скачать книгу бесплатно
Последнее слово советник произнес, презрительно облизывая пухлые губы.
– Да! – прогремел генерал. – И это еще один повод им верить. Ведь маньчжур никогда не даст ложной клятвы.
Он кипел от возмущения, и взбесился еще больше, когда взял со стены кость и увидел, что это еще один восточный ветер. Господин Хайпэн выругался и сбросил синий иероглиф на стол.
– Еще один повод им верить… – нараспев протянул сыщик. – А были и другие поводы?
– Конечно. Но вы вряд ли поймете. Пятеро завсегдатаев трактира находятся друг с другом в состоянии… Трудно подобрать слова на вашем языке, – старый маньчжур помолчал, размышляя. – Ладно, скажу «кровная вражда», хотя это далеко от истинного положения дел. Трактир – единственное место, где у них относительное перемирие, поэтому там не рвут глотки. Но каждый из них непременно уличил бы соперника во лжи. Если бы Уваров зашел внутрь, и кто-то хотел сей факт скрыть, ему бы не удалось этого сделать.
– Кровная вражда… Дикий народ, – китаец снял со стены нужную кость и улыбнулся, а на кон, не скрывая злорадства, выложил восточный ветер. – Такие дикари вполне могли сговориться и похитить Уварова.
Генерал отвернулся, не желая вступать в дискуссию.
– И что же, стражники поверили на слово и не обыскали трактир снизу доверху? – сыщик сбросил восьмерку бамбуков, нарисованную в виде двух букв «М», сложенных валетом.
Кость эта никого не заинтересовала. А вот одинокую монету, положенную Клейнмихелем, тут же схватил советник.
– Безусловно, стража перевернула все вверх дном, – подтвердил он. – Но графа не нашли. Также не обнаружили следов борьбы, тайного выхода или, извините, трупа. Этот трактир – большой деревянный сруб. В нем нет окон. Единственная дверь ведет в тесные сени, а сразу за ними открывается большой зал с кое-как сбитыми столиками. Подпол и чердак также не имеют окон. Не обнаружено и потайных ходов…
Генерал пригладил длинным ногтем свои растрепанные «гнезда» и проворчал.
– Уверен, все было наоборот. Китайские стражники убили графа в этом проклятом Дуньхуа. А потом выдумали сказку про трактир, чтобы отвести от себя подозрения.
И даже не покосился на толстяка в белом халате, хотя чувствовал, что тот прожигает его взглядом.
– Такой поворот объяснил бы все с точки зрения здравого смысла, – согласился Мармеладов, перехватывая тройку бамбуков, сброшенную китайцем, и добавляя к ней четверку и пятерку. – Не было никакого исчезновения, обычный заговор и попытка пустить следствие по ложному следу.
– Так-то оно так, – Клейнмихель тяжело вздохнул, – да совсем не так. Бегичев сообщает, что своими глазами видел, как Уваров скрылся за дверью, потом раздался его громкий голос: «Сударыня, позвольте, я помогу вам. Обопритесь на мою руку. Осторожнее, здесь ступенька!» Граф выпустил из трактира старуху в заштопанном халате и грубом шерстяном платке. Бабка заковыляла по тропинке через поля, опираясь на клюку. Бегичев со стражниками подождали минут десять, теряя терпение, а потом вошли внутрь. Обнаружив пропажу графа, они допросили всех с пристрастием – подозреваю, что многих при этом крепко отдубасили, – и поскакали в Чаньчунь. Там адъютант отбил мне телеграммы и запил с горя, причем пил эту мутную рисовую водку… Потому сразу потерял ясность мысли, уже третий день валяется в беспамятстве. Говорил я ему, не употребляй, Христа ради, отраву местную! Хорошо еще, что перед запоем он успел подробно доложить о происшествии.
– А Бегичеву вы доверяете? – спросил сыщик, добавляя в кучу сыгранных фишек белого дракона.
– Как самому себе, – Максим Владимирович снял со стены девятку в числах и положил поверх дракона. – Но куда важнее, что Бегичеву безоговорочно доверяет граф Уваров. А он умеет разбираться в людях, уж поверьте.
Слуга в гороховой косоворотке неслышно вошел в комнату.
– Телеграмма для господина Хайпэна!
