скачать книгу бесплатно
– Это же родной человек!
Взяла пришельца за руку и повела к себе.
– А собака? – спросил пришелец.
– Если она с тобой, то значит – наша! – ответила сударушка.
Знаете, я хоть и сказочник, а сказал себе: «Уф!»
Хорошо, когда всё хорошо.
Девочка Скраешку
О девочке по имени Скраешку много-то не расскажешь. Не сирота, но в семье одиннадцатая. Была б двенадцатая – это уж дюжина, улыбка и почтение, а вот одиннадцатая… Место за столом с краешку, еда – последки. Дали хлеб – в кулачке держи, дали тарелку – на колени ставь. Другое дело – посуду мыть. С краю работы начинаются.
Имя у одиннадцатой было, да его даже матушка не помнила.
– Эй, девка, которая с краешку! Убирай стол со своего конца. Да про голец не забудь, подмети под столом за братьями, за сёстрами.
Слабых птенцов даже аисты из гнезда выкидывают. У людей всё по-божески. Вот только тем, кто с краешку, даже улыбки материнской не достаётся.
Народ в городе Сударушкине не хуже других. В неурожайный год, в голодуху, девочку Скраешку взяли к себе сердобольные соседки.
Три сестрицы-кружевницы и в тяжкое время жили припеваючи. Ремесло кормило. Всякая невеста города Сударушкина заказывала кружевницам паутинку на плечи. Красота красотой, но главное – на счастье. Вслух про то не говорили, но всякий знал: узоры в паутинках – предсказание грядущей жизни, а может, и само счастье. Многие ли понимают, что у них на коврах выплетено, о чём сказывают вышитые скатерти, полотенца, а про кружева и говорить нечего.
Невесты старались угодить кружевницам и никогда с ними не торговались: сколько запрошено, то и выкладывай.
Девочка Скраешку, присмотревшись, как да что, стала помогать своим благодетельницам. Сначала подавала нужное, потом сама за крючок взялась. За простое. Простое выходило у неё так ладно, что сестрицы-кружевницы поглядывать стали на детское плетение – поглядывать и даже перенимать кое-что.
Должно быть, в не лучший день пришла к кружевницам бесприданница Маруся.
– Батрак Сеня матушку свою к моей матушке прислал. Сеня сердцем добрый и лицом светел. Но что поделаешь, не дал нам Господь достатка. Денег на кружева у меня нет, но руки-то вот они. Отработаю за кружево. Сказывают, ваши узоры на счастье.
– На судьбу! – сказала старшая из сестёр, самая строгая. – На судьбу, милая. Принимайся за дело, выдастся свободный денёк, и мы на тебя поработаем.
Ах, как старалась Маруся, добрую судьбу приваживая. Уж какую чистоту да красоту в доме навела, хоть свадьбу играй. Приходила затемно и уходила затемно… Навела порядок в сенях, в амбарах. Даже мыши сбежали, не находя крошек. Печь топила с ласкою, и тепло в доме тоже было ласковое. Еду готовила немудрёную, но до того вкусную, будто щи да каша отдаривали Марусю за любовь любовью.
Месяц пролетел, как день, другой месяц, как другой день, третий, как третий. Вот уж и полгода минуло.
Набралась Маруся храбрости, подступила к сестрицам-кружевницам с вопросом:
– Осенью вам, добрые барышни, обо мне вспомнить было недосуг, но зима тоже на убыль пошла… Заждался меня Сеня.
– Успеете, наплодите бедноту! – сказала средняя сестрица.
Маруся вздохнула – и к печке-матушке.
Отлетела весна. Вот уж скорая гостья – лето красное – с порога глядит на минувший праздник.
Пала в ноги сестрицам-кружевницам Маруся:
– Осень вот она. Время свадеб. Найдите для моего кружева не денёк, так часок.
– Плохо ли тебе в таком доме, неблагодарная! – рассердилась меньшая сестрица-мастерица. – Хочешь счастья – потрудись.
Трудилась Маруся, себя не жалеючи, а Рождество уж через неделю.
Пришла в горницу; встала перед хозяйками, а слов нет, такими горькими слезами зарыдала – слёзы пол прожгли.
– Замучила ты нас! – закричала на работницу средняя сестрица. – На пол погляди! Ишь какое безобразие! Убирайся! Будет тебе кружево.
От злобы мастерства у мастериц не убыло. Красотой прикрывали насылаемое несчастье, из худшего худа сплетали узоры.
С чего, казалось бы, злое в себе копить, на доброго человека глядя. Только ведь зло причину недолго ищет. Маруся – красавица, Сеня – молодец молодцом. Стало быть, и деток нарожают пригожих. Оба нищета и голытьба, а жить будут в счастье, в любви, в красоте. Сестрицы-кружевницы, зарабатывая деньги большие, старыми девами остались.
Не паутинку для Маруси – тенёту сплели. Узоры ядовитые прочили дюжину деток, да вся дюжина – уроды, каких свет не видывал.
Быть бы худу, но девочка Скраешку, когда сестрицы-мастерицы закончили работу для Маруси, по обычаю своему тоже руку приложила к узорам. Зубчики приплела. По всему кружеву.
Получила Маруся свой свадебный наряд, поглядела на красоту несказанную и расплакалась благодарными слезами:
– Спасибо вам, почтенные. Моя работа была проста. Ваша – вечная.
Ухмыльнулись сестрицы-мастерицы, отводя глаза от счастливой дуры.
А через год приехали к мастерицам Маруся и Сеня на тройке, привезли двойню показать. Мальчика и девочку. До того хороши детки: луна и солнце. За счастье благодарили. Оказывается, Сеню и Марусю за красоту их во дворец взяли. Сеню – дворецким, Марусю – в подруги княгине.
