скачать книгу бесплатно
«А я вот всё равно считаю, что потеря памяти не облегчение и не награда, а сущее наказание!».
Другими словами – нет на свете ничего дороже, чем пребывать на равных в сообществе мудрых и знающих людей. Чего бы это ни стоило. Ничего не побоюсь!
Хорохорился, наверное, чуя Смерть уже совсем рядом. Всё ещё пытался выпендриться перед друзьями, как когда-то; уж он-то умел, а они, такие же, как и он, несгибаемые весельчаки – ценили. Хотел уйти и остаться в памяти – с шуткой, с улыбкой на устах, навсегда…
А ведь это и есть та самая трёхмерность человека, которую можно взять да и «распластать на двухмерной доске». Та самая человечность, с которой можно сделать так, что её «почти не останется». Останется – посмешище, нелепость, которые даже убить – и то не жалко, и не зазорно.
И будет такое осквернение человека более эффективно, «нежели даже убийство, как таковое». И будет оно поэтому ещё и более безнравственно. Особенно если знать, как вот в случае с Макиавелли, что уже своей рукой и на бумаге написал он как-то в письме приятелю вот такую недвусмысленную фразу[8 - Перевод этой фразы сделан, к сожалению, не с оригинала, а с его перевода на английский язык.]:
…считаю, что единственный надёжный способ найти дорогу в рай это – выяснить сначала, по какому пути попадают в Ад, и потом уже на этот путь не ступать.
Но пропаганда потому и пропаганда, и чёрная она тоже потому, что имеет, особенно в исполнении Церкви, вполне божественно-дьявольскую способность вспоминать и забывать, просто не замечать всё, что ей заблагорассудится, в любой момент, когда посулит ей сей райско-адский выверт какую-никакую выгоду.
С ПЕРВОЙ же фразой – про неразборчивость в средствах – и вовсе всё просто. Взята она – или точнее вырвана – из «Рассуждений…», Книга 3, глава 41.
Говорю «вырвана», имея в виду – вырвана из контекста. Ведь в этой главе Макиавелли высказывает вполне конкретную и довольно очевидную мысль: если Отечество в опасности, если ему реально грозит гибель, то защищать его можно и нужно любыми средствами; достойны они или нет – не имеет в этом случае никакого значения.
Казалось бы, тут и спорить не о чем. Любая Отечественная война – это первобытная злоба и последний яростный выпад загнанного в угол зверя, рвущего на куски всё и вся, изготовившегося убивать до последнего своего вздоха. Ему уже некуда бежать; выбор у него один: убей – или убьют тебя. Надо обмануть? Обманем. Надо перехитрить? Перехитрим. Надо сдать Москву врагу, заманить его в ловушку и Москву спалить? Сдадим, заманим и спалим. Надо бросить пару дивизий на верную смерть для отвлекающего удара? Бросим – и потом павших братьев помянем[9 - Точная цитата из текста «Рассуждений…»: Всегда, когда приходится обсуждать вопрос, от которого единственно зависит спасение государства, не следует останавливаться ни перед каким соображением справедливости или несправедливости, человечности или жестокости, славы или позора, но, отбросив всякие соображения, решиться на то, что спасает и поддерживает свободу.].
На всё на это – никак не христианское – во все века во всех странах все церкви всех конфессий лучших сынов своих отечеств – благославляли. Благодарные потомки – ставили им памятники и писали их имена золотыми буквами на самом дорогом мраморе.
Доказательство же, что и имя Макиавелли вполне заслуживает той же славной участи, даже искать не надо: оно и так во весь рост стоит в последней главе, заключительным аккордом его якобы наипротивнейшей книги «Государь»:
Глава XXVI. Воззвание об овладении Италией и освобождении ее из рук варваров.
Если, как я говорил, чтобы проявилась мощь Моисея, необходимо было народу израильскому рабство его в Египте….то и сейчас, чтобы познать силу итальянского духа, должна была Италия опуститься до нынешнего предела, быть больше рабой, чем Евреи, больше слугой, чем Персы, больше рассеянной, чем Афиняне, быть без главы, без государственного закона, разбитой, ограбленной, истерзанной, опустошенной, претерпевшей все виды унижения. …
…словно покинутая жизнью, ждет Италия, кто же сможет исцелить ее раны, положить конец разграблению Ломбардии, поборам в Неаполе и Тоскане, излечить давно загноившиеся язвы. Посмотрите, как молит она Бога о ниспослании того, кто бы спас ее от этих жестокостей и дерзости варваров. Посмотрите, далее, как она вся готова стать под чье-нибудь знамя, лишь бы нашелся человек, который его поднимет.
