скачать книгу бесплатно
Мати подняла голову, отложила в сторону пилочку для ногтей и, не вставая, произнесла:
– А я так не думаю, профессор. Простите, но я так устала от бесконечных споров с вами, одноклассниками, сестрой. Могу хотя бы сегодня я повесить на губки замочек, а ключик передать тому, кто так и не смог научить меня социализации и нравственности? – сказав это, девушка вернулась к пилочке для ногтей.
– И все? А как же ваши рассуждения о любви? Требования о введении чувств в институт семьи? Ведь вы столько говорили нам об этом! Пожалуй, я открою замочек и разрешу водопаду пролиться!
– И не жаль вам головы, чудик. Что тут сказать? Женщина только что призналась, что по причине отсутствия мозгов планирует стать огромной маткой, паразитирующей на мужчине, который даже не будет испытывать к ней чувств, и вместо акта любви получит процесс зачатия один раз в месяц в зависимости от температуры ее задницы. Это и есть суть нашего общества. Все разложено по полочкам, законспектировано и выверено. Мы не люди – роботы. И какая цель, скажите мне? Выживание человечества! Смешно! Такое человечество годится разве что для того, чтобы сдохнуть от бактерий, увидеть которые может разве что Танья.
– Прелестно, – мужчина выглядел на удивление довольным, а взгляд его периодически задевал маленькое устройство слежения, вмонтированное в угол комнаты, – а поведайте мне теперь, раз уж я сорвал этот милый замочек, кем бы хотели быть вы?
– Свободным человеком, – спокойно ответила Мати, – иметь право поехать туда, куда хочу я. Посмотреть весь мир, побывать на каждом пляже и окунуться в каждое море. Просыпаться утром, бежать к окну, видеть солнце. Слышать пение птиц. Работать в поле, нет, в винограднике, на южном склоне, стереть пальцы, собирая плоды, плясать в чане, давя прекрасный напиток. Целовать каждого, кто коснется моего сердца. Я бы хотела дышать, профессор.
– Значит, больше всего вы хотели бы жить лет эдак пятьсот назад?
– А что если и сейчас есть земли, где люди живут так, как хотят? И сейчас над землей светит солнце. И пока вы сидите, как крысы, в безопасных клетках, они вырабатывают естественный иммунитет. Да, многие гибнут. Но подобное было и в Средневековье. И человечество жило так, как вам и не снилось!
– О чем вы? Нет никаких диких земель. Существует Федерация, которая дает нам жизнь. Ох, Мати, я ждал мыслей и аргументации, а услышал сказочный бред. Может, еще и подпольную организацию придумаете? Я даже могу предложить вам название – «Дети солнца»! Звучит чудесно, не так ли? – Он внимательно оглядел аудиторию. – Есть желающие примкнуть? О, ни одной руки! Глядите, ваши коллеги умнее вас.
Ни один ученик не рискнул поднять глаз от стола, кроме Мари. Она смотрела на сестру с жалостью, прикусив губу до крови. Профессор продолжил урок, поднимая учеников одного за одним. Все они называли профессии, принятые в обществе федерантов. В науку решились идти не многие – это считалось слишком сложным. Зато в программе размножения захотели принять участие сразу несколько девушек, вдохновленных примером Анжелики, первой красавицы выпуска. Остальные, в основном юноши, предпочли рабочие профессии, за что получили похвалу учителя.
В этот самый момент все происходящее в классе отсматривалось в Управлении округа, откуда уже завтра будет направлен отчет. Там считалось неправильным препятствовать интересам учащихся, и зачастую экзамены носили формальный характер. Генотип Анжелики был давно проверен, и она числилась в программе размножения, оттого учителя уделяли ей мало времени на уроках и давали простые задания, чтобы внушить девушке отвращение к наукам. Место каждого ученика в аудитории было определено с малых лет, в зависимости от способностей. Именно за счет программы правительства каждый реализовался в определенной, наиболее подходящей сфере. Просчет произошел лишь с Мати, теперь в управлении считали, что ей не стоило позволять углубляться в историю и получать так много информации о жизни людей. Именно поэтому диалог с профессором был направлен в Главный совет Федерации и несколько часов просматривался раз за разом.
