скачать книгу бесплатно
Может быть, взрослые и обсуждали политику, международную жизнь – детей это не интересовало, и ни на чьей повседневности из нашего окружения не сказывалось.
Боготворили космонавтов и героев войны, уважали старших и, как само собою разумеющееся, с доверием и почтением относились к авторитету руководства. Не имею в виду руководство страны – оно было где-то совсем далеко, – я говорю о лицах, занимавших мало-мальски ответственные посты либо выполнявших ответственную работу. То, что мама после окончания мединститута стала работать врачом в больнице водников, и ее делало уже фигурой ответственной и уважаемой. Отец, работая водителем страшно красивой – ярко красного цвета, огромной – пожарной машины, стал учиться заочно в пединституте, стремясь догнать маму по положению в обществе.
Невозможно себе было представить, чтобы кто-то не помог другому. Начиная с быта – зайти к незнакомому соседу и просто попросить взаимообразно соли или хлеба было обычным делом. А порядок на улицах, даже в ночное время? Как-то уже в университетские годы в Омске, отправив после затянувшейся генеральной репетиции девушек домой на такси – на все имевшиеся у нас карманные деньги, – мы, парни, разошлись пешком. А мне надо было идти через весь ночной город – из городка Нефтяников, через центр и ж.-д. вокзал – на нашу южную окраину, называвшуюся в народе «Порт-Артур». И, как назло, никаких попутных машин! Дошел к шести утра, ни минуты не беспокоясь о возможных неприятных встречах. И это притом, что наши кварталы считались районом дурным, где слишком многие селились после возвращения из мест лишения свободы. Поворачивая в то утро на родную ул. Пугачева, со смущением и расстройством увидел ждущую меня у калитки маму.
Работая после второго курса летом в студенческом стройотряде, а на пятом курсе и проверяя работу студенческих отрядов всего университета, я не знал заботы в перемещениях «автостопом» по области – попутный транспорт был всегда под рукой. И не знал случая, чтобы за подвоз пассажира даже на дальнее расстояние водитель потребовал бы деньги. Мы рассчитывались с водителями байками о жизни.
Да, стол в доме был не так богат, как нынешние застолья из глянцевых журналов, но питались сытно. Может быть, и потому, что основное выращивали на своем участке: морковь и свеклу, картофель, разную зелень. А ягоды! Особенно собранные в лесах малина и смородина, а на болотах – клюква и брусника. В наших сенях зимой всегда стояла большая бочка с засыпанной на сухую брусникой, оставалось зачерпнуть ковшом – и нести в дом для приготовления блюда или просто радостного поедания.
И в старом сибирском городе Тара, где я вырос, и даже на окраине миллионного Омска родители, пользуясь жизнью на окраине, держали корову, кроликов, свиней, а часто и кур. Отец очень любил парное молоко, я же с детства предпочитал молоко холодное. Но мясо, когда заканчивали свои запасы, везли от родни из Знаменского или закупали на рынке. Конечно, Омская область была в Союзе на особом счету – она, мало того, что имела мощный нефтеперерабатывающий завод, нефтехимию, авиационную, космическую и оборонную промышленность, легкую и пищевую промышленность, так еще и кормила не только себя, но и полтора десятка регионов СССР. В 1990 году, когда Омск перестал быть закрытым городом, свежее мясо на рынке стоило 3 руб. 50 коп. Да, минимальная зарплата тогда была 60 руб., а стипендия студента 40 руб., но на эти деньги, пусть не шикуя, можно было прожить месяц. И мясо на рынке было!
Так вот, у нас в доме всегда, сколько себя помню, были своего производства молоко, сметана, творог, а с приобретением сепаратора – и масло.
Уже в мою бытность деканом юридического факультета ОмГУ я как-то на неделю остался с младшим братом Игорем «на хозяйстве» – родители уехали в Семипалатинск навестить бабушку. Разделение обязанностей было простым: брат утром выгонял корову за окраину, в общее стадо, а вечером встречал, на мне же лежала и утренняя, и вечерняя дойка.
Приноровились, за первые дни отладили «технику» взаимодействия. В один из дней произошел сбой. Затянулось заседание Ученого совета университета, в котором я по должности участвовал. Судорожно поглядывая на часы, я, наконец, не выдержал:
– Уважаемый председатель, прошу меня отпустить: у меня вечерняя дойка.
