скачать книгу бесплатно
– Люди с чувством юмора, я бы сказал.
– Слова не философа, а дипломата. Молодец. А теперь вернемся к нашим баранам. В смысле, хочу представить тебе моих гостей. Рядом с тобой мой наследник, сын Дмитрий, с подругой Наташей. Ивана ты знаешь, он у нас в миноре после развода. Артур и Стелла, мои дорогие гости… – Он вдруг замолчал, обвел взглядом присутствующих и спросил: – А где журналист?
Молчание было ему ответом.
– Где Андрей? – повторил Рубан. – Куда вы подевали журналиста?
– Отец, он уехал, – сказал Дим после паузы.
– Уехал? Куда?
– В поселок. Поехал затовариться…
– Леонард Константинович, мы не хотели вас беспокоить, – вступила своим нежным голоском Наташа-Барби. – Андрей уехал вчера вечером и не вернулся. Мы… в смысле, мужчины и дядя Паша искали его всю ночь, нашли перевернутый джип, а сегодня с полицией и собаками… Его нигде нет, он исчез.
– Исчез?! – загремел Рубан, поднимаясь. – Что значит исчез? Почему не сказали? Что за конспирация? Миша!
– Рубан, не кричи! – Марго тоже повысила голос. – Вчера он уехал за пойлом, слетел вниз на повороте… на твоей машине, между прочим. Ты не говорил, что дал ему джип.
– Почему молчали?! Почему ни одна… – он запнулся, – не пришла и не доложила?
– Мы думали, он появится, – пробормотал Иван. – Какой-то сюр, честное слово…
– Отец, мы искали с полицией и собаками, люди из поселка были… его нигде нет.
– Что значит нет?! Куда же он девался? Взят живым?
– В машине кровь, – сказал Артур. – Ударился он крепко.
– Тут полно диких собак, – сказала Марго. – Могли утащить…
– И вы так спокойно тут сидите?! – рявкнул Рубан, хватаясь за спинку кресла. – И рассуждаете, что его разорвали собаки? И жратва вам в глотку лезет? Стадо!
– А что мы можем? – закричала Марго. – Не ори!
– Пошли вон! Все! – Рубан вдруг пошатнулся, оперся руками в стол… Лицо его мгновенно посерело и усохло, он рванул на груди свитер, со всхлипом втянул в себя воздух и тяжело осел в кресло; голова запрокинулась, глаза закрылись. Он был без сознания.
– Надо положить на диван! – взвизгнула Зоя.
Дим вскочил, бросился к Рубану:
– Отец! Наташка, сделай что-нибудь!
Наташа-Барби взяла руку Рубана. Нора вдруг тонко завыла, подняв кверху морду.
– Не трогай! – закричала Марго. – Если инфаркт, нельзя трогать!
– Надо «Скорую»… – прошептала Стелла и перекрестилась.
– Позови Пашу! – приказал Миша, и Марго выскочила из гостиной.
Дядя Паша явился через пару минут и взял командование на себя:
– Открыть окно! Переносим на диван. Аккуратне?е, аккуратне?е, ложим все разом. На него находит… сейчас пройдет. Подушку убери, голову ровно! Мокрое полотенце на лоб! Лиза!
Лиза, прибежавшая следом за ним, засуетилась вокруг с мокрым полотенцем, укрыла скульптора пледом…
– Идите к себе, – сказал дядя Паша. – Потом позову, перенесем в мастерскую.
– Жрать охота… – пробормотал Иван. – Слава богу, живой, а то у меня душа в пятки ушла. Пошли, Федя, ко мне, пообщаемся. И принять за спасение надо.
– Может, привезти врача из поселка? – спросил Федор.
– Не надо, – сказал дядя Паша. – Завтра позовем ведьму, она знает, что делать.
Федор взглянул вопросительно.
– Местная бабка, – поспешил Иван, – травница. Здесь этого добра навалом. А врачей нет. Махровое язычество, Федя. Как говорит Мэтр – прамир. Городскому человеку категорически противопоказан. – Ивану от пережитого страха хотелось болтать. – Прямо гора с плеч! Я уже думал, кранты. Тут юбилей, а у меня перед глазами некролог: не дожил. Жирным шрифтом. Пошли, Федя.
– Что случилось с журналистом? – спросил Федор.