Но никто из обучающихся не знал ни этой, ни других тайн. Когда занятие закончилось, профессор устало сел на стул. Он смотрел на учеников, поднимающихся со своих мест в определенном порядке, рассчитанном на основании скорости реакции, иначе говоря – передаче электрического импульса от тела нейрона к мышце. Лишь одна девушка осталась сидеть за столом, продолжая смотреть на доску. Подобное стало настоящей неожиданностью для преподавателя – бунтарство было не свойственно этой легкой, стройной блондинке с традиционно короткими волосами.
– Я могу тебе чем-то помочь? – спросил он, пытаясь поймать ее взгляд.
Девушка подняла голову, резко встряхнула ей, как будто пытаясь сбросить оцепенение, охватившее ее сетью. Она сложила руки в замок и сжала пальцы так, что костяшки побелели.
– Она слишком рискует, – глухо произнесла Мариа, – разве можно вот так, при всех, кричать о свободе. Я не знаю, как может выйти, что при равных генах и условиях формирования личности мы получаем настолько разных людей. И в то же время, видя происходящее, я сама начинаю испытывать эмоции, ранее недоступные. Это кажется безумием, наверное, стоит обратиться за медикаментами. Мне страшно, профессор, – выдохнув эту фразу, она резко подняла глаза и посмотрела, как будто насквозь, до внутренней части затылочной кости.
От такого взгляда мужчина вздрогнул, ухватился за стол, как будто боялся упасть, почувствовав дискоординацию в удобном кресле. С легким жужжанием камера повернулась в сторону пары людей, оставшихся в аудитории.
– Ты хочешь ее спасти? – мягко спросил он.
– Нет.
Девушка опустила глаза, отвернулась в сторону окна, выходящего на серую стену с черно-красным граффити в виде знака Федерации, он представлял собой круг, соединяющий светящиеся точки, и спираль ДНК в середине, замершая в процессе транскрипции.
Казалось, что она может продолжать смотреть в окно бесконечно, что-то говоря только губами. Подобные задержки во времени были не приняты среди федерантов, и профессор решил идти, потратив большую часть перерыва между лекциями на девушку, что всегда так строго соблюдала закон и вдруг выдала странную и в своем роде бунтарскую эмоциональную реакцию.
– Я даже не знаю, смогу ли спасти себя. Будь послушен, соблюдай закон, и Федерация будет с тобой. Но я позволила себе нервный срыв на ваших глазах накануне главных испытаний. Странно, что меня еще не пронзило током насквозь.
Уже стоя в дверях, мужчина, неожиданно для себя и молчаливого наблюдателя в камере, повернулся:
– Раньше это называли эмпатией, – тихо произнес он, – умение чувствовать чужую боль и сопереживать другим людям. Давайте надеяться, что это воспримут как талант. В архивной службе есть редкая работа – анализ эмоций прошлого. Но, – он перешел на шепот, – я бы не хотел, чтобы вы там оказались.
Он резко хлопнул дверью, слишком резко, чем требовалось в той ситуации. Коридоры школы были пусты, занятия начались восемнадцать секунд назад. Профессор резко пересек несколько переходов, остановившись у дверей учительской. Следующее занятие проходило в другом крыле, куда он бы не успел за максимально возможный период опоздания – сорок одну секунду. Именно этот промежуток времени, согласно исследованиям, человек не замечает нарушений режима. Впервые за многие годы он приложил руку к голографу и появился перед детьми, слегка мерцая (на руках выступил пот, мешающий идеальному контакту), через двадцать пять секунд после разговора с Мари, через сорок три секунды после начала занятия. Ни один ученик не заметил, как сжались жевательные мышцы учителя от разряда тока, пронзившего запястье.