Члены Совета дружно засмеялись. Но мне было не до смеха! Лишь принеся на другое утро три литра парного молока, я убедил своих университетских друзей в том, что не устроил розыгрыша.
Конечно, воспоминания зависят не только от эпохи, но и от твоего собственного возраста. Семипалатинск, где я родился, когда родители были там на учебе, – это яркое солнце и пронизывающие насквозь ветры, это безмятежность детства и первые краски радостей и огорчений. Тара, куда мы вернулись на родину отца, – это годы становления, это школьные учителя и одноклассники, это трепетное, еще детское вступление в пионеры и, уже осмысленное – в комсомол. Это сенокосы с отцом, когда тебя готова загрызть туча взлетающих прямо из-под косы комаров, это самостоятельные выпасы коровы-кормилицы, когда на нее, а попутно и на тебя наседают несносные оводы, а ты мечтаешь о порывах свежего ветра.
Кто сегодня вспомнит о тимуровцах? А ведь мы действительно, получив от взрослых идею, уже сами, учась в 4–5-м классах школы, проверив окрестные дома, взяв на учет всех одиноких стариков, добровольно помогали им по двору, ходили на колонку по воду, складывали поленницы дров, а то и топили в домах печи. Что вы хотите – Тара была все еще преимущественно двухэтажным деревянным городком. А какие были дома! Возраст многих, судя по бревнам, исчислялся не одним столетием.
Но главное все же – люди. Именно на тимуровских поручениях мы сработались с Володей Пироговым, став потом искренними настоящими друзьями, для которых и годы – лишь досадная помеха в общении.
Мне крупно повезло – я встретил в годы своего становления очень много людей большого сердца и доброй мудрости, у которых учился не только знаниям, но прежде всего образу жизни, отношению к миру и к другому человеку.
При той советской власти, которую застал я, социальной коррозией стало последствие идеологического монополизма – лакировка действительности. Но в борьбе с социальной коррозией и фальшью, со скрывавшимися за ними недостатками само общество и возжаждало Перестройки. Антикоммунизм и антисоветизм же во все времена строился на амальгаме (преднамеренном смешении) правды и лжи. Когда в 90-е от людей, вступивших в КПСС в эпоху Брежнева, стали требовать покаяния за злодеяния большевиков 20–30-х гг. – это был сюрреализм!
Не удивительно, что среди «разоблачителей» были потомки красных комиссаров, а среди «виноватых» – потомки раскулаченных русских крестьян, казаков, оставшихся в Отечестве дворян и прочих «несознательных элементов».
А сколько «перевертышей» было среди партработников! На первом российском Съезде народных депутатов генерал-полковник Д.А. Волкогонов, с которым мы бок о бок проработали весь съезд, подарил мне свою книгу о коммунистическом воспитании военнослужащих, а уже вскоре стал публиковать свои трактаты о безумных коммунистах.
В июне 1991 г. в Москве, на огромном митинге «Демократической России», лидеры движения Ю. Афанасьев, Г. Попов и другие, опасаясь моего выдвижения на пост председателя Верховного Совета РСФСР, ставший вакантным после избрания Б. Ельцина президентом, дружно выступили с нападками в мой адрес, объявив меня партократом. Митинг транслировался по радио на всю страну. Слушал трансляцию с недоумением: на тот момент большинство из моих обвинителей в КПСС состояло дольше, чем я прожил на свете, причем эти славные московские интеллигенты взяли в свое время все возможное из партийных номенклатурных льгот.
К счастью, были и иные примеры. Как вовремя и громко заговорили о недопустимости разрушения страны такие «иконы» диссидентского движения, как выдающийся отечественный мыслитель, логик и социолог Александр Александрович Зиновьев, как пронзительный писатель Эдуард Лимонов. Их яркие публицистические выступления в 90-е годы очень многим помогли не сойти с ума, не потерять систему нравственных координат.
Россия и русские
Россия – это русская страна. Страна тех, кто говорит на русском языке, кто думает и живет по-русски. Нашим братьям, друзьям и добрым соседям не след этого бояться. Русские – это более чем восточнославянский народ. До прихода на Русь православия восточные славяне были, угры были, а русских не было. Я не говорю сейчас о племени руссов, россов, русичей и т. д. Я говорю о другом. О том, что русские, арийские корни которых теряются в дымке тысячелетий – это не этническое, а цивилизационное явление.
