скачать книгу бесплатно
– Вот этот кусочек, что ты только что читал про то, как он размышлял, что ему делать дальше, о том, какой он неудачник, и что-то там ещё. Прочитай его ещё раз, пожалуйста.
– Хорошо, – согласился Джон. Он отлистал несколько страниц назад, нашёл нужный абзац, откашлялся и начал читать:
– Да что со мной не так? Я ведь столько прочитал книг. Я общался с самыми великими умами разных эпох, и это ни на сантиметр, ни на секунду не приблизило меня к цели. Это не сделало меня счастливее. Даже знаменитый доктор Фауст в какой-то момент воспротивился науке, понимая всю тщетность и бесполезность знаний. Имея такой багаж, какие глупости он потом совершал. Ради чего? Ради того, чтобы почувствовать себя живым, чтобы не было скучно и пусто. А я? Уселся в этих четырёх стенах и никак не могу сдвинуться с мёртвой точки. Что должно произойти, чтобы заставить меня шевелиться? Что вообще заставляет действовать? Может страх смерти? Карлос Кастанеда говорил: «Для того чтобы жить, необходимо постоянно ощущать, что смерть где-то рядом. Она буквально ходит по пятам и в любой момент может забрать к себе, стоит только совершить одну ошибку, один роковой промах». Нет, я неудачник. Даже смерть не заставит меня бороться за жизнь, за своё счастье. Потому что я не знаю как. Меня никто не научил этому; никто не объяснил «делай так и так, и тогда у тебя всё будет хорошо». А сам я придумать не в состоянии: слишком много вариантов, слишком много сомнений, слишком много страхов. Я как всегда проиграю. Никогда не получалось, почему сейчас должно? Нет, всё останется по-прежнему. Меня так хорошо поставили на место, и, да, они правы. О нет, нет, нет… Как больно! Сбежать.
Хватает какую-то книжку и судорожно начинает листать страницы. Останавливается на одной и читает: «Я же говорю, что счастье состоит в том, чтобы ни в чём не нуждаться».
– О нет! Но я нуждаюсь. Я нуждаюсь! Я нуждаюсь в ней! Я хочу быть с ней! Я хочу ощущать её тепло и запах её гладкой кожи. Я хочу чувствовать её горячие поцелуи. Нет, я не могу просто оставаться здесь. Я должен что-то сделать. Что угодно. Пусть это будет самая величайшая глупость, пусть надо мной смеются, пусть унижают – мне теперь всё равно.
Джон сделал паузу:
– Ну что, хватит?
– Да, достаточно. Хорошо. Очень хорошо. Но в тебе нет сомнения. Ты слишком уверен в том, что ты делаешь и говоришь. Есть чувство. Ты хорошо передаёшь чувство страха, волнения, но сомнение отсутствует. Понимаешь?
– Не совсем. Точнее, совсем не понимаю.
– Представь себе, что ты едешь на автомобиле со средней скоростью сорок миль в час. И вот у этого автомобиля отказывают тормоза, отказывают полностью. Ручник тоже не работает. А ты уже зашёл в нужный поворот, и впереди тебя ждёт серпантин. К низу горы ты разгонишься до такой скорости, что разобьешься на смерть, если вообще доедешь дотуда. И у тебя выбор: остаться в машине, надеясь, что тормоза снова вдруг появятся, или тебе удастся каким-то другим чудесным образом остановить автомобиль, либо просто выпрыгнуть из машины на ходу. И вроде, второй вариант более логичен, более правдоподобен, но он предполагает значительный риск: ты также можешь разбиться, что-нибудь сломать. И если первый вариант позволяет отсрочить принятие решения, то во втором варианте такой возможности нет. Ты должен принять его здесь и сейчас, но способен ли ты в этот момент мыслить рационально, отбросив все страхи и эмоции. Это надо иметь просто железное самообладание, поэтому на это мало кто способен. В итоге ты теряешься, не зная, что делать дальше, а скорость постепенно начинает расти. Ещё чуть-чуть и ты уже никогда не решишься на этот шаг: ты точно не выпрыгнешь из машины на ходу, потому что она будет ехать уже слишком быстро. Ты будешь метаться в машине, как сумасшедший, ожидая верной смерти. Вот это и есть сомнение.
