скачать книгу бесплатно
Дальше она поднималась по ступенькам медленно, настороженно осматриваясь по сторонам. И лишь достигнув пятого этажа, вздохнула с облегчением.
Гуттаперчевый клоун нигде не обнаружился, а значит, это была просто чья-то выброшенная (или потерянная) игрушка. И ничего кроме…
Или же чья-то дурацкая шутка!
А ночью Марьяне вновь приснился кошмар, почти аналогичный предыдущему. С той лишь разницей, что на этот раз клоун заглядывал в окно и так же мёртво ей улыбался неизменной своей улыбкой. И елозил по стеклу толстыми белыми пальцами-сосисками, и вот-вот должен был это окно отворить…
И вновь Марьяна проснулась от собственного истошного вопля. И завопила ещё громче, когда, лихорадочно шаря рукой, наткнулась наконец-таки на выключатель и включила свет.
Маленький игрушечный клоун стоял в углу комнаты и, казалось, глаз не спускал с насмерть перепуганной Марьяны.
И вновь в комнату почти одновременно вбежали мама и бабушка. И мама, подбежав к Марьяне, принялась трясти её за плечи, а бабушка тотчас же бросилась на кухню за водой.
Потом Марьяну поили водой (вернее, пытались напоить) и брызгали этой же водой ей в лицо. А она, дрожа как в лихорадке, всё тыкала трясущейся рукой в сторону зловещей игрушки.
– Уберите её отсюда! Пожалуйста, уберите!
Бабушка наконец-таки обернулась и тоже заметила клоуна.
– Откуда это? – недоуменно проговорила она, подходя к игрушке и поднимая её. – Тяжёлая какая!
– Это я! – виновато сказала мама. – Понимаешь, я эту игрушку сегодня вечером возле нашей входной двери обнаружила. Ну и… подняла…
– Как маленькая, ей-богу! – досадливо буркнула бабушка. – Будто не знаешь, как наша Марьяшка к клоунам относится!
– Да знаю я, знаю! – всё так же виновато отозвалась мама. – Не подумала просто! Вернее, решила, что это Марьяна обронила её возле двери…
– Так это ты её сюда принесла? – уже с явным облегчением вздохнула Марьяна. – И в этот угол поставила. А я, дура, и не заметила с вечера…
– Это потому, что я на полку её поставила! – пояснила мама, подходя к настенной полке. – Вот сюда. А как она на полу оказалась – ума не приложу!
– Упала, наверное… – сказала бабушка. – И Марьяшку при этом разбудила…
Марьяна хотела было возразить, что игрушечный клоун, если бы даже и свалился ночью с полки, никоим образом не смог бы самостоятельно докатиться до этого, самого дальнего угла комнаты. Да ещё и стоять там навытяжку, повернувшись раскрашенным ухмыляющимся лицом точнёхонько в сторону спящей Марьяны.
Но, взглянув в напряжённое, встревоженное лицо матери, Марьяна так ничего и не сказала. А бабушка, сунув игрушечного клоуна в карман халата, вышла из комнаты.
– Я его у себя поставлю, – сказала она напоследок. – На телевизор…
Вообще-то, телевизор был в зале, большой настенный, но бабушка у себя в комнате держала ещё и маленький, чёрно-белый, которым весьма дорожила. Наверное, он напоминал ей о собственной молодости…
Бабушка вышла, а Марьяна осталась в комнате вдвоём с матерью, и некоторое время они обе молчали: мать – стоя возле книжной полки, Марьяна – сидя на кровати.
– А это точно не ты его у входа обронила? – спросила вдруг мать, внимательно глядя на Марьяну. – Не ты?
– Не я! – сказала Марьяна, мотнув для вящей убедительности головой. – Я эту игрушку, вообще, в первый раз вижу!
«Вернее, в третий, – мысленно добавила она, – но тебе, мама, об этом знать вовсе не обязательно!»
– Ладно! – сказала мать, подходя вплотную к Марьяне и привычно целуя её в висок. – Пойду тогда спать.
– Иди! – произнесла Марьяна безжизненным каким-то голосом. – Спокойной ночи!
Глава 2
– А что было потом? – спросила Лёля, когда Марьяна, сообщив обо всём этом, вдруг замолчала и на довольно-таки продолжительное время. – Дальше-то что было?
