скачать книгу бесплатно
Богоушек, не особенно торопясь с извинениями, вынул из кармана большой платок в шахматную клетку и стал промокать им свой потный загривок.
– Ф-фу! – отдувался он. – Ну и жара! Воображаю, пан Гонзо, как вам нелегко сидеть в пиджаке. Снимите вы его ради Бога!
– Нет! – живо откликнулся Гонзо. – Мне совсем не жарко, спасибо.
И он отер ладонью струившийся по лицу пот.
– Ах, нет, прошу вас без церемоний, – настаивал полицейский и, обращаясь к одному из агентов, задержавших Гонзо, добавил:
– Луи! Помогите господину туристу снять пиджак.
Прежде, чем Христофор Гонзо успел что-либо возразить, его грубо вытряхнули из пиджака.
– Дайте-ка сюда, – Богоушек взял пиджак и вывернул его наизнанку. – Любопытный фасончик, пан Гонзо! У кого шили?
– Ни у кого, – нахмурился задержанный. – Купил. На рынке. Где-то в Параллелье…
– Ну! Ну! Дорогой! Что это вы говорите? Откуда в Параллелье знают, как выглядит форма узлового таможенника?
– Оставьте меня в покое! – взорвался Христофор Гонзо. – Не знаю я никакой формы! Еще раз повторяю: костюм куплен на рынке. Где – не помню, это было давно. На левую сторону никогда его не выворачивал, понятно?
– А петлицы?! А золотые пуговицы изнутри! Неужели вас не удивляло, зачем они?
– Представьте себе, не удивляло! Какое мне дело?
– Ну, допустим, – Богоушек продолжал исследовать карманы пиджака. На столе перед ним появился баллончик Родиона Щетинина и деньги, полученные Христофором за коньяк, но следователя интересовало нечто совсем иное.
– Ага! – воскликнул он, наконец, держа на ладони маленький прямоугольный штемпелек. – Теперь, Христо, тебе не отвертеться! Слишком узнаваемый почерк. Два месяца ты безнаказанно обворовывал грузовые межмирники, и капитаны помалкивали, чтобы не загреметь в карантин из-за незаконного оставления порта.
Что ж, задумано неплохо. Тебе не повезло лишь в одном. Не будучи на самом деле таможенным чиновником, ты не мог иметь и личного штемпеля. А потому в паспортах всех обворованных тобой судов вместо таможенной отметки стоит вот это…
Следователь подышал на штемпелек и оттиснул на листе бумаги аккуратную надпись в прямоугольной рамочке: «Уплочено ВЛКСМ»…
Глава 2
Христофор Гонзо не любил сидеть в тюрьме. Он считал это занятие пустой тратой времени и ужасно стыдился арестов. Несмотря на кое-какой уголовный авторитет, наработанный с годами, он почти не водил знакомств в воровском мире, работал всегда в одиночку и дело свое полагал тонким, индивидуальным видом искусства, вроде живописи.
Христофор вообще был одинок во времени и пространстве в свои тридцать лет, тем не менее, вынужденная изоляция раздражала его, а грубые тюремные нравы казались оскорбительными.
На третий день после ареста он лежал на койке в камере предварительного заключения, мрачно глядел в потолок и курил сигару, выигранную в карты у соседа-шулера.
«Суп! – думал Гонзо, с содроганием вспоминая сегодняшний обед. – У них еще хватает наглости называть супом эту бурду! А повара? Ворьё и бездари, не видавшие ничего, кроме походных котлов в легионах, да брикетов псевдобелка! И о чем только думает тюремное начальство? Не можете завести приличную кухню, так нечего хватать интеллигентных людей!»
Христофор сердито отвернулся к стене и закрыл глаза, чтобы не видеть ничего вокруг. Ему припомнились отведанные в разное время в «Альгамбре» или у «Максима» супы, бульоны, борщи, кальи, солянки, рассольники, чорбы, харчо, чихиртма, пити, претаньеры и прочие шедевры гастрономического искусства всего ближнего Параллелья.
