Великий Ван

скачать книгу бесплатно

Великий Ван
Николай Аполлонович Байков

Тигр всегда занимал особое место в мифологии Китая. Он символизировал удачу, вызывал чувство уважения и восхищения. Тиграм строили кумирни, им поклонялись и совершали жертвоприношения. Великий Ван – не только самый сильный и могущественный тигр. Он царь всех зверей, воплощение Горного духа, царящего над природой. Для коренных жителей Маньчжурии Великий Ван – священное животное. В его теле находится душа умершего человека: царя или князя. В книге «Великий Ван» жизнь владыки маньчжурских лесов, описана от рождения до смерти, в ней гармонично переплетаются легенды древней тайги, верования маньчжурских охотников и наблюдения ученого-натуралиста…

Николай Байков

Великий Ван

© ИП Воробьёв В.А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

Николай Аполлонович Байков (29 ноября (11 декабря) 1872, Киев – 6 мая 1958, Брисбен, Австралия) – военный, писатель и натуралист.

Перу Н. Байкова принадлежит свыше 300 работ, его имя получило международную известность. Он считается крупнейшим специалистом по маньчжурским тиграм, произведения Николая Байкова переведены на многие европейские и восточные языки.

I. Пролог

Была ранняя весна. Тайга ожила и буровато-серый фон ее зеленел молодою листвой и изумрудом юных побегов. По речным долинам и на склонах гор зацвели черемуха и яблоня.

Белые колокольчики ландышей показались уже в темной чаще лесов.

Чистый, как кристалл, горный воздух был напоен ароматом цветов и дыханием земли.

Солнце склонялось к западу и длинные вечерние тени протянулись по склонам сопок.

Гранитная вершина Татудинзы озолотилась яркими лучами заката и горела в глубине темно-синего неба.

Дневная жизнь тайги постепенно замирала, уступая свое место ночи. Где-то в отдалении раздавался мелодичный, подобно звукам флейты, крик неизвестной птицы.

На опушке темного кедровника, у самой земли, плавно и бесшумно мелькнула тень и взмыла кверху, к одинокому кедру, подымавшему свою гордую вершину над порослью болотной низины.

Это мрачный обитатель горных лесов, отшельник филин, покинув свое убежище в расселинах скал, вылетел на охоту. Огромные круглые глаза его светились в темноте и заунывный крик «Кто такой!» – раздавался в тишине наступающей ночи.

Как далекое эхо отзывался ему другой из глубины кедровника. «Я тут! Я тут!», и звуки эти, то приближаясь, то удаляясь, замирали вдали.

Засыпающая тайга чуть слышно напевала свою колыбельную песню. Красноватый диск луны выглянул из-за зубчатого гребня ближайшего горного хребта и бросил свои бледно-желтые лучи в лесную чащу. Тени стали гуще и глубокие недра тайги, потеряв очертание, ушли в непроницаемую темноту ночи.

Ночная жизнь вступила в свои права. Разнообразные звуки неслись изо всех уголков леса: то кричала неведомая птица, то трубил козел, то трещал кузнечик и пела цикада, то посвистывал бурундук, то шелестела листва под легким дуновением ветра.

Но вот филин перестал кричать свое «пу-гу», замолк козел и притаился в зарослях актинидий вертлявый бурундук: на поляну, освещенную луной, вышел могучий, стройный зверь. Длинное упругое тело его, застыло, как изваяние, только самый кончик хвоста едва шевелился и слегка подрагивал. Морда зверя была обращена на лесную опушку и большие глаза пронизывали темноту, светясь зеленоватым фосфорическим светом.

Судя по маленькой изящной голове и округлому животу – это была тигрица.

Красновато-бурая шерсть на ее спине и боках отливала червонным золотом, а подгрудок и нижняя часть туловища блестели, как посеребренные.