Не видно, на кого бы Италия в настоящую минуту могла больше надеяться, чем на ваш знаменитый дом; он… мог бы взять на себя долю освобождения. Это будет не так трудно, если вы вспомните деяния и жизнь тех, кто был назван уже раньше. … Здесь праведное, великое дело: «Война… праведна для тех, для кого неизбежна, и оружие благочестиво в руках у тех, у кого уже ни на что не осталось надежды» (это цитата из Ливия, IX, 1. – А.Б.). …
Не могу выразить, с какой любовью встретили бы его (нового Государя-освободителя. – А.Б.) во всех областях, пострадавших от нашествий чужеземцев, с какой жаждой мести, с какой несокрушимой верой, с каким благоговением, с какими слезами! Какие ворота закрылись бы перед ним, какой народ отказал бы ему в повиновении, как могла бы зависть стать ему поперек дороги, какой Итальянец не пошел бы за ним? Каждому из нас нестерпимо тошно от этого варварского господства. Пусть же ваш прославленный дом возьмет на себя этот долг с той силой души и надежды, с которой берутся за правое дело, дабы отечество прославилось под сенью его знамени и исполнились под его водительством слова Петрарки:
Добл есть ополчится на неистовство,
И краток будет бой,
Ибо не умерла еще древняя храбрость
В итальянской груди.
После такого чтения уже невозможно не понять, ради чего и с какой целью Макиавелли написал эту книгу. И точно так же обретают ясный смысл слова его соотечественника Томмазо Кампанеллы, такого же бунтаря духа и такого же борца за единство и свободу Италии, так же гонимого и мучимого властями (и того, и другого арестовывали, обвиняли в заговорах, пытали, заточали, грозили казнью, ссылали; с той лишь разницей, что Макиавелли свой срок пол-жизни и до самой смерти мотал в ссылке, а Кампанелла – 27 лет в тюрьме), становится вполне ясно, почему Кампанелла, мечтавший о городе Солнца, сказал:
Макиавелли превозносил добро и обличал зло… его необходимо почитать как ученого, совершенно понимающего вопросы политики.
Уж нам-то русским особенно; в нашей истории, в очень схожих условиях и даже почти в одно и то же время то, к чему Макиавелли со всей страстью призывал Медичи, называлось: собирать Русь.
ТАК ЧТО вина? Макиавелли очень проста; он облёк всем очевидную истину в слишком ясную и честную словесную форму.[10 - Точная цитата из текста «Рассуждений…»: Всегда, когда приходится обсуждать вопрос, от которого единственно зависит спасение государства, не следует останавливаться ни перед каким соображением справедливости или несправедливости, человечности или жестокости, славы или позора, но, отбросив всякие соображения, решиться на то, что спасает и поддерживает свободу.] И таким образом подставился, потому что обойтись по-«пуритански», «безлично», «беззаветно» с такой фразой ещё проще – и намного – чем с человеком. Всего-то надо оставить для публики от макиавеллиевых чеканных формулировок несколько нужных слов, из которых потом и получится искомое обвинение: «цель оправдывает средства», а из самого человека – сведённый к одной-двум чертам облик, искажённый и уподобленный животному. Проделать всё это так не сложно; особенно когда обладаешь монополией на право всё остальное отправить в Ад. В надежде на то, что отныне и во веки веков ни один праведный обыватель уже не сможет больше взять да и проделать эдакую-то глупость – свериться с оригиналом.
