скачать книгу бесплатно
– Ты серьезно насчет яда?
– Ну что вы! – Лика рассмеялась и махнула рукой. – Это такая гипербола. Но между нами, она могла бы, запросто. В принципе. Лариска – каменный идол, в кого она такая – ума не приложу! В тетю Нину… – Она вдруг ахнула и закрыла ладошкой рот. Монаха кольнула тонкая игла предчувствия – похоже, последуют новые признания. – А вдруг это ее мать?
– Кто?
– Тетя Нина – мать Лариски! Родила, не хотела воспитывать и отдала брату!
– Зачем?
Она пожала плечами.
– Откуда я знаю? Отдала и все. – Она скорчила гримаску и сказала: – Да ладно, это я так, не парьтесь. Папочка говорит, что мне нужно перед каждой фразой считать до десяти, а то ляпаю несусветное. Как пришелец из космоса. – Она свела глаза к переносице и высунула язык. Потом сказала серьезным тоном: – Понимаете, мы ведем очень замкнутый образ жизни, и я думаю, что убийства совершил кто-то свой. Не бывает таких совпадений. Весь мой жизненный опыт…
– Детективы читаешь?
– Ну, читаю. И фэнтези. И классику. Читаю папочке вслух, вырабатываю дикцию.
– И кто жертва, по-твоему?
– Да я уже всю голову себе сломала! – воскликнула Лика, всплеснув руками. – Пробую разные комбинации, и так, и этак. Ничего не получается! Не складывается, так как непонятен мотив. Понимаете, брат Леня – неудачник, вечно без работы. Он журналист, сейчас считается, что он пишет книгу. Уже пять лет он делает вид, что пишет книгу. За пять лет можно собрание сочинений написать, если есть что сказать. Не представляю, кого могла бы заинтересовать его писанина. Папочка иногда звонит знакомым, давит авторитетом, его берут в газету или на радио, но без толку, все равно через месяц вышибают. Классический бездельник с амбициями – все вокруг барахло, а он – непонятый гений. Мамочка его обожала, вот он и получился… такой неадекватный. Его даже от экзаменов в школе освобождали по слабости здоровья. Женился три раза. Третья супруга, Ирина, – красотка, каких мало, но генетическая лентяйка и злая. Папочка ее очень любит. Он подкидывает им на жизнь исключительно ради Ирки. У папочки слабость к красивым женщинам. – Она развела руками и рассмеялась. – Знаете, вся жизнь в театре, условный мир сцены, быстрая смена картинок… все такое. Лариска с ними не общается, разумеется. Презирает, называет трутнями. Ирка не работает. То есть работала на подтанцовках, а потом ушла – не по рангу. Вот если бы актрисой, да еще на главные роли, тогда да! Но этого даже папочка не может. Они таскаются к нам за деньгами раз в месяц, приносят торт, коньяк… Юлия накрывает на стол. Ирка держит папочку за руку, щебечет. В мини, все коленки наружу, с вырезом до пупа. Папочка тут же тает и выдает на расходы, хотя торт не ест и пьет только виски. Так и живем. Но в последнее время папочка как бы охладел к ним, два раза отменил визит, сказался больным… не знаю. Подозреваю, из-за Алиски. Они рассчитывают на наследство, и я бы поняла, если бы они папочку… – Она запнулась. – Знаете, говорят, убил тот, кому выгодно. Как у Шоу: кто шляпу украл, тот и бабушку убил! Но, тогда непонятно, кто убил тетю Нину. Им бы никогда ничего не обломилось. И все это знали. Ее смерть выгодна Лариске, но это не она. Тетя Нина единственный родной ей человек, взаимопонимание полное… то есть была… было. Лариска прилично зарабатывает, ей от папочки ничего не надо. Она приходит к нам только в день рождения мамочки, раз в год – пятнадцатого ноября. И все. Даже не звонит. На папочкин день рождения присылает бутылку хорошего виски, а на мой приглашает меня в кафе, мы пьем кофе, ну, там торт, пирожные, она спрашивает про учебу, воспитывает, зудит – не так одета, намазана как уличная девчонка, прическа дурацкая, бижу… На себя бы посмотрела сперва! Серая моль! Даже не красится, деловая женщина. Спрашивает, как и что, учеба, личная жизнь, но я вижу, что ей неинтересно и она думает о своем. Она была против театрального, хотела, чтобы я шла в юридический, обещала взять к себе в офис. Я – в юридический! – Лика расхохоталась. – Я бы им всех преступников повыпускала! Дает денег. Она не жадная, она просто считает, что мы ведем неправильный образ жизни и… ди-стан-ци-руется. Вот.
