скачать книгу бесплатно
– Мальчику.
– Из какой группы?
– Ни из какой. Он уже в школе учится.
– Если он уже в школе учится, то, во?первых, неча на садовскую территорию тайком лазать. А во?вторых, это он тебя уже кормить должен, а не ты его.
– Он не может.
– Безрукий-безногий што ль? Школьник же!
– Он всего на чуточку старше меня!
– Но ты ж о нем позаботилась, хоть и младше?
Я сперва растерялась, потом подумала немножко и выпалила:
– Но я?то бабушкина, а он – ничей!
– Бомж, что ли? – забурчал Иван Павлович. – Крыс мало, так она еще сюда и бомжей прикармливает! Давай-ка собирай все это и неси в помойку. Я за тобой убирать не буду. Еще раз увижу – уши надеру!
Я очень сильно обиделась, а Иван Павлович уже повернулся ко мне спиной и стал сгребать слипшуюся почерневшую палую листву.
– Напридумали глупостей, – все больше раздражаясь, продолжал бурчать он: грабли цеплялись за корни, за ветки кустарника, не проходили между тесно стоящими стволами деревьев. – Листву, вишь, сгребай. На черта ее сгребать? Птицам на еду под листвой всякая нечисть себе дом зимний находит. Птица, она, по-ихнему, чем кормиться должна? Так и птиц скоро не будет… Опять же, земле тоже корм нужен. Нет, сгребай, пакуй… вывози. Немецкие огороды наша листва кормить должна, а наша землица, видать, и так обойдется. Тьфу!
Он в сердцах плюнул и недобро покосился на меня:
– Чего стоишь? Ручки марать не хочешь? Убирай давай!
– Не буду убирать! – возмутилась я. – Вы… вы… вы злой! Он не бомж, он с папой живет. У него мама уехала. А бабушка с дедушкой далеко. А папа много работает. Вот и получается, что он ничей. – Я уже почти плакала.
– А ты, значит, добрая? – Иван Павлович бросил грести листву, оперся на грабли и каким-то очень «хитрым» глазом глянул на меня из-под кустистых седых бровей. Его крупный, ноздреватый, в красноватых прожилках нос причудливо сморщился. – Какой месяц сюда все это таскаешь, а он и взять-то не озаботился? Значит, не нужно оно ему, твое добро?
Это было так неожиданно, что я не нашлась что сказать.
– Потому и ничей, видать, что добра ценить не умеет.
Иван Павлович закашлялся, отвернулся, сморкнулся в траву, зажимая пальцем последовательно каждую ноздрю, утерся рукавом и изрек:
– Ты давай дуй сейчас на площадку, бабушкина внучка, а то тебя воспитатели потеряют. И эту тряхомундию сюда больше не таскай. Очень хочется – дели свою пайку с кем-нибудь, кому она на самом деле надобится…
– Но я же только для него собирала!
– А другие, значит, твоего добра не достойны?
Я оторопела и… снова не нашлась что ответить. Прижала к себе принесенное яблоко и потрусила к своей группе, на ходу раздумывая о том, а кому оно, мое добро, еще может быть нужно? Получалось, что из всех тех, кого я знала, оно могло порадовать только моего приблудного мохнатого друга, что так прочно застрял в коробке на нашей лестничной клетке. Но едят ли собаки яблоки?
Оказалось, с огромным удовольствием! Пока Бабушка открывала ключом дверь, я тихонько сунула ему в коробку свой подарок, и он, довольный, зажал его между лапами и, совсем как человек, откусывая по кусочку, весело им захрустел. Его взгляд снова подернулся грустью лишь тогда, когда Бабушка, уже занесшая сумки и успевшая снять пальто, чуть не силой втащила меня в квартиру. И никакие мои слезы и даже Тетины уговоры не могли сломить Бабушкиного упорства: домой его пускать она категорически не хотела.
Но Судьба распорядилась иначе.
Буквально первый ее звонок прозвучал поздно вечером, когда Бабушка уже укладывала меня спать. Сперва на лестничной клетке раздался отчаянный визгливый лай, а потом – не менее пронзительный женский крик. Затем кто-то вставил палец в звонок, и, пока моя Тетя не открыла дверь, звук гремел над квартирой, как трубный глас.
На пороге стояла соседка с первого этажа Нина Ивановна. В руках ее трепыхался, отчаянно задыхаясь и вереща, раскормленный карликовый белый пудель Филя.
– Чей недотерьер? – строго спросила Нина Ивановна.
– Ну, мы его кормим, а что? – вызывающе спросила Тетя.
– Мало того что все бомжи района пьют и колются в нашем подъезде, так вы еще тут собачник развели. Давайте весь приблуд к нам соберем! Приют для бездомных всего города устроим и задохнемся от вони.
– Он в подъезде не гадит! – захлебнулась возмущением Тетя.
– Не волнует. Убирайте собаку!
– Вы же на первом этаже живете. Мы – на девятом. Никому из соседей этот пес пока не помешал.
– Мне помешал! – категорически отрезала Нина Ивановна. – Мы с Филей спокойно в гости пройти не можем!
– Он на вас кинулся? – Это было просто невозможно, ибо наш жилец всех соседей девятого этажа встречал традиционной улыбкой и отчаянным вилянием своего буйного «фонтана», который от относительно спокойной жизни и регулярной кормежки стал еще пышнее и цветистее. И все ему потихоньку подкидывали чего-нибудь вкусного, все норовили приласкать. А Сергей Иванович из квартиры напротив пусть и безуспешно, но уговаривал жену взять пса к ним домой. Словом, он нравился всем, кто жил на девятом этаже.
– Нет, но Филя нервничает. Убрать собаку, или я вызову собаколовку.
И словно подтверждая слова хозяйки, пудель отчаянно заверещал, скаля свои мелкие зубки в сторону сжавшегося в комочек «недотерьера».
– Хорошо, Нина Ивановна, – сквозь зубы процедила Тетя. – Мы ищем ему хозяина, поэтому вам придется потерпеть еще несколько дней. Воздержитесь пока ходить в гости, раз вам неприятно.
И Света в сердцах так хлопнула дверью, что в квартире задрожали стекла.
– Нет, ну ты видела? – возмущенно обратилась она к Бабушке. – Еще бы алкоголики к нам в подъезд не набивались! Народная тропа-то не зарастает! Где ж они распивать-то будут, если каждую ночь из окошка первого этажа им водку втридорога продавать? Сама же их и прикормила!
– Это не нашего ума дело! – отрезала Бабушка. – Пусть она с совестью и Богом сама разбирается.
– Праведницу из себя корчит! – бушевала Тетя. – Пес ей, видите ли, помешал! Лучше бы от всего, что она там в своих сумках домой притаскивает, косточку хотя бы какую-нибудь вшивую ему бросила. Так ведь удавится, спекулянтка чертова!
– Успокойся! Кому надо, тот ее сумками и займется. Ты лучше думай, что с псом делать, – тоже закипела Бабушка.
– Нет, ну что я – не права? Она ж к себе домой половину магазинного склада без всяких талонов перетаскивает! Нам всем жрать нечего, макароны из ушей лезут, а у нее все, вплоть до красной икры, достать можно! Как говорится, «любой каприз» за ваши деньги! Зинаида Степановна вон говорит, три холодильника по швам трещат!
– Ищи лучше, кому пес может быть нужен! – прикрикнула на Тетю Бабушка. – И делай это интенсивнее. Иначе эта красотка с ее связями быстрей нас подсуетится! Я предупреждала, что будут проблемы! Это вы у меня беспечные… Надо было сразу его прогнать.
А я под эту перебранку уже рыдала в подушку: виноватые глаза моего любимца, выглядывавшего из-за спины противной Нины Ивановны, не давали мне спать всю ночь.
На следующий день на лестничной клетке состоялось совещание соседей девятого этажа. Выяснилось, что жена Сергея Ивановича очень любит собак, но у нее аллергия, и взять нашего жильца она к себе не может. У другой соседки на руках лежачая больная. Третий работал сутками, и с псом некому было бы гулять.
Бабушка была мрачнее тучи. Все соседи дружно клялись, что изо всех сил ищут новый дом для всеобщего любимца, а Тетя укоряющее смотрела на Бабушку. Любимец сидел в центре дружного соседского круга и виновато помигивал глазами, словно извинялся за то, сколько хлопот он наделал жалеющим его людям.
Между тем приближалась зима.
Все чаще промозглая ноябрьская сырость загоняла к нам в подъезд не только бомжей и подростков с пивом со всего района, но и мокрых котов и собак. Так на пледе рядом с нашим все еще безымянным другом появился… продрогший и худой котенок. Правда, прожил он со своим собачьим опекуном недолго: его забрала к себе соседка с пятого этажа. Но было очень трогательно наблюдать, как «недотерьер» терпеливо ждал, пока урчащий маленький «недотигренок» расправится с его котлетой или кусочком курицы. И только когда пушистое тельце сытно отваливалось от миски, закатывая глазки от подступающего сна, начинал есть сам. И как никогда не трогал мисочку с молоком, которую Бабушка наливала отдельно для трехцветного соседа.
Второй звонок Судьбы раздался тоже вечером.
– Прошел месяц! – провозгласила Нина Ивановна. – Я предупредила! Вчера в подъезде я видела крысу! С завтрашнего дня разложу везде крысиный яд. А на мусорнике шестого этажа использованные шприцы валяются. Про бутылки я просто молчу – хоть пункт сдачи стеклотары открывай. В подъезде, между прочим, маленькие дети есть. Поэтому сдайте, пожалуйста, деньги на домофон. Мне этот всеобщий бомжатник надоел.
– У вас же самой собака! Как же вам не совестно! – буквально захлебнулась от гнева Тетя.
– У меня домашняя собака! С прививками, на поводке и мытая.
С этими словами Нина Ивановна развернулась к нам задницей своего пуделя, безвольно висящего на ее руке и снова оскалившегося на коробку, где залег наш пес, и позвонила в квартиру напротив.
Я снова прорыдала всю ночь. Тетя поссорилась с Бабушкой. Утром выходного дня, кормя пса своими любимыми оладушками, которые утаила от Бабушки, я плакала не переставая – предчувствие чего-то недоброго, неумолимо подступающего ко мне не покидало. А он, помахивая хвостом, осторожно слизывал слезы с моего лица и… как всегда улыбался.
Раздраженная Тетя ушла на работу.
Не менее раздраженная Бабушка скомандовала мне скорее одеваться. Зинаида Степановна, время от времени убиравшая в квартире Нины Ивановны, принесла срочную весть: сегодня в «Гастроном» привезут сливочное масло! Следовало успеть отоварить на него талоны, ибо неизвестно, будет ли оно еще в продаже до конца месяца!
По дороге я все время ныла. Мало того что мне не улыбалось провести бо?льшую часть дня в толпе усталых и издерганных взрослых. Мысли мои были целиком заняты судьбой нашего питомца, и потому, проходя мимо него, положившего морду на трубу подъездной батареи и сладко дремавшего после обильного завтрака, я снова не смогла сдержать слез.
Один Бог знает, почему «недотерьер» в этот день за нами не увязался. Может быть, потому, что на улице было мрачно и промозгло, поскольку излет этой осени отличался снежной кашей под ногами, месить которую неуклюжими синими негнущимися сапогами и в шубе было невыносимо жарко. Лоб под шапкой и капюшоном печет сил нет как! Руки в варежках преют, шарф кусается, словом, идти у меня не было никакого желания, и я канючила всю дорогу:
– Не хочу в магазин.
– А кашу я тебе с чем давать буду? – настаивала Бабушка. – К тому же талоны пропадут.
– Я не буду есть кашу! Я вообще больше никогда есть не буду…
– И конфеты тоже?
– Конфеты?.. Конфеты бу-у?уду…
– У нас и конфет нет…
– А ты купишь мне конфету? – По правде сказать, и конфет мне не хотелось, прямо какой-то дух противоречия засел во мне и не желал сдаваться.
– Нет, сейчас не куплю. Вот Света сходит в домоуправление, новые талоны получит, тогда…
– А когда она сходит?
– Через два дня.
– Тогда я два дня есть не бу-у?у?ду… пойдем домой…
– Не говори глупостей! – Бабушка была непреклонна и отступать от своих намерений не собиралась.
К снежной каше под ногами прибавился снегодождь с неба. Шуба стала постепенно набухать, мордаха у меня была вся мокрая, под свитерком на спине образовалась испарина.