Постояв минуту в совершенной неподвижности, зверь поднял свою голову и взглянул на филина. Взгляды их встретились. Щелкнув клювом, пернатый хищник взмахнул своими широкими крыльями и, описав дугу, скрылся в глубине леса. Тигрица провожала его взглядом и, когда птица исчезла из виду, медленно двинулась вслед за ней через поляну. Все движения ее демонстрировали скрытую силу и мощь. Неслышно ступая своими бархатными лапами, зверь быстро и бесшумно двигался вперед, скользя среди сухого валежника и зарослей травы.

Идя по тайге, тигрица прислушивалась к биению в ней новой жизни. Инстинкт материнства и сохранения рода побуждал ее искать скрытое и удобное логово, где можно спокойно вывести и уберечь будущее потомство от различных напастей, в виде дождя, холода, четвероногого или пернатого хищника и самого страшного врага всего живущего на земле – человека.

В течение нескольких дней будущая мать осмотрела почти все известные ей места обширной горы Татудинзы и не смогла остановиться ни на одном: то ей казалось, что логово слишком открыто, то не защищено от ветра и дождя, то слишком сыро, то удалено от любимых охотничьих угодий. Долго пришлось ей ломать себе голову и решать самый важный вопрос, от которого зависела судьба ее потомства и, отчасти ее собственная жизнь.

Наконец, поиски, тигрицы увенчались успехом. На одном из южных склонов Татудинзы, среди непроходимых зарослей аралий и виноградника, где гранитные скалы и утесы образовывали лабиринт из узких ущелий и проходов, под нависшей каменной глыбой располагалась неглубокая пещера. Солнце светило здесь целый день, а растения и каменные дебри обеспечивали безопасность от врагов. Горный ключ, бьющий внизу из камня, невдалеке от логова, мог утолить жажду. В ближайших отрогах горы, в дубняках, постоянно держались стада кабанов, давая обильную пищу. Двуногий хищник-человек никогда не заходил в эти горные трущобы.

Так рассуждала наша тигрица, найдя себе удобное логово, где она проводила теперь целые дни, в ожидании появления на свет потомства.

Каждую ночь отправлялась она на охоту в ближайшие дубняки, где легко добывала себе молодого кабана или свинку, и вволю насыщалась вкусным сочным мясом. По мере приближения времени появления на свет малышей, тигрица все реже и реже покидала свою пещеру. Движения ее стали более осторожными; при ходьбе она широко расставляла задние ноги и избегала прыжков даже во время охоты, зная, что это может повредить ее детенышам, которых она бережно носила и питала в своем теле.

II. Рождение Вана

За два дня до рождения маленьких, тигрица не выходила из своего логова и лежала на подстилке из сухой травы и листьев. Только рано утром рано и вечером она спускалась к ключу, весело журчавшему в расселине скалы, и утоляла жажду.

На третью ночь появились на свет тигрята. Их было двое, самец и самочка. Они были малы, неуклюжи и крайне беспомощны. Величина их не превосходила небольшую домашнюю кошку. Самец отличался от самки ростом, величиной головы и более массивным сложением. Мордочки у них были приплюснуты, глаза закрыты и ушки плотно прижаты к голове.

Мать в течение пяти дней находилась при них безотлучно и, почти не переставая, облизывала их, согревая своим телом. Первые дни после рождения тигрята были чрезвычайно слабы и еле-еле шевелились, матери самой приходилось подталкивать их мордой к своим сосцам. Наевшись до отвала, они моментально засыпали и не просыпались вплоть до следующей кормежки. Только на шестой день, на рассвете тигрица оставила свою пещеру и торопливо сбегала на водопой. Возвратившись, она внимательно оглядела своих спящих детенышей и все логово, стараясь заметить что-либо подозрительное; и, не найдя никаких перемен, успокоилась и снова легла рядом с тигрятами.