Причём, отправить в Ад – это не шутка и не сарказм. Это – каламбур, довольно печальный, но не просто русский, а франко-русский. Потому что во французском языке слово l’Enfer имеет два значения. Первое и главное – «Ад». А второе вот это:
На галерее, что опоясывает главный читальный зал библиотеки, сохранился архитектурный памятник, напоминающий о проводившейся ранее политике защиты католической морали: отгороженное металлической решёткой помещение за такой же зарешёченной дверью; здесь раньше находилось то, что тогдашние слушатели классического отделения семинарии называли: l'infer. А официально это место именовалось – «помещение Индекса». Здесь хранились издания, которые Священная конгрегация Индекса заносила в свой список (Индекс) запрещённых книг. Помещение это всегда было заперто, и доступ в него имели только священник-хранитель библиотеки, её сотрудники и те из священников, кто получал специальное на то разрешение. Ключи от хранилища имелись только у настоятеля семинарии и у священника-хранителя библиотеки. … Чтобы получить возможность прочесть занесённую в Индекс книгу, нужно было заручиться письменным разрешением своего епископа и постоянно иметь эту бумагу при себе. Если вас заставали за чтением занесённой в Индекс книги, вам надлежало немедленно сдать её вашему священнику; в противном случае вы подлежали отлучению от Церкви. … Практика занесения книг в Индекс просуществовала очень долго. Впервые она была введена со всей жёсткостью в 325 году на Никейском соборе: тогда запрету подверглась книга Ария «Талия». (Замечание по этому поводу см. чуть дальше. – А.Б.) С тех пор она оставалась в силе вплоть до II Ватиканского собора, состоявшегося в 1965 году, на котором Церковь постановила, что католики теперь уже достаточно зрелы и могут сами без посторонней помощи остеречься неподобающего чтения. … Сегодня в Семинарии в библиотечной картотеке на карточках книг, занесённых в Индекс, фигурирует подчёркнутая запись красными чернилами LIVRES ? L’INDEX. Кроме того, такая же запись фигурирует и на титульном и заглавном листах внутри книги, чтобы читатель непременно знал, что, читая эту книгу, он обрекает свою душу на погибель. Книги эти теперь находятся в общем фонде… А архитектурный памятник мы сохранили, чтобы как следует напоминать молодёжи о существовавшей ранее в Квебеке и во всём мире практике…
Настоятели этой милейшей семинарии в прекрасном уголке Канады, как ни странно, несколько переборщили: первый полный список запрещённых книг, официально названный Ватиканом «Индекс», был издан гораздо позже Никейского собора – в 1559 г. Хотя, действительно, труд и мысль Ария на Никейском соборе запретили навсегда, и дальше ещё много что запрещали по ходу столетий, неутомимо и по всем направлениям. (В XIII веке, например, запретили под страхом мучительной кары – не духовной, а вполне физической – даже текст Священного писания иметь; всем, кроме священников. И даже им это право оставили лишь со многими запретительными оговорками. Скажем, текст на любом языке, кроме латыни, подлежал немедленному уничтожению, а при некоторых отягчающих обстоятельствах – и его хозяин тоже, не говоря уж об авторе.)[11 - См., например, Канон 14, принятый на Соборе в Тулузе, в 1229 г.; Канон 2, принятый на Соборе в Тарраконе, в 1234 г.; Канон 36, принятый на Соборе в Безье, в 1246 г.]
И ещё уточнение: церковные спецхраны отнюдь не только в этой канадской семинарии называли l’Enfer, а во всех франкоговорящих католических учебных заведениях – вплоть до середины прошлого (ХХ) века. И значение это по сей день фигурирует под номером вторым в статье, посвящённой слову l'Enfer, в главном французском энциклопедическом словаре.
НУ вот. После всех вступительных рассказов и пояснений можно, наконец, и показать, сколько сразу заблуждений в переводе становятся возможны, если не знать как следует историю про макиавеллизм в частности и про (не)простые стереотипы вообще. Только предварительно напомню: Люцифер это, во-первых, Светоносный или Утренняя звезда, во-вторых, Дьявол, в-третьих, в нескольких местах в Писании – Иисус Христос, и в-четвёртых – античный бог света и знания и у римлян, и у греков (Фосфор).
И во?т теперь коротенькая фраза для перевода; имеется в виду, что приглашаю всех общими усилиями попробовать её перевести с русского на русский, причём обязательно держа в уме всё-всё вышесказанное:
Макиавелли – это Люцифер в Аду.
Надеюсь, что хватило мне сил и умения, и что читатель теперь легко со мной согласится: в нашем современном языке каждое из этих трёх слов – Макиавелли, Люцифер, Ад – стереотип; и у каждого из них есть свой очень значимый второй – мироощущенческий – уровень восприятия.
