скачать книгу бесплатно
Люди, мыслящие логически, увидят в таких записках только глупый пафос, но, чтобы стать лучшим в спорте, логика не нужна – нужно быть мечтателем. Когда Петер ходил в начальную школу, учитель спросил, кем ученики хотят стать, когда вырастут. Петер сказал: «Играть в НХЛ». Он на всю жизнь запомнил, как издевательски хохотал класс, и всю жизнь положил на то, чтобы доказать: они ошибались. Логически мыслящим людям и в голову не могло прийти, чтобы маленький мальчик из Бьорнстада играл с лучшими из лучших, но мечтатель устроен иначе.
Проблема в том, что окончательно это доказать невозможно: те, кто смеется над тобой, просто отодвигают границы. Часы на стене раздевалки остановились, никто не удосужился заменить батарейку. На то, чтобы влюбиться, нужно не так уж много времени, а на то, чтобы возненавидеть, и того меньше. Хватит минуты. Спорт беспощаден, мегазвезды гаснут за те десять секунд, что отделяют раздевалку от ледового поля. Клуб, проживший больше полувека, в здании городской администрации приговорили к смерти за несколько минут. Интересно, думал Петер, снесут ли они теперь ледовый дворец, чтобы построить конференц-отель или другую фигню, о которой грезят власть и деньги. Эти люди не умеют любить, они умеют только обладать. Для них ледовый дворец – это просто стены и крыша.
Петер поднялся по трибунам, постоял в коридорчике у дверей кабинета. Сколько лет своей жизни он оставил в этом здании? Чего они теперь стоят? На стене висели фотографии в рамках – великие моменты из жизни клуба: день основания в 1951 году, легендарный сезон двадцать лет назад, когда основная команда стала второй в стране, и тот самый матч этой весной, когда юниорская команда взяла серебро. На многих фотографиях был и Петер.
Одним бешеным движением Петер смахнул их все на пол. Пробежав вдоль стены, он сорвал рамки с гвоздей. Брызнуло стекло, осколки дождем посыпались на пол, но Петер уже шел к выходу. Окна ледового дворца так и оставались темными, когда он грохнул дверью.
* * *
А из темноты трибун вслед Петеру глядело неизвестное лицо. Когда Петер завел машину, оно поднялось в его кабинет и осмотрело следы разгрома. Увидело под треснувшим стеклом старые снимки Петера, фотографии поновее, запечатлевшие юниорскую команду. Двое игроков красовались почти на каждом снимке. Отбросив стекло тяжелым ботинком, человек наклонился над старым фото: те же мальчики задолго до того, как они стали звездами города. Момент награждения, обоим лет по одиннадцать–двенадцать, они обнялись, как братья, на спинах – номер и фамилия. «9 ЭРДАЛЬ». И «16 ОВИЧ».
Лучшие друзья, обожаемый спорт и команда, за которую ты готов отдать жизнь; на что способен молодой парень, если все это отнять у него разом? Неизвестная личность тщательно обвела кружком «Беньямин Ович» в блокноте, потом спустилась на трибуны и вышла на улицу. Закурила очередную сигару. Было тепло, ветер утих, но неизвестный все равно прикрывал пламя, словно приближалась буря.
Сердца у девочек заколотились, когда они обернулись и увидели между стволов Беньи. Еще недавно он был мальчиком, влюбленным в свою хоккейную команду и лучшего друга; теперь Беньи превратился во взрослого мужчину с глазами, в которых тонули зрачки. Одна рука была стиснута в кулак, другая сжимала молоток.
Спросите в Бьорнстаде кого угодно, и вам ответят: этот мальчик всегда был бомбой.
7
Для начала – пообедать
В Хеде говорят: «Скажи незнакомому человеку, что ненавидишь Бьорнстад, – и обретешь друга на всю жизнь». Даже малые дети тут знают: важно, чтобы побеждал «Хед-Хоккей», но куда важнее, чтобы «Бьорнстад-Хоккей» провалился ко всем чертям. В этом, конечно, есть доля шутки. Трибуны кричат друг другу «ненавижу» и «убью», но это же не всерьез. До поры.
