скачать книгу бесплатно
Фрэнк Альфред Голдерродился в 1877 году в Одессе. Как утверждал сам Голдер, ни он, ни его отец никогда не были гражданами Российской империи, – отец был подданным Германии. Когда Фрэнку было восемь лет, семья переехала в Америку, где приняла американское гражданство.
Точно неизвестно, каким был родной язык Голдера, идиш или немецкий, однако, совершенно точно, что ни русский, ни украинский.
Переехав из России в Америку, семья Голдеров испытывала крайнюю нужду, и своим образованием Фрэнк обязан баптистскому проповеднику, который подобрал его на улице и привел в школу.
Голдер никогда никому не рассказывал ни о своих еврейских корнях, ни о своей семье. Похоже, что не было в его жизни и женщин, его личная жизнь, если она когда – либо была, так и осталась неизвестной. Ничего не могли о нём вспомнить и те, кто считался его друзьями и коллегами по работе. Таким образом, все, что смогли узнать узнать о Фрэнке Голдере наши современники, написано им самим в сохранившихся письмах и дневниках.
Известно, что в 1898 году Голдер получили степень бакалавра философии, и с 1900 года работал учителем на Аляске, преподавая английский язык алеутским детям. На Аляске он заинтересовался ее историей, стал собирать материалы на эту тему, со временем у него появилась желание эту историю описать.
Поступив в Гарвардский университет, Голдер познакомился с профессором Арчибальдом Кулиджем, который заинтересовал его русской историей. В Гарварде Голдер начал изучать историю Сибири 17–18 веков, историю русских поселений в Америке и историю дипломатических отношений Америки и России. Результатом исследований была написанная в 1909 году диссертация о русской экспансии в тихоокеанском регионе.
Так началось формирование Голдера, как одного из экспертов по России. Начиная с 1903 года, Голдер безуспешно пытался заинтересовать перспективами русских исследований американские библиотеки и университеты, чтобы получить грант на работу в России. Наконец, в 1914 году ему это удалось. Голдеру поручалось изучить документы, находящиеся в русских архивах, относящиеся к американской истории, и составить о них краткий справочник.
Голдер приехал в Россию с рекомендательным письмом к Александру Сергеевичу Лаппо – Данилевскому, который был ключевой фигурой в развитии русско – американского научного сотрудничества. Он был представителем русских историков на международных симпозиумах (1903, 1908, 1913 г. г.) и на собраниях Международного союза Академий. С помощью Лаппо – Данилевского Голдер попал в русские архивы и познакомился с русскими историками. Вот тогда – то он и познакомился с материалами, скопированными Миллером в Якутском архиве, его интерпретацией дежневского похода, материалами полемики на эту тему.
В отличие от плавания Дежнева, вызвавшего споры не только в русской, но и в американской историографии, деятельность участников Великой Северной экспедиции не вызывала у исследователей столь разноречивых оценок. Ф. Голдер, обстоятельно описавший деятельность отрядов С. Муравьева и М. Павлова, Д. Овцына иВ. Прончищева, С. Челюскина иХ. Лаптева, признал достижения русских научных экспедиций, действовавших вXVIIIвеке в полярных широтах.
Надо сказать, что Голдера интересовало не только северные экспедиции, он знакомился с русскими чиновниками и представителями разных сословий, что дало ему возможность познать особенности русской культуры.
Голдер пробыл в России с февраля по ноябрь 1914 года, это была его первая поездка и первое знакомство со страной. Неясно, когда и каким образом он выучил русский язык, на каком уровне им владел, однако знание немецкого и французского дали ему возможность общаться c образованными людьми без каких – либо затруднений.
Глава четвёртая
За идеологическим занавесом
Новый всплеск публикаций на дежневскую тему пришелся на конец 40?х годов минувшего столетия. Чтобы в полной мере показать характер компании по прославлению Дежнева, нельзя не остановить внимание читателя на особенностях того времени.
Несмотря на послевоенные трудности в обществе царила атмосфера победной эйфории и национального торжества. Страна выстояла в войне, продемонстрировала всему миру свою силу, преимущества социалистического строя, заставил мир смотреть на неё со страхом и уважением. Победное для СССР завершение второй мировой войны, одним из следствий которого стало существенное приращение его территории (среди прочих территорий был возвращен Южный Сахалин и получены Курильские острова), оказало большое влияние на советскую историографию, которую советское руководство всегда рассматривало как важный участок идеологического фронта.
В условиях начавшейся «холодной войны» идеологическая составляющая истории Арктики стала играть первостепенную роль. Не малое значение в этом имел тот факт, что в 1945 г. американские и канадские специалисты учредили Арктический институт Северной Америки с отделениями в Нью – Йорке и Монреале. С1947 г. в этом институте началась работа по составлению «Арктической библиографии», предназначавшейся для Министерства обороны США, ставшей ценным справочником для исследователей.