– Хм, хороший пример, – закивал Джон, – но как это соотносится с моим героем? С его решением?
– Очень хорошо соотносится. Для Энтони вырваться из комфортного мирка – это и есть прыжок на ходу из автомобиля. Он не знает, что с ним произойдёт: может, это окончательно сломает его, превратит в морального калеку; может, он не выдержит такого напряжения и сойдёт с ума; может, ещё что-нибудь. Но он понимает, что не может ждать, что дальше будет только хуже, что время пришло и именно сейчас он должен принять решение. Это его точка сомнения.
– Какая ты молодец, Джилл! Никогда не думал об этом с такой стороны. Мне казалось, что это вовсе не точка сомнения, а точка принятия ответственного решения. Энтони наконец-то становится мужчиной и принимает эту ответственность. Это момент силы!
– Да, и это тоже. И будет хорошо, если ты покажешь и то, и то.
– Попробуем ещё раз? – улыбнулся Джон.
– Давай, – согласилась Джиллиан.
Признание
Так Джиллиан Фокс и Джон Вайер стали встречаться в заброшенном павильоне, тайком от всех. Они оставались здесь вдвоём и растворялись в процессе творения, наслаждаясь отсутствием рамок и чьих-то мнений. Они не только репетировали: иногда они обсуждали новые фильмы, театральные постановки, книги и прочие события из мира искусства и почти никогда не говорили о других, не обменивались слухами и сплетнями. Им это было просто не нужно, так как их природа требовала совершенно иного. И, казалось, в своих суждениях и анализе, в своей критике они никогда не противоречили друг другу, а звучали в унисон, дополняя друг друга с разных сторон.
Джон Вайер, как и любой мужчина, был более логичен и последователен. Он находил в словах конкретные смыслы и обоснования, пытался разобраться в механике, выявить последовательность. Технически он подходил к процессу актёрской игры очень грамотно. Чувствовался за плечами значительный опыт и множество образовательных программ, курсов и школ, посвящённых театральному делу. Он знал множество приёмов и методов, которые действительно помогали в работе, и достаточно легко оперировал ими. Иногда Джиллиан думала, что Джон – настоящая машина по передаче эмоций и настроений: он довольно просто мог настроиться и при помощи чисто технических средств выдавить из себя всё, что требовалось, и всё это выглядело очень правдоподобно. В этом смысле Джиллиан немного завидовала ему, так как Джон мог почти не погружаться в роль, не проживать её, а играть даже несколько отстранённо.
Но это же было и камнем преткновения для Джона. Играл он правдоподобно, грамотно, и можно было бы подобрать ещё множество прилагательных к его, вроде бы, безупречному исполнению ролей, и почти все они соответствовали бы действительности, кроме одного: игра не была гениальной. Не появлялось того самого невидимого электричества, которое заставило бы восторгаться увиденным и сопереживать герою. Это был потолок, предел, за который Джону, казалось, никогда не удастся вырваться.
Джиллиан Фокс была совершенно другой актрисой, с совершенно иным подходом. Она пыталась прочувствовать каждую роль, погрузиться в неё с головой. Ей важно было эмоциональное состояние героя, а вовсе не то, что он говорит и делает в этот момент. Когда текста было недостаточно, чтобы передать настроение персонажа, она создавала его сама. Она представляла себе, в каком состоянии должен быть герой, чтобы совершить такой поступок. Она проникала в свою роль настолько глубоко, насколько могла, пытаясь сблизиться со своим персонажем, как с живым человеком. Она искала что-то общее, какую-то связь, какие-то качества, которые, как мостики, соединяли бы её со своим новым воплощением. И ей это удавалось очень хорошо: она буквально перерождалась в своих героинь, на время становясь ими. Ей уже не нужно было играть – она жила этими новыми образами и ситуациями, и это настолько чувствовалось, что ей иногда хлопали даже на съёмочной площадке, не веря, что такое вообще возможно.
Однако и в этом подходе были и минусы. Роли влияли на неё, привнося что-то своё в её богатый, но не совсем устроенный духовный мир. И далеко не всегда такое влияние было безобидным, ведь многие её роли были крайне противоречивы и необычайно драматичны. Некоторые героини откровенно разрушали её, делали психику нестабильной, но по-другому Джиллиан играть не могла. Сцена была её жизнью, а не просто игрой.
