скачать книгу бесплатно
Записки летчика М. С. Бабушкина
Михаил Сергеевич Бабушкин
«Наступление человека на северные края ведется давно. Еще несколько сот лет назад люди начали штурмовать северные льды. И чем больше было человеческих жертв, тем ожесточенней и настойчивей были атаки на эти ранее казавшиеся неприступными ледовые твердыни. Медленно, шаг за шагом продвигалось вперед человечество, завоевывая Арктику.
Изучение природы проходило бессистемно. Среди смелых покорителей Севера немало было любителей сильных ощущений и «цивилизованных» хищников. Вместе с ними и по следам экспедиций шли аферисты-эксплоататоры, от которых страдали и малые народы, населяющие северные края, и природа. Эти северные народы познали всю «прелесть» цивилизации и культуры, завезенной из капиталистической Европы и Америки, познакомились с ложью, обманом, пьянством и болезнями…»
Михаил Бабушкин
Записки летчика М. С. Бабушкина
Вместо предисловия. Авиация на Севере
[1 - Эта статья была написана М. С. Бабушкиным в августе 1936 года.]
Наступление человека на северные края ведется давно. Еще несколько сот лет назад люди начали штурмовать северные льды. И чем больше было человеческих жертв, тем ожесточенней и настойчивей были атаки на эти ранее казавшиеся неприступными ледовые твердыни. Медленно, шаг за шагом продвигалось вперед человечество, завоевывая Арктику.
Изучение природы проходило бессистемно. Среди смелых покорителей Севера немало было любителей сильных ощущений и «цивилизованных» хищников. Вместе с ними и по следам экспедиций шли аферисты-эксплоататоры, от которых страдали и малые народы, населяющие северные края, и природа. Эти северные народы познали всю «прелесть» цивилизации и культуры, завезенной из капиталистической Европы и Америки, познакомились с ложью, обманом, пьянством и болезнями.
Советский Союз покончил с этой «культурой». Север ожил. Малые народности, населяющие северные края, стали расти, крепнуть. Большевики понесли в суровый, холодный край социалистическое красное знамя, знамя свободы. Они стали открывать школы, дали народам грамоту, письменность. Большевики принесли на своих пароходах, ледоколах, самолетах новую, социалистическую культуру.
Север стал осваиваться, изучаться по-новому. Партия и советское правительство составили план освоения Севера.
На Север пришли новые люди, пришел огромный коллектив полярников, которым руководит партия большевиков. За работой полярников внимательно следит, ее направляет великий Сталин.
Неузнаваемо изменился за последние годы суровый далекий край. Раньше там в полярную темную ночь гуляли одни лишь бураны, свирепствовали морозы, и на бескрайных просторах льда и снега напоминали о жизни только белый медведь да морской зверь. Теперь в Арктике выросли социалистические поселки. Во тьме полярной ночи засветились электрические огни. Непроходимые льды расступились и дали дорогу советским ледоколам. Под напором большевистской воли осваивается Великий Северный морской путь, по которому идут теперь караваны судов. Рев пароходных гудков нередко заглушает монотонную, нудную песнь пурги и шторма.
Все это далось нелегко. По точному, жесткому плану работают полярники. Им помогает весь советский народ, для них мобилизована вся советская техника.
Север не сдается без борьбы. Были у нас жертвы; возможно, и еще будут. Борьба предстоит жестокая. Мы готовы к этой борьбе и уверены, что выйдем победителями, как и всегда выходили.
В работе по изучению и освоению Севера решающую роль сыграла авиация. Самолеты помогали ледоколам находить пути среди ледовых нагромождений к далеким полярным островам, на которых основывались зимовки. На месте этих зимовок выросли культурно организованные полярные станции. Коллективы полярников ежедневно передают по радио метеосводки, ведут гидрологические наблюдения, изучают местные природные богатства.
Северный край покрылся сетью воздушных линий. На Севере возникла потребность летать в любую погоду, летать круглый год и круглые сутки.
