скачать книгу бесплатно
Приказание было исполнено, но, несмотря на все усилия матросов, корабль не мог пробраться через береговой лед. Между тем ветер усилился, и снег повалил огромными хлопьями. С отливом поток льда, о котором мы только что упомянули, хлынул к кораблю. Сначала толчки были незначительны; плавучие льдины отбивались от носа корабля и уносились в стороны; но скоро нахлынули большие массы, и наконец одна из них уперлась в канат и с глухим шумом потащила якорь.
Фред Эллис, стоявший с младшим лейтенантом, посмотрел на него вопросительно.
– А, это плохо, – сказал Сондерс, слегка покачивая головой, – этот звук весьма неприятен для моего слуха. Если нас занесет в льдины, то бог знает что с нами станется.
– Пожалуй, нас еще затопит, сэр, – заметил жирный повар, проходивший в это время с блюдом.
Мизл и теперь не перестал шутить, как ни плачевно было положение корабля и как ни ужасны могли быть последствия такого положения.
– Советую вам, сударь, держать язык за зубами! – воскликнул Сондерс с негодованием. – Занимались бы вы лучше своим делом и говорили только тогда, когда вас спрашивают.
Ледяная масса освободилась было от задерживавшего ее каната, но спустя несколько минут к нему прикрепилась другая, еще большая масса, и грозила унести его с собой.
В этой крайности капитан скомандовал поднять якорь, что, однако, нелегко было исполнить, и когда якорь вытащен был на нос корабля, то обе его лапы оказались совсем отломанными, а веретено – гладко отполированным от трения льда.
Лед в огромном количестве с неудержимой силой покатился теперь вниз, и корабль попал в страшное скопление льдин, в которых он крепко засел и которые всю эту ночь несли его по воле ветра в неведомые северные страны. К еще большему бедствию и опасности путешественников, море покрыто было густым туманом, так что они сами не знали, куда занесут их льдины, а освободиться от них не было ни малейшей возможности. Ничего, следовательно, не оставалось больше, как плыть туда, куда несет ветер, и ожидать минуты, когда льдины разделятся и дадут возможность спастись.
На следующий день, под вечер, ветер стих и солнце засияло светло и ярко, а льдины по-прежнему плыли сомкнувшись и несли с собой корабль к северу.
– Мы далеко оставили за собой самый северный предел, до которого достигали мореплаватели, – заметил капитан Гай Фреду и Тому, облокотившись на перила и внимательно рассматривая ледяные поля.
– Извините, я не согласен с вами, капитан Гай, я думаю, что капитан Парри побывал еще дальше на севере во время своей полярной экспедиции, – возразил Сондерс с видом человека, который приготовился защищать свою позицию до последнего.
– Очень может быть, Сондерс, но я думаю, что мы, по крайней мере, в этом направлении продвинулись дальше к северу, чем кто-нибудь. Наконец, вы можете видеть это на карте.
– А я в этом сомневаюсь, – прибавил младший лейтенант решительно. – На карты не всегда можно полагаться; я слышал, что еще прежде китоловы бывали в этих местах.
– Может статься, вы и правы, мистер Сондерс, – возразил капитан с улыбкой. – Однако я сделаю наблюдения и дам названия некоторым мысам, пока не приду к убеждению, что другие здесь были до меня. Мивинс, дайте мне телескоп; кажется, что к северу на горизонте заметна тусклость?
– Что это такое – тусклость, капитан? – спросил Фред.
– Когда небо в какой-нибудь стороне горизонта представляется тусклым, то это значит, что в той стороне находится чистое ото льда море; это явление как раз противоположно другому явлению, которое вы не раз замечали вдали и которое мы называем «блеском».
– Это показывает, что мы скоро будем плыть по чистому морю, – прибавил младший лейтенант с видом знатока.