Солнце пряталось уже за гребнями сопок и из глубоких падей повеяло вечерней прохладой. Тигрица только что окончила туалет своих малышей, собираясь отдохнуть и понежиться в теплых лучах заката, как до чуткого уха ее долетели сперва неясные, а затем более четкие звуки, нарушившие невозмутимую тишину тайги. В тихом шелесте листьев, в шуршании сухой травы, в звуке сломанного сучка и сорвавшегося камешка, она сразу определила шаги какого-то зверя. Несколько секунд тигрица постояла у входа в логово неподвижно, а затем скользнула в заросли и, припав на лапы, буквально поползла сквозь чащу, как змея, извиваясь между стволами деревьев и торчащими камнями. Отдаленные крики сорок и соек убедили ее, что к пещере приближается зверь одного с ней вида, т. к. по собственному опыту она знала, что эти назойливые птицы преследуют своим беспокойным криком только тигров и тем выдают иногда их присутствие. Спустившись к ручью у места водопоя, тигрица остановилась в ожидании, притаившись за выступом гранитного утеса. Звуки шагов слышались все яснее и, по мере приближение зверя, все мускулы тела ее напряглись, играя под гладким бархатистым мехом. Как только фигура зверя показалась на фоне зарослей, тигрица ринулась к нему с угрожающим ревом и, замахиваясь грозными лапами, наседала на него настойчиво и упорно, не давая опомниться.

Это был огромный старый тигр, забредший в эти места случайно, в поисках добычи и новых охотничьих угодий. По величине он превосходил тигрицу раза в полтора и мог бы легко дать ей отпор, но, тем не менее, могучий зверь не выказал ни малейшей злобы и без сопротивления попятился назад, поспешив поскорее удалиться, уступая слабейшему.

Тигр-самец понял причину, вынудившую тигрицу броситься на него. Великий закон природы руководил обоими: в ней говорило материнство, в нем инстинкт самца-продолжателя рода.

Когда удаляющиеся шаги тигра замерли в чаще, тигрица подошла к ручью и с жадностью начала лакать холодную, как лед, воду.

Сороки и сойки, эти лесные сплетницы, по-прежнему не унимались, крича на весь лес, суетясь и летая над тигрицей, что ей очевидно не понравилось, так как она быстро юркнула в кусты и меняя направление, под защитой густых зарослей, вышла с противоположной стороны логова.

Назойливые птицы бросились было за ней, но, потеряв ее из вида, постепенно отстали, рассаживаясь на ветвях старого дуба на ночлег.

Пернатые пользуются остатками пищи после трапезы зверя; опыт показал им, что настойчивость их в преследовании почти всегда венчается успехом.

Возвратившись в пещеру, тигрица нашла своих детенышей безмятежно спящими.

Обнюхав их и решив, что они сыты и проснутся еще не скоро, тигрица осторожно, не производя ни малейшего шума, вышла из логова и на некоторое время замерла, как изваяние, прислушиваясь к звукам леса, улавливая все подозрительные шумы и шорохи. Убедившись, что тигрятам ничто не угрожает и в окрестностях спокойно, она отправилась, наконец, за добычей, чувствуя приступы нестерпимого голода.

Выйдя на ближайший узкий гребень горного отрога, она двинулась по нему, зорко всматриваясь в чащу редкого дубняка, где жируют обыкновенно кабаны.

Заметив группу толстокожих, состоящих из нескольких взрослых свиней и молодых поросят, тигрица моментально прильнула к земле и начала их скрадывать. Солнце уже закатилось, но на небе горела еще вечерняя заря.

С наступлением темноты свиньи располагались на ночлег. Мамаши со своими поросятами улеглись под стволами старых деревьев, взрослая молодежь все еще не могла угомониться и веселилась, пользуясь отсутствием надзора старших.