***
Многому удалось Джону и Джиллиан научить друг друга в этом заброшенном павильоне. Она учила его чувствовать, пропускать эмоции через сердце, он же учил её дистанцироваться от ролей и доверять различным приёмам актёрского мастерства. Иногда Джилл брала сценарий и играла других героев, чтобы у Джона была возможность отрепетировать диалоги.
Джон за это время успел окончательно и безнадёжно влюбиться, но не подавал виду, так как боялся всё испортить. Неизвестно, как бы она отреагировала на признание. Может быть, это испугало бы её? Тогда она убежала бы и он больше никогда бы её не увидел. Ему нравилось, что она здесь, рядом с ним, что они общаются, дружат, и уже это делало его счастливее. Он наслаждался этими моментами, пытаясь не торопить время и ход вещей, и не хотел рушить всё это.
Джон теплил себя надеждой, что когда-нибудь у него будет шанс сказать Джилл о самом главном – о своих чувствах. О настоящих чувствах. Нужен был только знак, только один намёк, что он ей тоже небезразличен, и тогда он точно решился бы.
– Что сегодня репетируем? – Джиллиан, как всегда, в срок появилась в их тайном месте.
– Так, посмотрим, до чего мы там добрались. Так, так, так… Сейчас, погоди секундочку, – Джон неуклюже перелистывал страницы сценария. – Так, ага, нашёл, – он пробежал глазами по странице, – сегодня мы подошли к кульминации.
– Оу, кульминация – самое эмоциональное место в истории. Сегодня потребуется много сил, – пошутила Джилл.
– Да, но больше от меня, чем от тебя, так как это признание.
– Сегодня Энтони, наконец-то, решит сказать Элен о своих чувствах? – игриво хихикала Джилл.
– Да, и, надеюсь, у него это получится хорошо, – поддержал Джон её шутливое настроение. – Так, ну что, начнём?
– Да, давай, я готова.
– Так, тогда становись здесь. Повернись ко мне спиной. Вот так. И немного полубоком. Посматривай на меня, чтобы я видел, что ты меня слушаешь. После слов «я тебя люблю» ты должна как-то отреагировать, наверное, потому что эти три слова тут самые важные. Согласна?
– Да, согласна. Хорошо, я что-нибудь придумаю.
– Хорошо, тогда начинаем.
– Так, стоп, – остановила его Джиллиан, – до кульминации явно не дотягивает. Во-первых, ты должен сказать не «я тебя люблю», а «я люблю тебя» и сделать акцент на слове «люблю». Ты выражаешь свою любовь – ты должен как бы немного пропеть его. Должно быть очень звонко, чтобы эти очень важные в жизни любого человека слова, проникли в самую глубь. Понял?
– Понял.
– И… ты как-то… Ты немного зажат. Это же признание в любви! Выпусти себя! Чтобы эмоции взяли верх, чтобы больше ничего не имело значения.
– Да, хорошо, постараюсь. Извини, наверное, ещё не настроился как следует. Сейчас, погоди, – Джон отвернулся, начал потирать лицо и делать какие-то другие вещи, чтобы подготовить себя к предстоящей эмоциональной встряске.
– Представь, что я – твоя любовь, что без меня ты жить не можешь, что я – твоя единственная, твой идеал. Ты просто жаждешь меня, я – твой источник жизни и наслаждения, ты вожделеешь меня каждой клеточкой, – говорила ему Джиллиан, пытаясь помочь настроиться.
«Представить, что ты – моя любовь?» – подумал Джон. – «Да нет ничего проще. Я и так люблю тебя. А что если…» – и тут в голове Джона появилась просто безумная мысль. Он так долго искал подходящего момента, чтобы сказать Джиллиан о своих чувствах, и вот сами обстоятельства толкают его на это. «Более подходящего момента просто не придумать. Я признаюсь ей! Да, это будут другие слова, чужие, кем-то написанные, но говорить их буду я. Буду говорить от себя, от своего сердца. Может быть, она всё поймёт, а может, и нет – мне всё равно: я буду знать, что признался, что сказал ей то, что должен был, даже если ничего не будет и всё останется по-прежнему».