– Мистер Сондерс, – сказал Мивинс, который, прибрав остатки обеда и вымыв блюда, наслаждался ленью в течение десяти минут – промежутка между обедом и новыми приготовлениями к ужину, – мистер Сондерс, сэр, не можете ли вы объяснить мне, сэр, отчего море не замерзает у нас точно так же, как оно замерзает здесь?
Лицо младшего лейтенанта прояснилось, потому что он немало гордился огромным запасом своих многосторонних познаний и ничто ему так не нравилось, как если к нему обращались за сведениями, особенно о предметах сбивчивых.
– Гм… да, Мивинс, я могу вам объяснить это. Надобно вам сказать, что для того, чтобы поверхность воды замерзла, нужно, чтобы весь объем пресной воды охладился до сорока градусов, а соленой – до сорока пяти. Следовательно, мороз должен быть всегда продолжителен и весьма силен, для того чтобы охладить глубокое море от его поверхности до самого дна, а до тех пор, пока оно не охладится до такой степени, оно не может замерзнуть.
– Ну, прекрасно, – заметил Мивинс, который едва наполовину понимал смысл этого объяснения. – А можете ли вы мне объяснить, мистер Сондерс, как это так образовались ледяные горы? Я решительно не понимаю, как это оно так…
– Да, – возразил Сондерс. – Немало людей и с головами не вашей чета долгое время работали над тем, чтобы объяснить, как образовались ледяные горы. Но если у вас есть глаза, то вам нетрудно увидеть с первого взгляда, как они образовались. Видите ли вон там к северо-востоку высокие утесы? Ну-с? Их покрывают огромные массы льда, образовавшиеся от того, что снег растаивал и замерзал на них в течение долгих лет. Когда они сделаются слишком тяжелы, чтобы держаться на утесах, они падают в море и уносятся им в виде ледяных гор. Но самые большие из этих гор образуются у подошвы глетчеров. А знаете ли вы, Мивинс, что такое глетчеры?
– Нет, сэр, не знаю.
Лейтенант вздохнул.
– Это, Мивинс, громадные скопления льда, который образовался вследствие замерзания и таяния снега в продолжение целых столетий. Ими на пространстве целых миль покрыты горы Норвегии, Швейцарии и многих других стран на земле. Иногда они скатываются вниз и наполняют собой целые долины. Я видел в Норвегии глетчер, который наполнял собой долину в восемь миль длины, две мили шириной и семьсот или восемьсот футов глубиной; и это был только крошечный кусок глетчера, потому что я слышал от людей, проходивших по нему, что он покрывает скаты гор на пространстве более чем в двадцать миль, и они так же велики, как ледяные поля, поверхность которых покрыта шероховатым жестким снегом.
– Вы, должно быть, шутите, сэр, – сказал изумленный Мивинс. – И они никогда не тают?
– Нет, никогда. Что они теряют летом, то с барышом приобретают зимой. Сверх того они постоянно находятся в движении, но движутся до того медленно, что, как пристально и как долго ни присматривайтесь к ним, вы не в состоянии будете заметить в них ни малейшего движения, точно так же, как вы не можете заметить движения часовой стрелки в часах; мы знаем об их движении только из наблюдений над переменами, которым они подвергаются из года в год. Здесь, в арктическом поясе, есть громадные глетчеры и ледяные глыбы, которые постоянно отрываются и уносятся в море; это не что иное, как ледяные горы, которых так много можно видеть в этих местах.
Это объяснение, по-видимому, произвело на Мивинса глубокое впечатление, и он, по всей вероятности, не скоро бы кончил разговор, если бы ему не помешал голос его ненавистного сослуживца, который взял его за вихор и сказал:
– С вашего позволения, мистер Мивинс, стелить ли мне скатерть или уж сегодня чаю не нужно подавать?
Мивинс вздрогнул:
– А, так ты мне еще будешь указывать! Ступай вниз!
Соммерс тотчас же юркнул, сопровождаемый сперва тщательно сложенным полотенцем, а потом и своим быстроногим начальником. Оба вместе достигли царства запахов, склянок и посуды и энергично принялись за свою нескончаемую работу.
