скачать книгу бесплатно
Потом мы блуждаем в дымных штреках по колено в воде. Откуда-то глухо бухают взрывы. Анатолий бормочет, виновато улыбаясь: «Кажется, сюда не рекомендовали заходить».
…Наша палатка стоит в огороде. Хозяйка работает в шахте. Утром её четырёхлетняя дочка ходит между грядками и поёт удивительно точно, не фальшивя, недетские песни.
Вечером начальник уходит в клуб на танцы. А я, поужинав в столовой-бараке, возвращаюсь между грядками картофеля в палатку, зажигаю свечу и с помощью книг посещаю страны более экзотические, чем Забайкалье…
Начальник открыл полог палатки, заглянул:
– Не помешаю?
Лёг рядом на свой спальный мешок, заложив руки за голову. Поглядел на обложку.
– Сказками увлекаешься?
– В детство впадаю.
– Говорят, один старый бык впал в детство. Его зарубили, а мясо продавали как старую телятину.
Он засмеялся первым.
– Я думал, ты такой важный, что не смеешься, – сказал начальник. – Или работа не нравится? Или обиженный?
– Не нравится быть автоматом.
– Ну, это не беда. Сделаем из тебя человека. – Он засмеялся. И снова серьёзно: – Костёрик бы сейчас вечерком да компанию… – И запел:
Я смотрю на костёр угасающий,
Пляшет розовый отблеск огня.
После трудного дня спят товарищи…
Почему среди них нет тебя…
Музыкального слуха он был лишён.
– Чего не поёшь? – перестал он мучить песню. – Анекдоты знаешь?.. Ну, так я и думал.
Он помолчал.
– Дело было в монастыре. Пожалуй, во Франции. Настоятель заметил, что свиньи жрут не сытно, а жиреют. Видит, они выкапывают из земли камешки игольчатые, вроде соломы. Обрадовался, подмешал эти камни в пищу своим приятелям. Ну, а от этого стало им так худо, хоть святых выноси. Что свиньям польза, то монахам отрава. И назвали минерал сурьмяный блеск антимонитом. «Анти» – значит «против», «мони» – «монах». Вот тебе геологический анекдот. Вообще-то есть и другие объяснения, но это красивее. В геологии десяток разных объяснений для любой пустяковины.
Свечу я погасил. В треугольнике распахнутого входа чернел куст. В его лохматых ветвях запутались звёзды.
– Ну, теперь твоя очередь, – сказал он, забравшись в мешок и повернувшись на бок.
– Сейчас, только подумаю.
Я вспомнил индийскую легенду. Читал в Библиотеке имени Ленина в томе Ромена Роллана об индийских йогах Рамакришне и Вивикананде.
Раз в году, осенней ночью, случается звёздный дождь. Звёзды падают в море. Все раковины покидают дно и всплывают. Они раскрывают створки, как рты, и ловят чудесные дождинки. Кому посчастливится – опускается на дно со звёздным подарком. Таких раковин мало. Но именно они драгоценны, потому что в них образуется жемчуг.
– Если хотите… – сказал я.
Анатолий Александрович дышал медленно и ровно.
Что ж, ночь не последняя. Мы ещё будем сидеть у костра и рассказывать истории выдуманные и правдивые.
С Анатолием было просто. Ночью он любил лежать под звёздами. Очерчивал пальцем в небе созвездия. Но для меня звёзды были – все вместе и каждая отдельно – рассыпаны свободно. Никак не хотели выстраиваться в мифические фигуры.
– Что ж тебя интересует? – удивлялся он. – Ни звёзды, ни земля… Может, каким-нибудь журналистом хочешь? Чего ты дуешься как сыч?
Пришлось признаться, что дуюсь от неуверенности. Исколесил Забайкалье вдоль и поперёк, а ничего не знаю о нём.
– Ты граниты видел?
– Видел.
– Граниты – это и есть Забайкалье.
В другой раз он развернул передо мной карту Союза.
– Красней нашего Забайкалья нет ничего. Гранит на граните. А на этой красноте нашлёпочки. Жалкие остатки осадочных пород. А месторождений много. Некоторым кажется, что если мало осадочных, то, мол, месторождения не от них, а от магматических, которых много. А вопрос-то не простой. Приходится мусолить граниты, чуть ли не на вкус их пробовать… Видишь, всё тут вытянуто наискось, как и Байкал. Как чёрт на гармошке играл. И породы полосами залегают, и складки в основном так же, и разломы, и даже оруденение. А почему? Я вот думаю, что тут вроде бы гармошкой всё сжималось и растягивалось. А вот Сергей сжатия не признаёт. Считает, что кора только вверх-вниз движется.
…Утро промозглое. По склонам пади на лиственницах висят клочья тумана. Мотор гудит как-то глухо, пустынно. Морось летит в лицо.
По левому борту риф – каменный истукан с орлиным носом. Он медленно поворачивается к нам, словно провожает взглядом.
