скачать книгу бесплатно
И если я слышу про какое-то чувство «нет, ничего такого», я говорю:
«Ну нет, ни за что не поверю! Так не бывает, чтобы за целую неделю ни разу ничего не разозлило (встревожило, обидело, огорчило)! Такого просто не может быть».
Потому что такого – просто не может быть.
Мы живем каждый день, и каждый день чувствуем, и за неделю нет такой эмоциональной краски, которая не была бы задействована. А вот такое, что дети и взрослые не «слышат» своих чувств, если те не орут во все горло – такое бывает запросто.
(И, кстати, по тому, какая эмоция «пропадает» (не осознается) чаще всего, можно делать выводы о концепциях человека, его базовом конфликте, ценностях и о том, как он строит отношения с другими людьми и с самим собой.
Гнев заглушают одни люди, тревогу – другие, печаль – третьи, и все изо всех сил заглушают стыд).
Ясное дело, психолог должен быть примером точного, сочного, не механического эмоционального языка.
«Зла как черт», «душа в пятки ушла от испуга», «смутно на душе, тревожно», «приятное волнение», «тихая грусть», «пасмурный ты какой-то», «ошеломляюще стыдно» – и тому подобное. Предполагается, что мы знаем не только пять основных «цветов», но и их оттенки и полутона.
Где все это брать? Я так – в художественной литературе. Еще поэзия хороша.
Другая первичная реальность – это Тело, наша хрупкая телесная сущность. В детско-родительской терапии тема телесности звучит в контексте здоровья – точнее, в контексте симптомов (гиперактивность, запоры, недержания, нарушения сна и пищевого поведения, боли и тики etc).
(Строго говоря, эмоции и физическое бытие это про одно и то же, все это сфера Тела, потому что эмоции существуют не «в голове», не «в душе», а в нервах, мышцах, гормонах и медиаторах, в мозге и в кишечнике, в мясе и костях: эмоции – это суровая физиологическая реальность, и об этом достаточно много написано).
Так вот, родители обычно говорят о здоровье или болезни как о крайних состояниях, а мы обращаем их к телесной непрерывной реальности. И здоровое, и захворавшее тело чувствует, двигается, дышит, ест, спит, напрягается и расслабляется, болит, испытывает удовольствие, моргает, пукает, потеет и покрывается мурашками. Иными словами оно – реально.
(Я понимаю, что говорю очевидные вещи, но вы удивитесь… К телу часто принято относиться как к механизму: исправно – да и ладно, неисправно – почините, «а еще я в него ем»…)
А у него есть реальные нужды.
А также реальные желания и хотелки, удовольствия и отвращения.
И если нужды долго остаются в небрежении – это сказывается на поведении. Ни ребенок, ни родитель не могут быть в душевном равновесии, если недоедают, недо-отдыхают, недосыпают…
…Кстати, о сне.
Суточные биологические ритмы, например, тоже – телесная реальность, в отношении к которой я прошла стадии от «это полная фигня» до «это сермяжная правда жизни». Я вижу, что взрослые люди и подростки более-менее управляют своими «часами», способны их адаптировать под требования жизни. Но маленькие дети кажутся очень несговорчивыми по части своих суточных ритмов – и это ставит под большое сомнение принципы режима (по крайней мере, режима общего для всех).
Я считаю себя довольно дисциплинированным человеком: я всю жизнь легко встаю по утрам и принимаюсь за дела, мне с детства не нужен будильник, я хочу есть утром, в обед и немного вечером, засыпаю до полуночи и просыпаюсь примерно с восходом солнца.
Вот и все бы так!
Режим – залог здоровья.
Однако, из трех наших детей лишь один жил в детстве в таком же ритме. Двое других таращили глаза до (а также и после) полуночи и беспробудно спали почти до полудня: они были «совята». Если им приходилось вставать раньше 10 утра, у них не было ни аппетита, ни умственной бодрости. Поднять совенка в 7 утра без напряжения и ссор – невероятно трудно. К десяти годам что-то в них дозревало, и мирное утреннее пробуждение становилось возможным. Но – не желательным.
Мои выводы, оплаченные слезами, руганью (больше моей), истериками (обеих сторон) и обидами (больше детскими):
– Если ребенок не хочет спать – уложить его это адова задача: мои нервы заканчиваются раньше; а ребенок, который готов спать, в укладывании почти не нуждается – так, побыть рядом.
– Если ребенок поздно просыпается, то он может встать рано из послушания, но никакая сила не приведет его утром в хорошее настроение.
– И не впихнет в желудок полезный завтрак.
– Если ребенку позволить начать день в его ритме, сколько конфликтов даже не возникает!
– Если мы решаем вопрос, кому надо подстроится в ритм, мне или ребенку, ответ однозначен: мне. Потому что взрослая нервная система устойчивее и гибче, чем детская.
