скачать книгу бесплатно
– Отказать мужчине вы еще могли, но даме – фи! Это будет не по-джентльменски!
Муж представил:
– Моя жена Елизавета Григорьевна – Никодим Иваныч! Господин пристав… виноват, не имею чести…
Пристав так растерялся при виде вошедшей красавицы, что вскочил и, щелкнув каблуками, преувеличенно громко отрекомендовался:
– Крутилов, Валериан Петрович!
– Да что вы?! Очень рада. У меня сына одного Валей зовут. Лукерья!
Явившейся кухарке она приказала:
– Проведи понятых и городовых пока на кухню! Разогрей пирог, достань колбасы, огурцов… Водки там, кажется, есть с полчетверти… Одним словом, займись ими… А я похлопочу насчет их благородий!
Улыбнувшись смотревшему на нее во все глаза приставу, она выпорхнула.
Жандармский офицер, ошеломленный, открыл рот и начал:
– Извините, но…
За дверью послышался шум, возня, детские голоса, и в комнату ворвались два ликующих сорванца лет пяти– шести.
– Обыск, обыск! У нас обыск! – подпевали они в такт прыжкам таким тоном, будто радовались принесенному пирожному.
Один, топая босыми ножонками, подбежал к офицеру и ухватил его за палец:
– Здравствуй! Покатай меня на ноге, так: гоп, гоп!
Отец сокрушенно покачал головой:
– Ах вы, экспроприаторы этакие! Вы уж извините их… Это их в Одессе у меня разбаловали. Обыски у меня бывали чуть не два раза в неделю… ну, для них и не было лучшего удовольствия. Подружились со всеми… Верите – шоколад стали им носить, игрушки…
Видя, что мальчик тянется губками к его рыжим длинным усам, жандармский офицер нагнулся и поцеловал его.
Другой сидел верхом на колене пристава и, рассматривая погоны, деловым тоном спрашивал:
– Сколько у тебя звездочек? А сабля – вынимается? Я в Одессе сам вынимал – ей-богу!
Вошедшая с подносом, на котором стояли разноцветные бутылки и закуски, мать искусственно-строго заметила:
– Сколько раз я тебе говорила, что божиться – дурная привычка! Он надоедает вам – спустите его на пол.
– Ничего-с… Помилуйте! Тебя как зовут, крыса, а?
– Митей. А тебя?
Пристав рассмеялся:
– Валей. Будем знакомы.
Мать, улыбаясь гостям, наливала в рюмки коньяк и, подвигая офицеру икру, говорила:
– Милости прошу. Согрейтесь! Нам так совестно, что из-за нас вы обеспокоили себя в эту дурную погоду.
– Валя! Дай мне икры, – потребовал Митя, царапая пальцем пуговицу на сюртуке пристава.
Через час жандармский офицер, подперев кулаком щеку, курил предложенную ему хозяином сигару и слушал.
– Разногласие с меньшевиками, – объяснял хозяин, – происходит у нас, главным образом, из-за тактических вопросов… Затем, наше отношение к террору…
Покачивая на руках уснувшего ребенка и стараясь не шуметь, пристав пытался сесть так, чтоб спящего не раздражал свет лампы.
Городовой Харлампов муслил толстый палец и потом, хлопая картой по столу, говорил:
– А вот мы вашего короля прихлопнем! Теперича дворник – принц, а вы, Лукерья Абрамовна, – королевой будете. Вроде как бы английская Виктория. Хе-хе!
Лукерья застенчиво улыбалась, наливая пиво в пустые стаканы.
– Тоже ведь придумает эдакое… Уж сказано про вас – бюрократический режим.
Робинзоны
Когда корабль тонул, спаслись только двое:
Павел Нарымский – интеллигент.
Пров Иванович Акациев – бывший шпик…
Раздевшись догола, оба спрыгнули с тонувшего корабля и быстро заработали руками по направлению к далекому берегу.
Пров доплыл первым. Он вылез на скалистый берег, подождал Нарымского и, когда тот, задыхаясь, стал вскарабкиваться по мокрым камням, строго спросил его:
– Ваш паспорт!
Голый Нарымский развел мокрыми руками:
– Нету паспорта. Потонул.
Акациев нахмурился:
– В таком случае я буду принужден…
Нарымский ехидно улыбнулся.
– Ага… Некуда!
Пров зачесал затылок, застонал от тоски и бессилия и потом молча, голый и грустный, побрел в глубь острова.
Понемногу Нарымский стал устраиваться. Собрал на берегу выброшенные бурей обломки и некоторые вещи с корабля и стал устраивать из обломков – дом.
Пров сумрачно следил за ним, прячась за соседним утесом и потирая голые худые руки. Увидев, что Нарымский уже возводит деревянные стены, Акациев, крадучись, приблизился к нему и громко закричал:
– Ага! Попался! Вы это что делаете?