Тигрица наметила себе группу расшалившихся легкомысленных юнцов и, прикрываясь мелкими дубовыми кустами, быстро приближалась к ним. Не прошло и четверти часа, как она была уже в нескольких шагах от животных, затаившись за стволом старого дуба. Все внимание ее, зрение и слух, были сосредоточены на молодой свинке, бегавшей взапуски за своей подругой среди зарослей орешника. Хищник выжидал только удобного момента, когда беспечное животное приблизится к нему на расстояние короткого прыжка, т. е. на 6–7 метров. Легкий ветерок тянул от кабанов на тигрицу, так что специфический запах хищника не мог быть ими услышан, что, конечно, учитывалось зверем и было им точно рассчитано. Вот, наконец, в порыве шаловливой резвости, молодая свинка, описав небольшой полукруг, подбежала к стволу дерева, за которым скрывалась хищница.

В мгновение ока стальные мускулы задних ног ее расправились и упругое тело всей своей тяжестью обрушилось на бедную свинку, успевшую только издать короткий пронзительный визг. Ударом могучей лапы она была сбита с ног и в следующее мгновение острые клыки огромной кошки вонзились в шею своей жертвы и перекусили шейные позвонки. Смерть наступила мгновенно и тигрица, не теряя драгоценного времени, принялась с жадностью насыщаться горячим кровоточащим мясом, начиная с задних окороков животного.

Предсмертный крик погибшей свинки послужил тревожным сигналом, по которому все стадо ринулось вверх по косогору, спасаясь от смертельной опасности. Не прошло и двух секунд, как шум убегающего стада замер вдали и в тайге наступила прежняя тишина, нарушаемая только чавканьем челюстей тигрицы, хрустом ломаемых костей на гигантских зубах зверя.

Около часа насыщалась тигрица. От животного остались только ноги с копытами и содержимое брюшины, остальное все поместилось в объёмном желудке хищника.

Облизываясь и довольно мурлыкая, тигрица поднялась с земли, выгнула свою упругую спину, потянулась, подошла к стволу старого дуба, поднялась на задние лапы, а передними начала царапать кору дерева, как это делают обыкновенно наши домашние кошки. Глубокие продольные борозды проводили по стволу дерева острые серповидные когти хищного зверя. Голова его в это время была поднята кверху и выражение морды показывало удовольствие; хвост был вытянут параллельно земле и только кончик его извивался, как змея. Вонзив свои когти несколько раз в мягкую кору, тигрица отошла от дерева и замерла на одну секунду, прислушиваясь к ночной тишине, затем быстро зашагала к своему логову, где остались ее любимцы.

Тигры имеют обыкновение царапать мягкую кору деревьев в период смены когтей, когда отжившее роговое вещество заменяется новым. Из деревьев они предпочитают породы с мягкой корой, бархат, орех, кедр и лиственницу.

III. Первые шаги

Придя в логово, тигрица внимательно осмотрела пещеру и своих детенышей, спящих безмятежным сном младенчества, ища чего-либо подозрительного. Убедившись, что все в порядке, она легла рядом со своими крошками и занялась чисткой своего атласного полосатого меха.

Тигрята очевидно сквозь сон почувствовали близость теплого тела матери и потянулись к ней, тыкаясь своими тупыми мордочками в пушистый белый мех на ее животе.

Так проходили дни в хлопотливых заботах о питании юных зверенышей, о добывании себе пищи и охране логова.

Через двенадцать дней у тигрят открылись пока еще подслеповатые и мутные глаза, к этому же времени они значительно подросли, окрепли и начали совершать первые прогулки по своему логову. Но не имея еще достаточного зрительного опыта, они постоянно натыкались мордочками на острые выступы камней, что причиняло им боль.

Впоследствии, когда они научились ясно различать предметы и зрение их стало нормальным, действия их строго координировались зрительными впечатлениями и все движения их постепенно становились смелее и увереннее.

