скачать книгу бесплатно
Например, Зубочистка мог долго, с кучей абсолютно не нужных подробностей вспоминать, что и как он жрал два года назад в Симферополе, или как они с друзьями сходили в бордель в Алуште, или как его развели на бабки пацаны в Судаке… Историй у него в запасе было множество, все они были однотипные и заунывные, но Зубочистку это не останавливало.
Иногда Поште хотелось его просто-напросто пристрелить. Листоношу останавливала лишь мысль о том, что подобный поступок опустит его на один уровень с Тапилиной и прочими озверевшими мясниками. Поэтому Пошта терпел. А Зубочистка разговаривал. И речь его была так же заунывна, как окружающий их пейзаж.
Ехали на север, в направлении Джанкоя, но сильно забирая к западу. Вокруг простиралась Степь – плоская, как стол, поросшая травой и кривыми, скрюченными от радиации и недостатка воды деревьями. Изредка мелькала пятнистая спина степного тигроскунса да кружили над падалью стервятники-грифы. По ночам окрестности оглашала хохотом гиеноподобная чупакабра. На ночлег Пошта старался останавливаться в ложбине, чтобы огонь костра не был заметен издалека. Под очаг рыл яму, рядом рыл еще одну и ладонью выгребал туннель – соединяющий очаг и поддув; получался утопленный в землю костер, дающий ровный жар и почти без взвивающихся в небо языков пламени.
Как-то очень не хотелось привлекать степных мутантов…
Спали по очереди; не то чтобы Пошта доверял Зубочистке, но бежать тому было некуда, в одиночку по Степи далеко не уйдешь, да и Один присмотрит: если что – для начала откусит предателю ухо.
Питались сухпаем, выданным гетманом, и иногда – свежим мясом, если Поште удавалось подстрелить тушканчика. Мясо приходилось долго вымачивать в физрастворе (читай – вода с солью), чтобы вывести радионуклиды.
Так и путешествовали – пока на горизонте не показалась колонна беженцев.
Это была примета времени: в убежищах, так срочно построенных или расконсервированных накануне Катаклизма, тех самых убежищах, куда можно было попасть только по большому блату или за очень большие деньги, где народ надеялся пересидеть последствия войны и выйти в прекрасный новый мир, – так вот, в убежищах заканчивалась жратва.
То ли армейцы не рассчитали количество людей, то ли тушенку закупали просроченную, то ли прапорщики-снабженцы воровали больше положенного – но в одном убежище за другим начинался голод. Фильтры еще работали, вода рециркулировалась, генераторы функционировали – а жрать было нечего.
Поначалу обитатели подземных оазисов снаряжали экспедиции на поверхность – на охоту. Охотнички повыбили всю дичь в округе, нарывались на мутантов, а то и вовсе не возвращались: кто погибал, а кто решал обосноваться на поверхности, влившись в общину выживших, и не кормить больше золотопогонных дармоедов-подземников.
В результате убежища одно за другим начинали эвакуироваться. Выглядело это обычно так: толпа смешно одетых людей (мало кто из них знал, что творилось на поверхности, поэтому кто-то надевал химзащиту, а кто-то – оленью доху), крайне бледных и страдающих анемией (спортзалы в убежищах предусмотрены не были) выползали на поверхность, строились колонной и брели в сторону Симферополя. Все без исключения жители убежищ (крымчане называли их «отдыхайками» – мол, пока мы тут парились, они там прохлаждались) считали, что Симфер им поможет, что именно там рай на земле…
Очередная колонна «отдыхаек» пересекла дорогу Поште и Зубочистке ближе к вечеру, когда листоноша стал уже подыскивать место для ночлега.
– Стой! Кто идет?! – окрикнули из колонны, ощетинясь стволами.
– Пошта, – представился тот, подъехав поближе, – листоноша.
С беженцами следовало быть предельно вежливыми – перепуганные, ни черта не соображающие в реальном мире, они могли быть опасными и начинали палить во все стороны по малейшему поводу.
– Кто-кто? – не поняли в колонне.
– Листоноша из клана Листонош.
– Опусти ствол, Сан Саныч, – посоветовал кто-то из колонны. – Про листонош я слыхал, они безобидные…
От такой характеристики Пошта саркастически хмыкнул, а Зубочистка пробубнил что-то обиженно, вроде «ну да, безобидные, как же»…
– Куда путь держите, уважаемые? – спросил Пошта.