Голос его был лишен подобострастия, а протягивая золотой поднос генералу, он лишь обозначил поклон. Подобная хамоватая надменность появляется у всех лакеев, долго живущих на чужбине. Хоть в Париже, хоть в Нью-Йорке, хоть в китайской глуши. В Москве, положим, выгнали бы мерзавца взашей за такое отношение, а здесь ему сходят с рук любые выходки, поскольку русский мужик хоть и обнаглел до крайности, но все же родной человек. Умеет чай заварить «по-нашенски», да побелить молоком, как в детстве нянька делала. Умеет утихомирить хмельную удаль барина словцом хлестким, но честным, на которое и обижаться-то грех, зато потом дотащит до постели, снимет сапоги и накроет овечьим тулупом – утра нынче морозные. А иной раз, чувствуя грусть хозяина, запоет тихонечко: «Из-за острова на стрежень, на просто-о-ор…» Вышибет слезу, стервец, а сам уж чарку подает, до краев налитую. И вот они – господин и слуга, – уже рыдают в обнимку: «Волга, Волга, мать родна-а-ая…» А на душе от этого разливаются мир и покой, словно и впрямь качается она в рассохшейся лодчонке на волнах великой русской реки, как дитя в колыбели. За такое все простишь…
Старый маньчжур держал в руке кость, намереваясь сделать ход, но, вчитавшись в короткие строчки, пришел в ярость и зашвырнул фишку в дальний угол. Слуга не шелохнулся. Тянул паузу, пока настойчивое покашливание Максима Владимировича не сдвинуло его с места. Кряхтя и вздыхая напоказ, положил на угол стола кирпичик с восемью синими кругами.
– Забирайте свой виноград, ваша милость.
– Это монеты, – машинально поправил Клейнмихель, хотя мысли его сейчас были заняты совсем другим.
– Да где же тут монеты? – дерзко ответил слуга, но обжегшись о гневный взгляд хозяина, отступил на два шага. – А если даже и монеты… Нечего тут деньгами сорить!
Си Хайпэн, шевеля губами, снова и снова перечитывал телеграмму. Брови его сошлись на переносице, выражая крайнюю степень возмущения.
– Что там? – не выдержал китаец.
Генерал произнес несколько гортанных слов, опомнился и повторил по-русски:
– По моему настоянию всех посетителей трактира допросила военная разведка. Особо упрямым развязывали языки двое суток и вот, наконец, они сознались. Трое работали на японцев во время недавней войны и до сих пор сообщают им ценные сведения. Еще один оказался британским шпионом. А трактирщик регулярно отправляет доклады китайским чиновникам: о чем шепчутся маньчжуры во хмелю.
– И что же, эти люди изменили показания и сознались, что видели графа Уварова? – спросил Мармеладов.
– Нет. Никто не видел графа.
– Выходит, вы зря подвергли их пыткам, – хихикнул китаец. – Разве это метод? Средневековая дикость. Впрочем, чего еще от вас ждать… Поди не один бамбуковый шест обломали, а толку никакого.
Он выложил семерку бамбуков и снова хихикнул.
Старик залился краской.
– Мои люди выявили четверых злодеев, ежедневно вредящих империи! То, что они оказались маньчжурами – позор для моего народа. Для всех нас, от самого бедного пастуха до великой императрицы Цыси[7 - Вдовствующая императрица Империи Цин, правившая китайскими землями с 1861 по 1908 гг.].
– О-о-о, нашей светлейшей Цыси к позору не привыкать, – голос советника сделался сладким, как мед, и таким же липким. – Она ведь была не законной супругой императора, а одной из сотен наложниц. И вознеслась так высоко лишь благодаря своему коварству. А теперь эта старая гадюка отравляет не только своих соперниц, но и весь Китай.
– Как вы смеете?! – взвился маньчжур.
– Разве я хоть в чем-то погрешил против истины? – Чэнь Вэньюй разыграл изумление. – Все знают, что императрица Цыси потратила миллионы лян[8 - Китайская серебряная монета.] на празднование своего дня рождения, в то время, как японцы тащили пушки к столице. И потом ей пришлось занимать деньги на войну у проклятых британцев под кабальный процент.
– Мы сражались достойно, не думая о деньгах! Японские псы так и не смогли захватить Мукден, хотя ваш трусливый губернатор готов был сбежать из города куда глаза глядят. Неделю просидел на узлах с пожитками, да и вы вместе с ним, – Си Хайпэн презрительно сплюнул на пол. – А мы изгнали захватчиков со своей земли.
– Но прежде они разграбили несколько провинций, – хмыкнул советник. – К тому же Цыси подписала мирный договор с иностранными державами на невыгодных условиях. Теперь англичане, французы, немцы уничтожают Китай ради своей наживы.