Скоро после того льдины внезапно раздвинулись, и экипажу удалось после нескольких часов тяжелого труда еще раз верповать[5 - Верповать – тянуть судно посредством верпа, то есть небольшого вспомогательного якоря.] «Дельфин» изо льда, но, едва эта работа была кончена, как новая буря, постепенно собиравшаяся, разразилась и заставила корабль еще раз искать защиты у берега.
Множество моржей играло в соседних бухтах; они приближались к кораблю гораздо ближе, чем обыкновенно, и выставляли находившимся на борту свои огромные, страшные морды, махая своими косматыми головами и бороздя волны клыками. Эти громадные существа можно назвать слонами Арктического океана. С виду они как-то особенно угрюмы и свирепы, и, ничуть не уступая слонам в величине, они не менее страшны, чем кажутся с виду. По своим формам они походят несколько на тюленей; тело у них цилиндрическое, с круглой или, вернее, квадратной и тупой головой, косматыми, щетинистыми усами и двумя длинными белыми клыками, загнутыми книзу, вместо того чтобы быть обращенными кверху, и заменяют для них иногда крючья, с помощью них и ластов они могут вскарабкаться на утес и ледяную гору. И в самом деле их нередко находили на склонах крутых утесов, и на значительной высоте, греющимися на солнце.
Фред горел желанием приобрести себе череп одного из этих чудовищных животных, но ужасный вид приближающейся бури делал невозможной в это время всякую попытку исполнить его желание. Черная, зловещая туча поднималась с южной стороны горизонта, и животные, до сих пор оживлявшие их путь, как бы не доверяя угрожающей буре, покинули канал. Капитан Гай сделал все возможные приготовления к встрече подходящей бури, – он верповался к берегу, под защиту утеса, к которому и привязал корабль посредством двух кабельтовых, и велел все прибрать на борту.
– Вот сейчас гроза задаст нам, – сказал Фред, всматриваясь в черные тучи, несшиеся по всему небу на север, и прохаживаясь по палубе со своим другом Томом Синглтоном.
– Да, и я так думаю, – отвечал Том, – и меня ничуть не ободряет, что Сондерс качает головой так, как будто он предчувствует несчастье. Знаете ли, я очень доверяю этому человеку. Он, кажется, все знает и все испытал, и я замечаю, что очень многие из его предсказаний сбылись как нельзя лучше.
– Сбылись-то сбылись, – сказал Фред, – но я желал бы, чтобы он не так пасмурно смотрел на вещи, пока предвещания его еще не сбылись. Вид его в состоянии внушить страх хоть кому.
– Кажется, нам понадобится прикрепить еще один канат, мистер Сондерс, – заметил капитан, когда ветер усилился и два кабельтовых сильно напряглись. – Пошлите кого-нибудь на берег привязать поскорей китоловный канат.
Младший лейтенант повиновался, но с ворчанием, которое, по-видимому, выражало, что он уже давно бы это сделал. Через несколько минут канат был привязан, и ничуть не заблаговременно, потому что в ту же минуту поднялся настоящий ураган. Ураган все более и более усиливался, а лед начал скопляться быстрее, чем когда-либо. Только капитан отдал приказание привязать новый кабельтов, как послышался треск рвущегося каната. Шестидюймовый кабельтов лопнул, и корабль качался, держась только на двух остальных, а ветер между тем, как лев, ревел в шестах и снастях. Прошло еще полминуты, и опять послышался треск, и китоловный канат лопнул. Теперь один канат держал корабль у берега, не позволяя ему сделаться добычей льдин, ветра и волн, от которых защищал его утес. Кабельтов был превосходен – это был новый десятидюймовый канат. Он гудел, точно выводил глухие тоны органа, заглушая собой треск снастей и вантов, но это была его предсмертная песня. С громом пушечного выстрела лопнул и этот канат, и корабль был увлечен от берега громадными льдинами и носился по их прихоти то в ту, то в другую сторону.