Сундук подарков мастерицам пожаловало счастливое семейство, а девочке Скраешку – куклу.
Долго сидели сестрицы-мастерицы, проводив гостей, уставясь в пол. Отметины слёз Марусиных разглядывали. И вдруг все три на девочку Скраешку воззрились.
– Твои зубчики спасли нас от гнева Господня. Вот тебе дом, вот тебе сундук и вот тебе крючок вязальный.
Тотчас поднялись и ушли из Сударушкина. Может, всё-таки от стыда.
Крючок, однако ж, в хорошие руки попал. Тот, кто у людей Скраешку, у Бога – в Красном углу, а сей угол – во главе самой жизни.
Свистулька, рожок и балалайка
Шило, да колодка, да моток дратвы – вот и всё, что оставил вдове сапожник. И ещё трёх сыновей. Ваню, Петю и Аристарха. Ребята погодки, старшему семь, младшему пять.
– Как же я их прокормлю-то?! – охнула вдова, и тотчас: тук-тук.
Старичок.
– Беру твоих ребят в ученье. Ученье моё – семь полных лет. Нынче они у тебя мальцы, а вернутся учёными молодцами.
Вдова от нечаянной радости даже не спросила, какому ремеслу собирается старичок обучать её родненьких. Благословила.
Когда в няньках да у чужой печи – жизни не видишь. Мигунья, сверкнёт – и нет её. Так и с годочками.
Пришла вдова с подённой работы поглядеть на свою избушку, а за столом все трое: Ваня, Петя и Аристарх.
В избе светло. На сыновьях белые рубахи. Посреди стола белый каравай, головка сахара и белые руки – Ванины, Петины и Аристарха.
– Здравствуй, матушка!
Сыновья встали, поклонились, подошли, ожидая поцелуя материнского. А матушка глядит на своих, на кровных, со страхом. Лицом те же, да очень уж смелые. И глазами, и обликом, и осанкою.
Снова сели ребята за стол, руки убрали и каждый выставил перед матушкой плод учёбы.
Ахнула матушка прегорестно, но про себя.
Возле старшего сына, Вани, – свистулька. Баран с красными рогами. Перед Петей – костяной рожок. У младшенького Аристарха на коленях балалайка.
Столько лет ушло на баловство. Но мать она ведь мать, огорчения не выказала, у бедного человека вся жизнь – огорчение.
Ребят покормить бы, а в доме ни горошины, сухаря завалящего и того нет.
Побежала матушка к хозяину, на которого работала.
– Заплати, господин, за труды мои. Дети с учёбы в дом воротились.
Хозяин и говорит:
– Ты у меня семь лет работала. Сговорились мы с тобой: плачу я тебе денежку в день. Денежка малость. Да ведь каждый день по денежке – сколько дней-то в году! А сколько денежек в семи годах? Считать мне не сосчитать. А как сосчитаю, да три раза пересчитаю, тогда и приходи – за расчётом.
– Господин, коли считать долго, дай мне мучицы, того, сего – обедом сыновей надобно накормить.
– Я тебе мучицы дам да того, да сего. А потом всё это вычесть придётся из твоего заработка. Сколько счетов-то! Нет, милая, пошла-ка ты прочь! Мне голова дороже. От таких расчётов одуреть не долго.
Заплакала женщина, а что поделаешь? Главное – детям слёз не показывать.
А ребята – вот они, у хозяйского крыльца матушку поджидают. Слёзы увидали, расспросили, что да как. Ваня и говорит:
– Ну вот и сгодился мой баран.
Свистнул – бежит круторогий. Вроде и баран, а с быка. Треснул лбом в ворота – ворота вдребезги. Треснул левым рогом по клетям – маковки с терема посыпались. Треснул правым по красному крыльцу – с терема крыша съехала.
Выглянул хозяин в оконце.
– Вот он, расчёт! Вот он.
А Ваня говорит:
– Мой баран лучше тебя считает. По его бараньему разумению, платить ты должен в день не по денежке, а по алтыну. Да сто рублёв с тебя за грубость.
Хозяин не перечит, баран в его сторону башкой уставился.
– Хорошо, знать, тебя учили, сынок! – сказала матушка. И порадовалась за Ваню и за себя.
Про барана, научившего считать степенного хозяина, слух обошёл город Сударушкин в тот же день. Поспешили к вдове сапожника знакомые и незнакомые. На её сыновей поглядеть, на свистульку Ванину.
Все знали про бедность вдовы, принесли вина, закусок. Выпили здравницы, поплясать бы. А тут дождь – да такой, будто небо прохудилось. Какое плясать, до дома не дойти. В избе теснота.
А Петя рожок костяной с пояса снял и погудел облакам.
Что за диво! Облака, будто им приказали, построились рядком и пошли прочь за горизонт.
– И тебя хорошо учили, Петя! – сказала матушка. – Учили и выучили.
А люди на Аристарха глядят:
– Сыграй! Плясать хочется. Добрых людей в нашем Сударушкине прибыло.
Аристарх по струнам балалаечки трень-брень. Солнце уж на закат, а тут его словно бы обратно на небеса позвали. Встало над тучкой, лучи в пучки вяжет. Пучки – в сноп. И весь этот сноп осыпал бесприданницу – Стёршиеся Каблучки. Весёлая была девушка. Каблучков нет, но такую дробь рассыпала – всякому сердцу радость. Подол – колоколом, косы по ветру золотым обручем.
Глядит город Сударушкин на юную дивчину – первая красавица. Где ж на каблуки смотреть, если голова – золото, а сама как солнце.