Нет никаких оснований сомневаться в добросовестности советских историков той поры при проведении исследований, – это подтверждается колоссальным объемом выполненных ими работ. Трудность состояла не в самом исследовании, а в том, как интерпретировать результаты.
Вконце 40?х годов развернулась идеологическая компания борьбы с так называемым космополитизмом, направленная против части советской интеллигенции, которая рассматривалась, как носительница скептических и прозападных тенденций. Космополитизм, как отсутствие привязанности к своему народу и отечеству, стал подвергаться резкой критике со стороны сторонников патриотизма (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B0%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%BE%D1%82%D0%B8%D0%B7%D0%BC). В такой обстановке любое непатриотичное высказывание относительно русской истории Арктики и Дальнего Востока немедленно вызывало обвинение в пособничестве капиталистам.
В одном из своих выступлений директор Института истории и философии АН СССР академик Б. Д. Греков говорил: «Советским историкам, создающим марксистско – ленинскую науку истории, должно быть свойственно критическое отношение не только к современной науке империалистического Запада, но и к дореволюционной русской науке. … Причиной наших ошибок, сказал он, является сползание многих авторов на позиции буржуазного объективизма».
Тотальная зависимость советской исторической науки от идеологии правящей партии приводила к тому, что даже ее лучшие представители вольно или невольно фальсифицировали историю, насаждали мифы и, в конечном счете, серьезно деформировали сознание людей. Любой историк, пытавшийся найти истину за пределами официальной точки зрения, рисковал, как минимум, остаться без работы. Ведь где бы ни работал советский историк, от него всегда в первую очередь требовалась политическая благонадежность. А политически благонадежными для правящей партии были лишь те историки, для которых самые последние ее решения всегда являлись истиной в последней инстанции.
Люди старшего поколения хорошо помнят лозунг советского времени «Партия сказала – комсомол ответил: есть!». Так вот, брали тогда «под козырек» и говорили: «есть» не только комсомольцы, но и убеленные сединами маститые ученые, исполняя указания партии даже тогда, когда сознавали полную их абсурдность. Уж таково было время.
* * *
В 1948 году страна готовилась торжественно отметить 300-летие открытия Дежневым пролива между океанами. Этому событию были посвящены специальные заседания ученых советов института географии, института истории и московского филиала географического общества СССР.
На расширенном заседании ученого совета Института географии с докладом «Великое географическое открытие Семена Дежнева» выступил член – корр. АН СССР А. В. Ефимов. Содержание доклада сводилось к тому, что отписки и челобитные Дежнева являются историческими источниками неоценимого значения, и что Дежнев не только первым прошел проливом, разделяющим Азию и Америку, но его спутники достигли Камчатки и, возможно, открыли Аляску, еще неизвестную европейцам. 26 октября 1948 года состоялось совместное торжественное заседание Географического общества СССР и Арктического института, на котором с основным докладом выступил президент Общества академик Л. С. Берг. Заседание заслушало доклады В. Ю. Визе, Д. М. Пинхенсона и молодого, но весьма перспективного научного сотрудника М. И. Белова.
Подъем научно – исследовательской и публикаторской работы пришелся на юбилейные и послеюбилейные годы. Принципиальное значение имел выход в свет монографии члена – корреспондента АН СССР А. В. Ефимова «Из истории великих русских географических открытий» (первое издание 1948 г., второе – 1950 г.).
Выступление Ефимова вызвало волну публикаций, прославляющих Семена Дежнева с резкой критикой исследователей, не разделявших официальной позиции. Славцов, отрицавший факт великого открытия, был «предан анафеме», – его обвинили в реакционизме, космополитизме, буржуазной ограниченности и объективизме. Академик С. В. Бахрушин, возглавлявший в то время кафедру истории СССР Академии общественных наук при ЦК ВКП (б), пошел еще дальше. Он заявил, что работа П. А. Словцова – это произведение, написанное в нелепом стиле семинарских работ того времени. Читатель при первом знакомстве с его книгой выносит чувство недоумения и с трудом разбирается в его запутанном, порой наивном, порой претенциозном изложении (т. е. вычурном, манерном, стремящемся произвести впечатление значительности). Указал на недостаточность его исторического образования, отсутствие у него систематических архивных источников.
Нельзя не сказать о том, что в советское время труд П. А. Словцова по истории Сибири ни разу так и не был переиздан, то есть по существу был выведен из исследовательского оборота.