Советская промышленность дала нам самолеты и моторы, которые с успехом покрывают северные пространства, неся на своих крыльях социалистическую культуру. И нет такого места в Советском Союзе, где не был бы желанным гостем наш советский самолет.
Я не буду перечислять блестящие победы нашей авиации. Их было много. Такие полеты могут быть только у нас. Только в нашей стране строящегося коммунизма возможны такие победы.
Старый страшный и негостеприимный Север отходит в вечность, его место заступает новый, советский, социалистический Север. И недалек тот момент, когда желание нашего великого вождя товарища Сталина видеть «советский Север одной из культурнейших окраин нашей необъятной родины – Советского Союза – воплотится в жизнь.
Летчик М. Бабушкин
12 августа 1936 года
1893–1925
В январе 1937 года, незадолго до вылета из Москвы воздушной экспедиции на Северный полюс, Михаил Сергеевич Бабушкин вместе со своей женой Марией Семеновной приехал в редакцию «Правды». В беседе с журналистами, продолжавшейся около четырех часов, Михаил Сергеевич рассказал о своем детстве, ранней самостоятельной жизни, службе в царской армии, первых полетах…
Сохранилась обширная стенограмма этого рассказа.
«В мальчиках»
Я считаю себя москвичом, так как родился всего лишь в восемнадцати километрах от Москвы, в деревне Бордино, в 1893 году. Потом наша семья жила в Перове и в Лосиноостровской. Учился я в селе Раево.
В детстве я любил возиться с инструментами отца (по профессии он был слесарем). Летом, конечно, с утра до ночи пропадал на речке или в лесу.
После окончания школы началась у меня, как и у многих тысяч подростков, жизнь «в мальчиках». Хозяева обычно нам ничего не платили; считалось, что «парень в ученье».
Я поступил «мальчиком-учеником» в магазин («бакалейку»), открывшийся в дачной местности Лосиноостровской. Целыми днями бегал по дачам, разносил продукты, подметал полы в лавке, помогал приказчикам отпускать товары покупателям, резать и отвешивать хлеб. Так прошел год.
Как-то, разнося покупки дачникам, я познакомился с инженером-железнодорожником. Он устроил меня – опять же «мальчиком» – в телефонно-телеграфные мастерские Северной железной дороги.
Здесь я почувствовал себя куда лучше. Помнится, какую радость я испытал, когда впервые и совершенно самостоятельно исправил поврежденный телефон. Он заговорил! Восемь месяцев я работал на положении ученика – бесплатно. Однажды старший техник сказал мне:
– Ну, Бабушкин, теперь ты будешь подручным мастера. Кладем тебе двенадцать целковых в месяц.
Перспективы не представлялись заманчивыми. Лучший мастер получал в те времена 35 рублей; и это после пятнадцати лет работы…
Я стал по вечерам посещать московские технические курсы, изучал двигатели внутреннего сгорания. С семи часов утра до шести вечера я работал в мастерской, а после гудка мчался в центр города на курсы и занимался еще два-три часа. Только к полночи, смертельно усталый, я добирался до койки.
Как ни трудно доставалось, а двигатель я изучил. В то время был у меня приятель киномеханик. По вечерам я довольно часто заходил к нему в кино и помогал «крутить» картины.
– Почему бы тебе, Миша, самому не поработать в нашем деле? – частенько говорил мне приятель.
Кинотеатры тогда входили в «моду». В Лосиноостровской местная купчиха тоже решила открыть кинематограф. Меня пригласили оборудовать этот театр: установить аппарат, экран, провести освещение в зале и фойе. Я ушел из телефонной мастерской, но работать киномехаником мне так и не пришлось…
Сын лосиноостровской купчихи служил инженером в иностранной фирме, торговавшей, между прочим, двигателями внутреннего сгорания. Он достал для своей мамаши двигатель «Бенц», и мы принялись за его установку. Я был знаком с «Бенцем» только в теории, и мне очень хотелось увидеть, как он будет работать. С удовольствием взялся за это дело. Двигатель пустили. Недели две я занимался от рассвета до ночи: делал электрическую проводку к киноаппарату, запускал двигатель, испытывал его. Инженер, которому, очевидно, понравилась моя настойчивость, вдруг разоткровенничался:
– Знаешь, Бабушкин, моя мамаша наверняка проторит и вылетит в трубу с этим кинотеатром. Чего тебе здесь мариноваться? Переходи работать в нашу фирму: будешь разъезжать и устанавливать бенцовские двигатели.