Он уже начинал дремать под сладкие воспоминания, как вдруг загремел замок, дверь камеры приоткрылась, и заглянувший внутрь усач в галифе с лампасами зычно выкликнул подследственного Гонзо. Христофора отвели к дежурному и дали подписать бумагу, в которой ему запрещалось сообщать какие бы то ни было сведения о соседях по камере, передавать или принимать письма, предметы и так далее, и тому подобное…
Тут только Христофор сообразил, что привели его на свидание. Он удивился, так как встречаться в Узловом ему было решительно не с кем. Никто из мало-мальски знакомых не мог знать о его аресте, да и вряд ли это кого-либо интересовало… Гонзо, однако, не выказал удивления, и на слова дежурного: «Вам разрешено свидание с невестой» степенно кивнул. Любопытство Христофора не на шутку разыгралось. Среди всех женщин, с которыми ему так или иначе приходилось делить досуг (в работе он их вообще не терпел), ни одна не могла претендовать на роль невесты. Относительно любви и брака Гонзо неизменно придерживался широких, но принципиальных взглядов. Впрочем, в нынешних, стесненных обстоятельствах невеста могла ему пригодиться. Только вот которая?
Войдя в помещение для свиданий, Христофор удивился еще больше. По ту сторону барьера сидела юная зеленоглазая красавица с длинными светлыми волосами, чуть отливающими медью и золотом. Совершенно незнакомая.
Прапорщик, приставленный следить за ходом свиданий, совсем забыл о своих обязанностях. Он тихо сидел за столом у стены и, подперев щеку рукой, мечтательно глазел на девушку. Та, в свою очередь, выжидательно глядела на Гонзо. Наконец, конвойный, видя, что начальник совсем разомлел и сейчас пустит слюнку, тихонько кашлянул и доложил:
– Так что, подследственный Гонзо для свидания доставлен!
Эти слова, казалось, послужили сигналом для девушки. Она вскочила, протянула руки навстречу подследственному Гонзо, которого, по-видимому, только теперь узнала, и нежным голосом, полным слез, произнесла:
– О, Христофор!
– Сядьте на место! – ревниво встрепенулся прапорщик.
Девушка немедленно повиновалась, вынула кружевной платок и прижала его к прекрасным глазам.
– Как же так, Христофор? Как же так? – всхлипывала она.
– Ну, ну, будет тебе, – смущенно бормотал Гонзо, усаживаясь напротив.
«Узнать бы еще, как ее зовут,» – думал он про себя.
Невеста подняла на него заплаканные глаза.
– Ведь ты же мне всегда говорил: «Подыщем себе тихий уголок где-нибудь в Атлантиде и заживем, Оленька, как в раю!»
«Ага! – подумал Гонзо. – Оленька. Молодец, девчонка! Ну-ну. Давай дальше…»
– Прости, – сказал он вслух. – Кто мог знать, что так случится? Какая-то чудовищная ошибка. Я до сих пор не могу прийти в себя…
– Это ужасно, – простонала Оленька. – И тебя держат здесь вместе с грабителями и убийцами?!
Христофор удрученно развел руками.
– С кем же меня еще… то есть, я хочу сказать… – он кашлянул, – видишь ли, Ольга, здесь нет другого общества.
– Ах, меня просто в дрожь бросает, когда я думаю об этих холодных сырых камерах, о решетках, о какой-нибудь отвратительной похлебке, которой вас кормят…
Вспомнив похлебку, Христофор и впрямь загрустил.
«Увы, дорогая, все так и есть, как ты говоришь,» – было написано на его физиономии.
– Кстати, – сказала Ольга бросив на Христофора быстрый взгляд, – я принесла тебе небольшую передачу. Много тут не принимают и прямо в руки не разрешают отдавать, дурацкие какие-то порядки…
«Так, так!» – насторожился Гонзо.
– Ты ее востребуй поскорее, что тебе за радость, в самом деле, мучиться от здешней ужасной пищи! Я понимаю, конечно, что в тюрьме кусок в горло не идет (Христофор проглотил слюну), но ради нашей любви! Пообещай мне, пожалуйста, не забывать о еде.
Христофор пообещал.
– Ну, мне пора, – сразу заторопилась Ольга. – Я должна еще поговорить с твоим адвокатом.
Она встала, и все, кто был в комнате, включая Гонзо, сейчас же уставились на ее стройные загорелые ноги.
– Не падай духом, дорогой! – сказала невеста на прощание. – Мы будем бороться за тебя. Главное – хорошо питайся.
Она ушла, а Христофора повели в посылочную – получать передачу.
В посылочной заправлял младший эксперт тюремного управления капрал Бейтс. В его обязанности входила проверка посылок и передач с целью изъятия запрещенных вложений, как то: пилок, лазерных горелок, писем, не прошедших цензуру, и прочего в этом духе. Капрал, прибывший сюда когда-то из мрачного, голодного и насквозь милитаризованного мира Антиутопия-2040, службу исполнял на совесть. Он без устали пересыпал, переливал и откусывал все, что передавали заключенным родственники и друзья, так что в скором времени щеки его стали заметно выпирать из-под каски. От бронежилета пришлось и вовсе отказаться, хотя раньше Бейтс не расставался с ним ни днем, ни ночью.