Глава пятая
Две судьбы
Теперь, наверное, самое время рассказать о двух молодых ученых, появившихся в это время на сцене советской исторической науки, – Михаиле Белове и Борисе Полевом. Они, можно сказать, были ровесниками, – один 16?го года рождения, другой – 1918?го, к 1948 году им не было еще и по тридцати.
Борис Полевой родился в 1918 году в Чите в семье интеллигентов – петроградцев, перебравшихся вСибирь (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B8%D0%B1%D0%B8%D1%80%D1%8C)во времяГражданской войны (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D1%80%D0%B0%D0%B6%D0%B4%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B0_%D0%B2_%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B8). В 1924–1927 гг. он жил с родителями воВладивостоке (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%B2%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%BA). Отец Бориса, – известный российский геолог Петр Игнатьевич Полевой, возглавлявший Дальневосточный геологический комитет, был дружен с В. К. Арсеньевым, – автором знаменитой книги о Дерсу Узала. В 1926–1927 гг. В. К. Арсеньев с семьей жил в маленьком деревянном доме, где у него не было достаточно хороших условий для научной работы. Когда Полевые собрались вернуться в Ленинград, Петр Игнатьевич хлопотал перед Владивостокским горисполкомом, чтобы его квартира была передана Арсеньеву. Здесь Арсеньев и прожил свои последние два года.
В 1928 семья П. И. Полевого вернулась вЛенинград (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%BD%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%B4). В 1930 году по сфабрикованному обвинению в шпионаже и вредительстве П. И. Полевой был репрессирован, что не могло не оказать влияния на дельнейшую судьбу Бориса. Тем не менее, он поступил на исторический факультет ЛГУ, накануне войны закончил учебу и был зачислен в аспирантуру. Но началась война.
Иная биография была у Михаила Белова. Он родился в деревне Старое Село Осташковского уезда Тверской губернии на берегу озера Селигер, – в самом сердце Центральной России. В 1930?е годы работал на Морском заводе в Кронштадте. В 1941 году окончил исторический факультет Ленинградского университета. Михаил, должно быть неплохо знал Бориса, – ведь они были близки по возрасту, учились на одном факультете и в одно время.
Оба они воевали. Михаил сражался в рядах добровольцев Народного ополчения на Ленинградском фронте, Борис – на Северном Кавказе. Белов после окончания войны вернулся в Ленинградский университет, где в 1947 году окончил аспирантуру и в том же году, защитив диссертацию, получил степень кандидата исторических наук. Это был образцовый патриот – ученый советской школы с рабоче – крестьянскими корнями, не зараженный «вирусом космополитизма».
В 1947 году в тридцатилетнем возрасте он уже был заведующим отделом в Арктическом и Антарктическом научно – исследовательском институте. В 1948 году издательством Главсевморпути была опубликована его первая крупная работа, – книга «Семён Дежнёв».
Борис Полевой после войны недолгое время проживал в Свердловске, где преподавал на историческом факультете Уральского госуниверситета (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A3%D1%80%D0%93%D0%A3). В 1946 году вернулся в Ленинград, был восстановлен в аспирантуре и стал преподавать в Ленинградском государственном университете. Но в 1949 в ходе развернувшейся кампании по борьбе с «космополитизмом» (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%BE%D1%80%D1%8C%D0%B1%D0%B0_%D1%81_%D0%BA%D0%BE%D1%81%D0%BC%D0%BE%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%B8%D0%B7%D0%BC%D0%BE%D0%BC) был уволен с работы и вынужден был искать её в других регионах страны.
Что послужило причиной его увольнения и длительной задержки с защитой диссертации не вполне ясно, но есть основания считать, что она состояла в его упорном критическом отношении к провозглашенному официальной наукой первенству Семена Дежнева в открытии Беренгова пролива. Во всяком случае, именно за это его резко критиковал М. И. Белов в третьем издании своей книги о Дежневе, опубликованной в 1973 году.
«Б. П. Полевой, – писал он, стремится к пересмотру точки зрения своих предшественников, в особенности Л. С. Берга, пытаясь сформулировать свой особый подход к документам Дежнева…
О плавании Дежнева в проливе в статьях Б. П. Полевого нет ни строчки…, в весьма пространных статьях Б. П. Полевого не нашлось места для критики Дж. Барни, П. А. Словцова, Фр. Голдера, решительно не признававших за Дежневым права на открытие пролива, считавших, что ему не удалось обогнуть на судах Чукотский полуостров, и поэтому он перешел его по суше где – нибудь в районе залива Креста.