А девушка продолжала сидеть в кабинете, совсем одна. Последнее занятие в школе окончено. Так же, как и подготовка к экзаменам. Ей удалось помочь одногруппникам с историей, социальными науками. Им подтянуть ее в геометрии, высшей математике, физике и биологии. В какой-то момент Мариа поняла, что чувствует боль: слишком сильно сжала пальцы – и короткие ногти впились в кожу, оставляя следы. Она оглянулась, как будто отойдя ото сна. Впрочем, раньше подобного не было – расписание жизнедеятельности полностью ограждало федерантов от риска недосыпа, так же, как и от снов. Пробуждение всегда происходило в медленную фазу, оставляя иллюзию, что правильным гражданам не снятся сны. Почему-то именно в этот момент вспомнился единственный сон, который удалось увидеть в жизни, – огромное желтое поле подсолнухов, бегущих куда глядят глаза, в окружении плюшевых, пушистых гор. А сверху – сияющее солнце, падающее лучами, такими густыми, что их можно было потрогать, почувствовать кожей. И запах, запах прелой травы повсюду. А потом лицо мужчины с ярко-голубыми невероятными глазами. Холодный голос: «Запрещено». И серую пустоту вокруг. Мари многое не могла вспомнить по датам: ни день написания лучшей работы, ни день получения грамоты за успехи, ни день самой глупой ошибки в сочинении, но день, когда ей приснился сон, она помнила четко. 22 июля 2527 года.
Забавно, она никогда не говорила об этом кому-либо. Хотя смотреть сны никогда не запрещалось, и иногда другие ученики, даже взрослые упоминали об этом. Но все, о чем она слышала, было лишь безликой серой историей повторения стандартного дня. Накануне экзаменов некоторые стали шептать, что видели во сне эмблему Федерации, в надежде, что им добавят баллов за правильность гражданской позиции. Ни у кого во сне не было цветов, запахов, ощущений.
День прошел странно, как будто она плыла в киселе. Вот запись с чипа накопленных на занятиях баллов, и как будто сразу дверь на улицу. В библиотеку решила не идти – неврологи рекомендуют дать отдых коре головного мозга перед важными событиями. Вместо этого просто шла по улицам, не сразу услышала сигнал тревоги. В последний момент чья-то сильная рука вцепилась в плечо и засунула ее под крышу. Не успела она вдохнуть, как за стеклянной стеной хлынули потоки дезинфектанта.
– Благодарю вас за помощь, уважаемый человек.
Она соединила руки и поклонилась, как было принято. Лицо девушки приняло приличное выражение – доброжелательную улыбку.
– Вам следует быть внимательнее, уважаемая, – мягко кивнул мужчина, стоящий напротив, – сбои случаются, несмотря на колоссальный труд инженеров. Не следует просто гулять по улицам.
Он покачал головой, улыбнулся очень тепло, как будто не губами, а ярко-голубыми глазами. Еще никогда девушка не видела ничего подобного.
– Как ваше имя? – неожиданно для самой себя произнесла она.
– Нем, впрочем, это не важно. Дождь закончен, мне нужно идти. Не думаю, что мы встретимся еще. Я инженер-наладчик из Округа 6. И не участвую в программе размножения. Прощай.
Он махнул рукой, быстро вышел из укрытия, сбежал вниз по лестнице, ведущей к транспортной подземной системе. А Мари продолжала смотреть на стеклянную дверь, качающуюся из стороны в сторону, все тише и тише.
– Кажется, я его потеряла. И уже никогда не найду, – прошептала она.
Стоящая рядом женщина в возрасте сжала губы – девушка мешала выйти остальным, пережидавшим дождь в прозрачном кубе убежища. Неожиданно, впервые за много лет, Мари почувствовала удар током в области правого запястья. Она вскрикнула от боли, но именно боль вывела из состояния сна, заставила обернуться, понять, что своим антиобщественным поведением она мешает многим людям сразу. Выбежав на улицу, сразу направилась в сторону дома, решив, что там, в тишине комнаты, точно не причинит никому вреда.
На первом этаже в гостиной было странно тихо – не работал голографический экран, а система звукопоглощения не давала попасть шуму с улицы. Там опять шел дождь, на этот раз вечерняя часовая обработка. Смены рабочих заканчивались как раз после нее, и улицы заполнялись рядами одинаково одетых людей, идущих в ногу, строго в одном и том же направлении. Никто не шел в парк или в развлекательные центры – посещать их рекомендовалось в выходной день, выделенный специально для развлечений и семьи. А сейчас улицы были пусты из-за химикатов, способных расплавлять кожу. Именно из-за них все федеранты имели светлый безликий цвет волос – часть отравы постоянно находилась в воздухе, лишая волосы силы и пигмента.