Новое предложение увлекло меня: можно будет не сидеть на одном месте, а бродяжничать по всей России – «и людей посмотреть и себя показать». Главное, я радовался, что исполняется мое желание: буду сам ставить двигатели внутреннего сгорания, монтировать их.
Инженер отправил меня в Орловскую губернию – поставить двигатель в одном поместье. Сижу я там месяц, другой, пишу своему инженеру, прошу прислать материалы для монтажа, – ответа нет. Я затужил. Наконец вызывают меня в Москву. Оказывается, инженер спился и с фирмой давно никаких дел не имеет. Мои письма больше двух месяцев лежали в конторе нераспечатанными…
Хозяева отправили меня в Донскую область – ремонтировать двигатели. Когда я, закончив ремонт, вернулся в Москву, меня опять послали в орловское поместье. Работу выполнил успешно: двигатель поставил, действовал он исправно.
– Теперь поедешь в Киевскую губернию, – сказал мне в Москве новый инженер фирмы.
Несколько месяцев я путешествовал по Украине – ставил мелкие двигатели на сахарных заводах, молотилках и мельницах Киевщины, Полтавщины и Черниговщины.
Грозное лето 1914 года застало меня в Киеве.
Солдат Гатчинской авиационной школы
Вскоре после объявления войны меня приняли на службу в передвижную артиллерийскую мастерскую, которая обслуживала воинские части фронта. Русская армия наступала с боями. Наш поезд-мастерская шел все дальше на юго-запад.
Мои сверстники были призваны в армию, и я должен был явиться к воинскому начальнику по месту жительства – в Москве.
Приехав домой, встретил напуганного отца.
– Где пропадал? Писем от тебя не получали. Может быть, ты дезертир? Меня еще посадят за то, что я тебя укрываю.
– Все в порядке, приехал призываться, – успокоил я. отца.
На другой день явился я к воинскому начальнику и передал письмо от начальника поезда-мастерской, который просил направить меня в его часть.
Ожидаю в приемной. На моих глазах распределяют призванных: кого – в пехоту, кого – в артиллерию, в кавалерию, а некоторых – в воздушные части…
Вспомнились мне полеты аэропланов над Ходынский полем. За четыре года до этого мы с одним пареньком, восхищенные невиданным зрелищем, пришли на летное поле и обратились к начальству:
– Не нужны ли вам слесаря – ремонтировать самолеты и летать?
Офицеры посмеялись и выгнали нас.
В приемной у воинского начальника я снова пережил восторженное чувство, которое овладело мной, когда я увидел полеты авиатора Васильева. С завистью смотрел я на чудесный летательный аппарат. Так и не улыбнулось нам с Сашей счастье – подняться над землей…
Думаю я об этом и вдруг слышу голос воинского начальника:
– Кто желает летать?
Ах, чорт возьми, если бы я знал это раньше, ни за что не передал бы письмо из мастерской!
Среди призывников только трое изъявили желание итти в воздушную часть. Я рискнул попросить начальника:
– Отошлите и меня летать.
– Не могу. Дал письмо – жди ответа.
Через две недели снова прихожу к воинскому начальнику.
– Пошлем тебя по специальности в часть, – говорит он. – А уж оттуда, когда примешь присягу, можно будет просить об отправке в поезд-мастерскую, где ты служил.
– Раз так, – отвечаю я, – то моя специальность – летать… Разрешите доложить, что я хочу летать.
– Какая же это специальность, если ты на самолете никогда не сидел? – смеется начальник.
Я осмелел:
– Очень мне хочется. Я давно мечтаю, а это все равно, что летать…
Меня сверх комплекта послали в Гатчинскую военную авиационную школу. Не думалось тогда, что уже через год я буду среди первой четверки «нижних чинов», произведенных в авиаторы.
На место назначения я приехал первым. Жить мы должны были в кирасирской казарме. Помещение огромное, и я в нем один.
Приходит обучающий и говорит:
– Чтобы тебе тут не скучать, а делом заниматься, – начинай сам учиться военному искусству. Покажу тебе, как плести маты. Первый сплети себе – будет на чем спать. Потом сплетешь для солдат, которые скоро приедут.
Летная школа в Гатчине только возникла. Сюда перевезли кое-что из Петрограда, с Волкова поля, где немного занимались авиацией.
Делать нечего – начал плести маты. Сплел для себя: и штук пятнадцать для будущих товарищей. Две ночи провел в одиночестве. На третий день приехала группа молодых солдат. Сделали разбивку, и я попал в четвертую команду. Ребята здесь все подобрались хорошие. Один из них – Сиренко – стал моим большим приятелем.
Подружился я также с солдатом пятой команды Ваней Павловым (впоследствии он стал замечательным пилотом; после революции командовал авиацией Московского военного округа; умер после болезни).
Сиренко и Павлов очень увлекались французской борьбой, а я был их постоянным «судьей».
Все мы начали изучать воинский строй и приемы. Долгое время прошло, пока начальство впервые заговорило о полетах. В казарме объявили:
– Кто хочет завтра летать – выходи.
– Хочу, – сказал я, выступая вперед.
Сиренко тоже присоединился. Отобрали двадцать пять ребят – самых высоких и крепких.
Утром мы под командой прибыли на аэродром. Смотрим – в ангарах стоят аэропланы. Это были «Фарман-IV» и «Фарман-V» – ненадежные, хрупкие аппараты из дерева, полотна и проволоки; мотор у них («Гном» – 60 сил) находился позади пилота.
– Нечего глазеть! – сердито закричал взводный. – Расходись по ангарам! Сейчас будем летать.
Я, взволнованный, побежал в ближайший ангар. Там уже были офицер и два солдата-моториста. Офицер скомандовал:
– Под хвост, на плечо!
Что такое хвост аэроплана, мы уже понимали. Взяли хвост машины на плечо и вытащили аппарат из ангара. Поставили на старт. Мотористы запустили мотор. Офицер залез в машину и взлетел.
Мы на земле ждем, когда нас пригласят.
Пилот сделал круг в воздухе и сел чуть ли-не в километре от старта. Нам скомандовали:
– Бегом к аэроплану!
Снег по пояс. Мы подоткнули шинели и бросились на другой край аэродрома. Приподняли машину и перетащили ее на старт. Офицер опять взлетел, снова сделал круг и опустился вдалеке. Нас погнали к аппарату…
Словом, к вечеру мы до того «налетались», что промокли насквозь и едва ноги волочили. А офицер так и летал: поднимется на пятнадцать-двадцать метров, сделает кружочек и садится, притом всегда далеко от старта.
Возвращаемся в казарму. Все обступают нас, расспрашивают:
– Как летали?
– Здорово!.. Хорошо!.. Такая прелесть, ребята… Мы с охотой завтра опять пошли бы, да, пожалуй, нас не пустят, скажут: «Вы уже летали, дайте и другим».
– Нет, нет, вы полетали – хватит. Теперь наш черед.
Мы не стали упорствовать:
– Ну ладно, завтра отправляйтесь вы…
Так мы «летали» почти месяц. Изучили авиацию, что называется, с самого «корня», но в воздух ни разу не поднялись.
В январе 1915 года, после присяги, всех нас, солдат, стали распределять по частям. Павлов, Сиренко и еще несколько ребят, в том числе и я, признанные наиболее способными, были зачислены в постоянную команду при школе. Из кирасирских казарм мы перебрались в помещение на аэродроме.