Джон повернулся и начал читать. На этот раз он не просто читал или играл – он пропускал через себя каждую фразу. Слова, давным-давно выученные наизусть, слетали с уст, словно ноты. Он пел, и это была прекрасная песня о любви, песня, какие обычно поют безнадёжные романтики по ночам возле окон возлюбленных в надежде, что те снизойдут до них, выглянут в окошко и отметят знаками внимания. Стоя полубоком, Джиллиан всеми фибрами ощущала энергию, которая шла от него. Мурашки бегали по спине, улавливая каждый звук, каждый вздох, каждое ударение. При словах «я люблю тебя» она невольно вздрогнула, как будто ударила молния: она так хотела их вновь услышать, но боялась.
Джон закончил. Джиллиан, находясь в состоянии лёгкой контузии, повернулась к нему и выжала из себя:
– Это было гениально, Джон.
Джон стоял в той же позе, в которой закончил признание. Он тяжело дышал, его буквально трясло с головы до ног. Он стоял и смотрел на неё. Смотрел так, как никогда ранее.
– Это была не игра, – прошептала осторожно Джилл, наконец поняв, что происходит, и слёзы невольно начали катиться из глаз. – Давно?
– Ещё до нашей первой встречи я был влюблён в тебя. С самого первого момента, как увидел тебя на съёмочной площадке.
– Но мы не можем быть вместе, – отвернулась Джиллиан.
– Но почему, Джилл? Только не говори, что ты здесь исключительно ради репетиций, что я совершенно тебе безразличен. Я знаю, что это не так, – он подбежал к ней и взял за руку. – Что плохого в том, что мы нравимся друг другу?
– Я уже потеряла одного любимого. Понимаешь? Мне так больно. Не хочу. Не могу. У меня не хватит сил. Нет, нет, – Джиллиан качала головой и плакала.
– Но, Джилл, никто не собирается больше умирать. Почему обязательно должно случиться что-то плохое? Мы здесь, и мы вместе. И я уверен, то, что зарождается между нами, – это прекрасно. Не стоит от этого бежать и закрываться. Одиночество – это путь в никуда. Мы можем быть рядом, и мы можем быть счастливы, – он подошёл, обнял Джиллиан за плечо и прижал к груди.
Впервые они находились так близко друг другу. Прильнув к Джону, Джиллиан Фокс впервые за последние несколько лет почувствовала спокойствие и защиту. Больше не хотелось плакать и страдать, хотелось раствориться в этих объятиях и навсегда забыть про всё то, что было с ней ранее. Джон, видя, как возлюбленная откликается на заботу, обнял её обеими руками ещё сильнее.
Слухи о номинировании Джона на «Оскар»
Съёмки фильма про гражданскую войну закончились. Позади остался старый павильон, где между двумя горячими сердцами зародилось прекрасное чувство. Они не спешили афишировать отношения, так как сразу же поползли бы слухи, в газетах стали бы печататься скандальные статейки, а папарацци начали бы со всех сторон атаковать их личную жизнь.
Но, к сожалению, долго скрываться они не смогли. Если двух людей так сильно тянет друг к другу, то они будут искать любой повод, любой момент, чтобы увидеться вновь, чтобы оказаться рядом. Они будут совершать ошибки, будут забывать об осторожности. И Джон вместе с Джиллиан не оказались исключением, поэтому об их бурном романе довольно скоро знали все.
Деваться было некуда – пришлось признаться, что они встречаются. Джон, благодаря помощи Джиллиан, просто блестяще отыграл Энтони и был выдвинут на премию «Оскар» в номинации «лучшая мужская роль». Ему довольно часто теперь приходилось бывать на публике, у него брали интервью, приглашали к известным телеведущим. А по версии журнала «Empire», Джона Вайера назвали открытием года.
– Итак, скажите, Джон, не сильно Вам докучают папарацци?
– Нет, я ещё не успел их возненавидеть, – пошутил Джон. Публика отреагировала смехом.
– Ха-ха, хорошо. А что будете делать, если получите Оскара?
– Не знаю. Безусловно, буду радоваться, так как эта престижная награда – лучшее подтверждение мастерства актёра, его профессионализма.
– Скажите, а слухи насчёт романа с Джиллиан Фокс – это правда или очередной PR?
