скачать книгу бесплатно
Аналогичную позицию занял и Совет Федерации: «Концепция ориентирует, что при реализации реформы следует рассчитывать на «неуменьшение бюджетных ассигнований на образование», то есть на сохранение нынешнего крайне неудовлетворительного финансирования образовательных учреждений, когда не финансируется ничего, кроме заработной платы и стипендий. Следовательно, большинство содержательных позиций концепции, как правило, требующих дополнительного финансирования, заведомо не будут реализованы из-за отсутствия денег. Таким образом, уже на стадии проекта формируется механизм невыполнения концепции».
Глава профильного комитета Совета Федерации Валерий Сударенков особенно жестко раскритиковал положения о социальной поддержке студентов, перекочевавшие в компромиссный документ из «асмоловской» концепции. Полностью отвергалась идея льготного образовательного кредитования и целевого страхования, так как, по мнению сенатора, студенты должны обеспечиваться стипендиями в размере двух минимальных размеров оплаты труда. Точно так же критики подверглось и намерение авторов установить плату за общежития в размере не более 30 % прожиточного минимума, ведь по закону «О высшем и послевузовском образовании» плата не должна превышать 5 % от стипендии. Сенатор, правда, напрочь забывал о том, что все эти законодательные нормы давно не выполняются, и реформаторы исходят из реального положения вещей.
У исполнительной власти в тот период не было возможности снизить градус возмущения думских коммунистов, и в бесплодных дискуссиях реформаторы лишь теряли драгоценное время. Неспособность Владимира Кинелева организовать проведение реформы давно была очевидна. И тогда высшее руководство страны решило дать карт-бланш авторам «асмоловской» концепции, определив нового лидера доктрины реформирования, а следовательно, лидера «очередного этапа реформирования системы образования», поддержанного его командой. В середине февраля 1998 года в послании Федеральному Собранию президент Борис Ельцин напомнил, что в прошедшем году недопустимо долго готовился целый ряд концепций реформ в социальной сфере: в медицине, науке, образовании, пенсионной, жилищной. И в последний день февраля Владимир Кинелев был отправлен в отставку – формальных поводов для этого было достаточно (впрочем, сотрудники министерства уверяли, что их шеф удивился, услышав о своей отставке по телевизору). Министром общего и профессионального образования РФ был назначен Александр Тихонов.
«Видимо, проблемы в социальной сфере оказались сложнее, чем предполагал Владимир Георгиевич, – подвела итог «Независимая газета». – Кроме того, сказались, наверное, и сложности чисто аппаратные. Дело в том, что как минимум еще один из замов Кинелева – Александр Асмолов – почти в открытую претендовал на министерский портфель. Формальным поводом для интриг послужила разработка концепции реформирования образовательной сферы в России: бывший министр и его заместитель выступили с разными проектами этого документа. Как бы там ни было, но утвержденной концепции не существует до сих пор. Этим, по-видимому, и придется заняться новому министру».
Глава III
«Полгода совсем никуда»
Александр Тихонов возглавлял Министерство общего и профессионального образования РФ с марта по август 1998 года. В отставку он ушел вместе с премьер-министром Сергеем Кириенко – после августовского кризиса у министра с репутацией реформатора было мало шансов сохранить свое кресло.
У некоторой части профессионального сообщества назначение Тихонова было связано с определенными надеждами – его велеречивый предшественник не вызывал никаких иных чувств, кроме раздражения, и от нового министра ждали конкретных действий. Но в условиях продолжающихся сокращений расходов на образование (в федеральном бюджете 1998 года – на 7 %), невыплат зарплат, продолжения забастовок и иных протестных акций либеральные идеи, связанные с именем Тихонова и его команды, были обречены. Сползание страны в экономический кризис придавало образовательной реформе горький привкус, давало все основания расценивать ее как попытку власти отнять у людей последнее. К тому же ценность образования в общественном сознании по-прежнему оставалась сомнительной: как заметил однажды Тихонов, «образованному человеку тяжело найти работу, за которую бы достойно платили».
Несмотря на это, либерал Александр Тихонов и его первый заместитель Александр Асмолов, сентименталист-романтик, должны были приступить к воплощению в жизнь идей разработанной полгода назад концепции.
«От НЭПа к НОПу»
Впрочем, уже в первые недели после назначения новой команды обсуждение, равно как и продвижение документов, разработанных вместе с Высшей школой экономики, было прекращено. Александр Асмолов объявил, что новое министерство будет реализовывать новую образовательную политику (НОП), с ходу придумав вполне актуальный в сложившейся ситуации афоризм: «От НЭПа к НОПу». Афоризм трактовали по-разному. Первая версия – оптимистическая: сначала будет проведена экономическая реформа, потом начнется политическая. Вторая – пессимистическая: экономическая реформа провалилась, теперь будет провалена еще и политическая.
Основные принципы НОПа были продекларированы Тихоновым в одном из первых выступлений: равные возможности доступа к получению образования, необходимость непрерывного образования, сохранение национально-культурных традиций в образовании, возможности выбора для регионов, выход на мировые рынки образовательных услуг, приоритет школьного и дошкольного воспитания, привлечение внебюджетных средств при условии прозрачности бюджетов учебных заведений. Новый министр обещал проводить по всем вопросам консультации с профессиональным сообществом и широкой общественностью, привлекая к работе Совет руководителей региональных органов управления образованием.
Впрочем, вполне деловые заявления Александра Николаевича сочетались в его выступлениях с пассажами, свойственными, скорее, его незадачливому предшественнику. «Система образования – это отрасль по производству духовного и интеллектуального потенциала, по наращиванию человеческого капитала», «по производству государственной и социальной безопасности, надежд и уверенности личности», «по производству нового общества, новой жизни, прогресса и социальной перспективы». Человек, вполне, казалось бы, заслуживший репутацию прагматика и либерала, вдруг заговорил шершавым языком плаката: «Только повышение уровня образованности общества создает условия социального благополучия».
В одной из статей министр определил ближайшие задачи, отражавшие лишь незначительную часть идей, обсуждавшихся в 1997 году в ходе борьбы авторов двух концепций:
– мы хотим запустить новый механизм рационального использования имущества системы образования, механизм интеграции, создания региональных центров, кооперации образовательных учреждений в технологические цепи непрерывного образования;
– мы хотим создать в учебных заведениях попечительские советы как органы опеки и спонсорства;
– мы хотим создать механизм распределения госзаказа с прозрачными условиями тендера на его получение;
– мы хотим создать систему общефедерального маркетинга на рынках образовательных услуг, труда и НИОКР, как внутрироссийских, так и зарубежных;
– мы намерены жестко отстаивать поощрительное для системы образования налогообложение;
– мы хотим создать систему образовательного кредитования и страхования;
– мы намерены жестко бороться за заказы на переподготовку демобилизованных офицеров и безработных, а также за заказы на корпоративное обучение;
– мы хотим сделать дистанционное обучение массовым и доступным для широких слоев населения;
– мы хотим перейти на 12-летнюю систему среднего образования.
Примечательно, что ключевой формой привлечения средств в сферу
образования Тихонов считал многоучредительство учебных заведений. Эта идея разрабатывалась с начала 1990-х годов и авторами Концепции организационно-экономической реформы, и другими образовательными политиками левого толка. При этом представители консервативного и умеренного клана активно возражали, утверждая, что за ней скрывается не что иное, как приватизация по Чубайсу. Ректор МГУ Виктор Садовничий в 1996 году заявил мне в интервью, что тех коллег, которые выступали за приватизацию вузов, он навсегда вычеркнул из списка своих друзей (правда, конкретные фамилии Виктор Антонович не назвал).
Ректор МЭСИ Владимир Тихомиров в 1997 году так объяснял принципы многоучредительства на примере своего университета: «У вуза должно быть несколько учредителей. Берем за 100 % его финансовую систему. 10–20 % остается у государства, 10–20 % – у местных властей. А остальную часть берут те, кому мы нужны. Это могут быть и государственные структуры (министерства, ведомства), и частные фирмы. Мы их приглашаем в учредители». Причины того, что переход на новую систему до сих пор не произошел, Владимир Павлович видел в сложившихся традициях: «На протяжении восьмидесяти лет вузы существовали по другим принципам. Государство выделяло ровно столько средств, сколько требовалось. Задача добывать деньги не стояла, более того, это категорически запрещалось… Если вуз отрывается от государственной пуповины, работать будет гораздо сложнее. Ректор должен будет принять на себя обязанности финансиста – приносить деньги, отвечать за все. Мне кажется, что многие просто не готовы к этому. Когда за спиной государство, жить проще. Допустим, профессор требует повысить зарплату. А ректор отвечает: «Извини, государство денег не дает».
Дискуссия о многоучредительстве – пожалуй, первый пример в новейшей истории российского образования, когда в борьбе против вполне здравой и разумной идеи профессиональная общественность использовала, мягко говоря, некорректные полемические приемы. В ход пускали прежде всего подмену понятий (этот опыт был взят на вооружение – в дальнейшем общественность именно так будет бороться и с ЕГЭ, и с профильной школой, и с новой системой оплаты труда). Подменив идею многоучредительства понятием «приватизация», которое в массовом сознании ассоциировалось преимущественно с воровством и обогащением избранных, оппоненты рисовали в воспаленном воображении широкой общественности в лучшем случае коммерческие ларьки в университетских аудиториях. Апрельское письмо Александра Тихонова заместителю председателя Госкомимущества Александру Браверману, в котором министр просил «предусмотреть в проекте программы приватизации возможность преобразования государственных образовательных учреждений в негосударственные на началах многоучредительства с сохранением статуса государства как соучредителя», трактовалось однозначно: реформаторы хотят погубить высшее образование. При этом известные и прописанные в законах ограничения – что вузы останутся некоммерческими структурами, что их нельзя будет перепрофилировать, что там будет сохранен бюджетный прием и проч. – вообще не принимались во внимание.
«Главные обвинения в адрес правительства состоят в том, что оно хочет сделать образование в стране приватизированным и платным, – писала Юлия Ульянова в газете «Сегодня». – Прямых доказательств таких намерений правительства нет, поэтому его вовсю «подозревают». И Тихонов, и премьер-министр Сергей Кириенко на каждом углу твердили, что приватизации в привычном понимании этого слова не будет, но им никто не верил. Летом 1998 года я опубликовал в журнале «Итоги» статью о Тихонове, где честно пытался объяснить читателям, что никакой приватизации министр не замышляет, что многоучредительство – это совсем другая идея, и был очень удивлен, увидев анонс своего очерка на телеканале НТВ: «Министр-реформатор готовится к приватизации вузов». Коллеги-телевизионщики не потрудились даже прочитать текст. А что тогда говорить о ректорах, депутатах и студентах?
В первый же месяц работы Тихонова в должности министра некая Российская ассоциация профсоюзных организаций студентов вузов (РАПОС) направила Борису Ельцину и спикеру Госдумы Геннадию Селезневу официальную ноту, сообщая о намеченной на апрель акции протеста. В интервью «Известиям» заместитель председателя правления этой ассоциации Михаил Мирный заявил: «Министр образования Тихонов создал, по сути, идеальный план по полному уничтожению российской системы вузов. Ставка окончательно сделана на молодого толстосума. Студенты-бюджетники обречены на вымирание. Мало того, что бесплатный прием сокращен на 10 %, еще и плата за общежитие идет вверх мощно и неумолимо, как ракета-носитель. Повышена ставка за пользование учебной литературой. В ближайшие три-четыре года ассоциация ожидает сокращения числа студентов на 40–50 %. Еще лет 10 – и снова будет нужно организовывать ликбезы».
Алексей Кудрин, в то время замминистра финансов, заявил о грядущем сокращении преподавателей вузов. На встрече с представителями РАПОС вице-премьер Олег Сысуев прокомментировал это так: «Не знаю, что происходит с Алексеем Леонидовичем. Я хочу выяснить его меню – может, он ест что-то не то за пределами нашей родины. Мы сокращения преподавателей не допустим». Кто-то из студентов пригрозил: «Если Кириенко в течение недели не встретится с представителями нашей ассоциации, мы во время акций протеста разобьем окна в его кабинете». Комментируя ситуацию в СМИ, Тихонов уточнил, что «фашиствующие организации» призывают студентов к решительным действиям, так что разбитыми окнами в кабинете премьер-министра дело может не ограничиться.
С каждым днем пребывания Тихонова в новой должности становилось понятно, что главный тезис предстоящей реформы, который он предложил вместе с Асмоловым и Кузьминовым, – если не рост, то хотя бы неуменьшение бюджетных расходов на образование – никто не собирается принимать во внимание, да и возможностей для такого принятия попросту нет. Правительство взяло курс на дальнейшее сокращение бюджетных ассигнований на образование. К тому же деятельность команды Тихонова и Асмолова в министерстве ограничивалась декларацией идей реформирования образования – не было разработано никаких конкретных планов, не было принято никаких конкретных мер. Министру не удалось перейти от идеологем не только к конкретным действиям, но даже к проектированию этих действий. Даже если бы вдруг произошло чудо и в системе образования появились деньги, было бы совершенно непонятно, на что их потратить. Именно поэтому команду реформаторов в тот момент покинул Ярослав Кузьминов. Несколько лет спустя в одном из интервью он объяснил свой поступок так: «Я не хотел дискредитировать в глазах людей идеи, которые до сих пор считаю в основе своей правильными».
«Осудить безобразный доклад»
20 мая Тихонов докладывал в Совете Федерации о состоянии и перспективах развития системы высшего образования. Об отсутствии денег на стипендии, зарплаты и коммунальные платежи он в очередной раз долго рассказывал сенаторам. Его прервал голос из зала: «Скажите о реформе. Зачем нам бухгалтерские термины?»