Не зря предки говаривали: «Русь святая, православная, богатырская, святорусская земля». Русский человек ни с мечом, ни с калачом не шутит.
Утром, перед началом заседания Государственной Думы ФС России первого созыва, иду по проходу в центре зала заседаний, вдруг меня окликает уже сидящий на своем рабочем месте видный член фракции «Демократический выбор России» Ю.С. Гусман:
– Сергей Николаевич, читаю «Комсомолку» и ваше вчерашнее блиц-интервью. Вы действительно сказали, что Ваши любимые фильмы – «Покровские ворота», «Не бойся, я с тобой!» и «Звуки музыки»?
– Действительно. Сказал.
– А Вы знаете, что…
– Знаю: Вы – режиссер фильма «Не бойся, я с тобой!»
– И Вы не боитесь это признать? Странный Вы русский националист. Любите фильмы, которые сняли евреи, а режиссер одного и вообще эмигрировал в Израиль.
– От этого я не перестаю быть русским. И не перестаю служить Русскому делу.
В конце XIX века считалось аксиомой, что на основании различия языка, некоторых элементов быта и обычаев русское население (на 1897 год – 79 % населения Российской империи) распадалось на малорусов, белорусов и великорусов. Малорусы, в свою очередь, делились на украинцев, полещуков и русин, или галичан. И это только этнический аспект, исходный, но не единственный.
Можно русским родиться, много важнее русским быть.
Быть русским – значит чтить русские святыни, защищать русскую землю и национальные духовные ценности. Потому и разрешима проблема истинного национализма только в связи с духовным пониманием родины: ибо национализм есть любовь к духу своего народа и притом именно к его духовному своеобразию (И.А. Ильин).
И носители русского духа – не только великие князья и былинные богатыри, не только М.В. Ломоносов или Д.И. Менделеев, но и великий русский поэт Александр Пушкин, африканские корни которого общеизвестны, и русская императрица Екатерина II Великая, исконная немка, как и выдающийся советский полководец, маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский, поляк по происхождению. Русские – это своя, отдельная цивилизация. Хуже, лучше других – не нам судить, но отдельная.
Точнее, чем Ф.М. Достоевский, космизм русского национального духа не выразить. Великий русский писатель решительно и категорично отмечал, что мы, русские, «с полной любовью приняли в душу нашу гении чужих наций, всех вместе, не делая преимущественных племенных различий, и тем уже выказали готовность нашу к всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами великого арийского рода. Да, назначение русского человека есть, бесспорно, всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит стать братом всех людей, всечеловеческим, если хотите».
Почему люди бережно относятся к своей национальности? Сказав о национальной принадлежности, человек, как правило, тем самым уже отвечал на вопросы: кто за тобой стоит? Какова репутация твоего рода, племени? Что за характер ты имеешь? На что ты годен? Исключения из общего правила при ответе бывали, но это были именно исключения.
Определение национальности не исключает Тайны. Тайны происхождения нашей нации, тайны прихода индоевропейцев на просторы Европы. А индоевропейцы, арийцы – это малая часть общей загадки происхождения наций и всего человечества, роли человечества в бескрайних просторах Вселенной.
Но не будем углубляться в заведомо необъятные вопросы, Тайной пусть займутся другие. Мы будем говорить о конкретно-историческом, о нас и нашем Отечестве.
Исчезнувшие великороссы
Роковую роль в XX веке в судьбе нашего Отечества сыграло то, что, при высоком уровне образования в Советском Союзе, общественное сознание запуталось в теоретических изысканиях советской эпохи. Победивший социализм стал бороться с религией, национализмом, патриотизмом как реакционными явлениями, препятствующими идти человечеству к всеобщему счастью. Значительную роль в затемнении национального самосознания сыграло методологическое искажение понятий «Россия» и «русские».
Говоря о трех ветвях единого народа – великороссах, малороссах и белорусах, – Ф. Ратцель подчеркивал, что их «вообще можно назвать северно-, южно- и западнорусскими». Если в последнем (четвертом) дополнительном томе самой известной до 1917 года российской энциклопедии – Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, – издания 1907 г. открыть статью «Россия», то первая вклейка к этой статье не может не заставить задуматься. Это составленные Д. Рихтером 4 карты с обозначением: «Распределение главнейших народностей Европейской России (по родному языку) по данным переписи 1897 г.». Первая карта – «Русские вообще». Затем идут три других карты: «Великороссы», «Малороссы» и «Белорусы». И цвет-то для обозначения всех выбран одинаково: от бледно-розового – до красно-коричневого.
Даже по статистике большевиков в 1920 году на территории РСФСР площадью 18.384 тыс. кв. верст проживало 131.197 тыс. чел., из них родными языками назвали великорусский – 55.667.469 чел., малорусский – 22.380.551 чел., а белорусский – 5.885.547 чел., и было подчеркнуто: «а всего русских – 83.933.667 чел., или 66,80 % всего числа жителей».
К сожалению, согласно данным, например, переписи 2002 года, в России (в границах Российской Федерации) великороссов среди постоянно проживающих нет вообще. Белорусов – 807 970 чел., украинцев – 2 942 961 чел., а учтенных помимо них «русских» – 115 889 107 чел. Хорошо хоть дополнительно к ним указаны 140 028 казаков и 6 571 помор.
Примечательно, что Д.К. Зеленин в своей фундаментальной работе «Восточнославянская этнография», опубликованной в 1927 г. в Германии, обоснованно характеризовал даже классификацию русских на великороссов, белорусов и малороссов как неудовлетворительную, несущую в себе не этнографическое, а историко-политическое значение, и аргументировано выделял четыре восточнославянских народности. При этом южнорусское население (т. е. русское население Рязанской, Вятской, Тамбовской, Воронежской, Курской, Тульской, Орловской и Калужской губерний), по его мнению, «этнографически и диалектологически отличается от северорусского (в Новгородской, Владимирской, Вятской, Вологодской и др. губерниях) значительно больше, чем от белорусов».
Великие потрясения стали неизбежны, как только Россию отождествили с Российской Советской Федеративной Социалистической Республикой, а с понятием «советский человек», в определенной степени противопоставленном понятию «русский», потерпели социальное фиаско.
Русский национальный идеал
Вспоминать, что «раньше» было лучше, иногда приятно. Но думать надо о том, что лучше будет лишь после того, как именно ты надлежащим образом сделаешь свою работу. В 1997 году в своей книге «Территория государства: правовые и геополитические проблемы» я попытался сформулировать и свое видение Русской цивилизации, и видение русского национального идеала, выделив в нем составные элементы.
Политический – самодержавие народа, вверяющего свою судьбу мудрому вождю (государю). Русское народное самодержавие – именно та модель демократии, которую Полибий определял как «такое государство, в котором исконным обычаем установлено почитать богов, лелеять родителей, чтить старших, повиноваться законам, если при том решающая сила принадлежит постановлениям народного большинства». Недостатки конкретного Государя – Царя, Генерального секретаря ЦК КПСС, Президента – приводили к модификациям этой модели, но не к ее замене.
Социальный – общество Справедливости и Процветания, с распределением Блага в соответствии с трудом каждого, с уважением индивидуального Успеха при участии каждого в общих делах.
Экономический – коллективный (общинный) труд; солидарное благосостояние и благополучие. Собственность уважается, но не признается в качестве цели человеческого существования. Противоборство стяжателей и нестяжателей имеет характер непрерывно развивающегося диалектического единства.
Теологический – Пресвятая Богоматерь как олицетворение Божественного начала и, одновременно, культ замужней женщины, имеющей детей, отдающей всю себя мужу и семье. Чувство Справедливости предполагает осознание Долга и Ответственности, а забвение последних приводит к совершению Греха, искупление которого – священная обязанность каждого. Идея Греха – одна из центральных в русском национальном православном самосознании.
И, наконец, культурно-нравственный – как единение с Богом в праведном подвижничестве, служение Справедливости и Правде. При многовековой проповеди Смирения и Послушания русский человек часто следовал им лишь после нахождения приложения своей страстной тяги к созиданию – созиданию Семьи, созиданию Отечества. Стремление к Красоте и Гармонии всегда сопровождает русского человека – независимо от его национальности, заставляя помнить о них даже в заблуждениях.
В чудеса надо верить. Тогда ты сам сможешь их и творить.
Все вместе эти грани национального идеала формируют характер русского человека и его образ жизни. Среди нравственных императивов, формирующих русскую культуру как ключевой элемент цивилизации особого типа, следует выделить идеал подвижничества, аналогичный культу героя-мученика для самосознания британцев, и идею греха как главный критерий человеческого поведения.
Именно на этих идеалах нас воспитывали. Некоторых религиозно, но большинство – светски и по-советски, однако, искренне и последовательно.
Стремиться воплотить в жизнь Русский национальный идеал – это и означает следовать Русским путем.
Следовать своим Путем должна любая нация. Те же японцы, лучше нас сохранившие солидаризм своего общества, именно поэтому идею Пути определили смыслом жизни самурая.
«Человек должен всю жизнь стремиться к тому, чтобы никогда не отступать от Пути. Он должен учиться, постоянно работая над собой и ничего не оставляя без внимания. В этом Путь». Это бусидо.
Ныне с полным основанием можно утверждать, что исторический спор между русскими марксистами и народниками XIX века – спор о том, должны ли мы лечить социальные болезни западноевропейскими рецептами, как требовали марксисты, или у нас свой путь в истории, называвшийся А.И. Герценом «русским социализмом», выиграли не марксисты-большевики, как казалось почти весь XX век, а народники. Возвышение СССР произошло только тогда, когда политика России соединила стремление к социальной справедливости с национальным укладом и национальным духом, когда на руинах Мировой революции вновь возвысилась чувство Империи, идея Отечества, как того и добивались где осознанно, где интуитивно народовольцы.
Сколь многого наша Родина могла бы избежать, если бы ее государственные деятели на сто лет раньше прислушались к советам мудрого К. Маркса не пытаться жить по его книге «Капитал», подражая Западу, а опираться на свои собственные общинные традиции[2 - См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 35. С. 137–138.].
Что губительнее для души человека – злопамятство или склероз? А для души нации? Как порой тяжело отвечать на этот вопрос. Но в жизни очень многое зависит от того, что ты предпочитаешь помнить, плохое или хорошее.
Из родовой памяти
Главные люди, не только давшие мне жизнь, но и научившие меня добру и ответственности, состраданию и готовности делать любую работу добросовестно – это мои родители. Они учили меня не только словом, но и личным примером.
Родился я 31 января 1959 года в Семипалатинске, где в то время родители учились. Мама, Валентина Николаевна, – в медицинском, а отец, Николай Наумович, работавший водителем на заводе, – заочно в педагогическом. После моего появления на свет, как уверяют родные, пошел снег. Для зимы, пусть даже восточно-казахстанской, это не удивительно, но почему-то им запомнилось.
Мама была исключительно талантливым врачом. Окончив вуз, была приглашена работать в медицинскую клинику, стала работать над диссертацией, даже выступила на симпозиуме по хирургии в Алма-Ате. Но отдала всю себя мужу и сыновьям, без колебаний оставив ради этого науку.
После окончания отцом педагогического института мы выехали на его родину, в Омскую область.
Первые годы моего земного существования – это годы активных ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне. Помню детские впечатления, когда в объявленное заранее время надо было выходить из квартир на улицу, потому что дома ходили ходуном, мебель качалась, звенела посуда в шкафах. Потом оповещать жителей о необходимости покинуть дома перестали, но опять же дома трясло, посуда бренчала. Годы спустя я стал понимать, что был очевидцем отзвуков близких ядерных взрывов. В детстве же эти землетрясения были просто интересны. Даже не было страшно. Воистину, счастье в неведении. Ныне же на упреки недругов я спокойно замечаю:
– Какие ко мне могут быть претензии? Ну, родился я и вырос в Семипалатинске в годы пика активных ядерных испытаний. Мутант. Отвяжитесь с нравоучениями. Принимайте, какой есть.
Бабурины и Бабуриды
В 2007 году я впервые побывал в краю солнечных легенд – в Самарканде. Сразу при нашем с А.В. Фоменко прибытии в отель на вопрос, куда я хотел бы направиться в первую очередь, ответил без колебаний:
– В Гур-Эмир, мавзолей Тимура.
– Конечно, вначале надо к родственникам.
– Не понял?
Я и действительно не понял.
– А Тимур тоже, Сергей Николаевич, был из Бабуридов. И вообще, жаль, что вы не наш политик! У нас вряд ли кто отказался бы голосовать за Бабурида.