– Нет, это не PR. Это чистая правда. Мы с Джиллиан встречаемся.
– Как вы познакомились?
– На съёмках фильма-ремейка «Унесённые ветром». Знакомство было совершенно случайным, но «случайность, как говорят, – это псевдоним Бога, когда тот не хочет подписываться своим именем».
– Хм, глубоко. Хорошо, есть какие-то планы на совместное будущее? Может, планируете поучаствовать в каком-то совместном проекте? Может, помолвка, затем свадьба?
– Нет, мы пока не думали об этом. Планов никаких нет.
– Скажите. Э-э, такой провокационный вопрос. Как Вы считаете, на решение выдвинуть Вас на премию «Оскар» как-то повлиял тот факт, что Вы встречаетесь с нашей всеми любимой, невероятно популярной и талантливой актрисой Джиллиан Фокс? Просто не обижайтесь, но некоторые считают Вас выскочкой и карьеристом. Вам каким-то образом удалось покорить сердце Джилл, чтобы добиться такого успеха. Вы же сами в одном интервью сказали, что она Вам помогла. Или я не прав?
Лицо Джона Вайера налилось гневом. Никто ещё так не оскорблял его. Он готов был разорвать этого журналиста, и совершенно непонятно было, что его сдерживало. Вероятно, он понимал, что этим проклятым телевизионщикам нужны рейтинги, поэтому они будут выставлять на всеобщее обозрение всё, что способно максимально провоцировать, накалять обстановку, разжигать скандалы. Если бы Джон вскочил со стула и избил бы этого журналиста, то к вечеру кадрами этой драки был бы наполнен весь телеэфир. По всем телеканалам обсасывали бы его поступок, а избитый журналист получил бы огромный гонорар за хорошо проделанную работу. Джон дал довольно сдержанный ответ:
– Нет, я вообще всегда считал, что такие факты вряд ли довлеют над решениями киноакадемии.
– Ну да, считали, – журналист ехидно улыбнулся и продолжил интервью.
И непонятно откуда это взялось, но подобные вопросы стали периодически всплывать на различных пресс-конференциях, встречах с репортёрами и телешоу. Появился даже небольшой документальный фильм об истории успеха Джона Вайера, где, по мнению журналиста, ключевую роль в карьере Джона сыграла любовная связь с Джиллиан Фокс. Джон перестал давать интервью и начал прятаться от папарацци. Только сейчас Джон понял, какое это бремя – известность. Его раздражала популярность. Все будто сговорились и в один голос твердили о том, что он просто альфонс и карьерист. Он хотел спрятаться где-нибудь, где не будет этих информационных помоев, но они неуклонно просачивались и портили жизнь не только ему: Джилл тоже страдала, и это очень сильно огорчало Джона. На неё также стали постоянно сыпаться вопросы по поводу успеха Джона и того, каким образом она и её отец к этому причастны, но Джиллиан, как и Джон, терпеливо молчала и игнорировала подобные обвинения.
В какой-то момент о взаимосвязи его карьеры и Джилл стали говорить так часто и так много, что и сам Джон стал сомневаться в том, что он хорошо сыграл роль Энтони, что его успех объясняется не только талантом. На столике в гостиной лежало несколько газет и журналов с кричащими заголовками. Непонятно, как они попали сюда? Кто их принёс? Но при одном взгляде на них Джон терял самообладание. Он ходил по комнате взад-вперёд и думал о происходящем:
«Может, это всё правда? Может, Джиллиан и её отец действительно приложили руку к этому? Но зачем? Может, чтобы я почувствовал себя успешным мужчиной? Как я, актёр, буду находиться рядом с женщиной, которая талантливее меня? Я тоже должен что-то представлять из себя на этом поприще, иначе она раздавит меня. Может, в этом всё дело?»
Тут из душа вышла Джиллиан, и Джон невольно продолжил мысли вслух:
– Джиллиан, ты смотрела газеты?
– Нет, я стараюсь их не читать. Ты же знаешь, что там всё ради денег, а не ради правды. Не обращай внимания на то, что пишут о нас. Это всё бред. Ты талантлив! Ясно? Если сомневаешься, то включи фильм и посмотри, как ты сыграл. По-моему, это было просто волшебно.
– Ты точно так думаешь?
– Я в этом просто уверена.