… Сухопутный вариант похода Дежнева, хотя прямо о нем не говорится, напрашивается при чтении статей Б. П. Полевого, поскольку он утверждает, что 20 сентября 1648 года Дежнев находился не в Беринговом проливе, … а «уже у южной оконечности Чукотского полуострова в районе залива Креста»
Рассмотрение статей Б. П. Полевого, – делает заключение М. Белов, убеждает в том, что его неоднократные выступления в печати являются продолжением начатого еще в XVIII веке спора о значении похода Дежнева в географии и мореплавании, причем высказанная им точка зрения скорее сближается с теми, кто не был на стороне Дежнева и не признавал его права на открытие пролива.
Между тем у Бориса Полевого были веские основания придерживаться такой позиции, – рассказы его отца Петра Игнатьевича.
В 1908 году после окончания Петербургского горного института Геологический комитет послал его на Дальний Восток для разведки полезных ископаемых. Во Владивосток семья Полевых прибыла в конце июня 1912 года, а осенью Пётр Игнатьевич с экспедицией отправился на север – в Анадырский залив. В экспедиции приняли участие военный топограф капитан Н. Июдин и студент Горного института В. Игнатьев.
Зимовала экспедиция в одном из сёл долины Анадыря. Ранней весной 1913 года на собачьих упряжках по разным маршрутам начали изучение района. Прошли почти 4300 км маршрутов, впервые осуществили съемку Анадыря (1150 км), проследили крупные притоки реки – Белая, Танюрер, Майн, и р. Великую. Петр Игнатьевич с помощью переводчика расспрашивал местных жителей об истории края. Вот тогда – то он и услышал от них старинные предания о переходе русских людей к Анадырю с побережья Студёного моря.
Вернувшись во Владивосток, Пётр Игнатьевич не один раз рассказывал об этом и в семье, и в кругу своих друзей, среди которых был известный писатель, автор книги «Дерсу Узала» Владимир Клавдиевич Арсеньев.
В 1924 году Пётр Игнатьевич стал директором Дальневосточного отделения Геологического комитета. В 1928 году семья Полевых на пароходе через Аляску прибыла в США, откуда вернулась в Ленинград (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%BD%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%B4), совершив, таким образом, кругосветное путешествие.
Маховик репрессий прокатился и по семье Полевых. В 1930 г. П. И. Полевого арестовали по «делу Академии наук» и отправили в Ухтпечлаг, где он был назначен начальником геологических работ и в период 1932–1933 г. вел разведку угольных месторождений в районе Инты. В мае 1937 г., когда заканчивался срок заключения, последовало новое обвинение – в сознательном занижении запасов минерального сырья и П. И. Полевой был вновь арестован. Согласно официальному заключению, он скончался 20 марта 1938 г. в одиночной камере от паралича сердца.
Мог ли Борис Петрович предать память отца, забыть о его рассказах об Анадыре.
* * *
Б. П. Полевому дорого обошлось его упорство, занятая им позиция. Несмотря на плодотворную исследовательскую работу, кандидатскую диссертацию он смог защитить лишь в 1970 году, да и то по теме, никак не связанной с походом Дежнева, – «Сахалин в истории России». М. И. Белов к тому времени уже был профессором и в течение 12 лет – доктором исторических наук.
При всей непримиримости соперников в споре о походе Дежневе, оба они стали всемирно известными учеными, Полевой, – одним из крупнейших исследователей истории Дальнего Востока, Белов – общепризнанным лидером в изучении истории освоения Арктики.
Михаил Иванович Белов всю свою жизнь отдал работе в Институте Арктики и Антарктики. Это был человек безусловно талантливый, деятельный, с удивительной работоспособностью. Он вторым из ученых – историков был удостоен премии имени Дежнева. Опубликовал более 250 научных работ. Казалось бы не так уж и много. Зато, какие это были работы. Среди них четырехтомная энциклопедического содержания монография «История открытия и освоения Северного морского пути» (1956–1969), монографии «Путь через Ледовитый океан» (1963), «Русские арктические экспедиции XVII–XX вв.» (1964), двухтомник «Мангазея» (1969) и «Раскопки «златокипящей» Мангазеи» (1970), «По следам полярных экспедиций» (1977).
Дважды (в 1955 и 1973 году) была переиздана его книга о Семене Дежневе. Одновременно было опубликовано в СМИ множество статей и очерков по тем или иным полярным сюжетам. В конце жизни в соавторстве с известными археологами Олегом Овсянниковым и Вадимом Старковым он написал книги «Мангазейский морской ход» (1980), и «Материальная культура русских полярных мореходов и землепроходцев XVI–XVII вв.»(1981). Умер Михаил Иванович в 1981 году на 65 году жизни.
Борис Петрович Полевой долгие годы работал ведущим научным сотрудником в Музее антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН, возглавляя отделение истории географических знаний РГО. За эти годы превратил его в одно из наиболее популярных и посещаемых отделений Географического общества.
Видимо, как говориться на Руси, – «укатали Сивку крутые горки», – в своей докторской диссертации Борис Петрович писал: «Широкой известностью в Сибири XIX века пользовались труды П. А. Словцова и В. К. Андриевича. К сожалению, эти работы являются поверхностными компиляциями с довольно грубыми ошибками. Достаточно вспомнить странную попытку П. А. Словцова взять под сомнение историческое плавание С. Дежнева и бросить тень на ценные труды Г. Ф. Миллера по истории Сибири». Было ли это отступлением от своей позиции, или только лишь дипломатическим приемом, защитившим его от новых нападок, – об этом судить читателю. Докторскую диссертацию Б. П. Полевой защитил лишь в 1985 году, уже после смерти своего оппонента.
Как бы там ни было, научная деятельность Б. П. Полевого была признана и в нашей стране, и за рубежом. Перу ученого принадлежат более 400 научных работ, в том числе 8 монографийи более 20 работ, изданных за границей. Его труды переведены и изданы в Польше, Канаде, Англии, Германии, США. Научные заслуги исследователя в 1992 году были отмечены премией им. С. Дежнева, а в 1997 г. он стал еще и лауреатом премии им. С. П. Крашенинникова.
Уже на склоне лет, основываясь на результатах своих многолетних исследований, в одной из своих статей Полевой писал: «… пока тоталитарная система продолжала существовать
в нашей стране, полностью освободиться от ложных стереотипов относительно Хабарова было крайне трудно. И только недавно, наконец, появилась реальная возможность восстановить в полном виде историческую правду о Я. П. Хабарове. Однако и теперь все – таки отдельные ложные стереотипы о действиях Хабарова на Амуре еще продолжают жить в сознании некоторых историков… Поэтому очевидно: нам необходимо как можно скорее освободиться от последствий весьма странного культа Хабарова, мешающего нам восстановить историческую правду об амурских походах Хабарова …». Можно сказать, что это было завещание Б. П. Полевого историкам. Нужно ли говорить, что эти слова относились не только к культу Хабарова.
Борис Петрович в последних своих книгах и статьях дипломатично не выссказывал сомнений в том, что Семен Дежнев первым прошел через пролив, соединяющий Ледовитый и Тихий океан. Но на склоне лет, уже будучи доктором исторических наук, в заключительной части своей монографии «Новое об открытии Камчатки», изданной в 1997 году, писал:
«До сих пор некоторые дилетанты с немалым апломбом, игнорируя результаты современных серьезных историков, продолжают утверждать, что первым из русских землепроходцев в верховьях реки Камчатки будто бы попал участник плавания С. И. Дежнева 1648 г. торговый человек Федот Алексеев Попов. … среди историков возникли два лагеря: одни – верили в это предположение, другие – в нем сомневались. В трудные годы пресловутой кампании «борьбы с космополитизмом» вера в легенду о пребывании торгового человека Федота Алексеева Попова в верховьях реки Камчатки достигла своего пика. …
… большее значение приобрело обнаруженное в якутских документах сообщение о плавании на двух кочах казачьего десятника Ивана Рубца «вверх реки Камчатки» поздней осенью 1662 г. … плавание началось из Якутска в июле 1661 г. и после зимовки на Яне продолжалось по маршруту: устье Колымы – Анадырская моржовая корга – река Камчатка, – явно в обход Чукотского полуострова».
Отказался ли старый ученый от критической оценки похода Дежнева – судить читателю. Умер Борис Петрович в 2002 году в возрасте 84 лет.
Глава шестая
Загадки якутской землепроходческой эпопеи
Перечитав все, что мне оказалось доступным об этом споре, уяснив обстоятельства, при которых появились эти две противоречивые версии, я спросил себя: так был ли Семен Дежнев тем человеком, который первым прошел через пролив, разделявший Азию и Америку? Или он, подобно Ерофею Хабарову, незаслуженно овеян славой и заслонил собой действительных героев этого открытия?
Для меня стало понятным, почему кто – то из сибирских землепроходцев, оказавшихся в центре внимания историков в эти годы, безмерно возвеличен в литературе, в то время как многие другие, заслуги которых перед страной были не меньше, а часто неизмеримо больше, остались в тени, оказались невостребованными писателями, остались неизвестными русскому читателю.
В 50?е – 80?е годы минувшего столетия, когда были написаны и изданы эти книги, читателю приходилось доверяться авторам. Мало кто мог ознакомиться с первоисточниками, хранившимися в архивах, доступ к которым имели лишь избранные. Теперь иное дело. Интернет позволяет без труда ознакомиться и с первоисточниками, и со многими другими материалами, доступ к которым в те времена требовал не малого труда и затрат времени.