Насилу экипажу удалось верповать корабль в сравнительно безопасное место, но он скоро снова был увлечен в море и сильно сдавлен плавучими ледяными массами. Тогда сделана была попытка натянуть паруса и плыть к берегу, но из-за льдин не было никакой возможности управлять рулем. Оставалось плыть по ветру, чтобы дать кораблю хоть какое-нибудь направление. Все были на палубе и молча наблюдали за ужасными льдинами, несшимися перед ними.
Проход к северу видимо суживался высоко возвышавшимися ледяными столбами, и ход корабля затруднялся клифами[6 - Клиф – крутой уступ.]. Около семи часов вечера они приблизились к скопившимся ледяным массам, попасть в которые было бы верной гибелью.
– Стой здесь, бросай якорь! – закричал капитан с отчаянной надеждой повернуть корабль в другую сторону.
– Что это перед нами? – вдруг крикнул старший лейтенант.
– Бриг направо от нас у самого берега! – прокричал сторожевой.
Внимание экипажа от своего собственного критического положения обратилось на странный бриг, который прежде скрывался за огромной, стоявшей на мели ледяной горой, а теперь находился в виду корабля.
– Можете ли вы рассмотреть его, мистер Болтон?
– Да, сэр, я полагаю, что это огромный бриг, но слишком, кажется, обтерся, так что на корме не осталось никакого названия, если оно было когда-нибудь.
Между тем как он говорил это, снег поредел, туман рассеялся, и экипаж увидел не более как в трехстах ярдах бриг, медленно дрейфующий в полураздробленный лед. На бриге не видно было ни одного человека, и хотя на нем оставалось два-три паруса, но и те были разорваны в куски. Только что успели рассмотреть это, как «Дельфин» наткнулся на огромную ледяную массу и задрожал от сильного толчка.
– Бросай якорь! – закричал капитан. Самый тяжелый якорь, какой только был на корабле, полетел вниз, и цепь в течение двух минут уходила за ним по клюзу[7 - Клюз – обрамленное литой конструкцией отверстие в фальшборте, служащее для пропускания и уменьшения перетирания якорной цепи или буксирного каната.].
– Пускай!
Корабль остановился, но цепь была страшно натянута. Масса льда, в сотни тонн веса, неслась прямо к носу корабля. Устоять против нее не было ни малейшей надежды. Не было даже времени привязать к канату бакан или лаг и, таким образом, «Дельфин» навсегда лишился самого лучшего каната.
Но думать или сожалеть об этом было некогда, потому что корабль гнало теперь ветром на льдины, из которых редкая не достигала тридцати футов толщины и которые царапали его обшивку. В ту самую почти минуту неизвестный бриг, находившийся между двумя толстыми плавучими льдинами, приблизился к кораблю на расстояние не более пятидесяти ярдов.
– Что, если это бриг моего отца? – прошептал Фред Эллис, хватая за руку Синглтона и обращая к нему свое лицо, бледное как полотно.
– О, об этом не беспокойтесь, молодой человек, – сказал Боззби, который стоял на бакборде возле шкафута и слышал замечание Фреда. – Я бы узнал бриг вашего отца между тысячью других.
Когда он говорил это, две ледяные массы сомкнулись и сдавили бриг между собой. В продолжение нескольких секунд он, казалось, трепетал, как живой, и скрипел каждый тимберс. Потом он медленно повернулся, так что экипаж «Дельфина» мог заглянуть в его трюм и увидеть, как его брусья ломались, точно спички, сжатые сильной рукой. Потом левый бок брига был так вдавлен, как будто он был слеплен из мягкой глины, а правый бок его совсем выдавлен, и лед нахлынул на форкастель.
Не больше трех минут прошло с тех пор, как началось сдавливание; еще минута, и бриг пошел ко дну, а лед дико кружился, точно празднуя победу, над тем самым местом, куда бриг исчез.