Мари поднялась наверх по широкой бетонной лестнице. Там располагались спальни ее и сестры, двери выходили ровно напротив друг друга. Каждый в семье имел маленькую личную комнату гигиены, с крошечной ванной и душем, расположенным над унитазом. Люди настолько боялись инфекций, что избегали любых контактов, в том числе и с условно непатогенными бактериями членов семьи, эти бактерии принимались в таблетках для поддержания микрофлоры. Девушка быстро умылась, посмотрела на себя в зеркало. Взгляд удивил ее, теперь она поняла цитаты из книг, утверждающих, что эмоции отражаются на лице. На губе осталась запеченная кровь, нужно было стереть ее раньше, чем увидят родители. И когда только она прокусила ее? Обработала губы мазью, оставлять открытую рану было слишком опасно. Об этом напоминал плакат, висящий за спиной: правила безопасности гигиены. Он твердил о заклеивании любых ран, стерилизации полотенец после каждого использования, допустимой длине волос и ногтей. Женщинам их социальной группы рекомендовали носить прически на один сантиметр ниже мочки уха, мужчинам – не более восьми миллиметров от кожи головы. Но большинство предпочитало совсем убирать волосы, тогда череп нужно было лишь смазывать дезинфектантом, без необходимости многократной обработки шампунем. Покончив с формальностями после улицы, она вошла в комнату, где все было просто и функционально. Вот узкая кровать, аккуратно застеленная, стол с голографическим планшетом, стул с высокой спинкой, дверцы внутреннего стенного шкафа, узкое окно без занавесок. Комната, такая же, как тысячи других во всех 385 округах Федерации.
Попыталась открыть планшет, но желания заниматься не было впервые за много лет. Голограф молчал, время вечернего эфира с главными новостями начиналось не раньше возращения людей. Пустота и тишина дома как будто давили изнутри, хотелось выбраться. В этот момент Мари услышала музыку. Играла мелодия, очень знакомая, но названия вспомнить не могла. Вскоре она расслышала тонкий голос девушки, подпевающей исполнителю на английском языке. Мало кто знал его сейчас в чистом виде. За десятилетия существования Федерации языки выживших смешались в один общий язык, принятый на съезде Совета с поправками. Именно ему учили матери своих детей, забывая родные наречия. Резко, так, что закружилась голова, Мари поднялась со стула, подошла к комнате сестры и постучала. Музыка затихла, послышались шаги, наконец дверь открылась.
– Привет, – девушка за дверью выглядела крайне удивленно, чтобы добавить эффекта, она приподняла одну бровь, – не боишься штрафа за проникновение на частную территорию?
– Мне странно, – опустив голову, призналась Мари, – что-то происходит.
– Ты не будешь возражать, если я обойдусь без фейерверков?
– Что?
– Что?
– Каких фейерверков?
– Цветных декоративных огней, получаемых при сжигании различных пороховых составов во время торжеств, праздников, всякое такое.
– А какой у нас праздник?
– Впервые за двадцать лет ты решила зайти ко мне и поговорить. Для меня это праздник. – Матиа подняла глаза и посмотрела в упор, а потом вдруг широко улыбнулась, протянула руку, махнула. – Заходи скорее, похоже, у тебя эмоции, будем разбираться.
Она запрыгнула на кровать, скрипнули пружины.
Сестра села рядом, аккуратно собрала руки, посмотрела на пальцы, а потом выговорила через силу, как будто слова не хотели срываться с губ:
– Ты так сказала сегодня на занятии, что хочешь выйти из Федерации, уехать в дикие земли, сломать все наши правила. Что, если Они узнают? Это ведь не детские шалости, да, ты всегда бунтовала, но я была уверена, что это игра.
– Конечно, это игра. Но игра, которая стоит свеч. Значит, ты испытала страх? Я так за тебя рада!
– Чему тут можно радоваться? Я боюсь за тебя, боюсь тебя потерять, боюсь, что тебя убьют, вышвырнут за стены, и все. Так распереживалась, что осталась, все смотрела в окно на знак Федерации, даже разговор с профессором после не помог. А потом и вовсе чуть под дождь не попала. Такого не было никогда раньше.