Если мы возьмемся выяснять, с чего началась эта война между двумя городами, большинство уже не вспомнит, что было раньше: горящие флаги, которые заснял и выложил в интернет двенадцатилетний Лео Андерсон, или другой видеоклип, выложенный жителем Хеда примерно в те же дни. Ибо ничто не распространяется быстрее, чем хорошая история, и те, кто вырос в Хеде, любя красную команду и ненавидя зеленую, не скрывали злорадства, узнав, что коммуна, деньги и власть перешли на их сторону.
Один хедский фанат как-то остановил одного местного политика, когда тот направлялся после работы домой, и спросил (а ответ снимал на камеру): «Что же теперь делать бьорнстадским болельщикам?» Политик, нервозная женщина средних лет, видимо, сама не понимала, что говорит. Или, наоборот, хорошо понимала. Потому что она ответила: «Ну, они ведь могут болеть за команду Хеда?»
Ночью женщина проснулась от грохота. Когда она утром вышла из дома, из капота ее машины торчал топор.
Направляясь к автобусной остановке, она прошла мимо автомобиля, в котором сидели двое мужчин в черных куртках. Им незачем было на нее смотреть. Она и так знала, что за ней наблюдают.
* * *
Бар «Шкура» находится на своем месте: посреди Бьорнстада. В кабаках такого рода всегда пахнет лучше, если в них можно курить. С годами лицо Рамоны, хозяйки бара, приобрело сходство с его половицами: жизнь оставила на нем глубокие следы вроде тех, какие оставляют стулья, если их год за годом двигать туда-сюда, а пристрастие к сигаретам породило прозвище «мамаша Мальборо». Прозвище дали ей молодые люди, для которых «Шкура» была вторым, а то и первым домом. Возраст Рамоны давно перевалил за пенсионную границу, но те, кто дорожил формой собственного носа, вслух об этом не говорили. Когда в баре появилось неизвестное лицо, Рамона как раз наливала себе обед в высокий стакан. Она удивленно вскинула бровь:
– Да?
Неизвестное лицо непонимающе оглядело пустой зал.
– Прошу прощения?
– Чем вам помочь? – прокурорским тоном поинтересовалась Рамона.
Лицо неизвестного лица венчали взъерошенные волосы, облачение состояло из спортивной куртки, джинсов и толстых носков с насаженными на них тяжелыми ботинками, какие носят люди, рассматривающие плюсовую температуру как климатическую аномалию.
– Это же бар, да?
Губы Рамоны выжидательно изогнулись.
– А то.
– Если в бар заходит посетитель, это что, неожиданность?
– Смотря какой посетитель.
Неизвестное лицо сочло замечание справедливым:
– У меня есть пара вопросов.
– Тогда вы выбрали не тот город.
Позади неизвестного лица открылась дверь. В бар шагнули двое молодых мужчин.
В черных куртках.
* * *
Сердце у Аны и Маи колотилось где-то в горле. Они не считали Беньи врагом, он был одним из немногих, кто остался в Бьорнстаде, когда Кевин и прочие перебрались в «Хед-Хоккей». Но если Мая и Ана что и усвоили, так это что в здешних краях отношение к тебе может измениться за секунду. И не надо рассчитывать, что мужчина не попытается причинить тебе зло.
Беньи остановился в нескольких метрах от них; молоток медленно покачивался у него в руке. Кажется, он выжидал. Беньи никогда не был особенно мускулистым, но этим летом его тело обрело нечто иное: ауру жестокости. Ана жалела, что не взяла с собой ружья. Она видела, как Беньи играет в хоккей, и знала, что лучшим на льду и самым опасным вне его Беньи делала непредсказуемость. Никто не мог предвидеть заранее, в какой именно момент он сорвется и нанесет сокрушительный удар.
Но сейчас его руки и плечи почти не двигались. Наконец он открыл рот. Слова вышли тихими и прерывистыми: голосовые связки пробыли без работы несколько недель. Беньи с глухим стуком бросил молоток под ноги Ане:
– Вот, возьмите. У меня кое-что есть. Для вас.