Участь брига, которая могла постигнуть скоро и «Дельфин», повергла экипаж на минуту в уныние; но положение не давало им времени останавливаться на этой мысли. Одна ледяная глыба, возвышавшаяся над планширом, разбила вдребезги ограду и бросила на палубу кусок льда в полтонны весом. Еще не миновала эта опасность, как новый враг показался перед носом корабля. Прямо на его пути, как раз за линией плавучих льдин, которые то толкали его, то царапали его обшивку, лежала целая группа ледяных гор. Избежать встречи с ними не было возможности, вопрос состоял только в том, будет ли корабль разбит вдребезги об их твердые синеватые бока или, быть может, найдет за ними убежище от бури.
– Вот чистый проход между горами и плавучими льдинами! – воскликнул Болтон голосом, выражавшим надежду, схватив шест и прыгая на планшир.
– За шесты, ребята, – кричал капитан, – отгоняйте льдины, дружно!
– Есть, сэр! – произнесли матросы с выражением, показывавшим, как могущественно действовал на них этот луч надежды; но уныние снова овладело ими, когда, достигши открытого прохода, они заметили, что горы не оставались в покое, но двигались вместе с плавучими льдинами, медленным, но страшным движением, и кораблю грозила опасность быть раздавленным двумя из них. В то же время с юга плыла низкая гора, бороздя и отбрасывая в сторону мелкие льдины, как бы с презрением.
В голове капитана промелькнула счастливая мысль.
– Спускай с кормы шлюпку! – закричал он.
В одну минуту шлюпка упала на воду, и четыре человека тут же сели на скамьи.
– Бросай якорь в эту гору!
Питер Грим исполнил приказание и со всего размаха, которому позавидовал бы и сам Геркулес, метко пустил якорь. Через минуту корабль плыл вслед за своим новым вожатым. Это была минута большой опасности, потому что узкий канал, по которому он плыл, на всем протяжении завален был горами, которые заставляли экипаж взяться за шесты, чтобы корабль не разбился об их бока. Одной огромной горы корабль касался так близко, что левая сторона шлюпки раздробилась бы об нее, если бы ее не сняли с роуленсов.
После пяти минут такого странствования они приплыли к стоявшей на мели горе, к которой они и решились прикрепиться. Тотчас отдано было приказание бросить канаты. Их белый провожатый пошел своей дорогой к далекому северу, а корабль обогнул гору и стал за ее подветренной стороной. Экипаж благодарил Бога за спасение.
Глава VII
Новые действующие лица. – Старая игра при новых обстоятельствах. – Замечательные явления на небе. – С О’Рили случается несчастье
Домпс был замечательно степенного и хитрого нрава, а Покер – шалун, неисправимый шалун, в полном смысле этого слова. Хотя между ними и случалась иногда перепалка, однако же Домпс и Покер были задушевными друзьями и большими любимцами экипажа.
Мы еще до сих пор не познакомили нашего читателя с этими персонажами, но они будут играть важную роль в истории приключений «Дельфина» в арктическом поясе, и потому мы считаем нелишним представить их читателю.
Будучи в Уппернавике, капитан Гай купил себе шесть хороших, крепких эскимосских собак; он думал взять их с собой в Англию и подарить некоторым из своих друзей, которым уж очень хотелось приобрести себе образчики этих животных. Две из этих собак особенно выдавались между другими не только своей наружностью, но и особенностями характера. Одна была чистого белого цвета, с веселым выражением морды, огромным косматым телом, двумя стоячими заостренными ушами и коротеньким обрубком на месте бывшего когда-то хвоста. За неизвестную вину хвост отрубили или отгрызли, так что остался один только обрубок. Впрочем, обрубок этот действовал так же хорошо, как если бы в нем заключалось пятьдесят хвостов. Он ни минуты не оставался в покое, и обладатель его, по-видимому, был убежден, что махать хвостом – вернейшее и притом единственное средство тронуть сердце человека; поэтому собака эта махала им, можно сказать, беспрестанно. За свои воровские наклонности, которые заставляли ее то и дело совать нос в каждую дыру, в каждый угол корабля, надеясь что-нибудь стащить, она названа была Покером. У Покера были три черных как смоль пятна на белой морде – одно на носу, два других были ее глаза.