Они вернулись в комнату Ивана. Федор достал бутылку «Абсолюта» и коробку жесткого и наперченного копченого мяса.
– Класс! – обрадовался Иван. – Сейчас снимем стресс. Господи, как я рад, Федя, что ты приехал! Понятия не имел, что вы знакомы. Общество так себе, не мог отказать Мэтру. Но огляделся… даже рад, здесь фантастический мир! Такие виды, доложу я тебе! А потом пошел снег, все закрыл. Сидим по норам, вечером собираемся в гостиной. Мишку терпеть не могу за понты. Вечно недоволен, смотрит мимо тебя, цены себе не сложит. А Зоя хороша! На хрен он ей нужен, не пойму. Еще Елена… эта вообще! Актриса. Подруга Марго. А Марго… ты рассмотрел ее? Ядовитый цветок… этот, дурман! Мэтра на старости потянуло на малолеток, у них разница чуть не в полвека. Отлил из гипса, а она раскрасила – сидит у камина как живая, кто не в курсе, слабость в коленках. Мэтр называет ее Маской, а тусовка – Марго-дубль или Идолом. Еще сын Дим, постарше мачехи будет. Этот, как я понимаю, заявился разжиться баблом, невредный малый, свойский. А вот Наташа хороша! Мы ее Барби…
– Иван, что с журналистом? – перебил Федор.
– Да хрен его знает! Ты же слышал – исчез. Тут вообще какая-то чертовщина творится… я, правда, не верю, хотя… – Он ненадолго задумался, махнул рукой. – Мы облазили все, с концами. Никаких следов. Конечно, надо было сказать Мэтру, да никто не посмел. Не поверишь, у меня аж спина взмокла!
– Куда же он делся?
– Говорю же: никто не знает. – Иван мельком взглянул на окно. – Дядя Паша – старожил, и тот ни хрена не понимает. А Мэтр что-то знает… видел, как его повело? Неспроста! То-то и оно. – Иван прищелкнул языком. – А ведь чужой человек, без году неделя знакомы. У Мэтра слабость к этому парню, все заметили.
– Как его зовут?
– Андрей Сотник. Журналист, пишет книгу про Мэтра. Подошел к старику чуть не на улице, представился, восхищаюсь, говорит, хочу книгу про вас написать. Мэтр и поплыл. Любит прогибы старик. А кто не любит? Как философ, Федя, скажи, кто не любит? А по виду не скажешь, что был хоть раз в музее, но чувак вполне симпатичный, физия радостная, из себя качок. Елена называет его футболистом.
– Комнату обыскали? – спросил Федор.
– А как же! Толпой шарились. Ни документов, ни журналистского удостоверения… ничего. Ни мобилы, ни планшета. Может, у него с собой, а где он… – Иван развел руками и посмотрел на потолок. – Я позвонил Леше Добродееву, кто таков, мол. Он ни сном ни духом, но пообещал разузнать. Правда, пол и стены не простукивали. Может, тайник?
Федор пожал плечами.
– Что он собой представляет?
– Я же говорю, здоровый лось лет тридцати, на лыжах единственный бегал, хоть и не дурак вмазать. Анекдоты пацанские травит. Свойский, одним словом, без понтов. Нормальный чувак, мне нравился.
– А что ты сам думаешь?
– Я не верю в пришельцев, – Иван шлепнул ладонью по столу и снова покосился на окно. – Лично я думаю, он очнулся и пополз куда-нибудь… а может, встал и пошел. От удара голова перестала работать, вот и зашел не туда. Тут колодцы всякие древние, может, провалился. Если бы не снег, мы бы его нашли, а так… черт его знает! Все засыпано. Вообще идиотская история, не знаешь, что и думать. Ладно, Федя, давай за спасение журналиста. Живьем или души.
Федор кивнул. Они выпили
– Кто такой… Артур, кажется? – спросил Федор.