Конечно, люблю говорить о предках, восходящих к великому Бабуру, основателю династии Великих Моголов. Но не менее люблю вспоминать, что до XVIII века в Сибирской тайге было много тигров, а называли сибиряки тигра бабр. Представьте же мое благородное негодование, когда моя жена Татьяна вычитала в какой-то несерьезной книге, что в белорусском Полесье, а также как и среди донских и уральских казаков бабурами исстари называли пеликанов. Супруга возмутилась:
– После свадьбы я сменила такую замечательную, красивую – просто летящую – фамилию – Журавлева – на какую-то пеликанью!
И пришлось утешать!
О предках я знаю только со слов родных и двоюродных бабушек, да еще некоторых дальних родственников.
Дед моего деда по линии отца, Фирс, был крепким сибирским селянином, сумевшим выучить одного из своих сыновей, моего прадеда Михея на фельдшера. То был XIX век, к началу века двадцатого Михей Фирсович Бабурин был самым уважаемым лекарем на севере нынешней Омской области. Добрую память о нем и его лечении я застал у тарчан и в 70-е годы XX века. От него и пошла наша семейная традиция иметь во всех поколениях медиков, надеюсь, она не прекратиться и на моем младшем брате.
Мой дед, Наум Михеевич Бабурин, жизнь прожил на глухом севере Омской области ремесленником, зарабатывавшим на прокорм многодетной семьи индивидуальными подрядами: брал лесную делянку в васисском урмане, валил вековые сосны и лиственницы, обтесывал, шкурил, свозил бревна по зимнику в Тару или какое-либо село и ставил дом. Предварительно, как и надлежит плотнику-единоличнику, в одиночку делал полностью сруб, год выдерживал для сушки, разбирал на бревна, потом вновь собирал, уже на мох, ставил крышу. Как ныне говорят, сдавал дом «под ключ». И так из года в год. Своим тяжелым трудом содержал жену и шестерых детей. Ввиду многодетности, в войну был мобилизован на местный завод. Из шести человек дедовых родных и двоюродных братьев, ушедших на фронт, вернулся один дед Алексей.
Бабушка, Ирина Сергеевна Бабурина (Королева) занималась только семьей и хозяйством. И всем своим детям дед с бабушкой дали хорошее воспитание и образование.
Дед Наум Бабурин чуть не был расстрелян белыми после установления их власти в Таре. Спас офицер царской армии, которого незадолго до того дед выручил от красных: увидев приготовления к казни, офицер взял деда на поруки, о чем бабушка Ирина благодарно вспоминала даже в 70-е годы. Дед Наум умер, окруженный заботой близких, в 1970 году.
Другой дед, Николай Петрович Кульбедин (Кульбеда), приехал из Брестской области Белоруссии, городка Мотоль, который в средневековье был городом с Магдебургским правом, а в XXI веке едва вытягивает и численностью населения, и уровнем развития производств лишь на село. Приехал в Семипалатинск осваивать Южную Сибирь. Хотя был, по некоторым сведениям, из семьи священника.
Если дед Наум уклонился вначале от белой мобилизации, потом от красной, общественной суеты избегал, то дед Николай, судя по всему, страстный и деятельный, ввязался в гражданскую войну, которую закончил, гоняя басмачей в Ферганской долине. Н.П. Кульбедин вступил в ВКП(б) и, как человек партийный, был брошен на потребкооперацию в село. Возглавлял РайПО, был в конце 30-х арестован. «Убеждали» признаться в совершении предъявленных преступлений, очевидно, серьезно, поскольку даже когда повезло – он дотянул до «пересменки» Ежова и Берия, – и он был выпущен, но выпущен в таком состоянии, что, едва добравшись до своего села, умер.
Его родители, Петр Кульбеда и Кристина Мацукевич, приехали к сыну в Семипалатинск в середине 20-х и из-под польской оккупации, и явно прячась от большевизации европейской России. Если прадеда не стало еще в годы НЭПа, то прабабушка Кристина прожила жизнь долгую, моя мама запомнит ее прекрасно.
Бабушка по материнской линии, воспитывавшая меня в раннем детстве, Анна Максимовна Волкова, тайну своего происхождения и юности, дожив до 90-х годов XX века, унесла в могилу, боясь этой темы и никому ее не доверив. Всю жизнь проработав в больнице детской медсестрой, она чуралась любых разговоров о политике. Не отличались словоохотливостью и две ее сестры, и бабушка Таисия, и бабушка Екатерина. А мы, молодые и глупые, не нашли во время возможности расспросить о предках серьезно и настойчиво. По некоторым сведениям, они были из казачьего рода. Что известно достаточно точно – из ссыльных.