И вот что из-за этого получается.
Если бы прозвучала эта фраза из уст кардинала Поула, и если бы были мы его убеждёнными сподвижниками, то перевели бы мы её – то есть поняли – как:
«Никколо? Макиавелли – это исчадие Ада (христианского)».
А если бы так сам о себе Макиавелли сказал, то получилось бы у нас, его поклонников, скорее всего, с едва заметной хитрованской улыбкой:
«Я как Утренняя звезда в Гадесе (языческом Аду)».
Если бы только была такая возможность, и существовал бы сегодня по-прежнему интеллектуал-арианин, или богомил, или Добрый Человек альбигоец – то есть последователь того самого, уже почти две тысячи лет в церковной анафеме пребывающего Арии, то вполне могло бы зазвучать и вот это:
«Он защищает нашего Иисуса Христа, а они (кафолическая Церковь) тем не менее почему-то считают, что могут заточить его в Ад (наш, христианский).» (Не забыли ещё? – «Если бы князья христианской республики сохраняли религию в соответствии с предписаниями, установленными ее основателем…»).
В восторженных стихах какого-нибудь пламенного юноши с возрожденческими настроениями сложилось бы, хоть и не совсем корректно ввиду смешения разных культовых мифов и легенд:
«Этот Человек – подобен (языческому) Богу света и знания, которого пытаются заточить в Ад (христианский)».
Ну а в моём, лично, рассказе читатель, тщусь надеждой, и сам догадался:
«Труды Светоносного, запертые в церковном спецхране,» – хотя не стану отрекаться, если кто припишет мне и любой из остальных предложенных вариантов «перевода», кроме, конечно, кардинальского.
И вот если только читатель все эти очень разные варианты «перевода» принял легко и без внутренних возражений, как правильные, то получилось такое счастливое единомыслие потому, что на втором уровне всех этих очень разных мироощущенческих и цивилизационных восприятий мы, как и подабает профессиональным переводчикам с кавычками и без, прежде, чем судить и делать публичные заявления, разобрались во всех соответствующих контекстах. Другими словами, все мы, и я, и мои читатели, всё необходимое для таких множественных пониманий – или удачных «переводов» – знали; одинаково и заранее.
Но в том-то и беда, что такое одинаковое знание всеми и всего случается крайне редко. А вот когда не знают, не всё, или не одинаково, или не все, случаются порой заблуждения действительно страшные.
Причём написал я действительно страшные отнюдь не для красного словца; наоборот, вполне осознанно, и с большой грустью. И чтобы стало понятно почему, приглашаю читателя для начала прикрыть глаза и послушать вслед за мной вот такую отчасти выдуманную историю.
Логия этимона: «Он упал, засмеялся и умер»
ЭТИМОЛОГИЯ. Казалось бы – совсем невинная часть лингвистической науки, а ведь какие неожиданные чувства может она пробуждать у некоторых моих коллег-филологов. Во всяком случае у тех из них, кто любит заниматься «изучением настоящего» в слове или, иначе, постижением его истины – если исходить из многозначности греческих слов этимон и логия.
Вот представим себе, что в каком-нибудь древнем монастыре где-нибудь на севере Испании какой-нибудь ещё совсем юный послушник-школяр, с радостью готовящийся в монахи и попутно увлекающийся этимологией, задумался о происхождении смысловых связей между понятиями геноцид, варварство и вандализм. А интерес у юноши возник, скажем, потому, что он вычитал в одной книге о том, как:
(…на созванной в Мадриде в 1933 году) 5-й Конференции по унификации уголовного права польский юрист – криминолог профессор Рафаэль Лемкин (Лемке) предложил объявить действия, направленные на уничтожение или разрушение расовых, этнических, религиозных и социальных сообществ, варварским преступлением по международному праву… Он разделил такие действия на две группы правонарушений:
– акт варварства, который выражается в посягательстве на жизнь людей или же подрыве экономической основы существования данной группы лиц;
– акт вандализма, выражающийся в уничтожении культурных ценностей….
И ещё из той же книги послушник узнал, что через 10 лет, в 1944 г., профессор Лемкин опубликовал работу Axis Rule in Occupied Europe и уже в ней «варварское преступление по международному праву» сформулировал более конкретно, как понятие геноцида.