И дальше началось самое интересное. Вместо того чтобы обсуждать конкретные меры, которые собираются принять министерство и правительство, Тихонов заявил: «О реформе можно будет говорить тогда, когда закончится работа комиссии по разработке документов, связанных с реформой. Как вы знаете, эти документы все время обсуждаются в коллективах институтов и школ, в регионах. Они публикуются в газетах. Ведется их доработка. Но прошедшие в декабре слушания, организованные Госдумой, показали, что документы на тот период были крайне несостоятельны. 17 февраля на заседании Комитета Совета Федерации по науке тоже рассматривались эти документы, и они не были признаны состоятельными. Правительству было предложено отложить рассмотрение документов до разработки достаточно четкой и понятной концепции реформирования. Поэтому я не могу сегодня докладывать о документе, который не несет какой-то полезной нагрузки. Есть только отдельные проработки по направлениям и некие концептуальные представления, но это все не носит характера завершенного в целом документа, тем более что нет даже до конца четко определенных перспективных задач, каковые, безусловно, должны быть при проведении реформы…»
Пассаж об «отсутствии перспективных задач» удивил даже видавших виды губернаторов, после чего глава Пермской области Геннадий Игумнов назвал доклад министра «безобразным» и заявил, что тот сознательно уходит от вопроса о реформе высшей школы. «Видимо, в Министерстве общего и профессионального образования не совсем понимают, о чем идет речь в Совете Федерации и о чем сейчас говорят на площадях во многих городах и весях России, – уточнил он. – Речь идет о концепции. Сегодня обсуждается пятый вариант концепции, но ни один из нас ни разу не принимал участия в разработке хотя бы одного из этих пяти вариантов концепции. Концепции как таковой нет. И правительство, и министр Тихонов в своих многочисленных интервью заявляют, что сейчас концепция разрабатывается, и до того, как она будет разработана, до того, как она будет принята и одобрена правительством, никаких действий предприниматься не будет».
Александр Николаевич был вынужден все же кратко сообщить сенаторам направления деятельности, пусть даже языком плаката: повысить качество образования, повысить доступность образования и осуществить повышение мобильности студентов, в том числе территориальной. Заодно он предложил осуществить структурное преобразование вузов «с поэтапным включением в их состав учреждений дополнительного профессионального образования, то есть повышения квалификации, переподготовки, и части учреждений среднего профессионального образования, которые по определенным специальностям имеют право на подготовку специалистов с высшим профессиональным образованием первой ступени».
Впрочем, спорить тут было не с чем, да и сенаторам подобные обсуждения были не особенно интересны – обсуждение, так или иначе, сводилось к деньгам. Вот губернатор Астраханской области Анатолий Гужвин обвиняет министра в том, что по решению министерства с апреля зарплата преподавателей и стипендия студентов снижаются на 60 %. Тихонов невозмутимо отвечает, что соответствующее письмо подписал его заместитель Владимир Галанов в его отсутствие, а, вернувшись, он это письмо отменил. Вот губернатор Томской области Виктор Кресс объясняет, что в Томске, где на 10 тысяч жителей приходится 730 студентов, проблемы содержания системы образования должны решать региональные власти – только долг за отопление на тот момент составлял около 100 миллионов рублей. Тихонов подводит итог: «Вопрос стоит не о характере реформирования – вы это тоже, думаю, прекрасно понимаете, – а о принятии решения: платить зарплату или отключать вузам тепло– и электроснабжение».
26-27 июня в Москве состоялся V съезд Российского союза ректоров с участием Сергея Кириенко, Олега Сысуева и Александра Тихонова (съезд планировалось провести в начале июня, но несколько раз переносили, подстраиваясь под график премьера). Приветственное письмо Бориса Ельцина было выдержано в духе привычной риторики: «не потерять накопленный потенциал, сберечь все лучшее», «создать такую систему образования, которая будет отвечать реалиям времени», «именно с образованием связаны наши надежды на будущее». Ректоры собирались предъявить правительству всевозможные претензии, говорили об угрозе государственности, о предстоящих студенческих волнениях, о том, что Минобразование не сможет держать вузы под контролем. Насколько реальны были эти угрозы? Ректор Международного университета, последний министр образования СССР Геннадий Ягодин комментировал ситуацию так: «Все-таки ректоры – разумные люди. Они понимают, что правительство, как девушка, не может дать больше, чем у него есть. Но Кириенко полезно попугать, и ему не во вред нас послушать».
Напугать, впрочем, не удалось – и ректоры, и члены правительства остались при своем. Дискуссия шла в привычном русле: делегаты съезда предъявляли претензии, сидящие в президиуме оправдывались и раздавали обещания. О возможных направлениях реформы речи практически не было.
Ректоры констатировали хорошо известные факты. Интерес к образованию в обществе растет, равно как и конкурс, и количество студентов и аспирантов. При этом безденежье завело учебные заведения в глубокий финансовый кризис: средства поступают несвоевременно и не в полном объеме, практикуется секвестрирование, вузы несут ответственность по долгам. Вслед за прекращением развития материально-технической базы вузов и свертыванием вузовской науки взят курс на уменьшение числа студентов и преподавателей, сокращение объема и без того скромных социальных благ. «Нарастание кризисных процессов в высшей школе в сочетании с кризисом в экономике и социальной сфере вызвало многочисленные акции протеста студентов и преподавателей. Их массовый характер говорит об обострении социальных проблем в высших учебных заведениях, а применение силы к участникам студенческой демонстрации в Екатеринбурге представляет собой опасный прецедент, предупреждающий об угрозе распространения насильственных форм подавления выступлений студенческой молодежи», – говорилось в резолюции съезда.
Комплекс предложенных съездом мер не содержал ничего нового: необходимость мер по стабилизации экономического положения вузов, погашение задолженностей, увеличение финансирования высшего образования до 3 % от расходной части федерального бюджета, своевременное внесение коммунальных платежей, повышение зарплаты, введение налоговых льгот. Как водится, в постановлении съезда была и риторика: «Считать первейшей задачей современного периода сохранение масштабов и высокого уровня развития образования и фундаментальной науки как одной из решающих предпосылок развития экономики, культуры, укрепления национальной безопасности России».
Экономная экономика
17 июня Сергей Кириенко подписал постановление № 600 «Об утверждении программы экономии государственных расходов». Программа была разработана в соответствии с Указом Президента РФ № 597 от 26 мая 1998 года «О мерах по обеспечению экономии государственных расходов», и значительная ее часть была посвящена образованию. Хотя постановление было принято незадолго до съезда ректоров, его обсуждение началось лишь в июле – после публикации выдержек из программы в профессиональной прессе. Впрочем, дьявольский ореол, который постановление № 600 приобрело в профессиональном сообществе, во многом был создан уже после августовского кризиса, когда все его пункты, касающиеся образования, отменил новый глава правительства Евгений Примаков (что и было поставлено в заслугу и ему, и новому министру образования Владимиру Филиппову).