– В Симферополь, – ответствовали ему.
«Ну да, конечно, – подумал Пошта. – Куда же еще!»
– А сами кто будете? – спросил он из вежливости.
– Убежище номер четырнадцать-бис. Эвакуированы распоряжением номер триста семьдесят восемь штрих десять в связи с окончанием продовольственных запасов.
– Ясно, – покивал Пошта. – На привал становиться планируете?
– А как же…
– Тогда мы с вами переночуем, – решил Пошта. – Вместе оно как-то спокойно. А то я слышал, тут саблезубые собаки шалят…
При слове «саблезубые» «отдыхайки» испуганно примолкли. Пошта на это и рассчитывал: теперь будет им тема для разговоров у вечернего костра – листоноша будет делиться деталями о флоре и фауне Крыма, а «отдыхайки» наперебой рассказывать страшилки, которыми пичкали друг друга все годы в убежище.
Но самый большой ажиотаж вызвал, конечно, Один. Беженцы один за другим подходили к коню, спрашивали разрешения погладить, гладили, отходили в сторону и зачем-то терли руки об одежду, видимо, боясь подхватить неведомую заразу.
Пошта научил «отдыхаек» правильно разводить костер и вымачивать в соленой воде мясо радиоактивных сусликов, после чего все беженцы собрались вокруг огня, поужинали и начали травить байки.
– А еще говорят, – бормотал седой старик, прикладываясь к фляжке с горячительным, – что бродит по плоскогорьям Южного Крыма Черный спелеолог. Заманивает в пещеры, запутывает, гробит людей.
– Все ты путаешь, дед, – возразил ему кто-то из юнцов. – И вовсе не Черный, а Пьяный спелеолог, а еще он – оборотень: когда баба, а когда мужик.
– Оборотни – это да, – весомо заявил кто-то из дальних рядов, невидимый во тьме. – В Крыму таких много. Днем – вроде человек нормальный, грамотный, умный, а как ночь наступит – все, бегает по степи, сталкеров жрет, женщин насилует.
– Враки! Не бывает такого!
Пошта знай себе посмеивался да дергал за веревку Зубочистку, который порывался вступить в диалог и развести лохов на бабло. Тут и о лохах речь зашла:
– А лох – это вообще растение, чтобы вы знали. По земле стелится, кто вступит – не выберется, у него шипы ядовитые, оцарапаешься, в лоха превратишься…
Тут уже заржали все – слишком уж невероятной оказалась байка.
– Все это байки и анекдоты, – степенно начал Сан Саныч, коренастый мужик с седой бородой и шрамом через все лицо. – А расскажу я вам, дети мои, легенду истинную, на реальных фактах основанную.
Пошта затаил дыхание. Собирать фольклор «отдыхаек» не входило в обязанности листонош, но у Пошты подобные легенды всегда вызывали интерес. Что могут напридумывать люди, проведшие полжизни в коробке под землей, а потом вылезшие в реальный, но абсолютно незнакомый мир? Под какие шаблоны подгонят они все непонятное, непостижимое, новое, ранее не виденное? Как обзовут мутанта? За кого примут сталкера? Как преодолеют пропасть временную и культурную, отделяющую их от реального мира?
– Где-то в этих самых краях, – начал Сан Саныч, как и всякий уважающий себя боян, неторопливо и солидно, – обитает странное существо. Никто его не видел вблизи – а те, кто видел, уже никому ничего не расскажут. Появляется оно по ночам и только когда нет луны. Вот как раз в такую ночь, как сегодня…
Все настороженно притихли. Пошта мысленно зааплодировал рассказчику.
– Сначала, – нагнетал обстановку Сан Саныч, – человек слышит негромкий рокот. Потом – такое назойливое жужжание, как будто рой пчел вырвался из улья на свободу. А потом – начинается шум, гром, рев и светопреставление. С неба доносится ужасный гул, сверкают зарницы, полыхает пламя – и рассказывали мне, что существо это за раз уничтожало до двух колонн беженцев и более пяти-шести разъездов казаков.
– Знаем мы это существо, – с апломбом юношества заявил кто-то из молодых. – Читали. Змей Горыныч его зовут. Но на всякого Змея о трех головах найдется свой Илья Муромец с бензопилой!