– Дальше? – как-то рассеянно проговорила Марьяна и вновь замолчала.
– Ведь всё это неделю назад случилось, так?
– Две, – сказала Марьяна, подсчитывая что-то в уме. – Точнее, две недели и один день уже…
– И потом что?
– А что потом?! Ничего потом!
Последние слова Марьяна произнесла громко, с раздражением и с какой-то даже злостью, словно раскаиваясь уже в том, что так разоткровенничалась с подругой. И Лёля восприняла это как отличный повод встать и откланяться, что она и проделала незамедлительно.
– Ты что? – всполошилась Марьяна. – Уже уходишь?
– Да, мне пора! – сказала Лёля сухо. – Дел много…
– Подожди!
Метнувшись вслед за подругой, Марьяна выбежала в прихожую, где Лёля уже обувалась. – Я тебя провожу, ладно?
– Ладно! – несколько удивлённо проговорила Лёля. – Проводи.
Подруги уже выходили на лестничную площадку, когда Лёля, случайно взглянув на подругу, вдруг заметила у неё в руке всё того же игрушечного клоуна.
– Зачем ты его взяла? – спросила она, показывая на клоуна.
– Кого?
Марьяна тоже посмотрела на свою руку.
– Не знаю, – сказала она, но голос Марьяны прозвучал как-то не очень убедительно. Вернее, совсем даже неубедительно он прозвучал.
– Ты снова хочешь его выбросить?
– Выбросить?
Марьяна вновь посмотрела на собственную руку (вернее, на клоуна, крепко зажатого в ней), потом она перевела медленный взгляд на Лёлю… Вновь взглянула на клоуна…
– Ну да, выбросить… конечно же, выбросить… давно собиралась…
Лёля ничего на это не ответила и первой стала спускаться по лестнице. Марьяна за ней. И обе при этом молчали.
Лёля вдруг поняла, что не верит подруге. Ну ни капельки ей даже не верит! Марьяна всегда, с самого раннего детства, слыла великой фантазёркой и выдумщицей, и Лёля знала это лучше, чем кто-либо. Знала и всякий раз покупалась на дешёвые розыгрыши подруги. Вот и сейчас «купилась» в сотый, наверное, раз!
Она ждала, что Марьяна вот-вот расхохочется и объявит, что всё это и в самом деле не более чем очередной розыгрыш, но Марьяна молчала. И сосредоточенно о чём-то размышляла.
А Лёля, припомнив вдруг резко изменившееся поведение подруги в последнее время, вновь засомневалась в категоричности своих выводов. Что-то не похоже было, чтобы Марьяна её сейчас разыграть пыталась.
– Ну ладно! – сказала Лёля, останавливаясь. – Дальше не провожай!
– Хорошо, – послушно отозвалась Марьяна (что тоже было на неё совсем даже не похоже). – До завтра тогда?
– До завтра! – сказала Лёля и, помахав на прощание подруге рукой, направилась было в сторону собственного дома, но тут…
– Подожди! – послышался вдруг за её спиной отчаянный возглас Марьяны. – Лёлька, постой!
Остановившись, Лёля немедленно обернулась. И увидела, как Марьяна бежит к ней, а подбежав, торопливо протягивает зажатого в руке клоуна.
– Возьми, а?!
– Зачем он мне? – машинально убрав руки за спину, Лёля с каким-то даже испугом посмотрела на подругу. – Не хочу!
– И не надо! – торопливо зашептала Марьяна. – Просто выбрось его куда подальше! Подальше куда… только чтобы не рядом с моим домом… или, знаешь, в реку его лучше швырни, когда через мост переходить будешь! Он, гад, тяжёлый… моментально ко дну пойдёт…
Выговорив всё это на одном дыхании, Марьяна вновь замолчала с протянутой рукой, и лицо у неё было каким-то странно отрешённым. И ещё затравленным, что ли… И Лёля поняла вдруг, что не сможет отказать сейчас подруге в этой её необычной просьбе, что это будет как-то даже не по-товарищески с её стороны.
