скачать книгу бесплатно
— Стрелять она может хоть чем, чего зарядишь, того и выстрелит, но мы-то хотим помозговать с горючей смесью… — смущенно потупился Семен.
— Но пока получается пень через плетень, — вздохнул Андрейка. — У меня сарайку уже пожгли, у Степки — кладовку подпалили, едва землей закидали… Его мать нас чуть в той земле не зарыла, как узнала, что у ней там три штуки сукна сгорели, шерсти мешок и прялка новая…
— Да… тут щепетильная работа нужна… — озабоченно кивнул Серега.
— А еще?.. — не веря своему счастью, затаив дыхание, чтобы не сглазить, как бы походя, поинтересовался главком обкома. — Еще у вас таких… придумок… есть?..
— Да вон вся полка имями забита, — махнул рукой Петруха.
— И у меня в дровянике, в старом коробе, целый ворох лежит, — припомнил Семен. — Если мамка на растопку не извела.
— Как — извела?.. — голос Митрохи дрогнул.
— Да не-е… лежит еще, поди… я его под стропила упрятал, — поспешил успокоить высокого гостя кузнец.
— Ну смотри, ежели припрятал… Это хорошо… что ворох… — помял пальцами небритый подбородок Граненыч, и глаза его при этом горели не хуже своенравной смеси друзей-изобретателей. — Значит, давайте договоримся, мужики: как вы еще чего для армии сочините, так сразу ко мне, сами, лично, со своей… докуменцией… Лады?
— Как ведь скажете, дядя Митрофан, — довольно ухмыляясь, ударили по рукам хозяин кузницы и князь. — Нам ведь только надёжу подай — мы вам такого насочиняем, такого сотворим!..
— Уж это-то вы можете, — снова припоминая не такое уж далекое прошлое, хмыкнул позабытый на время Данила. — Вы сначала с этой оружией разберитесь, орлы.
— А вот сейчас и разберемся! — заулыбались и кузнецы.
— Айда, мужики, тащи самострел на улицу! — радостно скомандовал Семен, и четыре мастера, кряхтя, оторвали от пола толстенное бревно и поволокли на свет Божий.
Сам Данилин зять сгреб с верстака кучу каких-то деревяшек, прихватил из корзины несколько мячиков, на поверку оказавшихся железными ядрами, зачерпнул из горна совком кучу углей и присоединился к друзьям, уже поджидавших его под навесом в обществе князя, полковника и уложенного на козлы и коварно притворяющегося простым бревном парового самострела.
— Говори ты, Сёмка, — переглянулись и устремили взгляды на хозяина кузни парни.
— Ну, я так я, — пожал необъятными плечами тот и начал презентацию.
Если бы его попросили сказать речь или рассказать что-нибудь интересное,[12 - Не связанное с металлообработкой.] он бы долго и мучительно стоял и мялся, экал и мэкал, пока слушатели не пожалели бы его и не прогнали гнилыми помидорами. Но сейчас дело касалось его любимого детища, его нового изобретения, сделанного специально для защиты родного города, и простые, сложные и вовсе головоломные слова лились из кузнеца полноводной рекой, как песня из его лесного тезки — соловья.
Идея, в общем, была проста, как все гениальное: бралось бревно диаметром в полметра и длиной метра в два, оковывалось железными обручами — для крепости, как пояснил Семен — и вдоль ствола по центру просверливалось сужающееся к дальнему концу бревна сквозное отверстие. Далее на этот конец насаживался и плотно закреплялся огромный толстостенный кособокий железный котел особой конструкции, куда заливалась вода. Потом в ствол до упора проталкивалось ядро, фиксировалось длинным брусом, который, в свою очередь, упирался в поперечный стопорный брусок, прибивающийся к спилу. После чего под железной частью разводился большой костер.
— А дальше что? — вопрошающе качнул головой Митроха в сторону самострела.
— А дальше стоим и ждем, значит, — развел руками Семен и лукаво подмигнул друзьям.
Ждать пришлось недолго: через несколько минут вода в котле забулькала, закипела, забурлила, раздался грохот, длинный брус вылетел из отверстия, разбив пополам тонкий стопорный брусок, и мимо так и не успевшей ничего понять приемной комиссии в мгновение ока просвистело нечто…
Изба на противоположном краю пустыря — метрах в ста от паровой оружии — содрогнулась от удара чего-то незримого, но свирепого, подпрыгнула всеми своими престарелыми бревнышками, и с крыши, как сходящий по весне снежный пласт, на землю съехала вся солома вместе с трубой и стропилами.