Все опять заржали, но как-то неуверенно: обстановочка не располагала к бурному веселью. Солнце окончательно завалилось за горизонт, на затянутом облаками небе не было ни звездочки, и полная тьма – густая, как чернила, осязаемая тьма – окутала степь.
– Может, и Змей. – Сан Саныч набил трубочку ароматным табаком, пыхнул, выпустив колечко дыма. – Может, и Горыныч. Только рассказывали мне знающие люди, что зовут это существо – Хозяином Неба. И не дай вам бог оказаться на его пути, когда он летит осматривать свое владение. Те немногие, кто смог издалека разглядеть Хозяина Неба – и остаться в живых, что немаловажно! – рассказывали, что похож он на гигантскую птицу. Мне же сдается, что после Катаклизма эволюция обернулась вспять и небо Крыма опять бороздят летающие динозавры – птеродактили. Так что гипотеза о Змее Горыныче может быть не так уж далека от истины.
Тишина повисла над лагерем, и только потрескивали поленья в костре.
– Слышите? – спросил кто-то. – Вроде гул.
– Да нет, – отмахнулись от него. – Чего пугаешь-то? Нет никакого гула.
– А я говорю – есть! – настоял первый голос.
– И я вроде слышу…
То ли массовая истерия охватила лагерь, то ли на самом деле раздался какой-то звук – но Пошта готов был поклясться, что он тоже что-то слышал. Что-то, похожее на…
– Жужжание, – подсказал Зубочистка. – Ну точно как пчелы. Знаешь, на Тарханкуте такие водятся? С кулак размером, как ужалят – капец. Неужели рой сюда залетел?
– Нет, – сказал Пошта. Теперь и он был уверен, что слышал этот звук. – Нет, копать-колотить! Это не рой!
Яркий сполох озарил небо, и жужжание превратилось в рев. Никаких молний, лишь вспышки багрового света подсветили тучи, бросили длинные тени на степь.
– Хозяин Неба! – завопил кто-то истошно. – Спасайся кто может!!!
Паника охватила и без того взвинченных от страха людей. Беженцы-«отдыхайки» ломанулись кто куда, сшибая друг друга с ног, затаптывая женщин и детей. Кто-то опрокинул котелок в костер, тот зашипел и погас. Стоянку заволокло сырым дымом, стало совсем темно.
Грохот! Щелчок кнута – как будто самолет преодолел звуковой барьер! Рев! Сполохи! Паника!
Нет, это был не звуковой барьер. Это были бомбы – кассетные боеприпасы с напалмом. Разлетевшись веером, они обрушили на беженцев огненный дождь. Напалм – смесь нафтеновой и палмитиновой кислоты – и сам по себе ядовит; загоревшись, он страшен. Коллоидная взвесь прилипает к коже, прожигает одежду и практически не поддается тушению. Человек, облитый напалмом, сгорит заживо – причем именно сгорит, а не задохнется от дыма, как жертвы испанской инквизиции, – напалм дыма почти не дает.
Живые факелы из людей с воплями носились по степи…
Не поддаться общему настроению «бей-беги-спасайся!» было крайне тяжело – но Пошта был листоношей и справился. Подсечкой он свалил запаниковавшего Зубочистку на землю, придавил коленом и переждал, пока «отдыхайки» разбегутся кто куда.
Источник шума и сполохов тем временем проревел прямо над головой и спикировал куда-то в степь, озарив неземным сиянием один из холмов.
– Надо убегать! – вопил Зубочистка, бешено вращая глазами. Как все воры и предатели, он был труслив донельзя.
– Обожди, – одернул его Пошта. – Поехали лучше глянем, что это за Хозяин Неба такой…
– Ты что, с ума сошел? Да он же нас сожжет дотла! Вдруг это динозавр?!
– Динозавры не были огнедышащими, – нравоучительно произнес Пошта. – Не надо путать легенды с былью.
Он залез в седло, привязал веревку к луке седла и тронул Одина с места – Зубочистка, у которого не осталось особого выбора, засеменил следом.
Пошта осторожно подъехал к холму и глазам своим не поверил. Никакой это был не холм, а самолетный ангар, таким образом замаскированный. Сейчас ворота внутрь были открыты, на короткую посадочную полосу уже сел старенький «кукурузник» Ан-2НАК и теперь неторопливо заруливал внутрь холма. Пошта много раз слышал байки про подземные аэродромы, но, насколько он знал, ни один не сохранился.