Домпс, задушевный друг Покера, назывался так за свое угрюмейшее выражение морды, какое когда-нибудь выпадало на долю собаки. Неизлечимая меланхолия, казалось, овладела его рассудком, потому что он решительно никогда не улыбался, – ведь известно, что и собаки улыбаются, и так же явственно, как и человеческие существа, только не губами. Домпс никогда сам не играл, потому что он был стар, но снисходительно позволял своему другу Покеру резвиться вокруг него и смотрел на игру молодого товарища с видом какого-то угрюмого удовольствия. Покер был молод. Преобладающим цветом косматой шерсти Домпса был грязно-бурый с черными пятнышками, из которых два как-то неловко расположились вокруг его глаз, точно пара очков. Домпс был также вор, как и вообще все его собратья. Домпс и Покер были больше, сильнее и во всех отношениях лучше своих товарищей. Сверх того они были крепкими, тягучими и неутомимыми вожаками упряжки во многих трудных путешествиях по ледовитому морю.
В один прекрасный полдень, спустя несколько дней после только что описанного приключения с «Дельфином», Домпс и Покер отдыхали друг возле друга в углу палубы, украв огромный кусок свинины, который повар напрасно искал целых три четверти часа и обглоданную кость которого он нашел наконец в отверстии насоса на бакборте.
– Чтоб им пропасть, этим собакам! – воскликнул Давид Мизл, поглаживая свой подбородок, когда увидел кость. – Ну, если б я только знал, какая из них это сделала, я бы просто убил ее, изжарил на жаркое.
– Это Домпс. Я держу пари о месячном жалованье, что это его работа, – сказал Питер Грим, сидя на краю брашпиля и набивая свою трубку, которую он только что перед тем выкурил.
– Ну вот уж совсем не он, – заметил Эймос Парр, вивший на палубе канат и погруженный в свое занятие, между тем как несколько матросов сидели вокруг него и занимались починкой парусов, шлюпок и прочими делами.
– Совсем не он, Грим! Домпс слишком честен, чтобы даже подумать об этом. Это Покер сделал; вон у него и глаза ворочаются под веками. Он ведь не спит, подлец, он только притворяется.
Услышав свое имя, Покер, не трогаясь с места, ласково открыл свой правый глаз. Домпс, напротив, лежал, как будто клевета нисколько не относилась к нему.
– Я побьюсь об заклад, что это сделал Домпс.
– О чем? – закричал Дэви Соммерс, который в это время проходил по палубе с блюдом чего-то съестного, которое он нес в кухню.
– Я дам тебе подзатыльник, – сказал Мивинс.
– Не советую, – возразил Дэви, скаля зубы. – Ты поплатишься своей должностью, если только тронешь меня пальцем.
– Ай да молодец, ну-ка его! – закричали некоторые из матросов, между тем как малый смело наступал на своего начальника, не выходя, впрочем, из-за фок-мачты.
– Что ты хочешь сказать этим, молокосос, бездельник? – сказал Мивинс, нахмурив брови.
– Что я хочу сказать! – отвечал Дэви. – Гм… я хочу сказать, что если ты только тронешь меня, я брошу службу, а если я брошу службу, то и ты должен будешь бросить ее, потому что всякий знает, что ты не можешь служить без меня.
Говоря это, Дэви еще подался на один шаг и наступил при этом на лапу Домпса; вдруг из глотки этой превосходной собаки вырвался болезненный визг, который заставил Покера, как выражался повар, чуть не выпрыгнуть из кожи. Собаки необыкновенно симпатичны и чрезвычайно любознательны, – все собаки, находившиеся на корабле, услышав визг Домпса, не замедлили ответить на него воем и скоро выбежали из своих конур и со смущением осматривались вокруг.