Их собственное логово было теперь для них особым миром, где они чувствовали себя в своей среде, в привычной для них обстановке. Все, что было вне этого мира, казалось им чуждым и враждебным, и они иногда со страхом и ужасом, взирали на этот мир с порога своего жилища. Но присущее, всем молодым существам любопытство неудержимо влекло их в этот мир, они все чаще и чаще подходили к выходу из логова и прогулки их в этом направлении увеличивались. В конце концов они убедились, что ничего особенно страшного в другом мире нет, и решили выглянуть из своего гнездышка. Долго стояли малыши у выхода и с любопытством наблюдали за жизнью неведомого для них мира. Юркий бурундук, пробегавший в это время по стволу поваленного бурей дерева, остановился, сел на задние лапки и начал рассматривать неуклюжих зверят, до этого им невиданных. Самец, как более смелый, находился впереди, а пугливая самочка жалась к нему сзади, готовая в любую секунду юркнуть назад в свое гнездо. Уже в этом возрасте сказываются биологические признаки пола: осторожность и благоразумность со стороны слабой половины, смелость и самонадеянность у сильнейшей.

Заметив бурундука, тигрята сжались и присмирели. Обоюдное разглядывание продолжалось недолго. Инстинкт хищника, несмотря на испытываемый им страх, толкнул его вперед, и тигренок, припав на свои неуклюжие толстые лапы, пополз к бурундуку. Последний, видя приближение неведомого зверя, пронзительно свистнул и в мгновение ока исчез ближайших зарослях.

Тигренок не заметил этого исчезновения и продолжал свой маневр, но, дойдя до ствола дерева и не увидев на прежнем месте фигуры зверька, в изумлении остановился, поднялся на лапы, ища глазами предмет своего любопытства. В это время, откуда ни возьмись, появилась сорока.

Сидя на суку молодого дубка и увидев детенышей грозного владыки тайги, она на весь лес застрекотала об этом, созывая своих товарок и других любопытных птиц. Вскоре со всех концов леса слетелись пернатые сплетницы и пошла потеха.

Крик поднялся такой, что его услышала тигрица, возвращавшаяся ленивою походкой домой, после удачной охоты. Зная, что эти птицы кричат только известных случаях и чувствуя недоброе, она прибавила шагу и через несколько минут была уже у входа в пещеру. Тигрята, напуганные сороками, спрятались в логово и сидели там, дрожа от страха. Но все же этот первый выход в свет совершил переворот и показал малышам другой мир, более обширный и интересный, полный таинственности и новых неведомых еще впечатлений. Завеса, скрывавшая от их взоров этот мир, упала, открыв перед ними другую жизнь, не ограниченную глухими каменными стенами родного жилья.

Придя домой, тигрица прежде всего бросилась к тигрятам, которые успели уже проголодаться и потянулись к ее полным сосцам, набухшим от скопившегося в них молока. Лежа с детенышами в своем логове и облизывая их со всех сторон, тигрица думала свою неотвязную думу, материнское сердце ее тревожно билось и мысли о малышах не давали ей покоя.

IV. Появление человека

Появление сорок и их неистовые крики не на шутку обеспокоили мать. Она по опыту знала, что лесные сплетницы, открыв ее убежище, разнесут по всему лесу известие об этом; но это бы еще ничего, она боялась, что секрет этот откроет человек, тем более, что несомненные следы его пребывания она открыла в непосредственной близости от логова, внизу, в глубокой пади, где человек поставил свой шалаш на берегу горной речки. Человек этот был рыболовом, ловившим тайменей и лососей в быстрых водах реки, посредством заторов и плетеных морд, куда попадала рыба, идущая вверх по течению, для метания икры.

Тигрица побывала у шалаша, узнала, что в нем живут два китайца и теперь онa была уверена, что сороки выдадут им местонахождение ее логова. Она знала коварство человека и была уверена, что он воспользуется ее отсутствием и унесет ее дорогих тигрят. Решение переменить логово было уже принято, надо только найти более потаенное и безопасное. Она перебрала уме все известные ей места, но не пришла к определенному решению, куда перенести свое сокровище.