– Но ведь это прекрасно. Значит, ты человек, ты чувствуешь! Больше всего я боялась, что ты так навсегда и останешься частью их системы, что зараза социализации проникла в твое сознание так глубоко, что мне никогда не узнать тебя настоящей.
– Что же теперь будет?
– Ничего. Выдержка даст о себе знать. Завтра утром ты проснешься, и все будет по-прежнему. Мы сдадим экзамены, пройдет месяц, а там… кто знает. Ты никогда не сможешь уйти от своей судьбы.
– Обними меня, пожалуйста. Только сейчас я поняла, насколько одинока стану, если вдруг не сберегу тебя. – Девушка почувствовала, как по щеке пробежало что-то мокрое и холодное.
И тут же крепкие руки сестры обхватили ее плечи, прижали со всей силы. Они сидели вдвоем в маленькой комнате, за окном барабанил по асфальту дождь, идущий из системы подачи химикатов купола. И каждая думала о своем. Мариа – о внезапной нежности к сестре, появившейся из ниоткуда. И о том, как мало она ее знает, любит, но совсем не знает. Видит маску бунтарки, так же, как и все вокруг. Матиа же просто радовалась, что смогла разбить скорлупу, окружающую сердце сестры. Пусть через боль, но дав ей то единственное, чем человек всегда будет отличаться от машин, – способность сопереживать. Быть может, однажды ее немного надменная и занудная сестра сможет понять, почему Мати всегда сопротивлялась, всегда говорила, что думает, и противостояла системе в каждом взгляде. Но сейчас им обеим требовалось лишь одно – теплые объятия, дающие понять, что они не одни в этом мире.
Глава 3
Чем больше смотришь в холодную гладь зеркала, тем больше недостатков в себе видишь. Вот неправильно вздернутый тонкий нос, вот две родинки на нем. В одной книге Матиа читала, что чем больше у человека родинок, тем больше своих прошлых жизней он помнит. Она не помнила ни одной, как ни старалась. Быть может, это оттого, что ни разу не проводила ритуал вуду из-за отсутствия свечей?
Дальше по ежедневному списку шли глаза – молочно-серые, глубокие. Такие блеклые, невыразительные, совсем как у всех. И вот это раздражает больше всего: глаза как у всех, волосы как у всех; одежда, дом – все одинаковое для сотен тысяч человек. И если с чем-то одним еще можно было смириться, то полный комплект никак не хотел влезать в голову.
В дверь постучали. Не спеша, она повернула голову, плечи, наконец встала и открыла ее. За порогом стояла сестра, похожая как две капли, по ощущениям как будто не отрывала взгляда от зеркала.
– Пора идти, – еле слышно прошептала близняшка, – нам нельзя опаздывать.
– Да, конечно, Мари. Ты очень бледная. Боишься?
– Не то чтобы. Просто странно осознавать, что больше я никогда не вернусь. Знаешь, я, как и положено, собрала вещи, и рюкзак вышел таким маленьким. Родители уже на работе, даже не стали прощаться. Как будто все правильно, мы сказали все вчера вечером. Но где-то внутри головы или даже не головы – сердца, вот, как бы сказать… Было бы здорово, если б мама зашла перед работой разбудить. Или даже обнять.
– Полегче, ты еще кому скажи! Конечно, у тебя много баллов, но зачем списания? В конце концов, это просто больно, – Мати дотронулась до запястья, где был установлен чип, при этом губы ее рефлекторно скрутились, – мне ли не знать. Я тебя понимаю. Мы все здесь одиноки.
– Неправда! Социализация дает нам множество возможностей общения. Ладно, хватит спорить. Идем.
Резко развернувшись, Мари подняла ручку рюкзака и направилась в сторону лестницы.
Ее сестра осталась стоять, тихо сказав:
– Тогда почему тебе так одиноко?
Услышав это, блондинка замерла. Впервые за много лет она не знала, что сказать в ответ. Система не обучила ее, как блокировать подобные выпады. Она задумалась, глядя в никуда. Наконец обернулась.
– Потому что я становлюсь неправильной. Как будто сняли замок. И это не делает меня счастливее.