Монах рассматривал Лику, с увлечением рассуждавшую о том, кто из ее близких убийца, и удивлялся. Этот ребенок, похоже, даже не понимал, насколько чудовищные вещи он говорит. Легкость, с какой Лика выкладывала незнакомому человеку подробности причудливых семейных отношений, ее фантазии и полет мысли – все это рождало в нем чувство оторопи, и ему пришло в голову, что не только отец семейства живет в условном мире театра, но и эта маленькая наивная девочка чувствует себя в жизни как на сцене и постоянно играет роль. То особы в летах, умудренной житейским опытом, то циничной продвинутой старлетки. Все как бы понарошку, в параллельной реальности, в кривом зеркале. Дездемона…
– Чего же ты хочешь от меня? – повторил он.
– У меня есть план!
– Интересно послушать.
– Вы придете к нам и посмотрите на всех свежим взглядом, и тогда, может, поймете, кто есть кто. Как вам?
– В качестве кого?
– Ну… – Она окинула его испытующим взглядом. – …Хотя бы в качестве моего бойфренда. – Она даже не покраснела.
– Я?! В качестве бойфренда? – поперхнулся Монах. Она ставила его в тупик своей непредсказуемостью, незрелостью и попросту глупостью. Или это было что-то другое? Наивность? А чем, спрашивается, глупость отличается от наивности? Глупость – навсегда, наивность проходит со временем… возможно. Как-то так. Эта девчонка не имела ни малейшего понятия о приличиях и социальных табу, о том, что можно и чего нельзя. Под вывеской: что хочу, то и ворочу. Дитя природы. Держать язык за зубами она тоже не умела. Даже речь ее – речь взрослого образованного человека, а не молодежный сленг – всякие словечки проскакивали лишь изредка, – была странной и никак не вязалась с обликом этого существа. Она смотрела на него в упор, и Монах понял, что эта дурацкая идея пришла ей в голову явно не сию минуту.
– А что? – удивилась она. – У нас дома запросто. Кто чей бойфренд – личное дело каждого, никто не лезет. Представляю себе физию Лариски! – Она захихикала и шлепнула ладошками по столу. – Она старая дева, а у меня бойфренд! Хотите, скажем, что вы мой жених?
– Упаси боже! – вырвалось у Монаха.
– Понимаете, я их всех знаю, и это мешает восприятию – то все они кажутся убийцами, то никто, – сказала она, состроив серьезную мордочку. – Не вижу! А вы с вашим опытом путешественника, психолога и математика сразу их… вычислите!
Монах вспомнил свой сайт и почувствовал, как загорелись скулы. Издевается, дрянная девчонка? Но она смотрела на него честными глазами пай-девочки из хорошей семьи. А может, Дездемона просто не ее роль, подумал он. Ей бы Фигаро играть… или клоуна.
– Я подумаю, – сказал Монах.
– Может, вы меня боитесь? – спросила нахалка, ухмыляясь, и Монаху показалось, что глаза ее сверкнули зеленым ведьмовским блеском.
«А были ли убийства?» – подумал он запоздало.
Глава 5
Детективный союз толстых и красивых любителей пива
…И вот событие грянуло! В смысле, произошло наконец. Так звезды встали. Два титана, два больших человека, опытный путешественник-психолог Олег Монахов и Алексей Добродеев, надежда и опора отечественной журналистики, встретились на явочной квартире, образно выражаясь – в почти семейном баре «Тутси», где за барной стойкой, как в разноцветном аквариуме, плавает неторопливой солидной рыбой хозяин заведения, он же бармен, Митрич – человек, суровый на вид, но сентиментальный в душе.