– Спасибо, что не записали в перечень врагов империи меня, – попытался разрядить обстановку Максим Владимирович, – и господина Мармеладова.
– О, нет. Северные соседи несут нам великие культурные ценности, свет и благодать… – китаец скрипнул зубами.
– А на самом деле? – спросил сыщик. – Я убедился, что люди на Востоке удивительно вежливые и никогда не произнесут крамольного слова, чтобы не оскорбить хозяина гостеприимного дома. Но ведь вам ежедневно приносят доклады от трактирщиков, банщиков, извозчиков, уличных разносчиков и прочих агентов. И вы в курсе, кого костерят на улицах и площадях. Так что говорит народ о северных соседях?
– Народ глуп. Его не интересуют великие культурные ценности, свет и благодать. Народ думает только о том, как бы набить свое вечно голодное брюхо. А железная дорога, которую хочет строить господин Кли-михе-льин, – он споткнулся, набрал побольше воздуха и попробовал снова, – господин Киль-мей-хулин… Эта железная дорога пройдет по плодородным полям и многие деревни останутся без урожая. Извозчики, которые сейчас зарабатывают мелкие монеты в северных провинциях, с первым же паровозным гудком лишатся последних медяков…
– В России было то же самое, – отмахнулся чиновник железнодорожного ведомства. – Но сейчас у нас хватает работы и извозчикам, и паровозам.
– Значит, русский народ более терпелив. А у нас в деревнях уже появились странные проповедники, которые призывают убивать христиан… Они находят много симпатии в школах кулачных бойцов, которые уже готовы создавать отряды для наведения порядка. Так они это называют.
– Но вы же понимаете, что несколько выживших из ума кликуш не сумеют поднять целую провинцию на восстание, – Клейнмихель проигнорировал выложенный сыщиком северный ветер, сбросил в свою очередь семерку бамбуков. – Разве китайская пословица не учит оптимизму? Всегда смотри на вещи со светлой стороны, а если таковых нет – натирай темные, пока не заблестят.
– Хотелось бы верить. Но другая пословица гласит: несчастье входит лишь в ту дверь, которую ему открыли. А наша императрица распахнула ворота так широко, что…
– Хватит! – не выдержал маньчжур. – Произнесите еще хоть одно слово, порочащее светлейшую Цыси, и я…
Закончить угрозу он не успел. На пороге комнаты снова возник слуга в косоворотке и обьявил:
– Телеграмма для господина Веньюя!
Советник старался не выдать волнения, но пальцы дрожали слишком заметно. Он положил бумажный квадратик на стол, прочел дважды, трижды – нет ли какой ошибки, – и вздохнул.
– Как ни прискорбно, господа, но проверка с пристрастием выявила предателей среди китайских стражников.
– Хых! – генерал впервые за вечер улыбнулся. – С пристрастием? А еще говорили, что пытки – не метод.
– Увы, увы… Двое копьеносцев, сопровождавших графа, подрядились за щедрую мзду похитить господина Уварова той ночью и передать в руки британской разведки.
– Хых! – маньчжур сбросил западный ветер. – В горном Тибете шагу нельзя ступить, чтобы не вляпаться в дерьмо яка. А у нас тут куда ни ткнись, сплошные лазутчики!
– Ну а чего вы хотели? – пожал плечами Клейнмихель. – То, что пушки молчат, не должно никого вводить в заблуждение. Война теней продолжается и в мирное время.
Китаец мелко закивал, взял со стены кость и тут же позабыл о проблемах – насущных и грядущих. Показал всем одинокую монету, добавил фишку к трем таким же, давно открытым. От радости он готов был пуститься в пляс, ведь эта комбинация приносила много очков. Маньчжур снова нахмурился, а Максим Владимирович шепнул:
– Везет дураку!
Но сказал это в сторону, чтоб услышал только Мармеладов.
Советник тем временем взял дополнительную кость с самого дальнего края крепостной стены и сбросил на стол. Это была девятка бамбуков. Сыщик протянул к ней руку, но на полпути замер.
– Простите, господин Вэньюй, – повернулся он к китайцу, – а этот ваш копьеносец… Он что же, изменил показания и сознался в похищении графа?
– Нет. По-прежнему утверждает, что тот открыл дверь трактира и немедленно исчез.
– Тогда нам остается поверить в самое невероятное.
– В злых духов? – забренчал амулетами генерал.
– Нет. В то, что Уваров растворился в воздухе.
– Но это же невозможно, – побледнел Клейнмихель. – Родион Романович, вы сами отрицали… Плоть и кровь… Не могут исчезнуть бесследно… Господи, кто из нас сошел с ума?!