Так вот ты кто такой, Хозяин Неба! Пилот, возомнивший себя безнаказанным!
У Пошты дух захватило от злости. Копать-колотить, как можно убивать беззащитных и мирных людей?! Да еще с такой жестокостью.
Он спешился и приказал Одину с Зубочисткой:
– Ждите здесь.
А сам взял обрез и отправился в гости.
Створки ворот медленно закрывались – они были достаточно тяжелыми, и Пошта успел скользнуть внутрь.
Здесь горел яркий свет, освещая внутреннее убранство: железные стены, инструменты, какие-то конструкции для ремонта, топливные баки, в углу – непонятная груда, накрытая железом. Из основной комнаты в подсобные, видимо, помещения вело несколько запертых дверей. Из «кукурузника» неторопливо выбирался летчик – компактный, кривоногий, в летном шлеме и кожаной куртке.
Пошта молча ждал, целясь в него из обреза.
Пилот стянул шлем и оказался желто-бледным мужичком с дряблой, обвисшей на щеках кожей. Было ему лет пятьдесят, а может, и больше. Выглядел дядька сосредоточенно-погруженным в свои мысли. На губах его блуждала довольная улыбка. И Пошта вдруг понял, что сейчас убьет его без суда, следствия и переговоров. Просто уничтожит, прихлопнет, как таракана.
И этим опустится до его уровня.
– Эй! – негромко окликнул мужика листоноша.
Пилот вздрогнул и уставился на обрез, а потом медленно поднял руки.
– Что тебе нужно? Деньги? Еда? Фильтры?
– Жизнь твоя мне нужна, урод, – почти без выражения сообщил листоноша. – Но сначала я хочу знать, откуда ты такой выкопался и какого фига творишь. Давай на колени.
– Зачем?!
– На колени и руки за голову, – повторил Пошта.
Он прекрасно понимал, что даже против огнестрельного оружия у человека есть шансы. Кинется сейчас, уйдет с линии огня, сократит дистанцию, схватит обрез… Нет уж, мы подстрахуемся. До встречи с Зубочисткой Пошта раньше никого не допрашивал, но сейчас холодная ярость, презрение и отвращение, которые листоноша испытывал к Хозяину Неба, руководили его действиями.
– Имя?
– Игнат, – пробормотал пилот.
– И как же ты, Игнат, дошел до жизни такой? Откуда ты, копать-колотить, здесь взялся?
– Я… Не убивайте! Я все расскажу!
– Рассказывай, рассказывай.
Стоя на коленях и захлебываясь словами, пилот принялся рассказывать.
Он сбежал от ужасов мира еще до Катаклизма. Люди вокруг были либо уродами, либо еще большими уродами, а он один – прекрасный. Бабы – суки, дети – орут постоянно, все дорожает, межнациональные распри, политическая напряженность…
В общем, сделал вывод Пошта, мужик был не только социопатом, но и изрядным мизантропическим дерьмом.
Игнат поступил просто: отчаявшись объяснить окружающим, что им прямая дорога в биореактор, и убедить покончить жизнь массовым самоубийством, неоцененный и очень гордый, он удалился в степь.
Было ему в те годы чуть за тридцать. Делать Игнат толком ничего не умел. Только стихи писать. Гениальные, естественно, и, естественно же, непонятные.
– Хотите, я вам почитаю?
– В другой раз, – внутренне содрогнувшись, ответил Пошта.
– Нет, ну хоть немного. Вот, послушайте: «Ты можешь меня ненавидеть, ты можешь меня не любить, хочу я тебя развидеть, хочу я тебя убить, тупая ты жирная сволочь, во всем обвиняешь меня, но ты же меня недостойна, и я не люблю тебя».
– Хватит. И чтобы больше ни строчки не цитировал, понял? Рассказывай дальше.
Стихи можно было писать и в степи. Чем Игнат и занимался все долгое крымское лето. С людьми он не общался, не считая редких вылазок в чужие сады и огороды – есть-то надо было. Зарос бородой, загорел дочерна, извел несколько пачек бумаги на свою нетленку. Душа требовала, конечно, признания, но воспоминания о жизни среди людей были пока что слишком свежи.
Но осень пришла, по словам пилота, внезапно. Неожиданно подкралась, дрянь такая, нанеся поэту чувствительный удар. Дожди, холодные ветра… Игнат понял, что либо загнется, либо вернется к людям.