Посылки и передачи он вскрывал, согласно инструкции, в присутствии заключенного, и тут же начинался дележ: что можно, а что нельзя. В котомочке, предназначенной для Гонзо, оказался кусок копченого окорока, крекеры и баночка варенья. В целом, капрал был удовлетворен, посетовал только на отсутствие сигарет. Окорок он по-братски разделил на две части и большую взял себе, крекеров захватил, сколько в горсть вошло, и, наконец, повертев в руках баночку с вареньем, заявил:
– Стеклянную тару выдавать запрещено!
– А как же? – спросил Христофор.
– Не знаю, не знаю… – Бейтс вскрыл баночку и понюхал содержимое. – М-м!
– Но почему нельзя-то? – напирал Гонзо, уловивший еще во время свидания, что передача эта важна, и ее нужно отстоять.
– Потому что стекло запрещено! – отрезал капрал. – Вам только дай осколок – через день всю охрану перережете и выроете подземный ход… Да нет ли еще тут чего в банке?
Он взял со стола ложку и погрузил ее в варенье. Потом поболтал, покрутил, вытянул на ложке за один раз чуть не половину всего содержимого и сунул себе в рот.
– Мгум-мгум… Кажется, ничего подозрительного нет.
Он протянул баночку Гонзо.
– Можешь лопать прямо тут. Сколько из банки самотеком в рот попадет – твое. Тару вернуть. Или отказываешься?
Христофор посмотрел на лоснящиеся губы капрала, уже потянувшиеся снова за вареньем, и решительно забрал банку.
– Не отказываюсь!
«Слишком много сладкого, – подумал он, – такому губастому. Перебьется.»
Глотать варенье без ложки было неудобно и не так, чтобы очень уж вкусно, но рассчитывать на ложку Бейтса не приходилось, да Христофор и не взял бы – брезговал.
Он сделал, морщась, несколько глотков, когда капрал издал вдруг короткий приглушенный вопль. Христофор только глянул в его сторону и тут же поперхнулся, испачкал вареньем подбородок и выронил банку.
Из-под каски на него смотрела зеленая лягушачья морда с выпученными глазами. Вдобавок, капрал на глазах уменьшался, одежда повисла на нем мешком, а затем мягко опала бесформенной кучей. Каска покатилась по полу.
Гонзо с ужасом заглянул за барьер, но увидел лишь маленькую юркую ящерку, выскользнувшую из правого сапога Бейтса. Христофор узнал ганимедского тритона.
Он оглянулся на дверь, за которой остался конвоир, и хотел было уже позвать его в свидетели удивительного события, как вдруг что-то странное стало происходить с ним самим. Прежде всего, зрение его стало черно-белым, затем появилось ощущение, что во рту прорастают сотни новых зубов. Христофор раскрыл рот и сейчас же увидел свой длинный, как веревка, раздвоенный язык. Тут потолок комнаты стал стремительно уходить вверх, все помещение расширилось до размеров зала ожидания в порту межмирников, потом Христофор провалился в какую-то темную глубину, а сверху на него обрушились тяжелые полотнища грубой ткани, вроде брезента.
«Варенье, черт бы его побрал! – думал Гонзо, выбираясь из-под груды собственной одежды, похожей теперь на рухнувшую крышу шапито. – Ну, Оленька! Ну, спасибо, невестушка дорогая!»
Все же Христофору пришлось легче, чем бедняге Бейтсу. Он, по крайней мере, смог сообразить, что произошло. Гонзо доводилось видеть ганимедских тритонов, ему было известно, что жители Ганимеда-3000 владеют искусством превращаться в это маленькое ловкое животное в минуту опасности. Как они это делают, никто не знал. Впрочем, нет. Знал тот, кто проделал эту шутку с капралом и Гонзо…
Быстро перебирая четырьмя перепончатыми лапками, Христофор выполз на середину комнаты и тут заметил высоко под потолком отверстия вентиляционной решетки. Это было как прозрение.