Справедливости ради стоит отметить, что некоторые меры экономии, определенные в постановлении или предложенные постановлением на будущее, не являлись столь уж катастрофическими и разрушительными для системы образования. Например, программа предусматривала упорядочение условий оплаты труда и численности членов президиумов и работников аппаратов президиумов российских государственных академий, в том числе Российской академии образования. Численность этих самых работников было решено сократить не менее чем на 20 %, а высвободившиеся средства направить на повышение зарплаты оставшимся. На фоне вполне обоснованной критики ситуации в РАО, эффективность работы которой вызывала и вызывает сомнения, эта мера выглядела вполне логично.
В условиях реальной нехватки бюджетных денег расчетное число студентов вузов, приходящихся на одного преподавателя, также можно было свести «в среднем» к показателю 1:10 «дифференцированно, в зависимости от профиля учебного заведения». В учреждениях НПО-СПО годовая нагрузка 800 часов на ставку преподавателя также не выглядела ужасающей. Еще одна идея – реорганизация вузов путем слияния разнопрофильных вузов и ссузов, преобразование их в университеты – была отнюдь не криминальной и вполне может считаться прообразом идеи федеральных университетов. Другая идея – поэтапная передача на региональный кошт значительной части учреждений начального и среднего профессионального образования – была фактически реализована уже при Владимире Филиппове и Андрее Фурсенко. Постановление № 600 вполне в духе идеи многоучредительства предлагало передавать в регионы также часть вузов, «ориентированных преимущественно на региональные рынки труда», но к реализации этой идеи даже не пытались приступить. В документе было сказано о необходимости отменить ограничения на платный набор в вузы по специальностям повышенного спроса (экономика, юриспруденция), и впоследствии это вполне безболезненно было сделано.
Впрочем, были в постановлении и такие меры, которые иначе как крохоборством назвать было нельзя и которые вполне обоснованно вызвали бурю негодования в учительской среде. Ссылаясь на никому не известные документы и прикрываясь словесной шелухой, авторы программы экономии урезали и без того мизерные официальные доходы работников системы образования: «На основе инвентаризации условий оплаты труда выявлены отклонения от действующих норм оплаты, которые требуют упорядочения. К ним относятся: надбавки и доплаты за классное руководство, за проверку письменных работ, за заведование учебными кабинетами и лабораториями, введенные на основании письма Минобразования России от 18 июня 1991 г. № 187/4-14ПК в качестве обязательных. Указанные выплаты в соответствии с постановлением правительства Российской Федерации от 14 октября 1992 г. № 785 «О дифференциации в уровнях оплаты труда работников бюджетной сферы на основе Единой тарифной сетки» являются стимулирующими и должны устанавливаться организациями самостоятельно при наличии необходимых средств».
В постановлении № 600 было немало других непопулярных мер – от упразднения доплат за должность «старший» (преподаватель, научный сотрудник) на основании того, что ее обладатели не имеют людей в подчинении, до сокращения стипендий студентов на 30 %. Совершенно кощунственным выглядел и пункт о «подготовке предложений о возмещении студентами затрат на содержание объектов социальной сферы учебных заведений, обеспечивающих оказание коммунальных, бытовых и других услуг, непосредственно не связанных с учебным процессом, и использовании в качестве дополнительного источника повышения платежеспособности обучающихся вторичной трудовой занятости студентов и системы социального образовательного кредита». В ситуации, когда образовательное кредитование не было развито вообще, авторы постановления открытым текстом предлагали студентам независимо от возраста, профиля и формы обучения отправляться на заработки.
Как водится, постановление обрастало слухами и домыслами. В СМИ прошла информация о том, что нагрузка учителя, работающего на ставку, будет увеличена с 18 до 24 часов, что на самом деле не было зафиксировано ни в одном официальном документе.
Реакция широкой общественности не заставила себя долго ждать. «Если вы считаете, что программа экономии окончательно разрушит систему образования, довершит превращение педагогов в нищих, напишите нам «письмо премьеру». Чем больше ваших «голосов»-писем прозвучит, тем больше шансов, что многие идеи этой программы не превратятся в реальные действия», – витийствовала «Учительская газета».
? Внимательно изучили постановление № 600, стало обидно, горько и страшно за свое будущее, будущее детей. Мы работаем в сельской средней школе. Ее построил в 1895 году священник Боголюбов, он заботился о просвещении крестьянских детей. Учителя тогда имели и зарплату, и жилье. В наше же время все делается для того, чтобы уничтожить школу, унизить учителей. Программа экономии, предложенная премьером, окончательно разрушит систему образования, а педагогов превратит в нищих и безработных. Из 19 учителей нашей школы практически ни один не может иметь полную ставку, а значит, обречен на нищету. Вы, господин премьер-министр, решили экономить на самых «богатых»? (Учителя Кромбыковской средней школы, Кромские Быки, Льговский район, Курская область). (К слову заметим, что в школе в тот момент явно не помешало бы провести оптимизацию штатов и, возможно, задуматься о ее присоединении к более крупной школе в качестве филиала.)
? Комитет по науке, культуре, образованию Тульской областной думы выражает протест по поводу разрушительной политики нашего правительства в области образования. Все перечисленные меры ведут к полному развалу материально-технической базы системы образования. Они наносят последний, сокрушительный удар по морально-психологическому состоянию униженного, обворованного, обманутого учителя (см. Указ президента № 1 «О первоочередных мерах по развитию образования»). Осуществление мер, указанных в постановлении № 600, направлено на удушение российской науки. Если сегодня школа еще дает знания, воспитывает молодежь, то это не благодаря, а вопреки всему, что делается в стране. Постановление приведет учительство на рельсы, а общество – к полной деградации (В. Мишина, заместитель председателя Комитета по науке, культуре, образованию Тульской областной думы).
? Антиобразовательная программа правительства отбирает у работников училищ половину зарплаты. Уже в начале июля во все училища Брянской области пришли строгие лимиты на выделение бюджетных средств без учета проверки тетрадей, классного руководства, премиальных. В то же самое время министр труда обещает повысить зарплату всем бюджетникам. Зачем ее повышать, когда эту не дают вовремя да еще урезают? Почему депутатам увеличивают оклады, а у учителей, мастеров отбирают последние копейки? Никакой экономии не будет, а только произойдет крах системы образования, а значит, всплеск криминала. То, что отобрали у учителей, у детей, вынуждены будут отдать милиционерам, чтобы те остановили вал преступности. Ведь каждому нормальному человеку ясно, что не надо экономить на образовании. Но почему это не ясно Кириенко, Сысуеву, Задорнову? (Л. Лашина, М. Петровский и другие работники профессионального училища № 32, всего 130 человек. Почеп, Брянская область).