С чувством ностальгии, в ожидании тепла и дружбы, Монах переступил родной порог. Митрич оторвал взгляд от полируемого стакана и просиял:
– Олежка! Родной! Я уже и не чаял… исчез, пропал, никто ничего толком, даже Леша Добродеев. Вернулся, разбойник! – Голос его прервался, и он часто заморгал.
– Как ты, Митрич? – спросил Монах, в свою очередь чувствуя комок в горле.
Митрич махнул рукой:
– Все пучком, Олег, скрипим помаленьку. Что нам сделается! Ты сам-то как? Надолго? Может, хватит романтики? Может, бросишь якорь в родной гавани? Поставишь шхуну на прикол? – Митрич, как мы уже знаем, был сентиментален, любил говорить о море, хотя моряком никогда не был, а был, наоборот, сухопутной крысой.
– Может, и хватит, Митрич, может, и брошу. Не знаю пока. А у тебя тут, похоже, без перемен, что есть удивительно при нашей нестабильной жизни. Ты, Митрич, и есть та спокойная родная гавань, куда стремятся корабли.
– Спасибо на добром слове, Олежка. Перемены есть, как же без перемен. Вот телевизор новый, стойка. – Он с гордостью погладил поверхность стойки ладонью. – Хорошая девушка поет по пятницам и субботам, не попсу, а романсы. Люди специально приходят послушать. Стараемся. А как твой бизнес? «Зеленый лист», кажется?
– Бизнес пучком, Митрич. Меня не было полтора года и ничего. Отряд не заметил потери бойца. Иду по городу – ни одной знакомой рожи! Куда они все подевались? Студенты, коллеги, знакомые женщины, наконец? Раньше отбоя не было, а теперь… – Он махнул рукой. – Вот в чем вопрос, Митрич.
Митрич покивал и сказал:
– И все-таки она вертится, Олежка. Я, Леша Добродеев – мы твои друзья. Тут у нас убийство произошло недавно, так мы с Лешей часа два сидели, вспоминали, как вы с ним вычислили маньяка, и Леша сказал, что пишет про тебя книжку. Так что отряд заметил, очень даже, ты не думай.
– Спасибо, Митрич. Леши еще нет?
– Алеша звонил… да вот же он! – воскликнул Митрич, простирая руки к журналисту Алексею Добродееву, который картинно застыл на пороге.
– Христофорыч! – воззвал Добродеев. – Живой! Не ждал, боялся даже думать, а Митрич сказал, что ты вообще не вернешься! Ушел в дацан к далай-ламам, ходишь в оранжевой хламиде под черным зонтиком, четки перебираешь.
Они обнялись, затопали на месте, громко хлопая друг друга по плечам. Митрич снова прослезился и сделал вид, что ему в глаз попала соринка.
– Была у меня такая мыслишка, – признался Монах. – Тишина, покой, заснеженные пики, мысли о великом, но… не срослось! Оказалось, не готов ни морально, ни физически. Веришь, Митрич, твое пиво по ночам снилось! Как сижу я с Лешей за нашим столиком в углу, обсуждаем текущий момент, а ты в бабочке уже несешь пивко и фирмовые бутерброды с копченой колбаской и маринованным огурчиком. Поверите, слюной захлебывался. Слаб аз есмь, признаю и печалуюсь.
– Я сейчас! – встрепенулся Митрич. – Садитесь, ребята!
Они уселись. Добродеев молча рассматривал Монаха.
– Что? – спросил тот наконец.
– Не верю, что ты вернулся. Насовсем или как?
– Вернулся. Не знаю пока. Думаю, насовсем. Ну, разве что буду выскакивать на пару месяцев глотнуть свежего воздуха. Надумал вот купить квартиру.
– У меня есть классный брокер, – обрадовался Добродеев. – Не вопрос. Слушай, Христофорыч, а ты действительно жил в монастыре? Я иногда позванивал Жорику, он держал меня в курсе.
– Жил рядом с монастырем, в Гималаях. Неделю.
– У них что, гостиница там?