Это определение в 1946 г. было использовано и закреплено Международным военным трибуналом в Нюрнберге под названием «Преступления против человечности», а ещё через два года – уже под собственным названием в Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него.
Вот, значит, исходя из всего прочитанного, наш молодой любознательный послушник, большой, повторяю, любитель филологии и особенно логии этимона – истины в слове, настоящего в нём – и загорелся идеей выяснить, где корни преступления против человечности – варварского преступления по международному праву – геноцида; другими словами, что есть настоящего, истинного в варварстве и в вандализме.
И приступил к изысканиям.
ЧТО Рим брали штурмом в 410 году варвары под предводительством Алариха, что в 455 году он был отдан вандалам на поток и разорение, и что в результате не то одного, не то другого события Римская империя пала под натиском варваров, а Рим был разрушен чуть ли не до основания, наш юный исследователь уже знает и так, хотя никогда и не задумывался – откуда у него это знание?
Кто такие варвары, он себе тоже примерно представляет (образ у него в голове не очень далёк от того, что показывают обычно в кино и по телевизору: буйные лесные дикари в звериных шкурах, со зверскими же выражениями на бородатых лицах; всегда очень чумазые и, видимо, сильно вонючие).
И потому принимается он для начала выяснять: а кто такие – вандалы?
Ну, во-первых, германское племя (как и варвары, значит). Во-вторых, уже несколько неожиданно – в Африке; хотя удивление спадает, когда выясняется, что в те времена северная Африка ещё доживала свой век богатейшей провинции, главной житницы Римской империи.
И вот это германское племя вандалов через южную Европу прошло, в богатую Африку переправилось и там, успешно повоевав, заключило с римлянами в 435 году мирный договор. Получило по нему статус федератов Западной части империи и провинцию Нумидию в своё распоряжение.
(Послушник из этого попутно заключил, что коли Рим в 435 году был юридически дееспособен, значит, в 410-м он пасть не мог никак.)
В 442 году вандалы, стремясь получить выход к морю, силой присоединили к Нумидии ещё и Карфаген вместе с его средиземноморским поборежьем. А всего через тринадцать лет после этого (т. е. именно в 455 году) дикое германское племя уже имело собственные королевство и военный флот, достаточно обученный и большой для того, чтобы пересечь Средиземное море, доставить в устье Тибра экспедиционный корпус (который совершил марш-бросок и как раз и взял город Рим), а потом эвакуировать этот корпус с богатейшими трофеями обратно в Карфаген.
Представить, что построить такой флот, укомплектовать и обучить морскому делу экипажи, обеспечить всю необходимую логистику и с безупречной военной дисциплиной провести крупномасштабную военно-десантную экспедицию смогли дикари в шкурах – конечно же, не совсем легко (у Наполеона вот, из точно такой же затеи ничего не получилось). Тем более, что ещё через тринадцать лет вандалы в одном и том же сражении, одновременно на море и на суше наголову разбили такой же экспедиционный корпус римского императора, прибывший из Византии – крупнейшую армаду из всех известных миру в ту пору.
Дотошный послушник очень сильно недоумевает: ведь получается, что и в 455 году Рим ещё вовсе не пал; и потому, конечно же, копает дальше. И выяснет по ходу дела из мемуаров выдающегося современника, воевавшего с вандалами и знавшего их не понаслышке (перевод А.Чекаловой):
В прежнее время готских племен было много, и много их и теперь, но самыми большими и значительными из них были готы, вандалы, визиготы и гепиды […] Все эти народы… отличаются друг от друга только именами, но во всем же остальном они сходны. Все они белы телом, имеют русые волосы, рослые и хороши на вид; у них одни и те же законы и исповедуют они одну и ту же веру. Все они ариане и говорят на одном языке, так называемом готском…
Значит, не германские племена, а точнее: готские? Со своими одинаковыми законами, своей арианской верой, своим одним общим языком? Хороши на вид? То есть всё-таки не лохматы и не вонючи? А кто тогда они такие – готы?
Добавлю от себя чисто лингвистический комментарий.
На примере «Люцифера в Аду» можно было убедиться, что одна и та же фраза из уст и в восприятии разных людей может означать очень разные вещи.
