально разлитые штуки.
Маша: Наверное. Ха-ха-ха. Вот тогда я там веселилась, но это скорее исключение из правил. Ты вот помнишь, что я пила? Ни фига ведь не пила.
Балу: Нет, не пила. Так это и не я спросил, а народ. И народу же отвечу еще раз, что нет. И это был один случай из двух за шесть лет. Да и то мы его еле вспомнили.
Маша: Да.
Балу: Кстати, у меня вся книжка такая получается. Дописал до середины, думал, какие у меня веселые истории получаются, а потом перечитал, а они через одну – про пьянки, прикинь, несправедливость! Мы ведь не только этим занимались!
Маша: Вот у меня таких историй нет, поэтому и никаких историй нет, ха-ха-ха.
Балу: А уставала вообще на гастролях?
Маша: Вот не помню я, чтобы особо. Мы как бы молодые были, и я молодая была. И это была жизнь, все воспринималось как что-то естественное. То есть это моя жизнь, она такая. Из автобуса в гостиницу, потом на площадку, потом в поезд и так далее. У меня были какие-то маленькие нужды, мне вот нужно было мыться, например. И я никогда не забуду, как мы ездили в поезде долго по жаре, и я отрезала пластиковую бутылку, делала из нее такую вот баночку и мылась в вагонном туалете. Потому что для меня это было важно. Но не помню, чтобы я по этому поводу мучилась, страдала и что мне из-за этого было неудобно. Мне нужно было помыться, и я находила, как это сделать. Ну и все в таком духе. Не помню никакой усталости или измотанности, и все воспоминания у меня очень легкие и веселые.
Балу: Кстати, та же фигня…
Маша: Несмотря на то что, когда я сейчас вспоминаю, как эта жизнь на самом деле протекала, то со стороны она может выглядеть довольно утомительной. Но когда я находилась внутри всего этого, не помню, что это было утомительно. И опять же молодое тело. Если бы я сейчас так ездила и спала скрюченная в этом автобусе ночь за ночью, то, наверное, воспоминания были бы другими.
Балу: А какой у тебя ряд был в автобусе?
Маша: В автобусе? Не помню. (Задумалась.) Точно, у нас же был у каждого свой ряд.
Балу: А кто перед тобой был?
Маша: Не помню.
Балу: А за тобой?
Маша: Не помню. Помню, что где-то ближе ко второй двери, то есть в первой части автобуса, но не в самом начале. Очень хорошо я помню наше распределение в поезде, а вот в автобусе уже нечетко…
Балу: Ты с Горшочком ездила?
Маша: В поезде, да. У нас было одно купе с Горшком и Князем.
Читатель: И как оно, ездить в одном купе со звездами?
Маша (задумалась, а потом рассмеялась): У них ужасно воняли ботинки, это был полный ад и кошмар. Но они это знали, поэтому свои ботинки первым делом прятали под князевскую нижнюю полку, чтобы купе не превратилось в газовую камеру. В этом смысле было не… любопытно.
Балу: Но ведь они там вещи не разбрасывали, не хулиганили, не пьянствовали… особо.
Маша: Они не пьянствовали у меня в купе. Они пьянствовали у тебя в купе. В моем купе был порядок. Первым делом, заходя в купе, я стелила всем постельки.
Балу: Купе.
Маша: Всем четверым. Потому что я понимала, что если этого не сделаю я, то этого никто не сделает. Горшок мог совершенно спокойно лечь на этот скрученный матрас и так и спать на нем. Его мало беспокоили такие вещи. Поэтому я стелила всем постельки, они клали свои вещи, и пока им не нужно было приходить спать отрубаться, так их особо в купе и не видно было.
Балу: А валенки помнишь наши?
Маша: Валенки… подожди, что-то помню.
Балу: Нам Наташа Балунова сшила из американского флокса дорожные валенки, а тебе даже вышила имя на них.
Маша: Точно, это было в самом начале. Wow, Шурик, какие ты вещи помнишь! И какая у меня память поганая!
Читатель: Ну, так столько лет прошло, уж не двадцать ли?
Маша: Да нет! Память поганая, я вот с кем ни разговариваю, у всех столько воспоминаний, а я ничего не помню. Причем это у самого трезвого человека! Надо было бухать! Ха-ха-ха! (Смеется.)
Балу (в шутку): Было бы что вспомнить.
Маша: Да, было бы. Ха-ха-ха. Но мне было весело смотреть на всех остальных, которые веселились. Ну, в гостиницах это было от меня скрыто, но в автобусе и поезде я все это видела и удивлялась. Но вот помнить…
Читатель (меняя тему): А почему ты решила уехать из России?
Маша: Мне очень понравился Сан-Франциско, когда мы сюда на гастроли приезжали. Причем настолько, что я сразу же почувствовала себя здесь как дома. Мы же ездили и путешествовали по разным городам (в Америке) и на обоих побережьях были. И я помню, как сейчас, как мы въехали в Сан-Франциско из Лас-Вегаса. Мы ехали, ехали и въехали в туман. И я ощутила себя здесь как дома, на самом деле. Очень комфортно и уютно.