Нарымский улыбнулся:
– Предварилку строю.
– Нет, нет… Это вы дом строите! Хорошо-с!.. А вы строительный устав знаете?
– Ничего я не знаю.
– А разрешение строительной комиссии в рассуждении пожара у вас имеется?
– Отстанете вы от меня?..
– Нет-с, не отстану. Я вам запрещаю возводить эту постройку без разрешения.
Нарымский, уже не обращая на Прова внимания, усмехнулся и стал прилаживать дверь.
Акациев тяжко вздохнул, постоял и потом тихо поплелся в глубь острова.
Выстроив дом, Нарымский стал устраиваться в нем как можно удобнее. На берегу он нашел ящик с книгами, ружье и бочонок солонины.
Однажды, когда Нарымскому надоела вечная солонина, он взял ружье и углубился в девственный лес с целью настрелять дичи.
Все время сзади себя он чувствовал молчаливую, бесшумно перебегавшую от дерева к дереву фигуру, прячущуюся за толстыми стволами, но не обращал на это никакого внимания. Увидев пробегавшую козу, приложился и выстрелил.
Из-за дерева выскочил Пров, схватил Нарымского за руку и закричал:
– Ага! Попался… Вы имеете разрешение на право ношения оружия?
Обдирая убитую козу, Нарымский досадливо пожал плечами:
– Чего вы пристаете? Занимались бы лучше своими делами.
– Да я и занимаюсь своими делами, – обиженно возразил Акациев. – Потрудитесь сдать мне оружие под расписку на хранение, впредь до разбора дела.
– Так я вам отдал! Ружье-то я нашел, а не вы!
– За находку вы имеете право лишь на одну треть… – начал было Пров, но почувствовал всю нелепость этих слов, оборвал и сердито закончил: – Вы еще не имеете права охотиться!
– Почему это?
– Еще Петрова дня не было! Закону не знаете, что ли?
– А у вас календарь есть? – ехидно спросил Нарымский.
Пров подумал, переступил с ноги на ногу и сурово сказал:
– В таком случае я арестую вас за нарушение выстрелами тишины и спокойствия.
– Арестуйте! Вам придется дать мне помещение, кормить, ухаживать за мной и водить на прогулки!
Акациев заморгал глазами, передернул плечами и скрылся между деревьями.
Возвращался Нарымский другой дорогой.
Переходя по сваленному бурей стволу дерева маленькую речку, он увидел на другом берегу столбик с какой-то надписью.
Приблизившись, прочел: «Езда по мосту шагом».
Пожав плечами, наклонился, чтоб утолить чистой, прозрачной водой жажду, и на прибрежном камне прочел надпись:
«Не пейте сырой воды! За нарушение сего постановления виновные подвергаются…»
Заснув после сытного ужина на своей теплой постели из сухих листьев, Нарымский среди ночи услышал вдруг какой-то стук и, отворив дверь, увидел перед собою мрачного и решительного Прова Акациева.
– Что вам угодно?
– Потрудитесь впустить меня для производства обыска. На основании агентурных сведений…
– А предписание вы имеете? – лукаво спросил Нарымский.
Акациев тяжело застонал, схватился за голову и с криком тоски и печали бросился вон из комнаты.
Часа через два, перед рассветом, стучался в окно и кричал:
– Имейте в виду, что я видел у вас книги. Если они предосудительного содержания и вы не заявили о хранении их начальству – виновные подвергаются…
Нарымский сладко спал.
Однажды, купаясь в теплом, дремавшем от зноя море, Нарымский отплыл так далеко, что ослабел и стал тонуть.
Чувствуя в ногах предательские судороги, он собрал последние силы и инстинктивно закричал. В ту же минуту он увидел, как вечно торчавшая за утесом и следившая за Нарымским фигура поспешно выскочила и, бросившись в море, быстро поплыла к утопающему.
Нарымский очнулся на песчаном берегу. Голова его лежала на коленях Прова Акациева, который заботливой рукой растирал грудь и руки утопленника.
– Вы… живы? – с тревогой спросил Пров, наклоняясь к нему.
– Жив. – Теплое чувство благодарности и жалости шевельнулось в душе Нарымского. – Скажите… Вот вы рисковали из-за меня жизнью… Спасли меня… Вероятно, я все-таки дорог вам, а?
Пров Акациев вздохнул, обвел ввалившимися глазами беспредельный морской горизонт, охваченный пламенем красного заката, – и, просто, без рисовки, ответил:
– Конечно, дороги. По возвращении в Россию вам придется заплатить около ста десяти тысяч штрафов или сидеть около полутораста лет.
И, помолчав, добавил искренним тоном:
