скачать книгу бесплатно
– Я думаю, отгадала бы. Она очень умная.
– И красивая, добавь. Кстати, у неё есть какие-нибудь знакомые?
– Есть. Эльза Либкнехт, Милочка Одинцова, Надя…
– Нет, а мужчины-то. Есть?
– Есть. Один тут к нам ходит.
– Зачем же он ходит?
– Он?
В задумчивости я опустил голову, и взгляд мой упал на щегольские лакированные ботинки незнакомца. Я пришёл в восхищение:
– Сколько стоят?
– Пятнадцать рублей. Зачем же он ходит, а? Что ему нужно?
– Он, кажется, замуж хочет за Лизу. Ему уже пора, он старый. А эти банты – завязываются или так уже куплены?
– Завязываются. Ну, а Лиза хочет за него замуж?
– Согни-ка ногу… Почему они не скрипят? Значит, не новые, – критически сказал я. – У кучера Матвея были новые, так небось скрипели. Ты бы их смазал чем-нибудь.
– Хорошо, смажу. Ты мне скажи, отроче, а Лизе хочется за него замуж?
Я вздёрнул плечами.
– А то как же! Конечно, хочется.
Он взял себя за голову и откинулся на спинку скамьи.
– Ты чего?
– Голова болит.
Болезни – была единственная тема, на которую я мог говорить солидно.
– Ничего… Не с головой жить, а с добрыми людьми.
Это нянькино изречение пришлось ему, очевидно, по вкусу.
– Пожалуй, ты прав, глубокомысленный юноша. Так ты утверждаешь, что Лиза хочет за него замуж?
Я удивился:
– А как же иначе?! Как же тут не хотеть? Ты разве не видел никогда свадьбы?
– А что?
– Да ведь, будь я женщиной, я бы каждый день женился: на груди белые цветочки, банты, музыка играет, все кричат ура, на столе икры стоит вот такая коробка, и никто на тебя не кричит, если ты много съел. Я, брат, бывал на этих свадьбах.
– Так ты полагаешь, – задумчиво произнёс незнакомец, – что она именно поэтому хочет за него замуж?
– А то почему же!.. В церковь едут в карете, да у каждого кучера на руке бант повязан. Подумай-ка! Жду – не дождусь, когда эта свадьба начнётся.
– Я знал мальчиков, – небрежно сказал незнакомец, – до того ловких, что они могли до самого дома на одной ноге доскакать…
Он затронул слабейшую из моих струн.
– Я тоже могу!
– Ну что ты говоришь! Это неслыханно! Неужели доскачешь?
– Ей-богу! Хочешь?
– И по лестнице наверх?
– И по лестнице.
– И до комнаты Лизы?
– Там уж легко. Шагов двадцать.
– Интересно было бы мне на это посмотреть… Только вдруг ты меня надуешь?.. Как я проверю? Разве вот что… Я дам тебе кусочек бумажки, а ты и доскачи с ним до комнаты Лизы. Отдай ей бумажку, а она пусть черкнёт на ней карандашом, хорошо ли ты доскакал!
– Здорово! – восторженно крикнул я. – Вот увидишь – доскачу. Давай бумажку!
Он написал несколько слов на листке из записной книжки и передал мне.
– Ну, с Богом. Только если кого-нибудь другого встретишь, бумажки не показывай – всё равно тогда не поверю.
– Учи ещё! – презрительно сказал я. – Гляди-ка!
По дороге до комнаты сестры, между двумя гигантскими прыжками на одной ноге, в голову мою забралась предательская мысль: что, если он нарочно придумал этот спорт, чтобы отослать меня и, пользуясь случаем, обокрасть мой домик? Но я сейчас же отогнал эту мысль. Был я мал, доверчив и не думал, что люди так подлы. Они кажутся серьёзными, добрыми, но чуть где запахнет камышовой тростью, нянькиным платком или сигарной коробкой – эти люди превращаются в бессовестных грабителей.
Лиза прочла записку, внимательно посмотрела на меня и сказала:
– Скажи этому господину, что я ничего писать не буду, а сама к нему выйду.
– А ты скажешь, что я доскакал на одной ноге? И заметь – всё время на левой.
– Скажу, скажу. Ну, беги, глупыш, обратно.
Когда я вернулся, незнакомец не особенно спорил насчёт отсутствия письменного доказательства.
– Ну, подождём, – сказал он. – Кстати, как тебя зовут?
– Ильюшей. А тебя?
– Моя фамилия, братец ты мой, Пронин.
Я ахнул:
– Ты… Пронин? Нищий?
В моей голове сидело весьма прочное представление о наружном виде нищего: под рукой костыль, на единственной ноге обвязанная тряпкой галоша и за плечами грязная сумка, с бесформенными кусками сухого хлеба.
– Нищий? – изумился Пронин. – Какой нищий?
– Мама недавно говорила Лизе, что Пронин – нищий.
– Она это говорила? – усмехнулся Пронин. – Она это, вероятно, о ком-нибудь другом.
– Конечно! – успокоился я, поглаживая рукой его лакированный ботинок. – У тебя брат-то какой-нибудь есть, нищий?
– Брат? Вообще, брат есть.