– Эй, что там еще? – спросил Сондерс, который медленно, но широко шагал по кормовой палубе и мысленно спорил сам с собой за неимением лучшего противника.
– Это матросы стали бороться да и наступили на лапу Домпсу, сэр, – сказал Мивинс, догоняя его.
– Вы боретесь? – сказал Сондерс, шагая вперед. – Ну прекрасно, господа, вам таки довольно пришлось поработать недавно, можете сойти теперь на лед и позабавиться немного.
Точно школьники после уроков, матросы вскочили на ноги, спрыгнули с борта и как сумасшедшие стали бегать по льду.
– Бросай мяч! Бросай мяч! – кричали они.
С борта брошен был мяч, и в одну секунду завязалась оживленная игра.
Дня через два «Дельфин» с трудом пробирался через ледяные поля, то дрейфуя на узкие перешейки и косы, преграждавшие ему путь из одного прохода или канала в другой, то с трудом пробиваясь через сплошную массу раздробленного льда, то прикрепляясь к огромной ледяной горе или полю. Как бы то ни было, он принужден был подвигаться к северу – на юге скопились льдины, так что отступать в этом направлении было невозможно до тех пор, пока лед не придет опять в движение. Капитан Гай, однако, заметил по беспрерывному движению больших гор, что морское течение шло в этом месте на юг, и надеялся, что лед, который последней бурей загнан был в пролив, вскроется в непродолжительном времени и тогда можно будет пройти по нему. А тем временем он тщательно осматривал каждую бухту, каждый залив в надежде напасть на какой-нибудь след «Полярной звезды» или ее экипажа.
В описываемый нами день корабль был затерт огромными ледяными полями, белая поверхность которых расстилалась на север и на юг до самого горизонта, а на востоке темнели мрачные утесы, поднимавшиеся из середины глетчеров, которые загромождали их круглый год.
Был прекрасный арктический день. Солнце роскошно сияло с безоблачного неба, а прозрачный воздух, который переливался, как это случается иногда в жаркий день, наполнен был дикой музыкой целых тысяч чаек и других морских птиц – одни кучами покрывали соседние утесы, другие плавали под облаками. Ровную поверхность ледяных полей окаймляли тени от гор и холмов и пруды чистой воды, которая, как хрусталь, сверкала из впадин, между тем как прекрасная аквамариновая синева больших гор придавала нежный оттенок этой ослепительной красоте. Словами невозможно передать этот необыкновенный блеск. Каждая точка казалась алмазом, каждый край испускал лучи света, а ледяные массы отражали цвета радуги. Казалось, само солнце размножилось, чтобы еще больше увеличить этот ослепительный блеск, потому что оно окружено было «побочными солнцами» или созвездием пса, как это обыкновенно называют. Вид солнца был особенно поразителен. Огромное дневное светило стояло градусов на десять над горизонтом, так что горизонтальная плоскость белого цвета как раз пересекала его, простираясь по обе стороны его дальше на значительное расстояние, между тем как вокруг него было два ясно различаемых круга или кольца света. Внутренний круг составляли четыре лжесолнца, одно из них над солнцем, другое внизу, два других – по обеим его сторонам. Ветра не было ни малейшего, и маленький флаг неподвижно висел на верхушке мачты, а шумные и беспрестанные крики морских птиц вместе с веселыми восклицаниями и смехом матросов, неутомимо бегавших за мячом, оживляли эту прекрасную картину.
– А что, каково? – говорил Дэви Саммерс, остановившись перед товарищем и чуть переводя дух после быстрого бега за мячом, который кто-то бросил с необыкновенной силой.
– А! Да он черт знает куда залетит, – заметил О’Рили, вытирая пот, выступивший у него на лбу.
Нет надобности говорить, что О’Рили был ирландец. Мы не упоминали о нем до сих пор потому, что до этого времени он не сделал ничего такого, что бы отличало его от других матросов. Но в этот замечательный день звезда О’Рили достигла наибольшей высоты, и фортуна, казалось, избрала его предметом своего особенного внимания.