Небо – розовато-серая муть с бирюзовыми прожилками. Сопки срезаны низкими облаками и торчат, как чудовищные пни. Постепенно облака всплывают, обнажая вершины. Небо становится фиолетовым, трещины в облаках раздвигаются. Вот и вспыхнуло в просвете Солнце…
Мы сделали большой крюк, чтоб попасть в это место. Подъехали к округлой сопке, которая внизу в одном месте как бы надкусана. Там работал маленький геологический отряд. Руководила крупная женщина, приветливая, похожая на домашнюю хозяйку. И всё у них было какое-то домашнее: печка, сложенная из камней, рядом – тент, под ним стол с вкопанными ножками и две такие же скамейки. Анатолий долго беседовал с «геологиней» о фауне. Они вместе ходили на осыпи.
Отряд занимался поисками отпечатков растений и зверушек. Кое-каких юрских жителей они обнаружили в плитках песчаников. Значит, возраст юрский. Но ведь нас интересуют граниты! Как связаны тени прошлой жизни с узкими штольнями в кварцевой жиле среди зернистых гранитов? Выяснят возраст этих песчаников. Нарисуют красивую картину. Ну а дальше?
Люди почти ничего не делают без пользы для себя. Когда-то земля, леса и горы давали человеку вдохновение и темы для раздумий. Людям этого мало. Они внедряются в землю, добывая металлы и камни. О созерцании никто не заботится. А откроешь месторождение – честь тебе, хвала. И какая разница, лежат возле месторождения юрские песчаники или пермские известняки?
Я высказал эти свои сомнения Анатолию. Он ответил кратко:
– А ещё геолог!
– Ну а что?
– «Лог» – это значит «изучать». Геолог – изучатель земли. А тебе хочется быть кладоискателем.
– Всем хочется.
– Да не можется! Всё, что на поверхности лежит, до нас подобрали. А что ниже – не сразу поймёшь. Интересно, как бы ты искал руду? На горки бы лазил, камни шуровал – вдруг попадётся молибденит, или шеелит, или золотишко, на худой конец? Всё равно, что искать спички в потёмках.
Между прочим, вечерами в палатке он долго обшаривает все углы в поисках спичек даже в том случае, если сам их куда-нибудь сунул…
– Остановка Шахтама! Граждане пассажиры, на прогулку!
Привычно подбираю рюкзак и спрыгиваю на землю.
– Смотри сюда. – Начальник показывает схему, которую я зимой переснял из какого-то отчёта. – Как прочтёшь? Разрез можешь набросать?
Имея перед собой схему и условные обозначения, читать не очень-то сложно.
Прежде всего надо разобраться в осадочных породах. Они морские, когда-то были слоистыми, залегали горизонтально. Наверное, в конце юрского времени здесь был морской залив, в котором накапливались пески…
– Анатолий Александрович, – спрашиваю я, – а на каких породах лежат юрские песчаники?
– Вроде бы на аленуевских гранитах.
Тогда дело проясняется. Гранитный массив опустился. Накатилось море. Волны крошили берега и посыпали дно песком. За миллионы лет осело множество слоёв. Но тут начала земля подниматься, море отступило, слои смялись в складки. Сейчас сохранились некоторые синклинали – складки, прогнутые вниз. Например, в северо-восточном углу, судя по стрелочкам, которые указывают направление и крутизну падения слоёв, центральная часть – узкая полоска – лежит горизонтально, а остальные слои загибаются под неё. Типичная синклиналь.
Возможно, здесь возвышались горы. Часть слоёв разрушилась. И обнажились древние аленуевские граниты.
А под самый конец юры вновь накатилось море. Оно было бурным, крушило скалы и засыпало дно крупными глыбами, которые позже склеились глиной и цементом и превратились в конгломерат. Началось поднятие. Конгломерат был размыт. Остались редкие нашлепки.
Позже сюда прорвались молодые граниты. Пробили насквозь толщу старых гранитов и юрских песчаников. Вот они, торчат в середине. Они пересекли осадочную толщу и по линии контакта обожгли её, изменили.
Я старался показать свою осведомлённость. Всё-таки научился кое-чему. Анатолий спросил:
– А откуда взялись граниты?
– Прорвались из гранитного слоя, – ответил я.
– А если они ниоткуда не прорывались?
– С Луны свалились, что ли?
– Были осадочными породами. А в недрах переродились и стали гранитами. Представь, что гранитная магма и вправду прорвалась. Тут бы всё перекорёжилось. А слои, видишь, более-менее ровно залегают. Следов течения в гранитах не обнаружено. А то, что юрские песчаники изменены, можно объяснить метаморфизмом, перерождением в граниты…
Мне нравится, что этот начальник общается со мной почти как с коллегой. Не зря выписывал для него материалы из недоступных ему отчётов. Но как запутана, казалось бы, простая проблема! Два геолога изучают одни и те же граниты, а видят их по-разному. А я с одним согласен, да и другой вроде бы прав.
– Возьми всё Забайкалье, – убеждает Анатолий. – Представь, выпирали снизу, клин за клином, гранит за гранитом. Вся земная кора б раскололась!