– Гостиница – громко сказано. Маленькие бедные гостинички, называются лоджии. Общая комната с «буржуйкой» на первом этаже, на втором – номера-люкс, с позволения сказать. Холод собачий. Кроватей нет, пустые деревянные нары – спишь в спальнике. Если много народу, то прямо на полу. В окнах не стекла, а одно название, дует безбожно. Зато видны розовые заснеженные пики. На рассвете открыл глаза и… нет слов! Снизошло! И понимаешь, что жизнь внизу – суета-сует и всяческая суета. Там тусуются бродяги и романтики со всего мира – братство, понимаешь? Люди без возраста. Все друг друга знают, помнят, радуются. От разреженного воздуха вечная эйфория. Посиделки до утра, байки на интернациональном новоязе, понятном всем, гогот, совместные трапезы, тут же сколачиваются группы по разным маршрутам. Романы завязываются… Леша, ты не поверишь, но это входит в кровь.
– Завидую, Христофорыч. Завидую и чувствую себя серым обывателем. Лам видел?
– Конечно! В монастырь можно зайти даже во время службы. Народ приветливый, смирный, все улыбается да кланяется. Кстати, подарок! – Он вынул из кармана два пакетика пергаментной бумаги, протянул один Добродееву. – А это нашему Митричу. – Он отложил второй в сторону.
– Что это? – Добродеев с любопытством развернул пакетик и вытащил крошечный желтый вымпел с черными характерными иероглифами непали.
– Мантра. Заклинание. Как у нас говорят, привязка на удачу, здоровье и деньги.
– Спасибо, Христофорыч. Это вешается на шею или как?
– Можно на шею, можно прицепить в машине или дома на стенку. Действует везде одинаково. На здоровье.
– Неужели все полтора года там?
– Нет, там я был три месяца. Остальное время я был один. Восходил на хребты и спускался в долины. Потом Алтай. Костерок, речка, лес шумит. И ни телефона тебе, ни Интернета, ни ящика – так же, как тысячу лет назад. Пять тысяч. Сто… Понимаешь? И зверье непуганое вокруг.
– Ты, Христофорыч, последний романтик, – вздохнул Добродеев.
– Таких, как я, много, Леша. Просто народ не ходит по тем дорожкам. Кафешки, горячая вода, сериалы, крыша над головой, дружбаны – как отказаться? А там одиночество, но ты его не ощущаешь, некогда, потому что нужно рыбу поймать или дичь отстрелить, насобирать ветки для костра, сварить уху, поискать ягод, приготовить постель, посидеть вечером у огня, заварить чай на листьях и ягодах – вот день и прошел. Сидишь, смотришь в огонь и думаешь, думаешь… Думается там замечательно. И спится замечательно. Звезды над головой, иногда филин ухнет, эхо прокатится по верхушкам. И депрессий там не бывает. А рассветы какие! Ты, Леша, хоть раз просыпался на рассвете в лесу?
– Знаешь, Христофорыч, меня эта романтика как-то никогда особенно не привлекала, да и змей боюсь.
– Много потерял. Представь себе: ни ветерка, все застыло между ночью и ранью, только вода по камням журчит. Умываешься, аж зубы леденеют. Ухнешь в речку, вынырнешь и – на ту сторону! Потом обратно. Выскакиваешь – зуб на зуб не попадает, но свеж, бодр и оптимистичен. Разотрешься до красноты и кофейку горячего, и кусок мяса зубами рвешь. Не смог от кофе отказаться – увы, слаб человек, Леша. Ну да красивые слабости украшают жизнь.
– Давай вместе, – Добродеев сглотнул. – Переживем зиму – и на волю. Возьмешь?
Монах кивнул.
– А то жизнь проходит, погрязли в мелочовке, копаемся в дерьме… Напиши, Христофорыч, я напечатаю. Путевые заметки.
– Я подумаю. Ты, говорят, книгу пишешь?
– Пишу. Тебе там не икалось? Ты у меня главный герой.
– Дашь почитать. Кстати, у меня к тебе вопрос, Леша. Помню, у тебя были связи… Около двух недель назад, а точнее, двенадцатого октября, была убита женщина, в прошлом судья. Ты что-нибудь знаешь? Убийство действительно имело место?