Судя потому, что мы с трудом втиснулись в битком набитый распаренными людьми торговый зал, масло уже давали.
– Кто последний? За кем я буду? – надрывалась Бабушка.
Но ее никто не слушал. Толпа нервничала, волновалась, задние напирали, поскольку им было не видно подробностей разгоравшегося у прилавка скандала.
– Не, вы только посмотрите! – вытягивая шею, голосила какая-то женщина в меховой шляпке. – С ребенком она, понимаешь! Без очереди влезть хочешь?
– Да какой без очереди? – орал на шляпку из передних рядов покрасневший от натуги мужчина. – Она за мной уже часа три стоит!
– На предъявителя! На предъявителя! Одно лицо, одна пачка! – взвизгивал кто-то, кого совсем было не видно в кипящем людском водовороте.
– Одну пачку в руки давать! – категорично пробасил другой мужчина и, сняв мокрую нутриевую ушанку, отер красное вспотевшее лицо не менее мокрым рукавом пальто.
– То есть как это – по одной? Я же получила талоны на меня, на мужа и на ребенка! – отчаянно отбивалась от толпы молодая женщина. – Мне что же, и мужа с работы привести, и в очередь поставить?
– А он есть у тебя, муж-то? – цинично заржал кто-то.
– Да-да-да! – затараторила меховая шляпка. – Может, нет никакого мужа, а просто знакомый из ЖЭКа тебя лишними талонами снабжает?
– Вы что! Вы что! – слабо защищалась молодая мама. – Мне положено!
Притиснутая к самому прилавку, она с трудом держала на руках бессмысленно таращившего глаза в возбужденную публику и беззубым ртом мусолившего баранку довольно крупного малыша.
– Полагается ей! – снова взорвалась меховая шляпка. – Это еще надо проверить, законно ли ты их получила?! А то знаем мы вас, красоток! Везде своего не упустите! А мужики и рады…
– Эдак каждый тут по оболтусу с собой притащит и скажет, что это его. А то и по двое! Надо еще проверить, ее ли это ребенок! – вторил ей хрипловатый мужской голосок из толпы.
– По одной давать! – снова протрубила нутриевая ушанка.
– Нет, нет, на предъявленное лицо! На предъявленное лицо!
Энергично работая локтями, из толпы вынырнул очередной поборник справедливости – розовощекая, крепкая молодуха в платке.
– Что вы такое говорите, по одной? Я тут часа четыре уже торчу! Еще до того, как масло привезли, я очередь заняла! – затараторила она. – Креста на вас нет, по одной! Его, может, больше не привезут, что же, талонам пропадать, что ли?
– А у тебя небось тоже дома семеро по лавкам! – захохотал хрипловатый мужской голосок. – Хана, ребята, не будет нам сегодня масла!
Очередь снова возмущенно закипела, затолкалась, взорвалась множеством надсадно орущих глоток, и в общем шуме было совсем не разобрать, кто на самом деле чего хочет.
– Попали мы с тобой, будь оно все неладно, – с досадой сказала Бабушка. – Никуда от меня не отходи и крепко держись за руку. Не ровен час, сорвет кого в драку – замесят!
Изнывая от жары и тоски, я послушно сжала Бабушкины пальцы, во все уплотняющейся массе человеческих тел то и дело утыкаясь носом то в противно воняющую псиной чью-то мокрую полу? шубы, то щекой скользя по холодящей поверхности чьей-то длинной болоньевой куртки, то созерцая смешно и нелепо расходящуюся на заду складку чьего-то пальто.
– Нет, так тебя совсем задавят! – Бабушка приподнялась на цыпочки и поискала глазами поверх голов. – Ага! Давай-ка вот сюда!
И с трудом вывинтившись из толпы, она поволокла меня к противоположному пустому прилавку, за которым на всех полках сиротливо высились с претензией на дизайн расставленные серые пачки соли. Взгромоздив меня на него, она строго-настрого приказала:
– Стой и не садись, иначе я не буду тебя видеть! – И снова исчезла в кипящем людском рое.
– Глянь-ка, – вновь хохотнул из очереди тот же хрипловатый мужской голосок. – Еще одна с ребенком. Мамашкам дома заняться нечем, вот они и шастают по магазинам, скупают все. А нам, честным трудовым гражданам, шиш достается!