– А сама? – всё же поинтересовалась она. – Пошли, тут же совсем недалеко до мостика! Там вместе и выбросим…
– Не могу! – Марьяна вдруг судорожно замотала головой. – Нельзя мне, понимаешь?! Да и… – тут она замолчала на мгновение, перевела дух и добавила тихо, еле слышно: – Боюсь я, понимаешь… и даже не так игрушки этой боюсь, как… – тут она запнулась, вновь замолчала на мгновение. – Не знаю даже, как тебе объяснить… сны эти… в общем, я сама ещё не во всём толком разобралась…
Не ведая, что и ответить, Лёля некоторое время лишь молча всматривалась в по-настоящему испуганное лицо подруги… Всматривалась, словно пытаясь отыскать там малейшие следы фальши или, скажем, притворства, но так ничего и не смогла обнаружить. Испуг и затравленное выражение на лице Марьяны были вполне искренними (или это она так искусно притворяться научилась?), а посему Лёля лишь вздохнула и осторожно высвободила странную эту игрушку из холодных и на удивление безвольных пальцев Марьяны.
– Ладно! – сказала она, стараясь не смотреть при этом на Марьяну и, одновременно с этим, засовывая клоуна в боковой карман куртки. – Подойду к реке, да как зашвырну…
Всхлипнув, Марьяна вдруг бросилась на шею подруги, крепко обняла её и неожиданно поцеловала в щёку.
– Спасибо, Лёлька!
В следующее мгновение Марьяна уже бежала по направлению к дому, а Лёля, несколько озадачено проводив её взглядом, тоже направилась в сторону собственного жилища. Она шла медленно, не спеша, и усиленно при этом размышляла о странном поведении Марьяны. Неужели она не разыгрывает сейчас Лёлю, а сама на полном серьёзе верит во всю ту чепуху, которую только что несла? Очень даже на то похоже… И не свихнулась ли по-настоящему её лучшая подруга в чрезмерном своём увлечении всяческими киношными страшилками?
Лёле и самой нравились «ужастики», но всё же далеко ей было в этом до Марьяны. Та ужастики да страшилки киношные просто обожала.
Вот и дообожалась, дурёха! И как, скажите, ей теперь помочь? Рассказать обо всём этом кому-либо из взрослых, или просто оставить всё как есть, в надежде, что оно само собой образуется со временем?
А что, ежели не образуется? Что, если болезнь эта (а это и в самом деле была какая-то вполне реальная психическая болезнь, или, что более вероятно, самые первые грозные её симптомы) начнёт ещё и усиленно прогрессировать?
Так что лучше всё же рассказать…
Вопрос: кому?
Рассказать можно было, к примеру, Наталье Петровне, их классному руководителю. Она и добрая, и отзывчивая, и должна всё правильно уразуметь, вот только…
Вот только тогда Лёля невольно проявит себя как ябеда и предательница, особенно если всё её страхи и тревоги окажутся пустыми, а Марьяна всё же выделывается сейчас и мастерски разыгрывает подругу!
Полностью поглощённая в эти свои невесёлые размышления, Лёля и не заметила, как дошла до моста и даже успела уже его перейти. И тут только вспомнила о гуттаперчевом клоуне в кармане и о своём собственном обещании немедленно зашвырнуть странную эту игрушку в холодную весеннюю воду.
Пришлось остановиться и повернуть обратно. А перед этим Лёля засунула руку в карман, вытащила оттуда клоуна и, повинуясь какому-то непонятному, но совершенно непреодолимому желанию, принялась внимательно его рассматривать.
Игрушка как игрушка, и ничего непонятного (если не считать необычного её веса) в игрушечном клоуне не наблюдалось. На взгляд Лёли, несмотря на аляповатую и излишне яркую раскраску, красивая и мастерски сделанная фигурка, и жаль даже её в холодную воду швырять…
А что, ежели не швырять? Что, если оставить эту игрушку себе, а Марьяне потом просто соврать. Сказать, что выбросила, мол, в воду, как обещала, и дело, как говорится, с концом!
Но вся беда в том, что врать Лёля (в отличие от той же Марьяны) совершенно не умела. Не получалось у неё враньё, если честно, никогда не получалось!
И тогда Лёля решилась. Подошла к чугунным перилам, подняла руку с зажатой в ней игрушкой и…
В этот самый момент взгляд её невольно задержался на большущей куче сухой прошлогодней листвы, наваленной на самом, считай, речном берегу. Кто-то поджёг кучу да и ушёл, и вот теперь она медленно начинала разгораться, дымясь в нескольких местах сразу.