– Постойте, а если Земля расширяется? Если кора растягивалась, а в трещины вдавливались граниты? Всякое может быть.
Я был горд. Правда, высказанную мысль я прежде слышал. Но теперь я гордился ею как своей собственной. Смог достойно ответить начальнику.
Он остудил мой пыл:
– Если ты сможешь доказать это, то гранитного монумента не минуешь. Высекут тебя, желающих будет много.
Геологические закаты
Мы словно задались целью испробовать воду всех забайкальских рек. Недавно ещё спускался я по осыпи к Онону, зачерпнув чайником мутноватую воду. Вскоре настал черёд Нерче, и Шилке, и Ульдурге.
Минуя плешивые – от жары – сопки и степь, исхлестанную колеями, остановились возле извилистой ленивой речушки Борзи, на радость местным комарам. А сколько за это время испито из ручьёв!
Супы-пюре, каши с колбасой и всякая всячина, а главное, чай со сгущёнкой, приправленные дымком костра, густой синевой неба, воздухом, настоянным на травах… Мы избегали придорожных чайных.
Самое замечательное время наступило в конце полевого сезона. Мы обосновались в одной из глубоких падей. По склонам спускалась тайга. Даже не спускалась, а стекала волнами – зелёными, с пенной желтизной.
Долина тянулась на запад, стиснутая сопками.
Вместе с нами стоял отряд минералогического музея: три девушки минералоги и один хмурый студент-практикант, испытывающий на своих нешироких плечах всю тяжесть матриархата.
Мы ходили в маршруты, отыскивая оголённые скалы. Но и в таких местах граниты были словно облизанные, покрытые шершавыми лишайниками. Долго колотишь их, отыскивая трещины и отваливая глыбы, прежде чем увидишь свежий розоватый скол.
Больше всего нас интересовали пегматиты. Нечто среднее между гранитом и кварцевой жилой. Они располагались по трещинам. По составу напоминали гранит. Только кристаллы кварца, полевых шпатов и слюды в них крупные и какие-то хаотичные. Словно некто спешно забивал трещины в граните, сминая кристаллы, вдавливая их один в другой.
По словам Анатолия, академик Ферсман примерно так объяснял их происхождение. Когда застывали граниты, в них остались более жидкие подвижные растворы. Они заполняли трещины, полости и там быстро кристаллизировались, мешая друг другу. Правда, Анатолий с Ферсманом не согласен. Есть, мол, другое мнение, что пегматиты образуются подобно обычным жилам, под действием газов и растворов…
Минералогов из музея интересовали не пегматиты, а их богатства. Попадались чёрные гранёные турмалины, чёткие кристаллы дымчатого кварца (мориона), прозрачные, с фиолетовым оттенком флюориты и зелёные, как бы в мелких трещинках, неблагородные изумруды – бериллы.
Но многоцветные красоты минералов были ничто в сравнении с тем роскошным представлением, которое мы смотрели по вечерам.
Такие закаты наблюдал я впервые. Небо излучало все краски, впитанные за день, придавая им золотистый неземной оттенок. Вечернее представление вызвало у нас и недоумение: «Где-то мы видели нечто подобное!»
В круглой оправе горизонта, на фоне зеленовато-серого, как бы мелкозернистого неба белели крупные облака – кристаллы с разъеденными гранями. Заходящее солнце подсвечивало их снизу. Каждое облако проходило целую гамму оттенков – от бледно-лилового и розового до соломенно-жёлтого и пурпурного. Возле солнечного диска облака светились и плавились…
Кто-то изумился своему открытию:
– Как шлиф под микроскопом!
Шлиф – тончайший срез камня. Он так тонок, что просвечивает насквозь. Лежит между двух стеклянных пластинок. Чудеса начинаются, когда рассматриваешь его через особое устройство. Это два кристалла. Когда они скрещены, проходящий свет как бы фильтруется и раздваивается, обретая чистоту и стройность. Он придаёт шлифу волшебное свечение, насыщая его всеми цветами, среди которых преобладают золотистые. Поворот шлифа делает картину изменчивой и живой, как солнечный закат.
О небо! Днём оно словно сияющий купол с текучими узорами облаков. А ночью открывается бездна, и смотришь в неё как в самого себя, как в глубокий колодец, на дне которого тают звёзды…
После Забайкалья лучше всего сохранилось в моей памяти самое скоротечное и неуловимое – закаты.
Почти по Сергею Есенину: как много пройдено дорог, как мало сделано открытий!
…Ездить можно по-разному.
Ехали медведи
На велосипеде,
А за ними кот
Задом наперёд.
Именно так провёл я свою первую большую экспедицию. Конечно, я не ходил вперёд пятками. Дело даже не в том, что приходилось ездить, сидя спиной по движению. Но…
• примечал много мелочей, а главного не видел;
• слишком сильно переживал свои трудности и слабовато – чужие;
• думал, что кое-что знаю, не зная, в сущности, ничего;
• не замечал чужих достоинств и своих недостатков…