– Адвокат, ведет дела Мэтра. С супругой Стеллой… вот уж серая мышь! Перепуганная, не в своей тарелке. Не ее компания, даже жалко девочку. А Наташа-Барби, – Иван понизил голос до восторженного шепота, – каждое утро занимается йогой на снегу… без ничего, представляешь? Почти без ничего! – Иван хлопнул себя по груди. – Сложена… ммм… богиня! – Иван чмокнул кончики пальцев. – Сидит в лотосе, глаза закрыты, тело коричневое от загара, так и блестит на солнце. Или стоит на одной ноге! Тут пару дней солнце было. Я как увидел, охренел, поверишь? Схватил камеру и… А Димка тюфяк, ни рыба ни мясо. Бедная девка. Работает в младшей группе в детском садике, представляешь? Характер ангельский. Повезло детишкам! – Иван захихикал. – Мэтр слюни пускает… смотрит на нее, аж расплывается весь. Давай, Федя, за женщин!
– Как допинг? – спросил Федор.
– Один черт! Допинг, не допинг… Что мы без них! Нет ничего красивее женского тела, Федя, это я тебе как профи. Взять хотя бы Наташу-Барби… я тут задумал новую серию, кодовое название «Статика» или «Паноптикум»… потом додумаю. Женщины и Маска, и чтобы непонятно, кто живой, а кто гипсовый, представляешь? Неподвижные, в странных позах, раскрашенные… Наташа-Барби вообще сидит на снегу. Помнишь стеклянных кукол, Федя? Как мы щелкнули этого изувера, а?[1 - Подробнее читайте об этом в романе Инны Бачинской «Стеклянные куклы».]
– Помню.
– Поехали! – Иван поднял стакан. – За женщин!
…Они пили за жизнь, за встречу, за Мэтра, снова за журналиста и снова за женщин. Одной бутылкой не обошлось, и Иван достал из загашника другую.
Угомонились около трех. Иван пошел провожать Федора, и они долго пытались вспомнить, где его комната. Потом Иван сообразил, что они квартируют вместе, что Лиза принесла постельное белье, сложила на стуле и наказала постелить гостю на диване.
…Вырвал Федора из еще хрупкого сна жуткий придушенный вопль. Он рывком сел, прислушиваясь. Вопль повторился, доносился он словно из подвала. Федор толкнул в плечо Ивана. Тот сонно забормотал:
– Что? Что, Федя? Утро?
– Кто-то кричит, – шепотом сказал Федор. – Слышишь?
Вопль повторился на какой-то особенно высокой ноте, резко оборвавшись.
– Это петух, сволочь, орет, – пробормотал Иван. – Я тоже как услышал, чуть не офигел! Вурдалак, а не петух… где-то в поселке, далеко… спи!
Федор вернулся на свой диван. Петух проорал еще раз, потом ему ответили другие. Они надсадно орали, хрипло, вразнобой – Федор представил себе петушиный хор – с десяток красно-зелено-синих петухов с открытыми клювами, с жесткими когтистыми лапами, хлопающих крыльями, вопящих на весь мир, приветствуя рассвет и солнце. И запевалу, того, кто заорал первым – самого красного, громадного, как… феникс! Он невольно взглянул на окно – за окном была ночь. Не приветствуя, подумал Федор, а предвещая. Предвещая день и солнце…
Глава 5
Доверительная беседа
На верху головы есть лотос,
светящийся
собственным светом. С него струится
прохладный нектар, исцеляющий
все болезни.
Тот, кто считал его лепестки,
говорит, что их тысяча.
Нектар этот – жизненная сила.
Р. Минаев. На верху головы есть лотос…
…Иван растолкал Федора около восьми.
– Иван… что случилось? – спросонья спросил Федор.
Вчера они хорошо пообщались. Иван многословно рассказывал о творческих задумках, поминутно убеждая Федора, что он единственный человек, который его понимает. Федор устал до чертиков, но послать Ивана после подобных откровений, смахивающих на шантаж, и пойти спать, постеснялся. Шантаж лестью – страшная штука! А потом проснулись петухи…
– Вставай! А то пропустишь шоу! Давай, Федя, одевайся!
В коридоре он сунул Федору первый попавшийся тулуп с вешалки и потащил во двор. Привел к веранде за домом, прилепленной к мастерской. Тут уже торчали Артур и дядя Паша. Дядя Паша делал вид, что чистит дорожку. Артур любовался восходящим солнцем.
– Смотри, Федя! Только ради этого стоило сюда ехать!
На лице его было написано упоение и восторг, руки сжимали фотокамеру. На деревянном полу заснеженной веранды на циновке сидела в позе лотоса Наташа-Барби в белом купальнике. Глаза ее были закрыты. Безмятежное лицо, узел волос на макушке. Загорелая, неподвижная, как статуэтка, в первых белых лучах ледяного солнца.