Кузнецы зажмурились, закрыли головы руками, присели…
На долгие секунды в округе воцарилась звенящая тишина, разорванная на счет «пять» протяжным исступленным воплем хозяев пострадавшей во имя оборонной промышленности избы: «СОЛОВЬЕВЫ!!!..».
Земляные работы, хоть и продвигавшиеся успешно, в тот день удостоились лишь беглого взгляда руководителя обороны Лукоморска. Все его внимание было приковано к новому оружию возмездия, названному увеличившимся от гордости на три размера Семеном в честь жены «Аленушкой».
Для более пристрастных полевых испытаний и во избежание преждевременного массового поражения мирных граждан, и без того уже жаждущих Семеновой крови или Семеновых денег,[13 - Получили твердое обещание направить крышу сразу, как вернутся и успокоились. Соловьи-разбойники свои обещания на ветер не бросали.] «Аленушка» была погружена в карету Митрохи и вывезена на равнину перед Вондерландскими воротами вместе с недельным запасом дров, бочкой воды, козлами и тремя ведрами ядер.
Семеро энтузиастов увлеченно экспериментировали с объемом жидкого топлива, как гордо предложил именовать воду Андрейка, толщиной упорного бруса и интенсивностью сгорания топлива органического (известного в простом народе как дрова), замеряя дальность полета ядер и толщину пробиваемых ими препятствий, пока подгоревшая задняя ножка хронически перегруженных козел без предупреждения не подломилась, и шальное ядро не улетело на дорогу и не зарылось с зловещим свистом перед парой лошадей, тянувших тяжелую карету с вычурным гербом на дверцах.
Кони взвизгнули, попятились и встали на дыбы, одетые с иголочки лакеи свалились с запяток в пыль, местами переходящую в грязь,[14 - Лукоморские дороги, подобно абстрактному, изучаемому в школах знахарей веществу, имели свои три состояния: «пыльно», «грязно» и «снежные заносы». На данный момент наблюдался безрадостный феномен их перехода из одного состояния в другое.] и самоотверженному кучеру стоило большого труда и вывихнутой руки убедить своих подопечных, что опасность миновала.
То, что это оказалась карета боярина Никодима, сердечности в отношения двух аристократов отнюдь не прибавило.
Обвинив Граненыча в самой злонамеренной попытке убрать конкурента с дороги,[15 - В каком смысле — кипящий и готовый сам стрелять ядрами на двести метров Никодим не уточнил.] боярин яростно оттолкнул лакея, истекающего грязью из последней, после ливня недельной давности, лужи и вернулся в свою карету, выкрикивая что-то невразумительное, но чрезвычайно сердитое. С размаху бухнувшись на сиденье — только рессоры заскрипели — он хлопнул дверцей так, что она сорвалась с петель,[16 - Всю оставшуюся дорогу до своих палат разъяренному князю Никодиму пришлось держать ее обеими руками за ручку, чтобы она оставалась на месте.] а пара вороных, едва оправившихся от пережитого шока, без дополнительной стимуляции рванула с места вскачь. За ней галопом помчались лакеи.
Туда, где секунду назад еще стояло фамильное транспортное средство Труворовичей, попирая все теории вероятности, упало еще одно ядро, после чего огромный котел разорвало.
Испытателей отбросило в сухую траву и осыпало каплями кипятка и искореженными останками казенной части паровой оружии.
— С завтрашнего дня заказываем для обороны Лукоморска десять… нет, двадцать штук! — было первым, что произнес восхищенный Граненыч после того, как друзья-изобретатели разыскали его в кустах сирени и извлекли на белый, хоть и быстро сереющий, свет. — Вот ты какое — оружие будущего!..
* * *
Отъехав[17 - В случае умрунов — отбежав.] на несколько километров от заповедной зоны горячих источников, отряд по сигналу Иванушки остановился.
— Что случилось? Забыли что? — страдальчески скривился специалист по волшебным наукам, сползая на твердую сухую землю со своего непарнокопытного орудия пытки и опускаясь рядом с ним безвольной жалкой кучей. — Только не говори, что нам надо вернуться… Я этого не переживу… Я же говорил… Близок мой смертный час… Да, на моей совести много прегрешений, но среди них нет ни одного настолько отвратительного, что оправдывало бы такой изуверский способ свести со мной счеты… Куда мы теперь двинемся? В Узамбар?.. В Вамаяси?.. В Нень Чупецкую?..