А что, если…
Что, если покончить с клоуном именно таким способом? Да и Марьяне спокойнее будет, когда Лёля сообщит ей, что не просто избавилась от непонятной этой игрушки, выбросив её в воду, а сделала больше: дотла сожгла гуттаперчевого клоуна, зашвырнув его в жаркое пламя костра.
Быстренько сбежав по узенькой тропинке к самой воде, Лёля остановилась у мусорной кучи, и как раз в этот самый момент вялые синеватые струйки дыма на самой её верхушке принялись заметно густеть, постепенно сливаясь друг с другом в единое целое. А потом среди белёсого этого дыма полыхнули и самые первые красноватые язычки пламени…
Сочтя сие добрым предзнаменованием, Лёля быстренько размахнулась и зашвырнула клоуна почти в самый центр разгорающееся костра. Какое-то краткое мгновение, молча и с нездоровым даже интересом (чувствуя себя при этом едва ли не убийцей), наблюдала, как жадно начинают облизывать ярко-алые огненные языки разноцветную поверхность игрушки, как белые клубы дыма постепенно чернеют от этого их вкрадчивого прикосновения. А потом…
Потом начался самый настоящий кошмар!
С пронзительным, леденящим душу визгом игрушка вдруг выпрыгнула из горящей кучи. Она и сама горела алым коптящим пламенем, а посему тотчас же принялась кататься по земле, пытаясь хоть как-то сбить губительное это пламя. Когда же ей это не удалось, ожившая игрушка, не прекращая пронзительного своего верещания, ринулась в сторону Лёли, которая, от охватившего её ужаса, даже кончиками пальцев пошевелить не могла.
Она невольно зажмурилась в ожидании то ли смерти, то ли чего-то ещё более ужасного… Но истошно вопящая игрушка просто промчалась мимо, обдав напоследок Лёлю резким неприятным запахом палёной резины. Потом сзади, со стороны речки, до ушей девушки донёсся характерный булькающий звук, и на этом всё смолкло…
Зато закричала сама Лёля; не закричала даже – завопила, ещё похлеще ожившего клоуна. И, завопив, бросилась прочь от страшного этого места. Она всё бежала и вопила, вопила и бежала, и всё казалось Лёле, что зловещая эта игрушка тоже мчит следом и вот-вот должна её настигнуть! Вокруг были люди, превеликое множество взрослых людей, но Лёля понимала, что никто из них ничем не сможет сейчас ей помочь, ибо у взрослых свои «взрослые» ужасы и свои «взрослые» представления о кошмарах.
В этих «взрослых» ужасах и кошмарах могли быть серийные убийцы и отпетые уголовники, там могли также фигурировать пьяные лихачи-водители и потерявшие человеческий облик наркоманы. Но ни в одном из «взрослых ужастиков» не могло быть ожившего гуттаперчевого клоуна, потому что в реальной жизни такого просто не могло быть!
Именно это и было самым ужасным, ибо рушился такой привычный и, казалось бы, навсегда устоявшийся мир вокруг. А вместо него открывалась вдруг чёрная зияющая бездна, в которую так легко было упасть…
Зияющая эта бездна и в самом деле разверзлась вдруг у самых ног девушки, и, не сумев удержаться на её краю, Лёля покачнулась и с воплем ужаса полетела куда-то вниз.
Она летела долго, бесконечно долго, а чёрная бездонная пропасть всё продолжалась и продолжалась и никак не желала заканчиваться…
Глава 3
Очнулась Лёля в каком-то небольшом, но на удивление светлом и, скорее даже, на удивление белом помещении. Белым тут было буквально всё: потолок, стены, небольшой стол с двумя табуретами, даже плотные тяжёлые шторы на единственном окне, и те оказались молочно-белого цвета.
Сама же Лёля почему-то лежала на кровати, заботливо укрытая одеялом (тоже белым), а рядом, на пустой соседней кровати, сидела мать в наброшенном на плечи белом халате и заботливо держала Лёлю за руку. Заметив, что Лёля открыла глаза, мать ободряюще ей улыбнулась и при этом украдкой смахнула с лица остатки слёз.
– Как ты, доча? – негромко осведомилась она.
– Нормально! – осторожно приподняв голову, Лёля принялась удивлённо осматриваться по сторонам. – А где это мы?