«Ах я, кретин! – подумал он. – Ну конечно! Вот средство, более надежное, чем все напильники и веревочные лестницы! Кажется, Оленька все-таки готовила мне побег…»
Однако, до решетки еще нужно было добраться. Христофор подбежал к стене и снова глянул вверх. Страшно было подумать – забраться на этакую высоту. В человеческом облике он никогда бы и пробовать не стал, но теперь, будучи ганимедским тритоном…
Христофор поднял переднюю лапку, коготками зацепился за неровности штукатурки, подтянулся, перехватился, еще раз, еще… и бодро зашагал по стене, как по горизонтальной поверхности. Он чувствовал себя необычайно сильным, ловким и проворным, высота его больше не пугала, до спасительного вентиляционного хода оставалось совсем чуть-чуть…
И тут резкий тревожный звонок грянул посреди тишины опустевшего помещения. Гонзо чуть не сорвался со стены от неожиданности, глянул вниз и сразу увидел там, на столе для дележки посылок, второго тритона. Тот приплясывал от нетерпения, взгромоздившись всем телом на кнопку вызова конвоя.
«Бейтс! – подумал Христофор. – Вот дурак, все еще воображает себя капралом. Чтоб тебя задавили!»
Дверь распахнулась, и в комнату влетел конвоир, напуганный тревожными звонками. Но еще больший испуг овладел им, когда обнаружилось, что здесь никого нет. Выпученными, почти как у ганимедского тритона, глазами обвел он помещение.
Христофор замер на стене, пытаясь прикинуться невинной деталью декора, но его выдавало подрагивание хвоста. Как с этим бороться, он не знал, поскольку никогда раньше хвоста не имел.
Впрочем, конвоиру было не до хвостов. С опаской разглядывая кучку одежды на полу, он осторожно приблизился к барьеру и тут увидел Бейтса. Вид мерзкой твари, терзающей кнопку на столе начальника, привел конвоира в ярость.
– Ах ты ж! – прошипел он и, сорвав с пояса связку ключей, швырнул ее в Бейтса.
Христофор зажмурился бы, если бы у ганимедских тритонов были веки. Но нет, их глаза, способные глядеть сразу во все стороны, никогда не закрывались. Именно это и спасло Бейтса. В последнее мгновение он отпрыгнул в сторону и, соскочив со стола, шмыгнул в кучу посылок у стены.
Христофор перевел дух и, воспользовавшись тем, что внимание конвоира было занято охотой на капрала, быстро добрался до спасительного отверстия вентиляционной решетки…
Глава 3
Гонзо проснулся оттого, что ему стало зябко. Он открыл глаза и увидел, что лежит совершенно голый на постели поверх одеяла. Комната была незнакомой, и в голове – никаких воспоминаний о том, как он сюда попал. Христофор закутался в одеяло и спустил ноги с кровати.
Ах, да! Он же бежал из тюрьмы!
Сразу вспомнился первый испуг, когда капрал Бейтс на его глазах превратился в ганимедского тритона. Позвольте! Да ведь он и сам… Христофор резко распахнул одеяло. Человек, как человек… Не бог весть, какая фигура, но своя.
Может быть, все эти превращения просто приснились ему? Но нет, теперь он отчетливо вспомнил: маленькая проворная ящерка проползла по вентиляционному ходу, выбралась на крышу тюремного здания, а затем по тонкому телефонному проводу перебралась за внешнее ограждение. И этой ящеркой был он, Христофор Гонзо.
… Ольгу он заметил, не успев еще спуститься по столбу на землю. Девушка прогуливалась вдоль тюремной стены и, казалось, не обращала никакого внимания на мрачные серые камни, увитые поверху колючей проволокой. В руке она несла сумку на длинном ремешке, так что та почти волочилась по земле.
Гонзо сразу все понял. Ай, да Оленька! Вот если бы она серьезно… что, мол, невеста.
Он поспешно спустился на землю, шурша в траве, добрался до тротуара и, когда Ольга проходила мимо, юркнул в раскрытую сумку. Сейчас же его подняли и быстро понесли куда-то. Затем хлопнула дверца машины, заурчал мотор. За все время, пока они ехали, Ольга не произнесла ни слова. Христофор представления не имел, куда и зачем его везут. Вообще, этот побег все больше начинал смахивать на похищение…
Наконец, сумка снова раскрылась, и Гонзо, вращая во все стороны глазами, выбрался на свет. Он находился в комнате с большим окном, диваном, столом, парой кресел и телевизором. В целом, это походило на гостиную в номере отеля. На диване сидел плечистый парень, одетый по моде орбитальных гонщиков середины двадцать первого века. Сумку с Христофором он держал на коленях.
– Ишь ты! Ну и жаба! – пробормотал он при виде тритона и добавил громко:
– Все-таки это был неоправданный риск! Слишком много самостоятельности такому типу.
– Но ведь он же перед вами, граф, – донесся из другой комнаты голос Ольги.
– Ну да, а если бы он убежал?
Ольга появилась на пороге с блюдечком молока в руке.
