скачать книгу бесплатно
Клодет Сорель
Н. Бакторн
Психологический триллер-мистификация Саши Виленского "Клодет Сорель" охватывает период от начала первой мировой войны до наших дней. История провинциальной девушки из Самары Клавдии Сорокиной, взявшей себе сценический псевдоним Клодет Сорель, причудливо переплетается с судьбой одной из дочерей Николая II – Марии. А история оперативника НКВД Никиты Кузина – с историей Надежды Ивановой-Васильевой, которая выдавала себя за спасшуюся дочь царя. Судьбы героев настолько тесно переплетены, что уже невозможно отделить одну от другой и понять, где начинается одна и заканчивается другая.
Н. Бакторн
КЛОДЕТ СОРЕЛЬ
Об авторе
Сэр Александр Бакторн (Alexander N. Buckthorn) родился в 1948 году, в Лондоне, в семье сэра Джорджа Бакторна и Марии Летеминой. Его отец, сэр Джордж Бакторн (George Buckthorn) был незаконнорожденным сыном сэра Ричарда Бакторна Bt.3 и эмигрантки русского происхождения Юлии Сорокиной (Julia Sorokine), которая бежала из Советской России, перебралась в Париж, где и встретилась с баронетом Бакторном.
Сэр Ричард был намного старше Юлии и был женат, однако не имел сыновей, и родившегося вне брака Джорджа (названного так в честь царствовавшего тогда Георга V) признал, к неудовольствию своей жены, и даровал ему наследственный титул баронета.
Сэр Джордж Бакторн в составе 1-ой британской армии участвовал в высадке в Нормандии и освобождении Европы от нацистов. В ходе военных действий он встретил Марию Летемину, уроженку Екатеринбурга (тогда Свердловск), перед самой войной переехавшей на Украину, откуда она была угнана на работы в Германию. Мария, встретив красивого подтянутого британского офицера, приняла решение не возвращаться в Советский Союз, и после приключений, которые заслуживают отдельной книги, влюбленные оказались в Великобритании, где и заключили брак.
Сэр Александр с детства прекрасно говорил по-русски – благодаря маме и бабушке, которые, как это часто бывает, после первых трудных месяцев привыкания друг к другу, неожиданно нашли общий язык и даже общих знакомых, несмотря на разницу в возрасте. Обе они рассказывали Алексу, о гражданской войне и революции в России, о гибели русского царя и его семьи, возможно, именно это вызвало у юноши желание стать историком и изучать весьма непростой, но судьбоносный для всего мира период.
В 1970 г. Александр окончил университет Оксфорда. Затем защитил докторскую диссертацию под руководством Елизаветы Фокскрофт – любимицы знаменитого профессора С.Коновалова. И с тех пор до самой пенсии работал преподавателем истории в Русском отделе Нового Колледжа Оксфорда (New College). Его наиболее известные исследования о русской революции: «Кем на самом деле был комиссар Яковлев», «Тайная служба Якова Свердлова», «Екатеринбургская трагедия: правда и вымысел», «История ВЧК-ОГПУ – от Дзержинского до Ягоды» и многие другие.
Выйдя в 2015 году на пенсию, сэр Александр Бакторн поселился в округе Сент Хельер (St. Helier) на острове Джерси. Там он и написал роман «Клодет Сорель», в котором причудливо переплелись реальная история и художественный вымысел. Увлекательность изложения и философские раздумья о судьбе человека и мира вкупе с довольно неожиданными теориями наверняка заинтересуют всех любителей исторической литературы.
Теперь, к столетию со дня гибели Николая II и его семьи, этот роман стал доступен и русскоязычным читателям. Перевод с английского выверен и исправлен автором.
Предисловие к русскому изданию
Я очень рад, что эту книгу наконец-то прочтут и русскоязычные любители литературы, вне зависимости от места их жительства. Огромные общины тех, кто родился на шестой части суши, разбросаны по всему миру – США, Канада, Израиль, Австралия, не говоря уж о далекой и загадочной России – во всех этих странах говорят по-русски, читают по-русски и интересуются русской историей.
Мой отец, несмотря на дворянское достоинство баронета, был наполовину русским, моя мать – русская женщина с далекого Урала, так что я, хоть и баронет, и подданный короны, и всю жизнь прожил в моей любимой доброй старой Англии – на три четверти русский, билингв, у которого два родных языка. Честно говоря, по-английски я говорю и пишу намного лучше, чем по-русски, однако горжусь тем, что имею в активном словарном запасе еще один – не самый простой! – язык.