— Нет-нет, Агафон, ты что… Всё не так плохо…
— А как?..
— …Просто нам надо определиться, куда мы сейчас направимся, — ответил Иван и задумчиво сдвинул брови. — Я тут думал-думал…
— А разве мы едем не в Лукоморье? — вопросительно взглянул на него снизу вверх Агафон, и пронзительное страдание запечатлело свой безобразный след на его и без того не безмятежном челе. — Царевна ведь сбежала, если верить демону? И если у нее есть хоть капля мозгов, то побежала она домой, так? Значит, наша главная теперь забота — встретиться с ней до того, как Костей осадит вашу столицу, как сказал Конро?.. Так какие сомнения по поводу маршрута, Иван?
— Так-то оно так, но только, если я правильно помню карту, это — Голодная степь, — обвел для наглядности широким жестом окружающий пейзаж[18 - Вернее, его однообразное отсутствие.] царевич. — На севере у нас леса южной окраины царства Костей. Непроходимые, если я ничего не путаю. Мы их по географии в прошлом году проходили…
— Как же вы их проходили, если они непроходимые? — брюзгливо брякнул измученный и посему раздраженный всем на свете чародей и тут же получил от деда Зимаря укоряющий взгляд слезящихся красных глаз и неодобрительный чих.
— Шутник… — покачал головой он, и маг с видом «это не я, это кто-то другой» воздел очи горе и автоматически, в сотый раз за утро, пробормотал: «Будь здоров».
Иван, слишком погруженный в свои привычно невеселые мысли, пропустил вопрос самозваного юмориста мимо ушей, поддержал его в пожелании здоровья старику и озабоченно продолжал:
— …Поэтому мы или должны найти проводника, или нам придется огибать этот лес, и мы потеряем Бог знает сколько времени.
— А далеко ли еще до леса, Иван-царевич? — прогудел в нос дед Зимарь.
— Может, день пути, может, меньше, — неуверенно предположил лукоморец. — Даже и не знаю… Мы тогда на Масдае, когда от дождя убегали, наверное, полстепи вихрем пролетели и не заметили, только ветер в ушах свистел, ну я немного и сбился…
И тут вдруг жизнь вернулась в глаза Агафона, румянец — на щеки, а радостная улыбка — на изможденное тремя часами в седле лицо.
— Только что сию минуту меня посетила гениальная мысль, — торжественно и загадочно объявил он во всеуслышание и сделал театральную паузу, привлекая внимание даже молчаливой охраны царевича.
Дождавшись от Иванушки нетерпеливого вопроса касательно предмета его нехарактерного озарения, он гордо обвел всех взглядом и сообщил:
— Я предлагаю, когда мы доберемся до этого вашего леса, развести огонь и высушить ковер.
— Но Масдай промок почти насквозь, и чтобы его полностью просушить, потребуется… — с сомнением начал было Иван, но чародей, отметая все возражения на корню, из последних сил приподнялся над уровнем ковыля, вскинул к нему дрожащие от многочасового стискивания луки седла руки[19 - Ни у Иванушки, ни у деда Зимаря не нашлось достаточно доводов, чтобы убедить несчастного мага, что лука седла предназначена не для этого.] — зрелище, способное выдавить слезу и не у такой чувствительной натуры, как Иван — и, возвысив голос, продолжал:
— И пусть мы потеряем даже день или два, но если мы будем пробираться сквозь чащу на этих чудовищах, — он с лютой неприязнью кивнул на любезно предоставленных мурзой коней,[20 - Кони ответили ему тем же.] — да еще и заблудимся, то можем вообще остаться там зимовать!
— Хм… — почесал в затылке Иван и покачал головой: — А ведь это и впрямь хорошая идея, Агафон! Ну же, давай, забирайся в седло, прибавим ходу: надо торопиться!
Из груди специалиста по волшебным наукам вырвался полный невыносимой муки стон.
— Дело говоришь, чародей, — дед Зимарь одобрительно закивал головой и тут же с хрипом закашлялся.
— Дедушка, а вы как себя чувствуете? — тревожно нахмурился царевич.