– Знаю, Христофорыч. Имело. Ее звали Нина Владимировна Сидакова, судья в прошлом, давно на пенсии. Жила себе спокойно, никому не мешала, обеспеченная вдова, по слухам, очень активная женщина – и бегала, и в проруби купалась, и на курорты летала по два раза в год.
– Понятно. Что-нибудь уже известно?
– Христофорыч, откуда такой интерес? – удивился журналист. – Не успел вернуться, как… В чем дело?
– Расскажу, Леша. Помнишь мой сайт?
– «Бюро случайных находок»? Трудно забыть. Незабываемый сайт. И что?
– А то, что не успел я вернуться, полез в почту, а там предложение встретиться от женщины по имени Лика. Как будто она только того и ждала, чтобы я вернулся.
– И что?
– А то. Мы с ней встретились, и она мне выложила про убийство. Убитая женщина – ее тетка, оказывается. За три недели до убийства погибла другая женщина из семьи, жена отца Лики – Нора. Разбилась на машине. Лика совсем девчонка, причем без царя в голове, и я засомневался… – Монах замялся. – Я допускал, что она сочиняет. Попросту врет.
– Зачем?
– Зачем-то. Играет роль.
– Хороши игрушки! А что за семья? Я тут многих знаю.
– Отец семейства Роман Владимирович Левицкий, очень немолодой…
– Левицкий? – воскликнул журналист. – Знаю, конечно. Это наша городская знаменитость. Был у нас в театре главным режиссером, потом уехал за границу на несколько лет, потом вернулся… Давненько я о нем не слышал. Как он?
– Пишет мемуары, почти не выходит из дома по причине почтенного возраста и хворей. Жертва – его старшая сестра, с которой он много лет не поддерживал отношений. У него трое детей – Лика, младшая, будущая актриса, та, что написала мне – без царя в голове. Старшая – Лариса, которая не поддерживает отношений с отцом, и брат, журналист-неудачник.
– Ленька Левицкий! Да какой он журналист, недоразумение сплошное. Убитая его тетка?
– Да. А женщина, что разбилась, – жена Левицкого, то есть их мачеха. Намного моложе старого Левицкого. Все друг друга терпеть не могут, никто ни с кем не общается, а тут еще эти смерти. Леонид постоянно на мели, ожидает наследства, тянет из отца на жизнь. Старшая, Лариса, – адвокат, характер нордический. Младшая… та самая – отдельный разговор, очень странная особа, доложу я тебе. Семнадцати лет от роду, но врет, что двадцать, и все время играет роль. Кроме того, на голубом глазу вытаскивает из шкафа все семейные скелеты и приводит всякие порочащие подробности…
– А чего она хочет?
– Она считает, что должно произойти еще одно убийство, и просит вмешаться.
– Откуда она знает?
– Знаешь, что такое дедукция?
– Ну… выводы от общего к частному. Все люди смертны, Сократ – человек, значит, смертен… как-то так.
– Вот так примерно Лика и рассуждает. Убивают членов семьи, они все члены семьи, значит, их тоже… это самое.
– Глупости! Смерть мачехи, скорее всего, случайность.
– Скорее всего. Грубо говоря, вероятность пятьдесят на пятьдесят, но с каждым новым убийством кого-то из семьи вероятность того, что это случайность, уменьшается. Согласен?
– В общем… согласен. То есть ты думаешь, что… что ты думаешь, Христофорыч?
– Не знаю, Леша. Мало информации. Может, ты по своим каналам… – Монах выразительно посмотрел на журналиста.
– Что именно?
– Сначала по тетке. Было ли ограбление, следы взлома, кого подозревают, угрозы, телефонные звонки… словом, все, что у них есть.
– Кое-что я уже знаю, – сказал Добродеев. – Она получила несколько почтовых открыток без текста и обратного адреса, там был только год… не помню точно, восемьдесят какой-то. Не то второй, не то третий. Версия… одна из версий – месть за вынесенный когда-то приговор. Они собираются перелопатить архивы и подобрать подходящие кандидатуры на роль убийцы.