К слову сказать, маршрут Семена Дежнева к Анадырю не единственная загадка того времени. Еще один вопрос: кем же был якутский воевода Петр Головин? Был ли он корыстолюбцем, мстительным, самолюбивым и своенравным, как о нем пишут, деспотом, окружившим себя похалимами и «потачниками»? Действительно ли принес он лишь неоправданные страдания промышленникам, торговым и служилым людям, аборигенам якутской земли? Или он был государственником в лучшем смысле этого слова, радевший интересам своей страны, укреплению его могущества, всеми ему доступными мерами, в том числе и крутыми, боровшийся с казнокрадством, нарушением воинской дисциплины, отступлениями от государевых указов? Наводившим порядок в уезде, всеми мерами расширявшим подвластную России территорию, организовавшим более эффективную систему сбора ясака и пошлин, чем обеспечил рост поступления доходов в государеву казну.
Не менее загадочна та взаимная неприязнь между Дежневым и Михаилом Стадухиным, которой уделено в литературе немало внимания. При этом пояснения авторов оставляют ощущение неубедительности, а во многих случаях явно надуманы, как говорится, – «высосаны из пальца».
Наконец, не вполне ясны причины столь массового притока к северным рекам служилых людей, торговцев, промышленников, разного рода беглецов и бродяг. Только ли пушнина и моржовый клык привлекали этих людей? Но ведь известно, что уже к 60?м годам запасы «рыбьего зуба» в устье Анадыря истощались, что же касается пушнины, то и служилые люди и промышленники не один раз заявляли, что в нижнем течении северных рек соболя не было, – тундра. Хороший черный соболь водился лишь в залесенных верховьях этих рек.
Можно понять причины потока русских людей в Даурию, на Амур, где хорошего соболя было не меньше, к тому же там были благодатные теплые, хлебные места. Но туда не было такого потока торговых людей, как на Яну, Индигирку и Колыму. Что же с такой силой влекло людей в эти суровые края через льды и гибельные морские штормы северных морей? В этом тоже кроется какая – то загадка.
За минувшие годы исследователи собрали в архивах множество материалов, касающихся освоения русскими людьми северо – восточной территории азиатского материка. В том числе, кажется, все, что связано с походом Дежнева, – его собственные отписки и челобитные, отписки его спутников, других служилых и промышленных людей, находившихся рядом с ним, распоряжения и наказные памяти якутских воевод; одним словом все, что прямо или косвенно было связано с этим походом, и что удалось разыскать в архивах.
Я предлагаю вниманию читателя главные из них, – тексты архивных первоисточников с тем, чтобы у него, как и у меня, сложилось собственное представление о походе Семена Дежнева. При изложении текста я старался как можно чаще цитировать или ссылаться на архивные документы. Но такой текст был бы суховат, кроме того его содержание нередко противоречило бы содержанию книг разных авторов о Семёне Дежневе, изданных в разное время. Поэтому я включил в текст и выдержки из этих книг, каждый раз называя автора такой книги. Цель при этом была одна – представить читателю правду о походах Семёна Дежнева и его судьбе.
Близкие мои знакомые, узнавшие о моём намерении, говорили мне:
– Зачем ворошить это дело, вызывая тем раздражение почитателей Семёна Дежнева, при таких работах всегда найдутся оппоненты – профессиональные и не очень.
Но меня такая позиция не устраивала, я руководствовался принципом, сформулированным ещё древними мыслителями (Платоном): «народ, не знающий своей истории, не имеет будущего».
Впрочем, предупреждая меня о возможных неприятностях, мой знакомый, что называется, «как в воду смотрел». Почти сразу же после публикации на проза ру серии моих очерков о Семёне Днжневе, я вслед за писателем Алексеем Ивановым подвергся разгромной критике русским националистом Егором Холмогоровым. В распространённом сразу в нескольких изданиях очерке «Клевета на Семёна Дежнева» он истерически восклицал, что «графоман Бахмутов, размещающий в интернете свои измышления по истории Сибири, … дерзнул усомниться в том, что Дежнев прошёл проливом, разделяющим Азию и Америку…, целый трактат посвятил доказательству, что никакого пролива между Азией и Америкой Дежнев не проходил».
Ну, да, как говориться бог с ним, – с этим Холмогоровым. Читатель, если пожелает, может сам познакомиться с тем, что это за человек. Интернет, можно сказать, переполнен сведениями о нем. Как положительными, так и до мерзости грязными и отрицательными. Впрочем, Егор Холмогоров действительно весьма продуктивный публицист. Однако его выступление в защиту Дежнева свидетельствует о весьма поверхностном знакомстве с историей Сибири и говорит лишь о том, что многовековой спор на эту тему продолжается.
