Отравленная страсть

скачать книгу бесплатно

Мы с Сашкой пока скромно названием КЖК ограничились. Может, со временем потомки переименуют нашу систему измерения в коэффициент Заколова-Евтушенко?

Ирина и Ольга молча загорали животами к верху. Хоть и лежали они рядом, но по отстраненным позам казалось, что между ними пробежала черная кошка.

– Не успели соскучиться? – я как мог, старался быть веселым.

– С вами тоже, не больно весело, – открыла глаза Ольга. – Хоть анекдот рассказали бы. А то шляетесь где-то, а дамы скучают.

Ирина перевернулась на живот, накрыв голову платком.

– Исправимся! – бодро крикнул я. – Анекдот вам расскажет Александр. А я протру в машине. Мы там так натоптали. Саша, весели девушек.

Я тут же удалился, не давая возможности никому опомниться.

Мне не давала покоя мысль, что в салоне автомобиля могут найти ворсинки от костюма Воробьева. На счет зажима для галстука еще можно что-то придумать, да и изъяли его без понятых. Но если к нему добавится еще одна улика, тут уже вряд ли отвертишься.

Подходящую бутылку для воды я нашел рядом с мусорным баком. Дерматиновая обивка автомобиля даже речной водой протиралась хорошо. Я искренне радовался, что салон не велюровый. Открыв обе задние дверцы, я дал возможность сиденью и коврикам просохнуть.

В машину засунулась любопытная морда большой собаки похожей на овчарку. Она несколько раз потянула влажным носом и хотела, было развернуться, но я ее остановил. В голову пришла неожиданная идея.

– Что, Шавка, есть, наверное, хочешь? – я посмотрел в грустные глаза давно нечесаной псины. – А у нас есть бутерброд. Подожди, сейчас принесу.

Собака послушно села, в глазах появился интерес.

– Охраняй! Никого не пускай! – приказал я и побежал к ребятам.

– У тебя бутерброд с колбасой есть, – наскочил я на Ирину, обдав ее струей песка.

– Да потише ты! – Глебова недовольно отряхивалась. – Есть. Там в пакете. Берите, а то испортятся.

Я выхватил бутерброд с вареной колбасой и вернулся к машине. Собака ответственно исполняла порученное задание.

– Это тебе, Шавка.

Дворняга согласилась с новым именем, приноравливаясь цапнуть колбасу.

– Заползай сюда, – я положил бутерброд на середину заднего сиденья автомобиля. – Да, да, можно. Я разрешаю.

Шавка осторожно ступила в салон, одним глазом кося на колбасу, другим – следя за мной. Уяснив, что подвоха нет, она быстро заглотила бутерброд.

– А теперь можешь, полежать. Я серьезно. Давай, давай, – Я мягко свалил Шавку на диван. – Почешись, повертись.

Она поняла меня и заелозила спиной.

– Вот так, не стесняйся. Прелестная собачка.

Когда мы расстались с Шавкой, все сиденье в машине было усыпано собачьей шерстью. Вот теперь пусть эксперты поработают, если захотят.

Я вернулся, весьма довольный собой.

Ирина приподнялась на локтях, сдвинула очки на лоб.

– Ребята, я вспомнила, у меня еще куча дел, мне пора. – В ее глазах читалась нешуточная озабоченность. Когда-то я уже видел такой взгляд – решительный, со скрытой злостью. Ирина кивнула мне: – Ты оставайся. Я попробую сама доехать.

– Отсюда далеко. Ты не сможешь, – попытался возразить я. – Хочешь, помогу.

– Я потихоньку. Не волнуйся, – она выдернула из моих рук ключи.

– Но… Может, еще искупаемся?

Глебова быстро подхватила в охапку вещи и ушла не оглядываясь. Босые пятки оставляли в сухом песке зыбкие ямки. Сзади в однотонном синем купальнике Ирина выглядела интереснее, чем спереди. Я провожал глазами ее хрупкую фигуру, пока она не скрылась в будочке раздевалки. Теперь мне были видны лишь ее ноги. По их движениям я легко угадывал все этапы переодевания. Поднялась одна ступня, затем другая – сейчас она совершенно голая. Потом внизу мелькнуло что-то белое, и движения повторились – теперь она в трусиках.