— В смысле, плохо или очень плохо? — попытался пошутить старик. — До леса продержусь, не помру, не волнуйся, милый. А там, пока Масдая сушим, глядишь, отлежусь потихоньку, да травку какую поищу, корешок али кору — глядишь, получшает…
Иван вздохнул, недоверчиво покачал головой, но не сказал ничего.
Других вариантов пока просто не было.
Края леса — частого, но прозрачного подлеска, уже потерявшего свою листву — они достигли только вечером, когда почти полностью стемнело, и если бы четверо умрунов внезапным спринтерским рывком не обогнали коней и не схватили их под уздцы, то вся кавалькада наломала бы немало дров.
Дрова на костер, тем не менее, рубить все равно пришлось, но отряд из пятнадцати мощных бойцов справился с этим заданием играючи, и через десять минут на краю леса было навалено столько топливного материала, что с лихвой хватило бы на две ночи, и даже с половиною.
Иван зажег огонь, в который раз вспоминая добрым словом супружницу, научившую его этому нехитрому трюку во время их летнего турне по Забугорью, скользнул взглядом по рядам своих спутников (исключая умрунов, как лиц полностью не заинтересованных) и пришел к довольно предсказуемому выводу, что ужин сегодня готовить придется тоже ему.
Дед Зимарь уже лежал у костра, накрывшись Масдаем, мелко дрожал и тихонько покашливал, а Агафон… Агафон в этот раз даже не сполз — стек со своего кривоногого иноходца сразу же, как только стальная рука умруна остановила удивленного конягу. И теперь специалист по волшебным наукам лежал на траве, едва прикрытой опавшими листьями, и горестно, с надрывом, стонал, проклиная тот день и час, когда на белый свет появился этот конь, это седло, эта степь, дождь, который промочил Масдая, и, наконец, он сам.
Ужин — так ужин…
Царевич порезал хлеб, эстетично разложил на тряпице вяленую конину и конский сыр, выудил из другого заплечного мешка подозрительно хлюпающий, мягкий и истекающий красным мешочек поменьше, осторожно заглянул в него, пришел к выводу, что помидоры, конечно, лучше бы выбросить, но тогда вся их трапеза застрянет поперек горла, и томатам с подмоченной репутацией по этому случаю вышла амнистия.
Закончив приготовления, Иванушка позвал к столу деда, Агафона и, на всякий случай, умрунов, но, к своему удивлению, хоть и не слишком великому, от всех приглашенных получил отказ. Дед Зимарь чувствовал себя совсем неважно и хотел посидеть, а лучше полежать просто так, грея руки у огня; маг агонизировал, и есть ему было некогда, а умрунам еда была просто не нужна, хотя, по настоянию Ивана, они и расположились вокруг костра.
Слегка разочарованный всё же лукоморец пожевал в одиночестве хлеба с сыром, умудрился отгрызть уголок размером с березовый листик от своего куска конины,[21 - На большее не хватило ни сил, ни терпения, ни зубов.] из соображений гуманности через не могу доел все шесть раздавленных помидоров, запил всё водой из фляги и вдруг пришел к выводу, что если через минуту он не уснет, то через полторы минуты непременно умрет.
Но оставалось сделать еще кое-что.
Вернее, сказать.
— Извините, я должен был сказать это сразу, но как-то не до того было… — проговорил он, обводя взглядом лица своих немногословных стражей, останавливаясь хоть на мгновение на каждом. — Я хочу сказать вам спасибо за то, что вы остановили вовремя наших коней.
Умруны недоуменно нахмурились и переглянулись.
— Не… за… что?.. — неуверенно проговорил в ответ один из них, словно вспоминая сложный, полузабытый урок иностранного языка. И тут же добавил: — Ваше превосходительство.
— Да как это — «не за что»? — удивился Иван, запахивая поплотнее бурку и непроизвольно ежась — то ли от ночного холода, то ли от перешедшего в финальную стадию наступления сна. — Если бы не вы, кони могли поломать деревья и пораниться, и мы тоже… А еще мы не поблагодарили вас за ваше весьма своевременное появление в стане кочевников. Вы спасли всем нам жизнь. Конечно, это звучит чересчур высокопарно… Но это ведь правда! И мы все вам очень благодарны. И я, и дед Зимарь, и… — он поискал глазами, но не нашел вокруг ничего агафоноподобного, но беспокоиться не стал, так как услышал мученический голос, жалобно обращающийся к быстро темнеющим небесам, откуда-то из-за спины старика, с самой земли. — И наш волшебник тоже присоединяется… я уверен… Спасибо вам.