Примечательно, что Министерство образования умело дистанцировалось от постановления № 600. «Минобр был против, но Минфин настоял на своем» – так оправдывала Тихонова «Учительская газета», в тот период (как, впрочем, и в дальнейшем) фрондирующая исключительно в отведенных министерством рамках. При том что ответственность за постановление правительства де-юре несет исключительно человек, его подписавший, имена реальных авторов остаются загадкой. Помнится, пиарщики Тихонова объясняли мне, что их шеф не имеет к документу никакого отношения, в момент его принятия он был в отъезде, да и вообще их министерство тут ни при чем – дескать, документ придумали не имеющие отношения к образованию финансисты. (Позже министр Владимир Филиппов объяснял мне, что пункты, касавшиеся экономии в системе образования, по определению не могли быть придуманы в Минфине: тамошние чиновники не разбираются в вопросах оплаты классного руководства, проверки тетрадей и заведования кабинетами, это прерогатива исключительно экономистов Минобразования.)
В середине июля Александр Адамский в статье «До свидания, школа?» написал так: «Школа в самом широком смысле слова – и детские сады, и университеты, и особенно начальное профессиональное образование – в России находится на грани остановки… Около четырех десятков миллионов учащихся первого сентября могут остаться на улице. А около трех миллионов педагогов тоже окажутся на улице, но в организованных колоннах протестных, как теперь говорят, акций. Удивительно, но правительство делает все, что от него зависит, чтобы это произошло».
Олег Сысуев обратился к руководству Всемирного банка с просьбой выделить кредит в поддержку реструктурирования системы образования России «в соответствии с имеющимися социально-экономическими условиями», речь шла о сумме около 600 млн долларов. Скандально известный в те годы журналист Антон Зверев предложил в «Новых Известиях» «взять все и поделить»: получить эти деньги на реформу образования, а на самом деле раздать их учителям. Правительство лихорадило: Олег Сысуев заявил, что пункт постановления № 600 о надбавках и доплатах учителям и преподавателям будет дезавуирован. В преддверии августовских педагогических совещаний ни о какой реформе образования уже не вспоминали: все думали о том, как бы выжить.
«Тезис о том, что государство под предлогом реформы хочет попросту уморить безденежьем бесплатное образование, после чего в стране останется только частное образование, обосновать несложно. Реформаторские потуги пришлись на пору сокращения бюджетных ресурсов. И сейчас развести между собой собственно реформаторские мероприятия и авральное сокращение финансирования очень трудно», – писала Юлия Ульянова. Как сказал председатель Законодательного собрания Омской области, «прошу не спешить с этой реформой – не надо, денег все равно нет».
Министр образования оказался заложником сложившейся ситуации. Не имея ни материальных ресурсов, ни команды экспертов, ни адекватных исполнителей, Тихонов выглядел невзрачно. Глава Совета Федерации Егор Строев от имени губернаторов сказал ему так: «Мы, конечно, всегда с уважением относимся к министру образования, каждый из нас и к науке относится хорошо. Но вы выступаете неадекватно обстановке. Вы ее действительно еще не ощущаете, не понимаете, что на самом деле происходит в России».
Глава IV
«Почему мы такие бедные?»
Назначение Владимира Филиппова министром общего и профессионального образования РФ в правительство Евгения Примакова, сформированное после августовского кризиса 1998 года, было воспринято профессиональной общественностью как знаковое событие. Крах образовательных реформ, предстоящее закручивание гаек, ликвидация вариативности в образовании – все эти обвинения «прилипли» к Владимиру Михайловичу задолго до того, как он успел сделать какие-либо заявления. Достаточно было известного факта: его кандидатура является компромиссной для профессионального сообщества.
Будучи ректором Российского университета дружбы народов, он, действительно, поддерживал хорошие отношения и с либералами Тихоновым и Кузьминовым, и с коммунистической фракцией в Госдуме, и с политиком – «охранителем» Виктором Садовничим, и с парламентариями правого толка. Его назначение, казалось бы, устраивало всех. Но первая полоса «Учительской газеты» с броским слоганом «Люсиновку взяли коммунисты» не оставляла сомнений по поводу того, кто конкретно стоит за спиной министра. «Кипевший возмущением разум ректорского корпуса внес кандидатуру крепкого ректора В. Филиппова в кабинет министров Е. Примакова как одного из стойких борцов с образовательно-политическим радикализмом», – написал позже Александр Адамский.
Сразу после назначения Филиппова заявление об уходе написал Александр Асмолов. В тот день, встретив Александра Григорьевича в здании министерства на Чистых прудах, я спросил: «Как вам новый министр?» Последовал грустный ответ: «Иду с ним прощаться».
Об этом прощании узнала вся страна – вечером того же дня Асмолов выступил сразу по нескольким центральным телеканалам, объяснив свой отказ работать с Филипповым «изменением политической ориентации правительства и невозможностью продолжать демократическую реформу школы». И хотя сам Филиппов искренне недоумевал – ведь Асмолов даже не поговорил с ним перед увольнением, – по-другому поступить Александр Григорьевич не мог. Журналисты тогда обсуждали между собой, что это было – эмоциональный порыв, личные амбиции, неготовность брать на себя ответственность, усталость от государственного безденежья или нечто другое. Но, искренне уважая Александра Григорьевича, мы сходились на том, что это был поступок порядочного человека, претендующего на роль не просто чиновника-исполнителя, пусть даже самого высокого ранга, но идеолога постсоветской школы. Приход во власть команды Евгения Примакова, от которой вполне обоснованно ждали реставрации советских порядков, не оставлял ему иного выбора.
Несколько месяцев спустя Асмолов объяснял ситуацию так: «Дело не в смене министра, а в отторжении программы развития образования, которое привело к смене персон. Сам Владимир Михайлович Филиппов – весьма грамотный человек. Но в историю человек приходит, чтобы реализовать те или иные программы либо противостоять им. Смену программ я почувствовал тогда, когда под влиянием Думы стало формироваться правительство, которое по отношению к идеологии будет жить по формуле «чего изволите?» А это – голос большинства. И здесь начинаются ужасы демократии – пусть меня услышат и возрадуются мои коммунистические «друзья». Демократия – это когда можно «закричать» человека большинством голосов, а большинство воспитано в ситуации национализированного сознания. Именно демократы «закричали» Сократа. В образовании сегодня может произойти временный реванш программы, за которой стоит идеология национализации сознания».
«Так можно разрушить всю систему образования»
В год экономического кризиса в системе образования были установлены два рекорда. Первый рекорд – абсолютный – по числу принятых в вузы за всю историю России, при этом не произошло снижения бюджетного набора. И это несмотря на исходящие из правительства предложения сэкономить на высшем образовании, сократив количество вузов и ограничив бюджетный набор. Второй – относительный – по недофинансированию образования. Как заявил Филиппов в октябре 1998 года, система недополучила 35 % положенных средств.