Сбоку что-то назойливо щекотало висок. Я повернул голову и натолкнулся на ехидный взгляд Карповой. Щеки мгновенно потеплели. Ольга глаз не отводила, сквозь ее улыбку проступали нотки тщеславной радости.

– Один, совсем один, – качая головой, картинно посочувствовала она, и тут же отвернулась к Евтушенко: – Саша, намажь спину кремом. У меня в сумке тюбик.

Я хотел ответить чем-то дерзким, но неожиданно вспомнил, где видел тот самый огонь отчаянной решимости в глазах Ирины, что и несколько минут назад. Это было в тот день, когда Калинин ласково чмокнул в коридоре университета Евгению Русинову. Ирина плакала в кабинете и ожесточенно твердила: «Я его убью, убью!»

Я тут же забыл про Карпову и обернулся к кабинке раздевалки. Щель внизу сквозила пустотой. Распахнутая дверца приглашала следующего. Сквозь разномастную какофонию звуков, дрожащих над пляжем, я услышал шум двигателя отъезжающей «Волги».

Глава 12

В общежитие я вернулся один. Евтушенко и Карпова остались на пляже. Я упал на кровать и закрыл глаза. И сразу же появилась Женя. Ее неясный образ осязаемо витал передо мной.

Нельзя сказать, что в этом ощущении было что-то необычное. В последние два дня жгучая заноза любви сидела во мне и постоянно напоминала о желанной девушке. В любой момент я мог вспомнить ее и начать мысленно с ней разговаривать. Во мне бродили и требовали выхода сотни слов, ласковых и простых, смешных и грустных, которыми я хотел поделиться с ней. Я просыпался и, даже не открыв глаза, думал о ней. А может, она была со мной еще во сне? И где кончался сон, и начинались мечты, я не знал. Она была со мной всегда. И не было никаких сил и возможности выковырнуть эту острую, но сладкую занозу.

В мечтах я видел ее глаза, улыбку, волосы, тело, я даже ощущал ее прикосновения, но не слышал ее слов. Почему-то она всегда молчала.

И сейчас, лежа с закрытыми глазами, говорил только я. Я подыскивал слова, чтобы извиниться за вчерашний дурацкий уход. Подумать только, я обиделся на нее за то, что она любила другого! Я, появившийся в ее жизни только два дня назад, требовал, чтобы она зачеркнула три предыдущих года. Я запрещал ей любить в прошлом!

Как это глупо.

А она даже не спросила меня о подобном чувстве в моей жизни.

Она святая!

Или она равнодушна ко мне?

Я терзал себя мучительными вопросами. Сознание металось между возможными ответами как ястреб: то поднимаясь в солнечную высь, то бросаясь в холодное ущелье. Я объяснял ей, оправдывался, спрашивал. А она всегда была разной. Могла снисходительно улыбнуться, а потом нахмуриться. Или ее образ покрывался вязким туманом, и я говорил сам с собой, с каждым словом увязая в болоте.

Без стука распахнулась дверь. Люминесцентный коридорный свет втиснулся в серую комнату. Наверное, Сашка пришел, очнулся я от бесконечных раздумий.

– Есть кто-нибудь? Почему темно? – резкий женский голос вспорол тишину с наглостью консервного ножа, вскрывающего банку.

Кого нелегкая принесла? Мне свет ни к чему, я и так видел ту, о ком думал.

Два уверенных шага, щелчок выключателя.

Я оторвал взгляд от блеклого потолка. Голова повернулась влево, глаза сморщились от яркого света. Но только на три секунды. Вообще-то, лампочки в общежитиях маломощные. Я сел, панцирная кровать отозвалась узловатым звоном.

Передо мной стояла женщина лет тридцати. Серая юбка до колен, такой же жакет и белая блузка с замысловатым воротником. Туфли черные, тяжеловесные. Она сделала еще два шага и встала напротив меня. Теперь я мог лучше разглядеть ее лицо. Первое, что бросилось в глаза – колючий взгляд серых глаз и черные короткие прямые волосы, зачесанные за уши. Волосы отливали блеском словно мокрые.