Частично из-за этого, а частично… Ну а что мне еще было делать? Почему нет? Из группы я ушла. Полная свобода.
Балу: То есть город тебя приманил и завлек?
Маша: Да, город и интерес. Опять же, меня дома, в Питере, ничего сильно не держало. Да и очень мне нравится Сан-Франциско. (Задумалась.) Скажем так, мне нравится Сан-Франциско и Bay area. То есть I’m not married to San Francisco. То есть у меня нет такого «я всегда хочу жить только в Сан-Франциско», но вот район залива и вот эта окрестность (показывает рукой) Bay area мне очень нравится. Тут очень красиво и хорошая погода! Единственное, что здесь купаться нельзя.
Читатель: И последний вопрос, если можно. Каким тебе запомнился каждый из музыкантов группы «Король и Шут»?
Горшок и Маша в ДК им. Кирова. Санкт-Петербург, 1998 год. Фото М. Лаписа
Балу: Горшок, например.
Маша (задумалась и романтически смотрит на океан): Горшок мне запомнился очень… упрямым. Нет, неправильно. Первое, конечно, это то, что я говорила выше про его талант и артистичность. Это первое, что я должна сказать. А так… его интенсивность. Какая-то общечеловеческая интенсивность. Например, он очень любил крайне настойчиво доносить до всех какие-то свои идеи. Как мы все тогда шутили: «Горшок на ухо подсел». То есть он любил «сесть на ухо» и втирать, втирать, втирать какие-то свои штуки.
Балу: Андрюша как запомнился?
Маша: Называла я его «Пушистик», но я не знаю, захочет ли он, чтобы кто-то об этом знал.
Балу: Мы у него спросим.
Маша: А коротко я его называла Пуш, но это, наверное, нельзя выносить в массы…
Балу (беру трубку, звоню): Уже спросил. Можно все. А почему ты его так называла?
Маша: Пушистиком я его называла потому, что у него был пух!
Балу: Да ладно! Где?
Маша: На голове. Он ставил себе прическу иголками, но на самом деле волосы у него очень-очень мягкие. Поэтому я его так и называла.
Балу: О как!
Маша: А вообще князевские моменты были совершенно прекрасными и шедевральными, когда он «включал дурку» и начинал дурачиться. Это было очень весело. Что еще мне запомнилось в начале? У нас не было никаких электронных приборов, смартфонов всяких, компьютеров и прочего, поэтому мы много общались, читали книжки.
Балу: Маша, Интернета не было!
Маша: Да! И люди рисовали. Князь рисовал в своих тетрадках, которые у него всегда были. И там – совершенно безумные и смешные вещи. Как сейчас помню, у него был рисунок, где нарисована группа существ по степени трансформации соответственно: человек, людоед, попугаевьед, попугаевьедовьед и попугай. До сих пор помню! И вот для меня Князь был человеком, который придумал совершенно такие безбашенные и смешные вещи. (Размахивает руками, показывая, какие именно смешные вещи придумывал Князь.)
Балу: Кстати, о смартфонах и Интернете. Вот буквально на днях до меня доперла одна пусть и простая, но удивившая меня мысль. Вот смотри, моему старшему сыну сейчас 21 год. Так вот, он никогда не пользовался в быту пленочными технологиями.
Маша: Совсем?
Балу: Нет, ну, наверное, видел где-то, но уже как музейный экспонат. Когда он подрос, то уже цифра рулила вовсю, причем давно. То есть, когда ты говоришь слова «пленка» или «перемотай песню вперед» по привычке, то не всем ясно, что именно ты там мотаешь. Ладно, не будем отвлекаться Каким ты помнишь меня?
Маша: Ты был шутник, Шурик. Шутни-и-и-ик. И ты всегда вносил какие-то темы. То есть, вот если Шурик решил, что он сейчас всех нас подсадит на группу, бл*дь, «Внезапный Сыч» – и все! Если Шурик так решил, то все ее будут слушать в автобусе, пока, с*ка, не понравится! До этого это был «Rammstein», по-моему. Ты даже магнитофон специально купил для гастролей, чтобы всем музыку слушать, а не поодиночке в плеерах.
Балу: Точно, я уж и забыл! Песню «Жаль, нет ружья!» я так же внедрил. Ее же сначала забраковали и даже разбирать не хотели! Но 40 или 50 прослушиваний – и все, так назвали альбом!
Маша: Точно! И вот я помню, ты все время придумывал какие-то фишки и внедрял их, и это было круто.
Балу: А помнишь, я придумал по именам-отчествам всех называть?
Маша: Точно, было такое дело. Короче, ты был таким придумщиком, который придумывал всякие фишки, а потом старательно их внедрял.
3. История шута
(короткий и внезапный рассказ о нашем первом выступлении и истории появления символа «Шут с руками»)