С приходом Евгения Примакова состав кабинета министров был значительно обновлен, и главной задачей было объявлено решение социальных проблем. «Позор, когда учителя и врачи не получают денег месяцами», – заявлял премьер на очередном заседании правительства. Была сделана попытка погасить долги по зарплате бюджетникам, не дожидаясь нового года, направив на это более 40 % текущих доходов и потребовав адекватных мер от регионов. Но и это не спасало: как сообщил Филиппов на заседании правительства, учителя почти 60 % школ намерены продлить зимние каникулы и не выйти на работу 11 января. О том, что происходило в школах в условиях безденежья, рассказывали воистину ужасающие истории. О том, что все школы Набережных Челнов – родины «КамАЗов», получили по «КамАЗу» в результате взаимозачетов, продали их, а из вырученных средств учителям выдали зарплату. О том, что в одном из районов Пермского края, где учителя подали в суд на местную администрацию за невыплату зарплаты, явившиеся судебные приставы произвели опись школьного имущества, средства от продажи которого на аукционе должны были пойти на погашение долгов по зарплате. И т. д. и т. п.
В январе 1999 года состоялась Всероссийская акция протеста учителей, захватившая даже относительно благополучные регионы (Самарскую область, Краснодарский край); пикет прошел в Москве у здания Совета Федерации. По подсчетам профсоюзных активистов, к акции в 74 субъектах Федерации подключилось в общей сложности около полумиллиона педагогов, по подсчетам министерства – около 20 тысяч. При том что, по заверениям Филиппова, все федеральные долги за 1998 год были полностью возвращены к 31 декабря за счет средств резервного фонда, остались долги за 1997 год и долги региональных властей. С учителями на тот момент расплатились лишь 10 % регионов. Филиппов честно заявлял, что «возникшая акция протеста – явление закономерное, а требования учителей вполне законны». С 1 апреля 1999 года всем работникам бюджетной сферы было обещано 50-процентное повышение зарплаты.
Впрочем, свои обещания по выплате задолженностей правительство выполняло лишь частично. «Наверное, виноваты в этом губернаторы, – заявлял Иван Мельников, – но на то и существует правительство, чтобы разобраться и предпринять эффективные шаги в этом направлении». Впрочем, были использованы и другие возможности назначения виноватых.
11 декабря 1998 года Примаков исключил из скандального постановления № 600, подписанного его незадачливым предшественником, все пункты, касающиеся образования. Филиппов обвинил его авторов ни много ни мало в попытке разрушить систему образования: «Действительно, необходима программа экономии бюджетных средств, этого никто не отрицает. Но важна технология принятия решения. Одно дело, когда программа экономии вызревает, вырабатывается внутри образовательного сообщества, затем выносится на обсуждение и с учетом разных мнений принимается. И совсем другое дело, когда решение вырабатывается в верхах, а затем директивно доводится до исполнителей – так можно разрушить всю систему образования. Постановление № 600 – нагляднейшее выражение второго пути принятия решения… Был выбран худший из путей формирования программы экономии – она вызвала гнев педагогического сообщества».
Первоочередной реформой, о необходимости которой Филиппов однозначно заявил вскоре после своего назначения, должен был стать переход российской школы на двенадцатилетку. На фоне недофинансирования и огромного количества других нерешенных проблем это выглядело, как минимум, кощунственно. В окружении Филиппова этот вопрос тоже вызывал сомнения. Было мнение, что, дескать, затея полезная, но не время пока, а было и другое – что переход на двенадцатилетку возможен только после проведения всеобъемлющей школьной реформы. Один из идеологов последующих филипповских реформ – директор московской школы № 1060 Анатолий Пинский сравнивал увеличение сроков школьного обучения с удлинением срока содержания в тюрьме. И тут же, впрочем, пояснял, что если бы школа была иной, чем сегодня, то двенадцатилетка была уместна, и в качестве сравнения приводил увеличение сроков отдыха на Кипре.
Филиппов называл целый ряд причин, по которым нельзя затягивать переход на двенадцатилетку. Во-первых, это вопрос признания за рубежом российских школьных аттестатов, да и вообще зарубежный опыт, где преобладающей практикой является именно 12-летнее образование. Во-вторых, чрезмерная учебная нагрузка и, как следствие, ухудшение здоровья школьников. Результаты многочисленных исследований, всевозможные пугающие цифры, характеризующие ситуацию со здоровьем детей, еще в начале 1990-х стали дежурными страшилками. В-третьих, школа могла бы в течение еще одного года выполнять функции «камеры хранения», способствуя снижению социальной напряженности.
Директор Центра образовательной политики ГУ ВШЭ Татьяна Клячко добавляла к уже известным доводам аргументы экономического плана. В 1998 году Россия заняла 53-е место по так называемому индексу образовательного потенциала населения, куда входят количество лет обучения, ВВП на душу населения и процент расходов на образование в бюджете страны. Если увеличить срок обучения, наш индекс вырастет, и страна станет более привлекательной для инвестиций. Впрочем, сама же Татьяна Львовна привела и контраргумент: смогут ли родители содержать своих детей еще один год?
Для многих структур – прежде всего, для самого Минобразования и Российской академии образования – переход на двенадцатилетку означал дополнительные бюджетные ассигнования. Для учителей это также решало проблему предстоящего сокращения объемов работ в связи с ухудшающейся демографической ситуацией. Экс-министр образования Эдуард Днепров вполне резонно заявил: «Без глубокой проработки содержания двенадцатилетка окажется малоэффективной. Вариант ее структуры, предложенный Российской академией образования, – это консервация, а не развитие. Впрочем, революционные потрясения школе тоже не нужны».
«Это единственный в столетии исторический шанс для России серьезно изменить образование, – утверждал Владимир Филиппов. – Демографическая ситуация такова, что переход в ближайшие годы на двенадцатилетку не потребует значительных средств. К тому же это решит проблему занятости молодежи. У любого выпускника появится возможность поступить в вуз. Могу успокоить родителей – без решения вопроса о призыве в армию никаких двенадцатилеток не будет. Перехода на 12-летнее образование стоит ждать не раньше 2001 года, а первые выпускники реформированной школы появятся в идеале в 2010 году».
Вопрос о двенадцатилетке обсуждался на коллегии Минобразования, после которой появилось множество публикаций в прессе. Филиппов даже издал приказ «О мероприятиях по переходу на двенадцатилетний срок обучения», хотя никаких конкретных решений принято не было: проблема всего лишь выносилась на общественное обсуждение.
Закрыто на учет?
Несмотря на то что с приходом Евгения Примакова ситуацию в стране как нельзя лучше характеризовала фраза экс-министра финансов Александра Лившица «магазин либеральных реформ закрыт на учет», новый министр образования, похоже, не собирался ограничивать свою деятельность мерами социального характера. В одном из первых интервью в «Известиях» Филиппов вдруг заявил, что намерен проводить реформу образования. На вопрос газеты «Коммерсант»: «Теперь реформы прекратятся?» – Филиппов отвечал: «Концепция и стратегия реформы образования может быть той же, просто ее надо широко обсудить».