Сказав это, девушка как будто сжалась внутри, ожидая удара. Но вместо этого сестра накинула на плечи рюкзак, подошла и крепко обняла.
– Будь ты хоть тысячу раз неправильной, я буду любить тебя. И каждую твою глупую мысль, каждую ошибку. Как бы ни упала. Какое бы решение ни приняла.
– И я тебя, – прошептала Мари.
Она уткнулась в родное плечо, почувствовав, как глаза наполнились чем-то мокрым. Но она сдержала этот странный порыв, отвернулась и первая повернулась к лестнице.
По дороге шли молча. Погода, как всегда, была пасмурной, за экраном виднелись тучи, а может, это просто эффекты закрывали солнце? После научной работы о влиянии смены погоды и солнца на эмоции было принято решение не допускать выраженных изменений в округах. Серые здания, серые улицы, практически полное отсутствие зелени, за исключением общего парка, – все это создавало атмосферу маленького города, отражаясь в глазах людей. До школы идти было близко – около десяти минут, но сегодня впервые за много лет их дорога была не туда, а в самый центр, в правительственное здание, где каждому учащемуся объявляли решение комиссии.
У входа уже стояли обучающиеся, прошедшие испытания, все ребята их года рождения. Юноши и девушки стояли небольшими группами по интересам, тихо обсуждая сегодняшний день. Мари сразу направилась к Глебору и Танье, ее сестра осталась стоять одна, направив взгляд в сторону купола, закрывающего небо. Сестры не стали менять порядок, слишком привыкнув разделяться на людях.
Дверь открылась ровно в десять ноль ноль, как утверждали большие часы, висящие на башне. Мужчина средних лет кивнул, приглашая зайти. Его лицо не выражало абсолютно ничего, так же, как и всех взрослых, привыкших не испытывать эмоций и живущих долгом перед обществом. В тот же момент маленькие группы быстро и четко выстроились в длинную шеренгу, как делали это сотни раз на занятиях. Мати оказалась последней, она с интересом озиралась вокруг, стоило войти в здание, засмеялась над картиной, показывающей единение правительства с людьми. В большом круглом зале с грохотом швырнула рюкзак на пол, села на место, демонстративно скрестив ноги, дернула головой, почувствовав удар тока. Она всем своим видом стремилась показать, насколько ей наплевать на происходящее, как мало значат эти люди в ее судьбе. Текстильная фабрика, куда ее направят прядильщицей или фасовщицей? Уборщица улиц? Отмывательница стен от дезинфектантов? Какая разница в конечном счете, где проматывать эту серую жизнь? Но, если присмотреться, у нее одной были обкусаны ногти на руках и обозначились мешки под глазами после бессонной ночи.
Остальные выглядели спокойно, сосредоточенно и уверенно. Никто не показывал даже каплю эмоций. Глебор, оказавшийся рядом с Мари, не сказал ей ни слова, кроме стандартной формы приветствия. Здесь не принято было волноваться и обсуждать свои мысли.
Спустя пять минут открылись двери, расположенные сразу за трибуной, между полукругом сидений. Из них вышла красивая статная женщина и маленький щуплый лысеющий мужчина. Каждый в зале знал, кто перед ними: Глава Совета Округа – Пейма Сим и ее главный помощник, избранный из числа советников на этот год, – Лок.
– Приветствуем вас, учащиеся, в Зале Совета. Наконец настал день, которого все мы так ждали. Завтра утром вы проснетесь полноправными членами общества и приступите к своим обязанностям. У каждого из вас установлен световой индикатор. Через одну минуту он загорится определенным цветом, после чего вы имеете право встать и пройти через двери, откуда только что вышла я. В коридоре каждого из вас ждет ряд комнат, нужная обозначена тем же оттенком, что и ваша.
Она кивнула и активировала клавишу за стойкой. После этого, как и было обещано, напротив каждого появилось светящееся световое окно. Четко, по порядку, как это было принято, молодые люди поднимались и уходили в коридор.
Не загорелось лишь одно окошко. Мати замерла, почувствовав, как намокли ее руки. Она растерянно озиралась по сторонам, но Пейма молчала, как будто так и должно быть. Когда последний исчез за проемом, двери закрылись. Зал наполнила тишина.