До девушек не сразу дошло, что Беньи принес молоток, потому что знал: они побоятся отправиться с ним безоружными. Какая же невероятная боль – знать, что выглядишь в глазах других людей опасным животным.
* * *
Мужчины в черных куртках остановились у двери. Обычно их присутствия оказывалось достаточно, чтобы приезжие вдруг вспомнили, что у них на сегодня назначена большая стирка или сдача крови в поликлинике милях в пятидесяти-шестидесяти от Бьорнстада. В ближайшие месяцы неизвестному лицу предстояло узнать, что историй о завсегдатаях «Шкуры» имеется предостаточно, только рассказывать их – рты заболят. У этих людей не было ни символики, ни страницы в интернете; когда в Бьорнстаде проходил матч, вы бы не отличили их от других людей, направлявшихся в ледовый дворец. Неизвестное лицо узнает и то, что члены Группировки никому не позволят управлять их хоккейным клубом без своего благословения или проклятия, и сколько их, не узнаешь, пока они не станут твоими врагами. Но лицу хватало ума или глупости об этом не задумываться.
– Вы из газеты? – поинтересовалась Рамона.
Она не могла понять, почему неизвестное лицо не реагирует на ее агрессивный тон: нарочно игнорирует или это такая патология. И продолжила:
– К нам тут до вас приезжала пара журналистов, с «вопросами». Им пришлось уехать без ответов. Зато теперь они перестраховали свои дома.
Неприкрытая угроза пролетела над взъерошенными вихрами, даже не задев их. Неизвестное лицо крутанулось на барном стуле, разглядывая интерьер, – стены, увешанные фотографиями, флаги и свитера с номерами. – У вас тут, случайно, обед не подают?
Мужчины у двери не поняли, что это: скрытое оскорбление или искреннее любопытство. Но Рамона вдруг засмеялась. Она махнула рукой, и мужчины скрылись за дверью.
– Никакой вы не журналист, – объявила Рамона неизвестному улицу, склонив голову набок. И тут же снова сменила тон на недовольный: – Какого ляда тебе тут нужно?
Неизвестное лицо сцепило руки на колене.
– Для начала – пообедать.
* * *
Мира снова позвонила Петеру, и он снова не ответил. Сказать честно? Она нутром чуяла, что коммуна найдет способ повернуть дело против Петера. Он романтик, но Мира-то юрист, и она понимала: для коммуны самый простой способ похоронить скандал – это похоронить клуб.
Все они, Андерсоны – Петер, Мая, Лео и она сама, – в начале лета единодушно решили, что останутся в Бьорнстаде. Будут сражаться. Но теперь решимость Миры пошатнулась. Сколько можно выдержать в месте, которое пытается изгнать тебя, словно враждебный вирус? Если Петер лишился клуба, что у них вообще осталось?
Коллега тихонько сидела по ту сторону стола, но Мира, конечно, помнила, что та говорила о Петере. «Он зависим, Мира. Ты думаешь, что зависимость обязательно значит пьянство, наркоту или игру на бегах, но твой муж не алкоголик и не игрок. В нем сидит бес соревновательности. Он все время старается победить. Без этого кайфа он жить не в состоянии».
Сколько раз Мира лежала без сна, раздумывая, так ли это? И вот теперь она звонила, звонила, звонила. Петер наконец ответил. Злой, хотя в голосе злости не было. Ее могла расслышать только Мира. Она улавливала малейшие оттенки того, как он произносит ее имя. Мира прошептала:
– Я звонила, любимый, я… слышала, что произошло…
Петер не ответил. Она спросила:
– Ты где?
И услышала в ответ:
– На работе, Мира. На совещании. Потом поговорим.
По шуму мотора Мира поняла, что муж в машине. Он всегда так делал, проиграв матч, еще когда сам выходил на лед: садился в машину и гонял часами. Петер ни к кому не проявлял насилия – только к себе. Поэтому он уезжал в темноту, не думая, что кто-то ждет его дома, что кто-то до смерти боится, что однажды вечером зазвонит телефон, но заговорит не Петер. Что какой-нибудь полицейский голос спросит: «Это жена Петера Андерсона?» – и глубоко, виновато вздохнет, когда она шепнет в ответ «да».