– Заколов? Тихон Петрович? – тонкие выщипанные брови вопросительно изогнулись.

– Да, – ответил я, слегка удивленный столь официальным обращением.

Ноги нащупали шлепанцы, я попытался встать.

– Сидите, сидите! – остановила женщина. В кратком жесте рукой чувствовалась привычка отдавать команды.

Она бегло осмотрела комнату. А я тем временем отчетливо разглядел носик с горбинкой, овальные ноздри, хищно открытые по бокам, и маленькие жемчужины в мочках ушей. Серые глаза вновь холодно уперлись в меня, в вытянутой руке раскрылось и тут же захлопнулось удостоверение.

– Следователь районной прокуратуры, Татьяна Витальевна Воронина, – представилась гостья. – Веду дело Воробьева.

Такого начала я не ожидал. Сцепил руки, чтобы унять волнение. В груди неприятно засосало.

– Сидите! Вставать не нужно! – вновь оборвала мой порыв Воронина.

Я невольно подчинился. Она шагнула в одну сторону, затем в другую. Так и делала по три шага, то влево, то вправо, как заведенная. Механический маятник какой-то, а не женщина!

– Я к вам приехала, чтобы задать несколько вопросов, по интересующему меня делу. Вы догадываетесь, о каком?

Она на мгновение застыла и тут же продолжила движение. Мне оставалось только крутить головой, следя за ее перемещениями.

– Так вот, меня интересует, следующее. Где вы находились позавчера ночью?

Я, наконец, пришел в себя и понял, что история с вывезенным трупом Андрея Воробьева серьезно осложнилась. Утром в автомобиле покопались милиционеры, а сейчас передо мной следователь прокуратуры. Что ей известно? Как себя вести? Я сижу, а следователь стоит. Она выше меня и тем самым стремится подавить. Да еще постоянно маячит перед глазами, создавая ощущение монотонности и смирения. Может, их так учат? Нет, мне это не нравится! Надо сломать навязанный ритм, изменить ситуацию.

– Простите, вы следователь Воробьева? – я намерено ошибся.

– Я Воронина Татьяна…

– Ах, да! – перебил я, – Воронина, которая ведет дело некоего Воробьева! Меня всегда удивляло, почему так много птичьих фамилий.

– Что?

– Я говорю, что на каждую птицу есть своя фамилия. – Я резко встал, и зашагал, как и она по два-три шага влево и вправо. Левая рука, согнутая в локте, легла на поясницу, а правая назидательно покачивала пальцем. – Вот смотрите. Скворцовы, Орловы, Воробьевы, Снегиревы, Воронины, наконец. Ну, кто там еще? Куликовы, Чайкины, Филины, Журавлевы. Да взять хотя бы домашних птиц, Гусевы, Уткины, Курочкины. А если принято разделять по полу, то, пожалуйста, Петуховы, Селезневы. Ну, вот припомните любую птицу – обязательно есть соответствующая фамилия. Причем распространенная. А некоторые даже и не переиначивают – Лебедь, Кулик, Орел, Беркут. Как говорится, что слышится, то и пишется. Ну почему так? Люди мечтают летать?

Результата я добился. Ошарашенная следователь застыла на месте и вдумчиво смотрела на меня. Она сосредоточенно переваривала информацию и как школьница искала ответ на поставленный вопрос.

Девчонки они все такие. Задаст им учитель вопрос, они думают над ответом. Волнуются, ищут истину, надеются получить знания и стать умнее. А нет, чтобы задуматься над самим вопросом. Почему он такой, а не другой? А может, я бред несу? Ведь я с таким же успехом мог спросить про Зайцевых, Медведевых, Волковых или про Карповых, Ершовых, Щукиных.

Короче, можете сами проверить. Спросите с умным видом любую девушку, почему в солнечной системе девять планет, а не десять или восемь. Она наверняка задумается. Ответ, конечно, не найдет, но будет настойчиво дергать за рукав и спрашивать: объясни, объясни. А планет этих может быть и восемь. Я, честно говоря, не помню.