– Прощения прошу, – девушка откинула прядь со лба и быстро поднялась, – у вас тут технический сбой вышел.
Советник обернулась, вздохнула, подняв бровь, и покинула зал. Лок, напротив, направился к ней, неуклюже заспешив по рядам.
– Мне велено передать, – произнес он с выраженной одышкой, – что вас ждет машина на выходе. Вам нужно вернуться на площадь, и сразу садитесь. Ни с кем разговаривать по дороге нельзя, иначе удар тока лишит вас сознания или, может, даже хуже. Но будем надеяться, вы никого и не встретите. Не пытайтесь заговорить с водителем – это без толку, все равно там робот. Мне жаль, – неожиданно добавил он, нервно обернулся по сторонам, протер руки о штаны, оставив на брюках капли пота, и быстро поспешил вслед за начальницей.
Не сразу Матиа поняла, что он имел в виду. Пару минут она сидела с озадаченным выражением лица, потом резко вскочила и уверенной походкой направилась к выходу. Больше смеяться над картинами не хотелось, внутри нарастала тревога. Еще никогда никто не говорил, что бывает с теми, кто не проходил в цветной коридор. Что, если ее просто уничтожат, убьют, вычеркнут из живущих в округе? Сотрут все записи из документов, удалят фотографии, не оставив даже памяти, намека, что она существовала? Будет ли Мариа искать ее или вычеркнет из жизни? С каждой новой мыслью шла все быстрее к выходу, перешла на бег и вдруг резко остановилась у дверей. Там стоял тот же мужчина, что открыл их всего несколько минут назад. Открыл их перед теми, у кого было будущее. Когда оно еще было.
– Почему меня отправили обратно? – не сдержавшись, срывающимся голосом спросила она.
Но в ответ тот только открыл дверь, показывая рукой, что ей стоит покинуть здание. На площади было пусто, только пара женщин на другой стороне оттирали стены от белых разводов. Ни одна из них не повернула головы, хотя зрелище заслуживало внимание. В паре шагов от входа в здание стояла довольно большая и отвратительно уродливая машина, если ее можно было так назвать. Серо-стального цвета, с вмятинами по бокам, она напоминала вездеход из старых фильмов. На крыше установлен автомат, крутящийся во все стороны. Окна черного цвета, невозможно понять, что там внутри. Дверь открылась вверх, приглашая девушку сесть внутрь. Она тяжело вздохнула, последний раз обернулась на мужчину, но он исчез.
– Что ж, умирать – так с музыкой, – весело произнесла Мати и полезла внутрь.
Там все оказалось не так ужасно – мягкий диван, пара железных ящиков и даже складной столик. Встать в полный рост было невозможно, только сидеть или лежать.
Стоило ей забраться, как дверь со скрипом закрылась, салон погрузился в полумрак. Водителя в машине не было, Федерация не считала нужным тратить деньги на гуманизацию роботов, система управления находилась внутри.
– Вау, да я, похоже, важная персона, раз такого зверя подогнали. Ну что ж, вперед, мой верный конь, куда бы ты там ни был запрограммирован ехать.
Как ни странно, но после этих слов под капотом что-то затарахтело и механизм пришел в движение. В черных окнах мало что можно было увидеть, только силуэты домов, казавшиеся еще более мрачными, чем обычно. Машин в городе было мало, поэтому они сразу развили большую скорость, следуя в направлении юга. Мимо проносились места, такие знакомые, теперь обреченные стать воспоминаниями. Вот здание культурного центра, туда они с семьей ходили играть, именно там посмотрели первый агитационный фильм, где рассказывали о том, как хорошо жить в Федерации. Вот текстильный завод, один из пяти, дающий работу сотням людей, в том числе и ее родителям. Резко повернув, машина оказалась на проспекте, что вел к Воротам. Здесь не встретить прохожих – зона считалась опасной из-за радиации, очищающей воздух. Трудиться в этой зоне могли только роботы, переключающие створки наподобие шлюзов. Всего отсеков было пять – каждый со своей степенью защиты, не дающей ничему заразному из внешнего мира проникнуть в мирок федерантов.