История гибели последнего русского царя интересовала меня давно. Моя мать, внучатая племянница одного из охранников Ипатьевского дома – последнего пристанища последнего русского царя – много рассказывала мне о том времени (хотя сама родилась намного позже событий 1918). И с тех пор таинственная фраза комиссара П.Л.Войкова «Мир никогда не узнает, что мы с ними сделали!» не давала мне покоя.
Все ли происходило так, как гласит официальная версия расстрела царской семьи? Чьи останки были найдены в 1991 году в Поросенковом Логу, в районе переезда 184 км Горнозаводской линии железной дороги? Кому принадлежали тела, найденные в 2007 году у Старой Коптяковской дороги близ Екатеринбурга? И, наконец, кто же был захоронен в июле 1998 года в Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге? Откуда взялись бесчисленные лже-Анастасии и прочие лже-принцы и принцессы? И так ли уж безосновательны слухи о том, что кто-то из членов семьи Николая II чудесным образом спасся?
На эти – и на многие другие! – вопросы пытались ответить самые разные исследователи, но однозначного ответа так и нет.
К сожалению, нет его и у меня. В романе «Клодет Сорель» я попытался дать свою версию тех трагических событий русской истории, показать время таким, каким оно мне кажется отсюда, через долгие сто лет.
Насколько мне это удалось – судить вам, дорогие русскоязычные читатели!
Профессор сэр Александр Н. Бакторн,
PhD Alexander N. Buckthorn
Нормандские острова, о. Джерси
Сент-Хельер, 2018 г.
Claudette Sorel
Academic Publishing
Channel Islands
St. Helier, 2018
Страница эпиграфов
– Не так все было, совсем не так!
Сталин после просмотра фильма «Незабываемый 1919»
Исторический роман
сочинял я понемногу,
пробиваясь как в туман
от пролога к эпилогу.
Были дали голубы,
было вымысла в избытке,
и из собственной судьбы
я выдергивал по нитке.
Булат Окуджава – Я Пишу Исторический Роман
вымысел художественный:
– изображаемые в художественной литературе события, персонажи, обстоятельства, не существующие на самом деле. Вымысел не претендует на то, чтобы быть истинным, но и не является ложью. Это особый род художественной условности, и автор произведения, и читатели понимают, что…
Литературная энциклопедия.
Клодет Сорель расстреляли в Екатеринбурге в августе 1919 года, через месяц после того, как Сибирская армия была выбита красными, и те сразу же принялись наводить свои порядки.
Клодет вместе со штабс-капитаном Зелениным вывезли за город, поставили у края отрытой заранее ямы перед расстрельной командой комендантской роты. Она до последнего момента не верила, что это произойдет на самом деле, считала, что расстрел – всего лишь спектакль, стремление сломать ее, заставить, наконец, говорить. Ведь они так ничего и не узнали ни от нее, ни от Зеленина, неужели они действительно такие идиоты, что убьют их, не разгадав эту загадку? В это она не верила.
Поэтому, прежде всего ее волновало то, как она выглядит в глазах этих нелепых солдатиков. Ветер трепал прическу, а ей хотелось выглядеть аккуратной, как всегда. Может быть, даже более чем всегда. А еще ботинки на высоком каблуке ужасно вязли в глинистой почве, из-за этого просто невозможно было держать спину прямо, приходилось все время как бы пританцовывать, от чего она, наверное, казалась суетливой, и чтобы скрыть эту неловкую суетливость, Клодет Сорель постоянно улыбалась.
В отличие от нее бывший батальонный командир Андрей Зеленин никаких иллюзий не испытывал, он-то знал, что жить им осталось от силы пару минут. Но видел, что Клодет улыбается, считая происходящее чекистской шалостью, и тоже улыбался, глядя на нее, изо всех сил стараясь подыграть. Пусть лучше думает, что это инсценировка, так будет легче.
Начальник расстрельной команды поднял вверх шашку, штабс-капитан нащупал ладонь любимой и крепко сжал ее. Клодет рассмеялась, пожала ему руку в ответ. Вместе с сильным порывом ветра, вновь разметавшим волосы девушки, три свинцовых стержня со скоростью 870 метров в секунду вонзились ей в грудь, и, пробив корсет платья и тонкую ткань белья, разорвали сердце на куски. Слава Богу, Клодет, некрасиво повалившись в яму, так и не успела сообразить, что все это было по-настоящему.
Штабс-капитан Зеленин жил еще несколько мучительных секунд, пока не задохнулся – пули пробили ему легкие.
Команда развернулась и, вертя на ходу самокрутки, прикуривая друг от друга, нестройно зашагала обратно в комендатуру. Два специально приведенных мужика принялись засыпать яму землей, но как только солдатики скрылись из виду, бросили это скучное дело и потрусили по домам.
Вот и оборвалась история, главными действующими лицами которой были Клодет Сорель и Андрей Зеленин.
Во всяком случае, так гласит официальная версия.
Дом на Остоженке. Москва, сентябрь 1934 г
Помощник уполномоченного 3 части секретно-политического отдела Главного управления госбезопасности НКВД СССР Никита Кузин сильно переживал из-за своей фамилии. В таком серьезном учреждении при серьезной должности – и носить кличку «Кузя». А с другой стороны – ну, как еще его должны были прозвать при такой-то фамилии? Большинство коллег – он был уверен – даже не знали, как его зовут на самом деле, не то, чтобы обращаться по имени-отчеству. Кузя то, Кузя се. А он, между прочим, Никита. Никита Васильевич. И фамильярное обращение как к какому-то козлу или псине не любит. Поэтому Кузя постоянно принимал строгий вид, и шутить себе не позволял. Ни к чему это.
Правда, по службе это мало помогало. Несмотря на грозное название отдела, дела ему постоянно попадались какие-то плевые, неинтересные. Все настоящее и крупное шло как-то мимо. И то сказать, как с такой фамилией вести серьезное дело? «Кузя раскрыл антисоветское подполье рютинцев»? Нормально, да?
Просто отчаяние какое-то.
Вот и сейчас он тупо смотрел на стандартную картонную папку «Дело» с криво написанной датой начала следствия – дату он благоразумно проставил сегодняшним числом, чтобы потом не гоняли за нарушение сроков. Вздохнул и открыл первый документ.
Надежда Владимировна Иванова-Васильева («Надо же!» – усмехнулся Кузя) была арестована в Ялте 11 сентября сего года. Он машинально бросил взгляд на календарь: 26-ое сегодня. Долго же они там раскачивались, по шее бы им, волокитчикам.
Но дальше пошло интересней: «В процессе следствия по делу контрреволюционной церковно-монархической организации выяснилось, что в начале 1934 года в городе Москве нелегально проживала неизвестная женщина, примерно 30 лет, которая выдавала себя за дочь бывшего царя Николая II – великую княжну Анастасию. При активном содействии иеромонаха Афанасия, в миру Иваньшина Александра Маковеевича, также привлекаемого к ответственности по вышеупомянутому делу, женщина получила фиктивный паспорт на имя Ивановой-Васильевой Н. В. При его же содействии для нее были собраны деньги в сумме одна тысяча рублей, после чего Иванова-Васильева Н.В. была направлена в г. Ялта, Крым, где и проживала до момента ареста. Установлено, что указанная гражданка письменно просила о. Афанасия (Иваньшина) выслать ей дополнительно как можно большую сумму денег, так как намеревалась уехать за границу. Семьи и имущества Иванова-Васильева Н.В. не имеет, живет на зарплату преподавателя иностранных языков. На основании вышеизложенного Иванова-Васильева Надежда Владимировна, 30 лет, проживающая: г. Ялта, ул. Войкова, дом 3, кв. 23, арестована и привлечена к ответственности по ст. 58 п.п.10 и 11 УК РСФСР».
Во придурки у них там в Ялте! Уж что-что, а «пятьдесят восьмую» Кузя знал наизусть. Пункт 10. «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти». А у этой, с двойной фамилией, где какая агитация? Сумасшедшая тетка, объявившая себя царевной, хотела сбежать за кордон, к буржуям, мечтающим уничтожить юную республику Советов. Это, безусловно, преступление. Но не агитация же! Хотя, как посмотреть. Сбежала бы за границу, стала бы там агитировать, и вообще, сам факт того, что сбежала – не агитация и пропаганда? Из хороших-то мест не бегут ведь. Не, они там, в Ялте – молодцы, прочувствовали дело правильно. Грамотно прикинули, с перспективой. Теперь пункт 11: «Участие в контрреволюционной организации. Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений». Ну, тут бесспорно. Попа этого притянула, деньги для нее собирали – это что, не организация? А для чего это все было? Для побега, стало быть, для пропаганды и агитации. Все сходится.
Вот только с какой стати этим должно заниматься столичное управление? А, ну да, тетка ж себя царской дочкой возомнила. И чего этим буржуйкам неймется? Семнадцать лет без царя живем – и неплохо живем! А они все никак не угомонятся.
Тетка! Кузя усмехнулся. Самому ему недавно исполнилось 27, а ей – как это у них тут написано – о, всего-то года на три старше. Какая ж она тетка? Но Кузе почему-то про нее хотелось думать как про старую страшную тетку. Молодой красивой женщине такая дурь в голову прийти не может.
В общем, дело-то опять простенькое. Тоска.
Тут и думать нечего: тетку на допрос, признательные показания, дело закрыто. Попа и присных – на Особое совещание.
Кузя приготовился записать, даже макнул перо в чернильницу, но тут дверь в кабинет с грохотом распахнулась.
– Здорово, Кузя! Курить есть?
В комнату ввалился толстый шумный Финкельштейн, сразу же заполнив собой все пространство, уселся на край стола, от чего тот угрожающе пошатнулся, бесцеремонно схватил картонную папку.
– А-а-а, прынцесса! – швырнул папку обратно на стол.
– Какая принцесса? – удивился Кузин, протягивая ему папиросы.
– Обыкновенная. Анастасия Николаевна Романова, дочь бывшего Государя Императора Николая Александровича.
Финкельштейн спрыгнул со стола, который, жалобно скрипнув, вернулся в исходное положение. Порылся в карманах, вытащил коробок спичек, чиркнул, прикурил сам, дал прикурить Кузе.
– А причем тут она?
– Ну, как причем? Ее за что взяли-то? Ты вообще, чем тексты читаешь, Кузя? – Финкельштейн вытянул лист из дела, прочитал:
– «…Неизвестная женщина 30 лет, которая выдавала себя за дочь бывшего царя Николая II – великую княжну Анастасию Николаевну Романову». Что непонятно-то? Возвращение блудной дочери.
– Да ладно, она, по-твоему, и правда княжна?
– Нет, конечно. Понятно, что самозванка, факт. Но если ты думаешь, что тут все просто и ты в два дня закроешь дело, то ты, друг мой Кузя, сильно ошибаешься. Ты в каком отделе работаешь? В секретно-политическом! Почему из Ялты ее к нам направили? Думаешь, просто так тебе эту сумасшедшую сунули? Тут, брат, можно такую историю раскрутить!
Кузя помрачнел.
– Вот что ты за человек, Финкель, а?
– Финкельштейн! – поправил коллега.
– Тогда и я – Кузин, а не Кузя! – парировал опер. – Тут, если хочешь, монархический заговор, а ты пытаешься мне впарить историю какой-то мифической княжны.
– Почему мифической? – удивился Финкельштейн. – Очень даже не мифической. Младшая дочь Николашки, по слухам, расстреляна вместе со всей семьей в Екатеринбурге, ныне город Свердловск. Ты, конечно, за иностранной прессой не следишь, хотя по долгу службы должен бы. Так что наверняка понятия не имеешь, что в Германии уже давно живет женщина, выдающая себя за нее, Анастасию[1 - Речь идет об Анне Андерсон (1896–1984) – одной из наиболее известных женщин, выдававших себя за дочь последнего российского императора Анастасию. Появилась в Берлине в феврале 1920 г. По одной из версий, в действительности Анна Андерсон являлась Франциской Шанцковской, рабочей берлинского завода, выпускавшего взрывчатые вещества.]. И носятся с ней белоэмигранты как дурень с писаной торбой.
– Что-то ты подозрительно много о царских дочерях знаешь! – прищурился Кузин.
– Естественно, – спокойно ответил Финкельштейн. – Потому что, во-первых, я свердловчанин, а там про расстрел царя каждый ребенок знает, во-вторых, я – уполномоченный госбезопасности, так что обязан быть в курсе всего. Дорастешь до меня – поймешь! А в-третьих, это имеет непосредственное отношение к одному делу.
– А что за дело?