– То-то мама и говорила: много, говорит, ихнего брата, нищих, тут ходит. У тебя много ихнего брата?..
Он не успел ответить на этот вопрос… Кусты зашевелились, и между листьями показалось бледное лицо сестры.
Пронин кивнул ей головой и сказал:
– Знавал я одного мальчишку – что это был за пролаза – даже удивительно! Он мог, например, в такой темноте, как теперь, отыскать в сирени пятёрки, да как! Штук до десяти. Теперь уж, пожалуй, и нет таких мальчиков…
– Да я могу тебе найти хоть сейчас сколько угодно. Даже двадцать!
– Двадцать? – воскликнул этот простак, широко раскрывая изумлённые глаза. – Ну, это, милый мой, что-то неверо-ятное…
– Хочешь, найду?
– Нет! Я не могу даже поверить. Двадцать пятёрок… Ну, – с сомнением покачал он головой, – пойди поищи… Посмотрим, посмотрим. А мы тут с сестрой тебя подождём…
Не прошло и часа, как я блестяще исполнил своё предприятие.
Двадцать пятёрок были зажаты в кулак. Отыскав в темноте Пронина, о чём-то горячо рассуждавшего с сестрой, я, сверкая глазами, сказал:
– Ну! Не двадцать? На-ка, пересчитай!
Дурак я был, что искал ровно двадцать. Легко мог бы его надуть, потому что он даже не потрудился пересчитать мои пятёрки.
– Ну и ловкач же ты, – сказал он изумлённо. – Прямо-таки огонь. Такой мальчишка способен даже отыскать и притащить к стене садовую лестницу.
– Большая важность! – презрительно засмеялся я. – Только идти не хочется.
– Ну, не надо. Тот мальчишка, впрочем, был попрытчей тебя. Пребойкий мальчик. Он таскал лестницу, не держа её руками, а просто зацепивши перекладиной за плечи.
– Я тоже смогу, – быстро сказал я. – Хочешь?
– Нет, это невероятно! К самой стене!..
– Подумаешь – трудность!
Решительно в деле с лестницей я поставил рекорд: тот, пронинский, мальчишка только тащил её грудью, а я при этом ещё, в виде премии, прыгал на одной ноге и гудел, как пароход.
Пронинский мальчишка был посрамлён.
– Ну, хорошо, – сказал Пронин. – Ты удивительный мальчик. Однако мне старые люди говорили, что в сирени тройки находить труднее, чем пятёрки…
О, глупец! Он даже и не подозревал, что тройки попадаются в сирени гораздо чаще, чем пятёрки! Я благоразумно скрыл от него это обстоятельство и сказал с деланым равнодушием:
– Конечно, труднее. А только я могу и троек достать двадцать штук. Эх, что там говорить! Тридцать штук достану!
– Нет, этот мальчик сведёт меня в могилу от удивления. Ты это сделаешь, несмотря на темноту?! О, чудо!
– Хочешь? Вот увидишь!
Я нырнул в кусты, пробрался к тому месту, где росла сирень, и углубился в благородный спорт.
Двадцать шесть троек были у меня в руке, несмотря на то, что прошло всего четверть часа. Мне пришло в голову, что Пронина легко поднадуть: показать двадцать шесть, а уверить его, что тридцать. Всё равно этот простачок считать не будет.
III
Простачок… Хороший простачок! Большего негодяя я и не видел. Во-первых, когда я вернулся, он исчез вместе с сестрой. А во-вторых, когда я пришёл к своему дому, я сразу раскусил все его хитрости: загадки, пятёрки, тройки, похищение сестры и прочие штуки – всё это было подстроено для того, чтобы отвлечь моё внимание и обокрасть мой домик… Действительно, не успел я подскакать к лестнице, как сразу увидел, что около неё уже никого не было, а домик мой, находившийся в трёх шагах, был начисто ограблен: нянькин большой платок, камышовая палка и сигарная коробка – всё исчезло. Только черепаха, исторгнутая из коробки, печально и сиротливо ползала возле разбитой банки с вареньем…
Этот человек обокрал меня ещё больше, чем я думал в то время, когда разглядывал остатки домика: через три дня пропавшая сестра явилась вместе с Прониным и, заплакав, призналась отцу с матерью:
– Простите меня, но я уже вышла замуж.
– За кого?
– За Григория Петровича Пронина.
Вдвойне это было подло: они обманули меня, надсмеялись надо мной, как над мальчишкой, да кроме того выхватили из-под самого носа музыку, карету, платки на рукавах кучеров и икру, которую можно было бы на свадьбе есть, сколько влезет – всё равно никто не обращает внимания.
Когда эта самая жгучая обида зажила, я как-то спросил у Пронина:
– Сознайся, зачем ты приходил: украсть у меня мои вещи?
– Ей-богу, не за этим, – засмеялся он.
– А зачем взял платок, палку, коробку и разбил банку с вареньем?
– Платком укутал Лизу, потому что она вышла в одном платье, в коробку положил разные свои мелкие вещи, палку я взял на всякий случай, если в переулке кто-нибудь меня заметит, а банку с вареньем разбил нечаянно…
– Ну, ладно, – сказал я, делая рукой жест отпущения грехов. – Ну, скажи мне хоть какую-нибудь загадку…