Но справедливо и обратное: разные люди могут очень по-разному описать одно и то же. Про одного и того же человека – например, Наполеона Бонапарта в день коронации – его злонамеренный хулитель, благожелательный комментатор и верящий в объективность науки историк скажут каждый по-своему:
– «Наделённый верховной властью правитель Франции в парадном костюме с длинным шлейфом, искусно сшитым из многих тщательно выделанных шкурок пушного зверя редкой породы». (Академичная версия.)
– «Император в горностаевой накидке». (Свидетельство очевидца.)
– «Дикарь в звериных шкурах». (Злопыхательство отъявленного монархиста.)
О ГОТАХ уже другой, но тоже выдающийся современник, написал (перевод Е.Скржинской):
Когда вышеназванные племена (готов)… жили… в Скифии у Мэотиды, то имели, как известно, королем Филимера; на втором месте, т. е. в Дакии, Фракии и Мизии, – Залмоксеса, о котором свидетельствуют многие летописцы, что он обладал замечательными познаниями в философии. Но и до того был у них ученый Зевта, а после него Дикиней… К тому же не было недостатка в людях, которые обучили бы их премудрости. Поэтому среди всех варваров готы всегда были едва ли не самыми образованными, чуть ли не равными грекам, как передает Дион, составивший их историю и анналы по-гречески…. По вышесказанной причине готы были восхвалены до такой степени, что говорилось, будто бы некогда Марс, провозглашенный в вымыслах поэтов богом войны, появился именно у них…
Вожди варварские – обладали замечательными познаниями в философии?
Варвары – образованные настолько, что по свидетельству самих греков чуть ли не равны им? Восхвалённые за то до такой степени, что даже место появления цивилизованного Бога Марса признано – среди них?
Так ведь и это ещё не всё.
…Аттила задумал покорить себе две первые нации в мире – римлян и вестготов.
Варвары, готы – одна из первых двух наций в мире, равная самим римлянам?
Кто ж сегодня с чистой совестью возьмётся судить об этом наверняка… Но вот союзниками римлян готы были точно; или, как римляне в своих договорах с такими нациями писали: федератами, поступившими на военную службу Империи. Первый такой договор с готами римляне заключили в 322 г., а самый значимый – уже в правление императора Феодосия I Великого – в 382 году. Готы тогда, благодаря отвоёванным выгодным условиям, расселились во Фракии и Македонии, бок о бок со славянами. И именно там, на территории нынешней Македонии, в городе Охриде у славян и готов образовалась тогда одна из древнейших христианских патриархий, сохранявшая на протяжении многих веков свою независимость от государственной римской Церкви.
С тех пор и на протяжении почти ста лет готы составляли всю конницу – то есть элитную часть – в армиях императоров. И служили у них генералами, даже командующими армий. А некоторые и вообще становились дуками; по-современному – герцогами, генерал-губернаторами целых провинций.
В 418 году у готов даже образовалось на территории империи своё собственное, союзное императору королевство в Аквитании, со столицей в Тулузе, которое чуть позже уже занимало примерно половину – юго-западную – нынешней Франции и север, а со временем и вообще почти всю территорию нынешней Испании.
И тот союз был явно не только на словах: в 451 году готский король Теодорих вывел на Каталаунские поля (чуть восточнее нынешнего Парижа) свои полки плечом к плечу с галльско-римскими отрядами под началом Флавия Аэция, и вместе они разбили в состоявшемся сражении… Аттилу. Самого Аттилу! – непобедимого и страшного царя гуннов; настоящего «Тамерлана» той эпохи. А ещё через три года готы и вовсе выгнали гуннов из пределов Римской империи, окончательно и навсегда.
ЕЩЁ, как с самого начала знал школяр, иногда за момент крушения Римской империи выдают события 455 года – это когда вандалы на своих кораблях пересекли Средиземное море, высадились в Италии и совершили молниеносный рейд на Рим. Однако, покопавшись в книгах, школяр выяснил, что на самом-то деле вандалы при том легендарном взятии Рима ничего не жгли и никого не убивали и не терзали. Наоборот: освободили из неволи законную невесту своего королевича и её мать, и доставили их в целости и сохранности к жениху; заодно забрали из Рима и привезли домой всё ценное в счёт наследства-приданого, причитавшегоя за невестой после гибели её отца – законного римского императора, павшего жертвой цареубийц и самозванцев.
Эта невероятная история произвела на школяра такое сильное впечатление, что он даже кратко законспектировал её себе в тетрадь:
«Свидетельства об этих событиях оставили многие современники и авторы раннего Средневековья: Сидоний Аполлинарий, Проспер Аквитанский, Виктор Туннунский, Прокопий, Иоанн Антиохийский, Павел Диакон и др.; одно из первых новейших описаний ещё в XVIII веке предложил Гиббон (см. у него главу XXXVI). В зависимости от своих политических пристрастий и личных симпатий все эти авторы использовали каждый свой стиль изложения (оправдывающий или, наоборот, осуждающий) и предлагали иногда диаметрально противоположные толкования намерений главных действующих лиц. Но все согласны с определённой последовательностью событий. Она такова.
1. Предистория.
В 442 году король вандалов Гейзерих заключил мирный договор с императором Западной империи Валентинианом III (двоюродный брат Восточного, византийского императора Феодосия II). По этому договору император официально признал Королевство вандалов и аланов, в силу чего король Гейзерих стал его союзником. Свой союз они скрепили помолвкой детей: старшей дочери Валентиниана Евдокии и королевича-вандала Хунериха; таким образом государи заложили основу имперского брачного союза, который единственный мог дать законного накследника династии Феодосиев (других прямых наследников Феодосия I Великого, годных на суверенный престол, тогда уже не оставалось). Союз представлялся тем более весомым и значимым, что ему всячески способствовал фактический правитель Западной империи при Валентиниане – знаменитый полководец, всевластный Флавий Аэций.
С того дня и вплоть до гибели Валентиниана весной 455 года король Гейзерих строго соблюдал заключённый союзный договор.
2. Причина нападения.
В 453 году Аэций, незадолго до того вместе с королём готов Теодорихом победивший Аттилу, устроил помолвку своего сына Гауденция с младшей дочерью императора Валентиниана, сестрой невесты Хунериха Галлой Плацидией. Соперников Аэция такое чрезмерное усиление и без того грозного конкурента крайне встревожило, и на следующий год Аэций был убит – в результате дворцовой интриги, с ведома и по решению императора, одураченного врагами Аэция.
(Сразу после убийства у Валентиниана якобы состоялся вот такой диалог с одним из его приближённых:
Валентиниан: Не правда ли, смерть Аэция прекрасно исполнена?
Приближённый: Прекрасно или нет, не знаю. Но знаю, что вы левой рукой отрубили себе правую.)
Валентниан допустил и ещё один роковой промах: соблазнил – или, возможно, изнасиловал – жену сенатора Петрония Максима, влиятельного патриция, бывшего консула. Подстрекаемый своим окружением к мести Петроний Максим встал во главе заговора, легко организовал весной 455 г. убийство теперь уже беззащитного Валентиниана и тут же был провозглашён императором, хотя никаких прав на то не имел. Далее, чтобы придать своему императорству хотя бы видимость законности, он угрозами принудил вдову Валентиниана Евдоксию (дочь византийского императора Феодосия II) вступить с ним в брак, а её старшую дочь Евдокию тоже силой обручил со своим сыном Палладием, хотя имперская наследница уже давно была официально помолвлена с сыном короля вандалов Хунерихом. В результате возникла реальная угроза, что законная династия Феодосиев пресечётся.
Поскольку в Византии уже правил император Маркиан, к династии Феодосиев не принадлежавший, и потому надежды на его заступничество не было, вдова убитого императора Евдоксия через доверенных лиц обратилась за помощью к королю вандалов Гейзериху – многолетнему союзнику своего покойного мужа и его соратника Аэция, отцу законного жениха её дочери.
3. Нападение
Гейзерих тут же поднял по тревоге и лично возглавил экспедиционный корпус, который незамедлительно погрузился на корабли и отправился в путь (с момента провозглашения самозванца Петрония Максима императором не прошло и трёх месяцев). В последний день мая 455 года Гейзерих с войсками появился под стенами Рима.
Организовать оборону города самозванец Петроний Максим не сумел и в начавшейся панике был растерзан перепуганной толпой; его изувеченный труп бросили в Тибр. В силу дальнейшего развития событий Петроний Максим оказался таким образом чуть ли не единственной человеческой жертвой этого конкретно „падения Рима“.