– Интересное, – усмехнулся толстый опер. – Есть такое дело, поручено мне быть сегодня третейским судьей на одном судилище, которое имеет к расстрелу царя самое прямое отношение. Так что головой-то подумай, кому как не мне быть в курсе всех перипетий запутанной истории с детками покойного императора. Ты, Кузя, ежели тебе чего непонятно, не стесняйся, спрашивай: Финкель добрый, он поможет! – и захохотал, довольный шуткой.
– Ну, хрен с тобой, валяй в форме! – равнодушно согласился Финкельштейн.
Где-то в половине седьмого оба опера отправились на Остоженку, неторопливо шагая от площади Дзержинского через перекопанную Манежную, лавируя между заборами, окружавшими две гигантские стройки – с одной стороны, необъятный котлован Дома Советов, с другой – Метрострой.
Финкельштейн сверился с адресом, написанным на бумажке, вместе отыскали нужный дом, поднялись на шестой этаж. Дверь открыл недовольный человек с наголо бритой головой. Побрился, видно, недавно, отметил Кузин, прямо сверкает.
– А это кто? – спросил бритый, мрачно бросив взгляд на Кузина.
– Со мной, – коротко бросил Финкельштейн и, отодвинув бритого, прошел внутрь.
В большой комнате за круглым столом сидело несколько мужчин довольно странного вида. Похожие друг на друга, одинаково одетые в какие-то пиджачные пары, одинаково молчаливые и одинаково неулыбчивые. Оба опера поздоровались, но им никто не ответил. Только бритый, открывавший дверь, кивнул на маленький столик в углу, на котором стоял самовар и несколько стаканов, вставленных один в другой. «Хоть бы баранок каких предложили, или хлеба на худой конец!» – подумал Кузин, и сразу в животе заныло от голода. Вечно с этой работой пожрать не успеваешь.
Снова затренькал звонок, бритый встал, пошел открывать. Остальные не двинулись.
Пока Кузя наливал себе жидкий чай («С заваркой у них так же, как с баранками!»), в комнату вошел мужчина лет сорока, в такой же форме, как и у Финкельштейна с Кузиным, но с васильковыми – «гулаговскими» – петлицами. Кивнул коллегам, приложив пальцы к козырьку фуражки, и быстро прошел. Сел на свободный стул. Оперы остались стоять, им сесть никто не предложил. Кузин стал потихоньку закипать, злиться и на Финкельштейна, и на этих неприятных мужиков, демонстративно их не замечающих. А Финкель тот наоборот чувствовал себя как рыба в воде: уселся на маленький столик, чуть не перевернув самовар и стаканы, с любопытством разглядывал пришедшего.
– Ну что, Стоянович, начнем? – обратился к пришедшему один из мрачных, видимо, старший.
– Начнем, – согласился тот.
– Значит, дело тут такое, – старший положил тяжелую руку на столешницу. – Константин Алексеевич Стоянович, он же – Костя Мячин, которого мы все хорошо знаем, наш бывший товарищ по Боевой организации. Костя вместе с нами участвовал в эксах, еще до революции вел активную партийную работу. А недавно был осужден, получил десятку, но освобожден досрочно – за ударную работу на строительстве Беломорско-Балтийского канала. И даже был принят после этого на работу в органы, в ведомство товарища Бермана[2 - Матвей Давыдович Берман (1898–1939) – высокопоставленный сотрудник ЧК-ОГПУ-НКВД СССР, комиссар госбезопасности 3-го ранга. Начальник ГУЛАГа с 1932 по 1937 г. г…]. В данный момент служит начальником исправительно-трудовой колонии, то есть, как видите, чекисты оказали ему самое высокое доверие, поставив охранять и перевоспитывать контру.
Сидящие вокруг стола одобрительно загудели. Старший поднял руку.
– Но есть тут одна загвоздка. Константина Алексеевича в свое время исключили из партии, и теперь, чтобы снова встать в ряды партийцев, ему нужна рекомендация. И не формальная бумажка, а рекомендация старых испытанных товарищей. То есть, нас.
Старший неожиданно улыбнулся.
– Какие будут мнения?
– А пусть расскажет, как он в Китае вместе с беляками оказался! – неожиданно злобно выкрикнул кто-то.
Мужчина с васильковыми петлицами встал, оправил гимнастерку.
– В Китай я бежал, спасаясь от расстрела.