Сыщик отодвинул стул и прошелся по комнате. Три шага вперед и столько же назад.
– Успокойтесь, Максим Владимирович. Мы все в здравом уме, в твердой памяти. Но граф Уваров перехитрил нас, а заодно и шпионов всех снующих здесь разведок.
– Но как? Я не понимаю, как он это сделал?!
– Гениально, а вместе с тем на удивление просто. Тем вечером граф заподозрил, что в его свите есть шпион, а может даже и не один. Не знаю, по каким признакам вычислил, но вы сами говорили: Уваров умеет разбираться в людях. Рисковать нельзя. Ночь надвигается. В любую минуту шпионы могут выкрасть донесение, а то и перебить всех – и графа, и верных ему стражников. Поэтому он принял решение спрятаться. Трактир использовал лишь как повод спешиться, вряд ли разумный человек вверит свою жизнь и безопасность в руки незнакомцев из придорожного кабака. Загляните в любой из них, там сплошь подозрительные рожи… Но трактир давал прекрасную возможность разыграть представление. Граф распахнул дверь, спрятался от стражи и Бегичева за тяжелой створкой, молниеносно переоделся – это не трудно при должной сноровке. Накинул заштопанный халат, повязал платок. И вышел из-за этой двери в образе сгорбленной бабки, ковыляя и опираясь на клюку. Не вы ли, господин Клейнмихель предупреждали, что на Востоке нельзя судить по внешнему виду?! Но никто из ваших дознавателей не удосужился спросить у завсегдатаев трактира: была ли среди них старуха? А ведь разгадка всегда маячила перед носом.
Три вопроса слились в один:
– Но откуда граф взял халат?
– И шерстяной платок?
– И клюку?
– Хороший разведчик… В смысле, человек, выполняющий поручения деликатного свойства, – Мармеладов подмигнул чиновнику железнодорожного ведомства, – всегда продумывает план побега заранее, на случай возможного провала. Не удивлюсь, если изнанка плаща Уварова нарочно сделана из грубой ткани с заплатками. Вывернешь – вот и халат. А платок он наматывал вокруг пояса, вместо кушака. С клюкой же просто повезло – забрал жердь, подпиравшую дверь трактира от ветра.
– Но если так… Почему граф не посвятил в свой план адъютанта? – недоумевал Клейнмихель. – Убивается ведь парнишка, горькую пьет. Неужели он и Бегичева подозревал?
– Ни в коем случае. Но графу было нужно, чтобы стражники-шпионы увидели истинную реакцию Бегичева – гнев, панику, неподдельное горе. Чтобы поверили в таинственное исчезновение и ломали головы, куда подевался Уваров. Иначе они могли бы помчаться в погоню за старушкой, верхом быстро бы настигли… Граф же хотел выиграть время. Пока китайцы переворачивали трактир, а потом толпы дознавателей рыскали по округе, заглядывая в каждую нору, мнимая старушка под покровом ночи шагала на юг.
– Но на юге только деревушка Яньцзи, – советник закрыл глаза, представляя карту провинции. – Зачем графу соваться в эту беспросветную глушь?
– По двум причинам, – сыщик загнул пальцы. – Во-первых, потому что беспросветная, и во-вторых, потому что глушь. В этом направлении искать беглеца никто бы не стал. А граф, скорее всего, утром купил там лошадь, или, еще вернее – поехал на перекладных, чтобы не привлекать к своей персоне излишнего внимания. Таким образом за сутки можно добраться до Владивостока. По моим расчетам граф уже передал донесение по штабным каналам, и прямо сейчас отправляет телеграмму в Мукден, чтобы всех вас успокоить… Однако, мы забыли про игру.
Мармеладов взял девятку бамбуков, сброшенную китайцем. Добавил к ней свою последнюю кость и положил поверх последовательностей.
– Маджонг, господа.
Брови старого генерала от постоянного изумления уползли уже на макушку.
– Но эти последовательности… Они ведь вообще ничего не стоят.
– Мы заплатим вам сущие гроши, – впервые за весь день, а может и за всю историю Азии, китаец согласился с маньчжуром. – Вы ничего не заработаете на такой победе.
– Кроме самой победы, – улыбнулся сыщик.
Генерал и советник встали со своих мест и низко поклонились.