О тех, по кому мы учились жить
У цельной личности не может быть проблем, есть только возникающие непрерывно задачи разной сложности, которые надо решить. И они личностью решаются. Но может быть и другой подход. Мой студенческий друг Виктор Костюнин говаривал, что проблемы любого человека делятся на две категории. Первые – это те, которые неразрешимы. Не стоит тратить на них время. Вторые же решаться сами собой, без какого либо влияния с твоей стороны. Тем более, надо выбросить их из головы.
Интерес к общественным, политическим вопросам как-то сложился, сформировался у меня еще в школьные годы, когда зимними морозными днями я читал книги или сидел около радио (телевидения тогда у нас в Таре не было), слушая подряд все радиопрограммы, от «Клуба знаменитых капитанов», любых радиоспектаклей и до выпусков новостей. Читая художественные, а потом уже общественно-политические книги, я интересовался тем, что происходило в прошлом, что происходит в дни, когда мы живем.
Сколько себя помню, любил историю и довольно рано стал чувствовать ее неполноту. Стремясь восполнить пробелы, начиная с восьмого класса (год 1973) я стал искать встречи с теми, кто сидел при Сталине, и с теми, кто сажал. Беседы с такими людьми обострили мой интерес к отечественной истории первой половины XX века.
Многое дали мне переписка и беседы с легендарной Н.И. Сац, народной артисткой СССР, с омской легендой, первым секретарем Омского обкома ВЛКСМ в середине 30-х гг. В.И. Шунько, одним из немногих, кто, пройдя через арест вместе с другими комсомольскими лидерами во главе с А. Косаревым, провел долгие годы в заключении, но выжил.
Но начиналось все со школы. Незабываемыми были, например, встречи с одним из старейших тарских комсомольцев, Сергеем Михайловичем Руневым. Они с его будущей женой, Симой Максимовной, вступили в комсомол в Таре в 1919 году, сразу после освобождения Тары от колчаковцев. В 1921 году С.М. Рунев вступил уже в партию большевиков, а в 1974 году или в 1975 году, незадолго до нашего знакомства, его из КПСС исключили.
Исключили не по политическим мотивам, а с формулировкой «за бытовое разложение», за страстную, но изменчивую любовь к женщинам. Его честно пригласили в районный комитет партийного контроля, и тогдашний председатель этого комитета Меньшенина, мать моей одноклассницы, его увещевала, пытаясь отговорить от очередной женитьбы (официально седьмой). Уговорить не смогла, он вступил в брак, и его исключили.
У С.М. Рунева в доме не было книжных полок, но откуда-то он откопал две книги и с легкостью подарил мне, малознакомому пацаненку. Первая, достаточно новая, была из серии «Жизнь замечательных людей» – сборник очерков о М.Н. Тухачевском и нескольких других военачальниках. Вторая была еще с «Ъ», явно издания дореволюционного, с выдранным титульным листом. На потертом переплете значилось: «К. Каутский». Много позже я все-таки сумел ее идентифицировать, установив, что это был перевод на русский язык теоретической работы К. Каутского «Эрфуртская программа». И такая книга долежала в нашей глухомани в чулане до 70-х годов XX века!
Так вот, С.М. Рунев рассказывал мне и о 20-х годах, и о том, как он работал и служил в Таре в НКВД в 30-е годы. О психологии, общих настроениях. Бывали и курьезы.
Когда он в 1937 начал ухлестывать за сосланной, по его словам, в наш город женой маршала Тухачевского, его пригласил к себе начальник райотдела НКВД и сказал:
– Или эта баба, или партбилет. Выбирай.
Он, что не странно для тех времен, выбрал партбилет.
Я пытался робко заметить (уже имея, пусть и бессистемное, но четкое представление о судьбах многих людей в 30-е годы), что не могла появиться у нас в Таре Нина Евгеньевна Тухачевская. Она была после ареста мужа сослана в Астрахань, где вскоре арестована, потом возвращена в Москву и там расстреляна. Может быть, говорю, это была какая-либо из сестер маршала Тухачевского? Ветеран упорствовал, что ухаживал за его женой.