В отличие от Тихонова Владимир Михайлович много говорил о необходимости найти компромисс, прекратить конфронтацию, организовать обсуждение ситуации в системе образования и добиться единого подхода к решению проблемы со стороны исполнительной власти, законодателей и общественности. В противном случае, действительно, любые проекты реформы будут «вынесены», как это происходило на недавних съездах Российского союза ректоров. Идеальной моделью Филиппов назвал систему государственно-общественного контроля за системой образования.
Министр вполне обоснованно заявил, что во вверенной ему системе образования «нет системы». От него, действительно, ждали формирования единой образовательной политики, фактическое отсутствие которой в последние годы привело к избыточной регионализации. «Последние три года мы собираемся с надеждой обрести в лице министерства надежного союзника в решении проблем образования, – заявил на первой коллегии Минобразования председатель Комитета по образованию Воронежской области Станислав Рогачев. – Однако частая смена министров меняет и структуру ведомства. В результате нет общефедеральных подходов к решению главных проблем развития образования в стране, отсутствует согласованная с регионами образовательная политика».
Как выяснилось, министру – профессиональному математику – не чужды проблемы экономики образования. Еще в 1993 году он написал монографию «Практический опыт организации и функционирования вузов в рыночной экономике», и, как он сам уверял, многие нынешние новшества в системе образования тогда удалось предугадать, проанализировать и ввести в повсеместную практику. РУДН одним из первых вузов России перешел на двухуровневую систему подготовки кадров «бакалавр плюс магистр» прежде всего благодаря большому количеству зарубежных студентов.
Филиппов заявил, что большинство идей, предложенных его предшественником на посту министра, имеет смысл, и, более того, признал необходимость организационно-экономических мер в системе образования. Прежде всего, Филиппов говорил о распределении полномочий между регионами и федеральным центром, между его министерством и ведомствами: «Бастуют студенты – министерство виновато, хотя вуз профильный. Рушатся школы – опять министерство, хотя это проблема местного бюджета». Министр заявил о необходимости добиться прозрачности финансирования образования: «Деньги идут по двум каналам – федеральному и местному. Никто толком не знает, за что и сколько надо платить. Центр посылает трансферты, а они теряются незнамо где. Необходимо разработать механизмы, которые стимулировали бы вузы самостоятельно зарабатывать деньги. Для этого нужны законодательные меры. А пока существует проект закона, согласно которому государство, которое уже три года не выделяет ни копейки на практику, компьютеры, общежития, библиотеки и т. д., собирается забрать у вузов все доходы от аренды помещений. Проект нового Налогового кодекса отменяет последние льготы для системы образования».
Для многих представителей либерального крыла профессионального сообщества полной неожиданностью стали оптимистические высказывания Филиппова об идее многоучредительства вузов в его наиболее радикальной форме, несмотря на то что руководство Российского союза ректоров считало его скрытой формой приватизации: «Один из вариантов – оставить контрольный пакет государству, а 49 % разделить между кем угодно. Второй подход: когда 50 % получает федеральный центр и 50 % – местная власть. Эта идея, конечно, встречает сопротивление у ректоров. Это понятно: когда человек держит 49 % акций и он не из мира науки, не ученый, он может ректора заставить сделать все что угодно – перепрофилировать часть здания, закрыть факультеты, отдать площади под торговлю. Но, с другой стороны, зачем перекрывать источник дополнительных доходов? Я думаю, к концу этого учебного года примем какое-то решение».
В СМИ Филиппов критиковал преимущественно непопулярные антисоциальные меры, предложенные постановлением № 600 и отмененные Евгением Примаковым: сокращение размера стипендий, отмену доплат за классное руководство, изменение среднего соотношения преподавателей и студентов вузов – от 8:1 к 10:1. «Это неизбежно влечет за собой сокращение 25 % преподавателей. В нынешних условиях кто их возьмет на работу? Никто». Но министр сам вынужден был готовить новую программу экономии бюджетных средств, которая, по его собственному признанию, «по некоторым параметрам недалеко уйдет от постановления № 600». Но сделать упор он обещал на экономических новациях: дать возможность учебным заведениям самим зарабатывать средства, «чтобы образовательное сообщество само нашло резервы для сокращения доли государства в его финансовых делах».
Самое удивительное, что широкая общественность, включая журналистов, почти не слышала или не хотела слышать те его слова, которые касались проведения реформ. На коллегии министерства в марте 1999 года вице-премьер Валентина Матвиенко заявила, что в СМИ регулярно появляются материалы, обвиняющие руководство министерства в консерватизме, уходе от курса реформ, что на самом деле не соответствует действительности. Возможно, причиной этому были или своеобразный пиар тогдашней пресс-службы Минобразования, или практически полное отсутствие выступлений в прессе представителей общественности в поддержку реформ. Было и ощущение некоей безысходности: продолжающаяся депрессия после августовского кризиса, нищенские зарплаты в системе образования, да и те не выплачиваемые в срок, все чаще болеющий президент страны, «работающий с документами» в Барвихе, и словно сошедшие с трибуны Мавзолея Евгений Примаков и его первый заместитель Юрий Маслюков на экране телевизора.
Дежа вю
В начале февраля 1999 года Владимир Филиппов провел в Тюмени всероссийский семинар-совещание, посвященный вопросам экономики образования. Местом совещания была выбрана именно Тюменская область, поскольку здесь региональные власти уже в те времена проводили весьма успешные экономические преобразования в системе образования. В работе семинара приняли участие около 300 человек, включая ректоров, директоров школ, учреждений НПО-СПО, руководителей региональных органов управления образованием и практически все высшее руководство федерального министерства.
Тема совещания была вполне созвучна отвергнутой концепции Тихонова – Асмолова: «Структурно-функциональные и организационно-экономические инновации в системе образования». С учетом того что рекомендации этого совещания должны были заложить основы образовательной политики правительства Евгения Примакова, социальные приоритеты было решено оставить за скобками. Филиппов, открывая совещание, перефразировал его тему так: «Если мы такие умные, то почему мы такие бедные?» Возникало ощущение дежа вю: казалось бы, ровно об этом говорили Асмолов, Тихонов и Кузьминов всего лишь полтора года назад.
Общую ситуацию в образовании министр обрисовал мрачными красками: нет федеральной программы развития образования, к закону об образовании нужна масса поправок, углубляется отставание от развитых стран даже по преподаванию предметов естественно-математического цикла, незначительное увеличение бюджетных расходов на образование «съедено» дефолтом. «Участники совещания поставили перед собой три задачи: разобраться с тем, как поступают, распределяются и используются бюджетные средства, изыскать внутренние резервы системы образования и определить возможности расширения внебюджетных инвестиций», – написала газета «Первое сентября». Тюменское совещание стало знаковым для самого Филиппова – с тех пор именно факт его проведения Владимир Михайлович всегда приводит в ответ на обвинения в былом консерватизме. И, действительно, не только тематика, но и весьма конструктивный тон мероприятия наводили на мысль, что предложенная год назад организационно-экономическая реформа образования не просто будет делаться, а и впрямь «делается уже».