– Я не знаю, что сказать, любимый. Это все просто… просто ужас какой-то.
– Что тут скажешь, – коротко ответил Петер.
Мира вслушалась в шум мотора, спросила себя, с какой скоростью он едет.
– Дорогой, милый, давай поговорим об этом…
– Что тут говорить? Они победили. Они хотели убить клуб, и они нашли способ.
Мира привычно задержала дыхание, словно ощущая себя виноватой.
– Я… милый, может быть… я понимаю, что мир сейчас рушится, но…
– Мира, не начинай.
– Что «не начинай»?
– Ты знаешь, о чем я!
– Я только… может, у нас наконец появилась возможность поговорить о чем-нибудь… другом.
Сколько раз она спрашивала мужа: «Когда закончится весь этот хоккей?» Сколько раз он отвечал ей – «на будущий год»? В будущем году он возьмет нагрузку поменьше, в будущем году у нее наконец появится возможность по-настоящему взяться за свою карьеру. Мира чуть не двадцать лет ждала этого будущего года. Но всегда случалось что-нибудь, что требовало внимания Петера, какой-нибудь кризис, делавший его незаменимым, а ее эгоисткой, потому что она желала невозможного: рабочего времени. Чтобы он после работы ехал домой.
Петер сорвался. Хотя, возможно, вовсе не собирался.
– Чем мне заниматься, Мира? Домашним хозяйством?
И Мира перешла в оборону. Хотя, возможно, вовсе не собиралась.
– Не срывай раздражение на МНЕ! Я только говорю – может быть…
– Может быть – что? Этот клуб – моя ЖИЗНЬ!
Петеру было слышно только ее дыхание. Мира прикусила щеки, чтобы не закричать. Петер пытался успокоиться, мыслить разумно, попросить прощения, но его душили другие чувства, и он смог только сказать:
– Любимая, ты же понимаешь, о чем я…
Сколько лет ушло в никуда? Ради его хоккея они переехали в Канаду, ради его хоккея они переехали в Бьорнстад; сколько раз Мира думала, что уж муж-то должен ее понимать? Каждому хоккеисту важно знать, на что он способен, но с адвокатами дело обстоит так же. Когда они переехали в Бьорнстад, Мира как-то вечером выпила лишнего и прошипела правду: «Поселиться здесь – значит смириться с тем, что никогда не сможешь развернуться в полную силу». Петер решил, что она говорит о нем, и обиделся. За себя!
– Ты понимаешь, о чем я! – повторил он. Мира действительно все понимала.
Вот в чем проблема. Вся его жизнь – только хоккей. Мира нажала «отбой».
Коллега еле успела пригнуться, когда телефон полетел в стену.
* * *
Неизвестное лицо выложило на барную стойку мятую бумажку. Список имен.
– Знаете вот этих?
Старая хозяйка бара посмотрела на бумажку, не касаясь ее.
– На обед сегодня мясо с картошкой и соусом. Когда поешь, можешь ехать отсюда куда пожелаешь.
Неизвестное лицо сморщило нос.
– А без мяса что-нибудь есть?
Рамона выругалась и скрылась на кухне. Тренькнула микроволновка, Рамона вернулась и со стуком поставила тарелку на стойку. Мясо с картошкой и соусом.
– Я веган, – сообщило лицо, словно это было нечто само собой разумеющееся, а не то, за что нормально устроенному человеку нужно извиняться.
– Чего? – буркнула Рамона.
– Веган.
– В таком случае у нас сегодня картошка с соусом. – Рамона взяла нож и, точно раздраженная мать капризного ребенка, сбросила мясо с тарелки прямо на стойку.
Неизвестное лицо проследило за этим коротким процессом и спросило:
– Соус на сливках?
Рамона опрокинула в себя пиво, снова выругалась, схватила тарелку и скрылась на кухне. Вернулась она с другой тарелкой. В которой была пустая картошка.
Неизвестное лицо беззаботно кивнуло и принялось за еду. Рамона какое-то время сердито наблюдала за ним, а потом поставила рядом с тарелкой кружку пива.
– От заведения. Хоть что-то питательное.