Глава седьмая
Знания и догадки
Начнем, как говорится, «плясать от печки», – что знали русские люди в XVII веке о восточном крае азиатского материка?
Вопрос о том, как между собой соотносятся Америка и Азия, возник еще в XVI веке, – сразу после того, как испанские конкистадоры убедились, что открыли не восточный берег Азии, как полагал Колумб, а новый материк, – Америку. Плавание Ф. Магеллана (1519–1521) показало, что между Америкой и Азией находится крупнейший в мире океан.
По мере продвижения испанцев по Тихоокеанскому побережью на север выяснилось, что в Америке существуют животные, похожие или даже одинаковые с азиатскими (медведи, волки и др.). Это породило предположение, что где – то на севере Америка соединяется с Азией. К тому же местные индейцы уверяли, что западный берег Америки на севере поворачивается на запад в сторону Азии. Все это привело к тому, что некоторые картографы стали изображать Америку, соединяющейся на дальнем севере с Азией. Вместе с тем наличие в Ледовитом и Тихом океанах одинаковых китов и некоторых видов рыб дало основание усомниться в таком представлении и предположить, что на севере между Америкой и Азией все – таки существует какой – то пролив. С 60?х гг. XVI в. этот гипотетический пролив стали называть Анианом.
Выдающуюся роль в сообщении европейской науке сведений о России сыграл русский путешественник Григорий Истома (он же Дмитрий Герасимов). Он был помощником Максима Грека и занимался переводом книг священного писания. По поручению государя московского Василия III в качестве посольского дьяка неоднократно принимал участие в посольствах в Швецию, Данию, Пруссию.
Летом 1525 года (https://ru.wikipedia.org/wiki/1525_%D0%B3%D0%BE%D0%B4) во время своего пребывания в Риме в качестве посланника к папе Климентию VII Медичи он был консультантом ряда итальянских учёных, в частности Паоло Джовио – п (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%B6%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D0%BE,_%D0%9F%D0%B0%D0%BE%D0%BB%D0%BE)ридворного литератора и историка, опубликовавшего затем «Книгу о посольстве Василия, великого князя Московского, к Клименту VII». В этой книге Джовио со слов русского посланника высказывает предположение, что если плыть вокруг Европы, Московии и Тартарии на восток, держась правого берега, то можно добраться на кораблях до границКитая (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B8%D1%82%D0%B0%D0%B9). Это одно из первых рассуждений о возможном существовании Северного морского пути (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B5%D0%B2%D0%B5%D1%80%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D0%BC%D0%BE%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9_%D0%BF%D1%83%D1%82%D1%8C).
На основании рассказов Герасимова венецианский картограф и гравер Батиста Агнезе составил одну из первых карт евроазиатского континента, на которой показал маршрут следования Герасимова в Италию, и путь из Европы в Китай через Северный ледовитый океан. На карте показан пролив Аниан.
Знаменитый западноевропейский картограф Герард Меркатор также показывал на своей карте 1538 года Азию и Америку разделенными проливом. Его биограф А. З. Алейнер выдвинул гипотезу, что название пролива могло появиться из какого – то русского источника. Он предположил, что русская надпись «море – акиан», явно восходящая к латинскому «mare oceanus», могла быть прочитана кем – то из иностранцев как «море аниан», поскольку стилизованную русскую букву «к» в этом названии легко принять за «н».
Алейнер считал, что появившийся в середине XVI в. в Англии и Голландии интерес к плаванию Северным морским путем к берегам Китая мог возникнуть лишь на основе какого – то раннего русского географического чертежа, на котором, как и на карте Дмитрия Герасимова, было дано изображение Ледовитого океана севернее России и Сибири.
Карта XVI века. Сплошная линия – маршрут плавания Д. Герасимова вокруг
Европы, прерывистая линия – проект плавания в Китай по северным морям
Купец из Бристоля Роберт Торн обратился в 1527 году к королю Англии Генриху VIII с письмом, стараясь заинтересовать его поисками северного пути в восточные страны. «С небольшим числом судов можно открыть многое множество новых стран и королевств…, причем для открытия их остается один путь, – северный», – писал он. Англичане предприняли попытку достигнуть Тихого океана через Север. В 1527 году два корабля вышли из Гудзонова залива, намереваясь пройти между Ньюфаундлендом и островом Гренландия, однако одно судно погибло во льдах, второе, встретившись со льдами, вернулось обратно.