Естественно, на совещании обсуждались пути совершенствования бюджетного финансирования школы. Вопрос рассматривался в том же ключе, что и в «асмоловской» концепции: нужно создать такой механизм, при котором средства, выделенные федеральным центром региону на образование, можно только на образование и потратить. Об этом еще при Тихонове замминистра Елена Чепурных говорила в интервью «Учительской газете»: «Наличные деньги не должны, на мой взгляд, попадать в школы. Я не верю в то, что в стране нет денег. Другое дело, что они растворяются, исчезают по дороге в школу. Вначале идут в центр, потом возвращаются в регионы и теряются. Поэтому министерство предлагает сделать трансферты «окрашенными» и школьные бюджеты – прозрачными».
О своих схемах финансирования школ на совещании докладывали представители трех областей: Новгородской, Самарской и Тюменской.
Руководитель новгородского образования Владимир Аверкин (один из региональных министров-«долгожителей», занимавший свой пост почти двадцать лет) рассказал, что средства на оплату часов федерального компонента базисного учебного плана, выделяемые из федерального бюджета, через казначейство поступают на расчетный счет образовательного учреждения. Финансирование регионального компонента, приобретения учебников и переподготовки учителей осуществляется из средств субъекта Федерации, а школьного компонента, текущего содержания учреждений и коммунальных расходов – из муниципального бюджета. Особенностью такого подхода является то, что региональный орган управления образованием выступает в качестве «держателя лимитов»: он аккумулирует тарификационные ведомости муниципальных образований, проверяет их на предмет обоснованности штатных расписаний и дает разнарядку в центр.
О самарской модели участникам совещания рассказал Ефим Коган – самый яркий региональный министр-реформатор тех лет. В Самарской области все средства на систему образования, включая зарплату и коммунальные расходы, консолидируются в региональном бюджете, а самое главное – введено нормативно-подушевое финансирование, необходимость которого была записана еще в законе «Об образовании» 1992 года. Впрочем, это был лишь прообраз нормативно-подушевого финансирования в его нынешнем понимании. (В самом начале 2000 года, побывав в Самарской области, в одном из муниципальных отделов образования я попросил назвать точные размеры нормативов, и мне показали список, где у всех школ нормативы были разными, а методика их расчета была, похоже, совершенно произвольной.) Но даже при таком подходе оставался в прошлом такой недостаток постатейного финансирования, как «выбивание» дополнительных ассигнований и искусственное раздувание штатных расписаний. В Самаре впервые была сделана попытка изменить мышление директоров школ: они поневоле задумывались об оптимизации расходования ресурсов.
Еще одна модель – тюменская – была основана на децентрализации: хорошо отлаженная система субвенций и дотаций муниципалитетам позволяет решать и проблему зарплаты, и проблему текущего содержания учреждений на уровне местного бюджета. Централизованные бухгалтерии при РСШО уже в те времена были ликвидированы, а сами РСШО преобразовали в государственные территориальные инспекции, подчиненные областному департаменту, каждой школе открыли расчетный счет (позже это станет основой для более радикальной экономической реформы в образовании региона, которую проведет новый губернатор Сергей Собянин). Школа, таким образом, становится полноправным субъектом хозяйственной деятельности, а административные методы в управлении сменяются экономическими.
И хотя все эти модели реализовывались без оглядки на некоторые федеральные законы, да и Самарская и Тюменская области – регионы-доноры, все равно оставался вопрос: готовы ли другие губернаторы обеспечить достаточное финансирование образования при переходе на новые схемы?
Тюменское совещание прошло незамеченным для СМИ. Но именно оно стало предвестником масштабной образовательной реформы, обсуждение которой начнется в 2000 году. Впрочем, были и другие разрозненные факты, свидетельствовавшие о грядущих переменах.
Никто не придал особого значения некоторым изменениям правил приема в вузы в 1999 году: Филиппов жестко потребовал от ректоров выполнения уже утвержденных норм. В частности, было запрещено засчитывать в качестве вступительных экзамены, сданные по окончании подготовительных курсов (эта норма была введена еще при Кинелеве, но не выполнялась). При этом было разрешено проводить региональные олимпиады при условии, чтобы в них участвовали не только слушатели подготовительных курсов, но и любые старшеклассники. Вузам разрешили зачислять в обход вступительных экзаменов не более 10 % участников олимпиады и потребовали обеспечить массовость подобных мероприятий. «А то ситуация сложилась просто неприличная: к началу вступительных экзаменов мест для «людей со стороны» уже не оставалось», – недоумевал Филиппов.
Начались обсуждения возможностей масштабного перехода к единому тестированию выпускников школ и абитуриентов вузов – Филиппов заявил о планах министерства на этот счет в интервью «Комсомольской правде» в ноябре 1999 года. Шкала отметок предполагала 100 баллов и даже больше, а результаты теста школьник мог послать в 3–5 вузов. За основу предполагалось взять систему федерального централизованного тестирования, результаты которого охотно засчитывали многие вузы, – в 1999 году через него прошли 350 тысяч человек. Примечательно, что уже тогда Филиппов говорил об идее государственных именных финансовых обязательств – ГИФО, не называя, впрочем, сам этот термин: «Как рассчитывает министерство, тестирование не лишит возможности администрации вузов отбирать для себя студентов. Самый лучший набор будет у того вуза, который получит больше заявок. У них будут лучшие студенты и, понятно, лучшее финансирование из бюджета. Вузы похуже получат средних студентов. Им придется подтягиваться, повышать уровень преподавания, чтобы получить более сильных ребят. Возникнет конкуренция между вузами».
«Опиум для народа»
Осенью 1999 года на широкое общественное обсуждение был вынесен проект Национальной доктрины образования. Антон Зверев в «Новых Известиях» высказался так: «Идея создания подобной доктрины бродила в политических умах давно, если точнее – с мая 1996 года. Именно тогда, на парламентских слушаниях в Думе по вопросу «Образование и национальная безопасность России», впервые прозвучало слово, ставшее чуть ли не символом спасения Отечества. А было так: поначалу привычно нападали на правительство, потом взялись за реформаторов – «врагов и разрушителей советской школы». И вдруг: «Доктрина! Нам нужна доктрина!» – осенило кого-то из выступавших, и зал отозвался громом аплодисментов. Ну, конечно. Вот она, первопричина бед. И точно: почему школьные здания разваливаются, учителя бастуют, дети наперегонки бегут из классов, а лучшие кадры уезжают за границу навсегда? Ясное дело – потому что нет доктрины. Следовательно, надо сперва четко, с полной ясностью определить цели образования, погромче их провозгласить, чтобы дошли до каждого, а дальше повести сплоченный новой национальной идеей народ к заявленным высоким, светлым горизонтам. И люди поймут. И дело пойдет. И деньги дадут».