Умруны молчали, сидя неподвижно и глядя на пламя, и лишь шустрые отблески костра метались по их непроницаемым лицам.
Иванушка смутился, подумал, что он что-нибудь не так сказал или обидел их ненароком — кто знает, что может обидеть живых мертвецов, если вообще есть на Белом Свете такая вещь, и, чтобы скрыть неловкость, поспешно проговорил:
— Я видел, в бою с кочевниками вы были ранены… У одного из вас даже… кинжал… — он изобразил инструмент убийства и сам процесс протыкания замысловатым, но неопределенным жестом, пробежал глазами по черным кожаным нагрудникам умрунов, но оружия, оставленного накануне Рашидом в груди его освободителя, видно не было.
Впрочем, как невозможно было сказать, кто, собственно, из них его избавитель — отличить одного умруна от другого было так же просто, как одну каплю воды от другой.
— Может, вам нужна помощь?.. — еще более растерянно закончил царевич. — Если вам нужны бинты… То есть у нас их, по-моему, конечно, нет, но можно что-то придумать, я уверен… Я видел, в мешке была иголка с нитками… Зелеными… Можно зашить раны… Или что вы делаете в таких случаях?..
Умрун слева повернулся к Ивану и задрал разорванный рукав куртки: под ним, от запястья до сгиба локтя, руку прочерчивал четкий, черный, словно нарисованный чернилами, тонкий шрам.
— Это — утрешний след от кинжала кочевника, — ровным голосом проговорил умрун, словно показывал не собственную часть тела, а ствол дерева. — Наши раны затягиваются сами по себе, ваше превосходительство. Остается только такая полоса. Не думайте о нас.
Иванушка поморщился, словно это его руку располосовал нож какого-нибудь Керима или Ильхама, и взглянул умруну в лицо:
— Тогда можете взять нитки, чтобы зашить одежду… Только они всё ещё зеленые…
— Будет исполнено, ваше превосходительство, — отчеканили суровым хором умруны.
— И не называйте меня, пожалуйста, «ваше превосходительство», — покачал головой царевич. — Зовите меня просто Иваном.
— Будет исполнено, ва… Иван.
— Вот так-то лучше, — слабо улыбнулся лукоморец. — Кстати… я всё хотел вас спросить… А как вас зовут?
— «Эй, ты, иди сюда», — без промедления и гораздо более уверенно ответил другой умрун, слева от него. — И добавляют номер того, кого зовут, ва… Иван. Вот видишь: у каждого на рукаве нашит его номер.
— Нет, я не про это, — отмахнулся Иванушка. — Я спрашиваю ваши имена.
— А-а, — понимающе кивнул умрун. — Имена. Меня зовут Первый. Его — Второй. Это вот — Третий. Тот…
— Да нет же! — нетерпеливо замотал головой царевич. — Не цифры! Имена! Я спрашиваю ваши имена, понимаете?.. Вот я, к примеру, Иван. Он — Агафон. Дедушку звать Зимарь. Ковер — Масдай. А вас?
Умрун напрягся, взгляд его стал оловянным, тупым, и он пустым голосом повторил:
— Меня зовут Первый. Его — Второй. Его — Третий. Того…
— Но «Первый» — это не имя, это порядковый номер!..
Он не договорил, пристыжено замолк, вспомнив, что рассказывал ему волшебник о том, как появляются на свет умруны, и, помолчав, осторожно подбирая слова, спросил:
— Ты… не помнишь… кем ты был… до того… как стал… солдатом?..
Умрун наморщил лоб и поджал губы, честно пытаясь припомнить, но через минуту виновато взглянул на лукоморца:
— Нет… Не помню… До того, как я стал гвардейцем его величества царя Костей, не было ничего. Сержант Юркий учил нас, что имена бывают у людей. У умрунов — только номера. Умрун — никто. Он создан, чтобы служить его величеству царю Костей. Наша жизнь — его жизнь.
— Кстати, о царе, — сипло присоединился к разговору дед Зимарь. — Это он приказал вам защищать царевича Ивана?
— Никак нет, — отчеканил Первый, довольный, что ему, наконец-то, задали прямой и понятный вопрос, и удовлетворенно замолк.