– Похоже, нам преподали хороший урок, господа! – Максим Владимирович отошел к столу с закусками и захрустел огурцом. – Прежде всего, надлежит думать не о выгоде, а о победе. Пока мы с вами собирали красивые и богатые комбинации, господин Мармеладов обыграл нас на мизере. Не желаете выпить посошок, Родион Романович?
– Нет, благодарю покорно. Мне пора ехать дальше. Хочу поскорее добраться до Москвы.
Сыщик придержал створку двери, пропуская в комнату слугу в косоворотке. Тот потерял где-то на лестнице золотой поднос и все свое высокомерие, вбежал с горящими глазами, сжимая в кулаке казенный бланк.
– Телеграмма из Владивостока! – кричал он, не помня себя от счастья. – От графа Уварова! Живой! Живо-о-ой!
Мармеладов нахлобучил на голову черную шляпу, попытался отогнуть поля вниз – безуспешно, как и всегда, – и медленно закрыл за собой дверь.
Смерть под балдахином
Ветвь гранатового дерева склонялась к земле под тяжестью созревающих плодов. Они краснели как обиженные гимназисты – багровые пятна расползались по нежно-розовой кожуре надутых щек, конопатых от поцелуев раскаленного персидского солнца. Ветер потерся боками о ледяные вершины мазендаранских[9 - Мазендаран – северная провинция Ирана.] гор, пролетел сотню верст за считанные минуты, чтобы успеть донести до Тегерана хоть чуточку прохлады, но все напрасно: в этот полуденный час он обжигал сильнее, чем дыхание злого демона Биварасба[10 - В персидской мифологии – злой дух, заточенный в спящем вулкане.].
Двое солдат сели прямо на землю, привалившись спинами к шершавому стволу дерева. Пыльные мундиры давно нуждались в чистке, а стоптанные сапоги просили, и даже уже требовали каши. Бороды угрюмо топорщились из-под угольно-черных фесок, надвинутых до самых глаз. Третий с почтительным поклоном протянул флягу с водой командиру, стоящему поодаль. Тот отвернулся, вглядываясь в далекий горизонт, и наполовину вытащил саблю из ножен. Враг близко! Но офицеру храбрости не занимать, любой неприятель убедится в этом, увидев его гордо поднятую голову, обмотанную широким бинтом, и запекшуюся струйку крови на правом виске.
– Отлично! Вот так вполне естественно, – фотограф в белоснежном костюме вынырнул из-под шлейфа, приколотого к диковинному аппарату на треноге. – А ну-ка замрите… Раз, два, три!
Громкий щелчок расколдовал застывшие фигуры. Офицер, жадно ухая, выпустил из руки саблю и схватил фляжку. Тяжелый эфес тут же перевесил, клинок выскользнул из ножен, глухо звякнув в пыли, но никто не обратил на это внимания. Солдаты столпилось вокруг командира, складывая ладони лодочкой, умоляя оставить им хотя бы по глоточку солоновато-мутной воды. Фотограф хмыкнул и прикрыл седые кудри соломенной шляпой.
– Отчего же без привычного «Улыбнитесь, сейчас вылетит птичка»? – раздался насмешливый голос за его спиной. – А, господин Севрюгин?
Со стороны дворцовой площади неслышно подошел человек лет пятидесяти, одетый по западной моде – узкие брюки, рубаха из белого хлопка, строгий жилет с синей искрой. В таком наряде большинство прохожих на улицах Тегерана чувствовали бы себя неуютно сразу по двум причинам: из-за несусветной жары и неодобрительных взглядов. На Востоке долго помнят обиды, а последняя война с англичанами отгремела недавно, по здешним меркам. Всего-то сорок лет назад. Да и была ли та война последней? Британцы все время что-то затевают по соседству – в Индии, в Афганистане. За это их и не любят. А заодно и французов, и немцев, и вообще всех европейцев. К русским относятся получше, но ведь в паспорт заглядывать никто не станет, пырнут ножом в темном переулке, а кровь у всех народов одного цвета. Не спасет прохожего даже чалма, повязанная на бухарский манер, со свисающими до плеч хвостами.
Однако этого господина не смущали ни угрожающее шипение из подворотен, ни изнуряющий зной. Впрочем, в угоду последнему, он все же снял бархатный сюртук и нес на сгибе локтя.
– А вот и вы, мой друг! – фотограф поспешил навстречу, раскинув руки для радушных объятий. – С прибытием, господин Мармеладов. Насчет птички верно подмечено. На здешних басурманов наши московские уловки не действуют. Персы на всех портретах хмурятся, потому что улыбка здесь считается уделом дураков и неудачников. А солидным мужчинам она не к лицу.