– Это же охренеть! Ну? Это же… совершенство!
– Да, сильно, – сказал Федор. – Удивительно, что она не мерзнет.
– Йогам все равно. Ты думаешь, Мэтр торчит в мастерской просто так? Нет, Федя, не просто так. Необыкновенная девушка! Красотка! Повезло Диму, а ведь дурак-дураком.
Они стояли перед верандой, во все глаза уставившись на девушку. Иван клацал камерой. Федор испытывал чувство некой сюрреальности – полуобнаженная девушка и снег казались порождением чьей-то изощренной и странной фантазии.
– Как, по-твоему, Федя, йога – это мировоззрение или физкультура? – спросил Иван шепотом.
Федор не ответил…
* * *
– Садись, Федор. Как устроился?
Рубан полулежал на диване, обложенный подушками; был он бледен, на щеках пробилась седая щетина, что вкупе со спутанными волосами придавало ему вид несколько диковатый. Курил сигару. Синий вонючий шлейф дыма тянулся к открытому окну. В мастерской стоял страшный холод.
– Прекрасно, Леонард Константинович. Спасибо. Вы как?
– Нормально. Давление дает о себе знать. Тебе спасибо. Если честно, не ожидал. Поделился с Кузнецовым, а он возьми да скажи: пришлю тебе, мол, толкового человека, он разберется. Из наших, бывший опер, ныне философ. Вот это финт! Из оперо?в да в философы. Я особь любопытная, навел справки, и оказалось, что ты, Федор, личность в городе известная, и у нас много общих знакомых. И все закатывают глаза и говорят с придыханием: «О, Федор Алексеев! Ах, Федор Алексеев!» Окончил юридический и философский, работал оперативником, потом следователем, потом ушел на преподавательскую работу. Такая занимательная биография. Можешь объяснить мне, что общего между оперативной работой и философией?
– Больше, чем кажется на первый взгляд. Попытка увидеть преступление через обобщения философского, исторического, даже литературного характера. Попытка понять и обосновать преступление, ответить на вопрос: зачем? Увидеть общую картинку, а не собирать разрозненные факты и улики. Мой друг, капитан полиции, называет это «мутной философией».
– В отличие от «прозрачной» философской науки, должно быть?
Гость усмехнулся…
…Федор Алексеев был интеллигентом в четвертом или пятом колене. Прадед его был из семьи священника. После окончания духовной семинарии не принял сана, примкнул к разночинцам и стал писателем. Пописывал в либеральные журналы о ветре свободы, грядущей революции и народовластии.
Дед окончил медицинский институт; имея от роду тридцать четыре года, погиб от оспы где-то в Средней Азии, куда отправился добровольно, оставив семью. Отец, горный инженер, всю жизнь мотался по экспедициям. Наверное, охота к перемене мест была заложена в мужчинах их рода на генном уровне. Иначе как объяснить более чем странный поступок Федора Алексеева?
Несколько лет назад Федор распрощался с оперативной карьерой и пошел преподавать философию в местный педагогический университет. И до сих пор не понял, правильно он сделал или нет. Он скучал по следственной работе. С другой стороны, преподавать ему тоже нравилось. «Вот если бы можно было работать и там и там, – думал иногда Федор. – Но там и там работать нельзя, как нельзя сидеть на двух стульях. Или все-таки можно?»
Старшекурсники называли его «Кьеркегор», а первокурсники, которые не могли произнести это имя с первой попытки – попросту «Егором» или «Философом». Необходимо заметить, что последнее было более популярным в университете в силу простоты и демократичности.
Между Федором и студентами царило полное взаимопонимание. Они любили его за справедливость, эрудицию и чувство юмора. Но и зубоскалили, и анекдоты про него сочиняли в силу возраста, для которого не существует авторитетов. И обезьянничали: то шляпу с широкими полями заведут, то длинный белый плащ, а то и трубку… был такой период в жизни Федора, «трубочный», когда он расхаживал по аудитории с незажженной трубкой, – короткий, правда. А студент Леня Лаптев даже вел виртуальные «Философские хроники», куда записывал всякие байки про него, реальные и выдуманные…
– …Сказать-то Кузнецов сказал, да не всякий сюда поедет. Ты приехал и сразу попал в гущу событий.