Весь день она пролежала в своем логове и поздно вечером, когда солнце скрылось за горизонтом, отправилась на поиски. В течении ночи она обошла знакомые ей каменные дебри Татудинзы и выбрала, наконец, самую отдаленную от настоящего логова пещеру, находящуюся у самой вершины горы, среди непроходимых для человека каменных россыпей, Расстояние до нового логова было не мeнее двух километров, но мать, боясь за участь своих детенышей, не боялась дальности расстояния и трудностей переноски.

Весь следующий день она провела в логове, играла с тигрятами и впервые принесла им на потеху живого зайца, которого поймала по дороге домой. Чтобы добыча не убежала, она слегка прикусила зайца, так, чтобы он мог только ползать, но бегать не мог. Бедное животное, понимая свое отчаянное положение, пыталось уйти, но тигрята бросались на него с ожесточением и азартом, стараясь задушить, но имея в этом практики и опыта, немилосердно мяли его, терзали и, в конце концов, замучили. Но и съесть мертвого зайца они не могли, не зная, как к нему приступить, тогда мать расчленила его на несколько кусков и детеныши с жадностью, давясь и пуская обильную слюну, чавкая и чмокая, съели злополучного косого, оставив нетронутыми лапки, шкурку и более крупные кости. Остатки эти прикончила мать, с любовью наблюдавшая эти первые хищнические опыты своего потомства.

Прошло уже около месяца со дня рождения тигрят. Они значительно выросли, окрепли и приобрели житейский опыт. По размеру они равнялись уже большой домашней кошке, но лапы их, массивные и широкие, выдавали их привилегированную породу.

Желание перевести детенышей в другую берлогу, усилилось еще тем обстоятельством, что мать в один из дней будучи в разведке около шалаша рыболовов, заметила две человеческие фигуры, пробиравшиеся вверх по ручью, по направлению к логову. Не выдавая ничем своего присутствия, тигрица неотступно следовала за ними, провожая их до своего водопоя, откуда до пещеры было не более двухсот шагов.

Здесь охотники остановились, увидев на прибрежном песке свежие следы тигрицы, и дальше не пошли.

«Логово недалеко отсюда, – сказал старший из них, поджигая спичкой свою длинную трубку, – следы идут сверху вниз. Теперь идти туда рискованно, так как тигрица дома. Пойдем лучше завтра вечером, с закатом солнца, когда она уйдет на охоту». «А ты знаешь эти места? – спросил его молодой спутник, ощупывая пальцами углубление следов зверя на мокром песке, – если не знаешь, то лучше поискать сегодня, а завтра идти уже наверняка».

«Ты молод и неопытен! – возразил ему старший. – Если мы теперь застанем тигрицу в логове, то не избежать нам беды: мы без оружия, она задерет нас обоих, как только приблизимся к ней. Я знаю эту тигрицу. Два года тому назад она убила моего компаньона, Ван-ка-Лина, который легкомысленно приблизился к ее логову, с целью добыть тигрят. Нет, лучше мы подождем, выследим тигрицу и зная, что она ушла, будем действовать смело и решительно. А теперь пойдем домой и осмотрим верши с рыбой, до вечера осталось уже немного».

Напившись чистой, как горный хрусталь, воды из тигрового водопоя, охотники двинулись в обратный путь вниз по ручью. Как только фигуры их скрылись в чаще леса, тигрица вышла своей засады, посмотрела пристальным взглядом им вслед, при чем, взгляд этот не предвещал ничего хорошего, так как был полон дикой злобы и ненависти. Челюсти ее открылись и две пары острых клыков сверкнули своей белизной. Из полуоткрытой пасти вырвалось глухое ворчание, в нем слышалась угроза.

Постояв еще немного на месте и обнюхав следы человека, тигрица быстро направилась вверх по ручью, в свою берлогу, где ждали ее проголодавшиеся тигрята.

Подходя к логову, она снова услышала крик несносных сорок и соек и решение ее о смене логова созрело окончательно. Лежа на подстилке из сухих листьев, она подставила детенышам свои сосцы и любовалась ими, как может любоваться мать своими детьми, которым она дает жизнь.