Тогда они попытались достигнуть Анианского пролива, проплыв вдоль северного побережья евроазиатского материка. 20 мая 1553 года три корабля вышли из Лондона и взяли курс на северо – восток. Не все проходило гладко, – корабли встретились с плохими погодными условиями и достигли Норвегии только в начале августа 1553 года. Здесь во время шторма корабли потеряли друг друга и дальнейшее их плаванье проходило раздельно. Кончилось все тем, что зимой 1554 года русские поморы обнаружили у западного побережья Новой Земли два корабля с замерзшими трупами команд. «Корабли стоят на якорях в становищах, а люди на них все мертвы, и товаров на них много», – написано в двинской летописи. Только лишь одному кораблю под командованием капитана Ченслера удалось добраться до Белого моря.
В моря, омывающие русский Север, пытались пройти не только корабли Англии, но и других западноевропейских морских держав. Голландский мореплаватель из Амстердама Биллем Баренц, веривший в существование Анианского пролива, также пытался открыть Северный морской путь в Китай. Он принимал участие в двух морских экспедициях, достигших Новой Земли, а в 1594 году проник через Вайгачский пролив в Карское море.
Через два года он отправился в новое плавание в качестве главы экспедиции. Оно окончилось для голландских мореплавателей трагически. Корабль, затертый льдами, зимовал у берегов Новой Земли. Здесь, путешественники провели в страшных лишениях тяжелую арктическую зиму, питаясь мясом убитых ими белых медведей и песцов, и страдая от холода. Но и на следующее лето (1597) льды не рассеялись. Экипаж во главе с Баренцом вынужден был бросить неподвижный корабль, и, достигнув открытой воды, отправиться на двух утлых челноках в направлении материка. Пять участников экспедиции, в том числе и сам Баренц, погибли в пути от истощения.
Дошедшими до нас первыми картами с изображением пролива Аниан явились карта Джакомо Гастальди (1562) и итальянская карта Б. Зальтиери (1566). В конце 70?х годов XVI столетия Анианский пролив можно было видеть на земных чертежах известных космографов Флобишера, Джилберта, Поркакка, Абрагама Ортелия (1570). Пролива этого никто не видел, но он начал свое призрачное существование, как предполагаемый проход между материками Азии и Америки.
В 1579 г. английский пират Френсис Дрейк, ставший потом адмиралом королевского флота, предпринял грабительскую экспедицию к западным берегам американских владений в Испании. Проплывая вдоль северо – западного берега Северной Америки, он пытался достигнуть Анианского пролива, по которому хотел вернуться в Англию. Дрейк писал: «Берег неизменно отклоняется на северо – запад, как будто идет на соединение с Азиатским материком», и с сожалением добавлял: «Нигде не увидели мы следов пролива». Ему удалось дойти только до 42° северной широты.
Англичане и голландцы еще не раз пытались пройти к проливу северным путем вдоль русского побережья. Им удалось дойти до устья Енисея и проникнуть в Мангазею. При этом иноземные купцы создали острую конкуренцию русским торговым людям, а массовой скупкой мягкой рухляди поставили под угрозу государственные интересы России.
18 сентября 1622 г. грамотой Приказа Казанского дворца тобольским воеводам было приказано сделать заставу на волоке между Мутной и Зеленой рекой, послать туда из Мангазеи служилых людей «проведывати про немецких людей (т. е. иностранцев), беречь накрепко, чтобы отнюдь в Мангазею немецкие люди с моря водяным путем и сухими дорогами ходу не проискали». Полное закрытие в 1627 году морского пути к Мангазее можно расценивать как мероприятие, имевшее целью предотвратить проникновение иностранцев в Северную Сибирь.
В начале 40?х годов русские люди вышли к Тихому океану в районе Охотского моря и устья Амура. В 1643 г. почти одновременно с появлением карт голландского мореплавателя Фриса, осуществившего плавание вдоль Сахалина и Курильских островов, до Западной Европы дошли самые ранние, еще туманные сведения о том, что русские, пройдя всю Сибирь, достигли берегов Тихого океана. Вскоре некоторые западноевропейские географы сделали верный вывод о том, что теперь новые и более точные сведения о северо – западном береге Америки могут быть получены из России.
Такова была, если так можно выразиться, международная историко – географическая обстановка на востоке Азии к середине 40?х годов XVII столетия, когда первые русские служилые, промышленные и торговые люди вышли к Колыме. Могли ли они знать о проливе Аниан? А почему бы и нет? В Москве, Сибирском приказе об этом, как и о упоминавшихся картах, без сомнения, знали. Не вызывает сомнений, что были ознакомлены с этими сведениями и воеводы, направлявшиеся в Енисейск и Якутск. Могло ли быть иначе, ведь для них эти знания были жизненно необходимы. Ко времени, о котором идет речь, русскими людьми в какой – то мере были уже освоены северные реки Омолой, Яна, Индигирка, Алазея.