– Вы точно с отцом не помогаете мне получить эту статуэтку? Просто почитаешь их и сам начинаешь думать, что это вполне логично.
Джиллиан повернулась и обиженно посмотрела на него:
– Ты что такое говоришь, Джонни. Я бы никогда не стала просить об этом отца. Я знаю, что ты со мной не ради этого, я знаю, что тебе неважны ни мой статус, ни моя популярность. Я знаю, что ты любишь меня. И я знаю, что для тебя важно состояться в качестве актёра самому, именно поэтому мы с тобой столько работали. Если чем-то я и помогла тебе, то только репетициями в том заброшенном павильоне.
– А отец не может это делать тайком от тебя? – не успокаивался Джон.
– Нет, – отрезала Джиллиан раздражённо, – он никогда так не делал. Ясно? Даже в отношении меня. Он слишком ценит кино. Для него кино – это искусство, которое он никогда не предаст ни ради меня, ни ради кого-нибудь ещё.
– Хорошо. Ладно, успокойся, Джилл, я не хотел тебя обидеть. Просто эти папарацци.
– Учись не обращать на них внимания. Да, я понимаю, это сложно, но рано или поздно и эта новость станет неинтересной, и все забудут о ней, а фильм и твоя роль останутся. Надо только проявить терпение и немного подождать, – Джилл подошла, присела к нему на коленку. Сейчас Джон очень нуждался в её поддержке, и она чувствовала это, хоть её и саму выворачивало наизнанку от этих слухов. Ей самой недоставало терпения правильно реагировать на всё то, что изрыгала прожорливая пресса из своего чрева. Она успокаивала себя тем, что они вместе преодолеют любые трудности и когда-нибудь всё обязательно встанет на свои места.
Несмотря на убедительные слова Джиллиан, у Джона всё-таки остались некоторые едва ощутимые сомнения. Иногда они вызывали лёгкое волнение и дискомфорт, а иногда заставляли вздрагивать лишь при одном упоминании об этом.
Талисман
Настал долгожданный день вручения премии. Джона трясло с самого утра: в свете последних событий он вообще не хотел появляться на публике, но сегодня у него просто не было другого выбора. Именно к этому он стремился и шёл всю сознательную жизнь. Если ему удастся получить «Оскара», то весь его мир очень круто изменится. Несмотря на все неурядицы с журналистами, это был его звёздный час, и он не имел права упустить такого шанса. «В конце концов, Джилл права: это всего лишь слухи и сплетни ради денег», – убеждал он себя.
Легче от этого не становилось. Даже проклятая бабочка не слушалась. Руки ходили ходуном, а вид в зеркале говорил о затянувшейся депрессии. В комнате появилась Джиллиан:
– Ну что ты готов?
Выглядела она просто сногсшибательно: обтягивающее строгое платье серебристого цвета подчёркивало бёдра и грудь, сзади глубокое декольте обнажало спину, волосы были собраны в красивый кудрявый пучок наверху, оголяя красивую и хрупкую шею. Она была совершенством в глазах Джона, идеалом женской красоты. Он точно не сомневался, что с этой женщиной он не ради карьеры, не ради денег и славы, а ради возможности прикоснуться к прекрасному цветку под названием любовь. Появление Джилл слегка успокоило его.
– Вижу, с бабочкой никак не справишься?
– Да, что-то совсем запутался, – слабо улыбнулся Джон.
– Давай я тебе помогу. Я знаю, как это делается.Часто приходилось помогать отцу. Он, знаешь ли, не сторонник этих всех формальностей и церемоний.
Джиллиан проворно завязала возлюбленному галстук и поцеловала его. И в этом было что-то такое, что очень расслабило Джона, помогло избавиться от надвигающегося стресса. Было что-то магическое в том, что девушка завязывает мужчине галстук, что-то похожее на материнскую заботу, когда мама одевает ребёнка, чтобы тот не замёрз на улице и не простудился.
– Ну как? Полегче? – улыбнулась она.
– Значительно, – произнёс он.
– Я хочу сделать тебе один подарок. Смотри, что у меня есть, – и в руках Джилл появился маленький золотистый значок в виде киноплёнки. Внешне он был самым обычным и не представлял совершенно никакой ценности.
– Значок? – спросил Джон.