Окончив кормление тигрят, она уложила их спать, а сама улеглась рядом с ними.

Неугомонные сойки группами подлетали к логову и своими криками нарушали тишину догоравшего дня.

Вечерело. Солнце багрово-красным диском скрывалось за лесистыми гребнями сопок. Гранитные твердыни Татудинзы горели червонным золотом, резко выделяясь своими остроконечными контурами на темно-синем вечернем небе.

Тигрица проснулась. Осмотрелась кругом. Разбудила детенышей, толкая их своим теплым розовым носом. Те неохотно подымались. Долго потягивались, зевали и, шатаясь на своих еще слабых лапах, направились к матери, сидевшей в углу и наблюдавшей своих питомцев. Пора было приступать к выполнению плана.

V. Переселение

Перенос тигрят мать решила начать с сына, которого она взяла в свою пасть, причем, резцами захватила его за загривок, приподняла с земли, снова опустила, и, наконец, взяв окончательно, быстро вышла из берлоги, направляясь по косогору вверх, где розовела еще вершина горы в лучах заходящего солнца.

Тигренок съежился в комок в зубах матери и, как будто чувствуя необходимость происходящего, терпеливо переносил все неудобства своего положения и даже легкую боль, причиняемую его загривку острыми зубами.

Тигрица шла быстро, широко шагая, выбирая чистые места, без зарослей, и стараясь ступать не по земле, а по камням, чтобы не оставлять следов. Иногда, в силу необходимости, ей приходилось делать прыжки с камня на камень. Тигренок притаился и молчал, только во время прыжков он крякал и еще более подтягивался, и сжимался.

Два раза ей пришлось опустить его на землю, чтобы дать отдышаться и переменить положение, но звереныш героически переносил путешествие, инстинктивно чувствуя, что так надо, что это неизбежно. Через четверть часа тигрица принесла своего сына в новое жилище. Оно было менее удобно и не так комфортабельно, подстилка из травы и листьев в нем отсутствовала, ложем могла служить только голая земля.

Положив своего детеныша на землю и лизнув его несколько раз в мордочку, мать ушла назад к старому логовищу, где оставалась ее дочь. Переноска второго тигренка совершилась также благополучно и быстро, как и первого.

Новое жилище хотя и было менее удобно, но более безопасно, так как находилось почти на самой вершить горы Татудинзы, среди недоступных для человека каменных россыпей. Сюда не заходил даже дикий зверь и редкая птица залетала в эти гранитные дебри.

Сойки и сороки, лесные кумушки, сюда не показывались никогда, они не поднимались выше границы лесов. Из птиц только одни горные орлы посещали эти высоты: и гнездились в расщелинах скал.

Семья могучих хищников нашла здесь надежное убежище, вполне безопасное от всяких врагов. Охотничьи угодья отсюда были далеко. Тигрица теперь могла спокойно оставлять детей одних и удаляться на охоту в дубняки, лежащие у подножья горы.

Новое логово было расположено в большой пещере, под самой вершиной, откуда открывалась чудная панорама бесконечных лесистых хребтов, как волны застывшего моря, уходящих вдаль горизонта.

На западе, в туманной мгле голубых далей как фантастическая фата-моргана мерещилась светлая долина Сунгари. На востоке, среди темно-зеленых отрогов Лао-а-лина и Кентей-Алина едва намечалась узкая долина Муданцзяна с его изумрудными озерами и светлыми полосками пашен. С севера и юга, к подножью Татудинзы, теснились бесконечные цепи горных хребтов, покрытых темными дремучими лесами; к северу хребты эти тянулись на сотни километров, упираясь своими отрогами в устье реки Муданцзяна, при впадении ее в Сунгари, а к югу уходили к границам Кореи, сливаясь с северными отрогами Чан-Бай-Шаня.

Самая вершина горы в летнее время муссонов почти всегда бывает закутана облаками и только осенью и зимой она белеет своими девственными снегами в прозрачной синеве неба.

В этом заоблачном замке семья могучих зверей могла жить совершенно спокойно в непосредственном соседстве с беркутами. Ни один звук тайги не достигал эти каменные твердыни. Вечное безмолвие пустыни господствовало здесь и только зычный клекот горного орла раздавался над дикими ущельями и утесами Татудинзы.

В ясные солнечные дни тигрица выводила своих детенышей из глубины мрачной пещеры на горные каменные террасы и уступы, ложилась там на солнцепеке, на краю пропасти, любуясь резвыми играми своих питомцев. Они там беспечно и беззаботно предавались своим забавам и веселью, не тревожимые никем, вдали от мира, под защитой неприступных альпийских высот.

Мать не спускала глаз со своих подрастающих малышей и внимательно следила за их играми, беганьем взапуски, борьбой, игрою в прятки и шалостями. Главным объектом их забав все же был сильный пушистый хвост матери, который они старались поймать. Часами предавались они иногда этой забаве и безжалостно кусали и теребили его, но, не смотря на боль, причиняемую острыми зубами малышей, мать терпеливо и любовно играла с ними, зная, что эти упражнения развивают силу и ловкость, необходимую для будущей тяжелой борьбы за существование. Когда тигрята расшалившись слишком близко подбегали к краю пропасти, онa ничуть не беспокоилась, будучи уверена, что ни один из ее малышей, несмотря на юный возраст и младенческое легкомыслие, не сорвется вниз. Инстинкт и чувство самосохранения управляли ими, контролируя все их движения и поступки. Несмотря на свою кажущуюся неуклюжесть, они проявляли большую расторопность и ловкость там, где это было необходимо.

Уже в этом юном возрасте брат и сестра резко отличались своими биологическими особенностями. Большой по величине, сильный и массивный самец преобладал во всех случаях, когда требовалось применить грубую физическую силу, самка же, сложенная более деликатно, с утонченной психологией, во всех играх и забавах применяла более сильное оружие-хитрость, коварство и сообразительность. Иногда самец умышленно поддавался самке и, не пользуясь своим превосходством в силе, уступал хитрой и лукавой сестрице. Но, в общем, мир и согласие между ними никогда не нарушались, и только, когда матери казалось, что веселье переходит в гнев, а шаловливое мурлыканье, в злобное рычание, она принимала свои меры, подходила к малышам, валила их на землю мягкими ударами своих лап и принимала на себя их раздражение и вспышки гнева, причем, они тогда начинали теребить мать, таскали ее за хвост, уши и баки. Слышалось любовное мурлыканье тигрицы и незлобное рычание тигрят. Тогда все они сбивались в один большой пушистый комок, катавшийся по выступу скалы, и яркое летнее солнце бросало на счастливую семью свои горячие лучи. Где-то в вышине неба реяли орлы и громкий клекот их, будя далекое горное эхо, нарушал невозмутимую тишину заоблачных твердынь.

Быстро промчалась на своей легкой колеснице, убранной цветами, душистая весна. Наступило жаркое лето, с его периодическими дождями. Юго-восточный муссон, неся обильную влагу из тропических морей южной Азии, охлаждаясь на горных высотах материка, разражался обильными дождями, превращавшими долины в обширные болота, черные ручьи и речки – в бурные стремительные потоки.

Благодаря обилию влаги и тепла, буйный рост растительности принял грандиозные размеры. Заросли в глубоких падях лесов представляли собой сплошную зеленую стихию.

Только дикие звери прокладывали в этих чащах узкие тропы от мест своих лежек к местам кормления, а также к ближайшему водопою.

Тучи жалящих насекомых, вскормленных стоячею водой, не давали покоя не только человеку, но и животным; только на больших высотах, вне предела лесов, не было этих маленьких мучителей и кровопийц, так как разреженный воздух и ночная прохлада не способствовали их зарождению и развитию.