– Есть обстоятельства, которые можно подстроить под себя (например, договориться с детским садом, что мы будем приходить в 10, а не в 8:30), есть те, которые не победишь (школьное расписание): во втором случае задача родителя – действовать максимально мягко и бережно. Не только ради здоровья и работоспособности ребенка (помним про недосып), но и ради мира в семье.
Ритмы тела приходится уважать. У маленького человека они ровно такие, с которыми он родился. Принять это мне помогает такая метафора: в племени всегда кто-нибудь не спит.
Представьте: первобытные люди, племя, круглые сутки надо хранить огонь, надо смотреть, чтобы не пробрались хищники… Всегда должен быть кто-то, кто в данный момент бодрствует: и днем, и вечером, и в полуночную пору, и в предутренние часы… Кто-то всегда сидит у огня: старуха, мужчина и женщина, пара детей… Потом на них находит сон, но просыпаются другие. Так у племени всегда есть свои глаза и уши.
Человеческая популяция – то же племя. Режим (регулярность, повторяемость, ритмичность) важен, но природа не предусмотрела одного режима для всех.
И много трудностей возникает, когда в семье живут люди разных биоритмов и разных темпов жизни. Особенно – когда это родитель и ребенок, особенно – когда мама и ребенок, особенно – если детей несколько и матери физически невозможно под всех подстроиться, приходится выбирать… и при этом можно забыть иногда выбирать себя. Нужна помощь, а от специалиста – напоминание или объяснение, что разница в ритмах – серьезный фактор стресса.
Ну а как же тогда мать должна справляться? Ведь «женщина природой предназначена…» А в том-то и дело, что не должна и не предназначена – никогда прежде в истории мать не оставалась с детьми изолированной в одно-двух-трехкомнатной коробочке. Детей выхаживали в много рук (уж там хорошо или плохо – зависело от общих условий жизни). Одной мамы даже на одного ребенка просто, бывает, не хватает физически. Это нужно очень хорошо понимать и помогать матери не требовать от себя лишнего (а для этого иногда приходится серьезно пересмотреть свои взгляды на материнство и детство в части «что должна мать»).
Чтобы воспитать ребенка, нужна целая деревня.
(То есть нуклеарная семья, расширенная семья, друзья и ближайший дружелюбный к ребенку социум).
Нет деревни? Мать не может одна быть целой деревней, увы. Она и так человек-оркестр.
Поэтому мы много будем говорить о том, как беречь ее силы.
Очень много родительских сил порой уходит на противоборство детской физиологии. Кажется, что можно силой и убеждением воздействовать на
– индивидуальный темп деятельности (есть шустрые дети, которых всегда осаживают, и медленные, которых вечно торопят);
– пищевые привычки и пристрастия (в том числе предпочтительное время еды, количество приемов пищи в день, объем съедаемого, избегание или предпочтение каких-то продуктов или блюд);
– мелкие навязчивые движения (грызение ногтей, кручение волос, сосание пальца, колупание болячек и пупков, в том числе и прикосновение и игры с собственными гениталиями);
– потребность в том, чтобы укладывали спать, отказ засыпать самостоятельно;
– просыпание по ночам и приползание в кровать родителей;
– запоры и недержания;
– возбудимость нервной системы (истерики, например);
– слезы и нытье;
– неусидчивость (как нормальную, возрастную, так и патологическую).
Кажется, что это поддается «воспитательным усилиям», но на самом деле нет: это – вне сферы контроля ребенка и, значит, вне сферы послушания. Приложив значительные усилия, можно в чем-то победить физиологию, но ценой и собственных ресурсов, и ресурсов психики и здоровья детей. Поэтому тут лучше сесть и здраво поразмыслить, посовещаться: где-то можно сдаться; где-то найти компромисс; а где-то – задуматься о причинах явления и постараться подействовать на эти причины.
Например: непобедимые мелкие навязчивости. «Мы уже палец изо рта убирали, и ругали, и горчицей мазали, и покупали горький лак, и показывали, как это некрасиво, ну что еще осталось – начать по рукам бить?» Мелкие навязчивые движения – это способ тела справиться с напряжением.
Строго говоря, это не проблема – а способ управиться с какой-то проблемой.
Мне нравится теория, что эти покручивания-погрызывания-пощипывания – остатки младенческого сосательного рефлекса. Если вспомнить, младенцы ведут себя у груди именно так: они пощипывают или мнут вторую грудь, тянут мать за волосы или за одежду. Эти мелкие движения запоминаются телом как часть паттерна расслабления и покоя и активизируются по необходимости.
Когда котики урчат и топчут лапами одеяло или колени хозяина (как будто котята под боком у мамы-кошки), мы понимаем, что они расслабляются. Но умиляться пятилетке, грызущему ногти, мы не готовы. Хотя суть у этих действий одна.
Мелкие навязчивости появляются как в моменты покоя и умиротворения (перед сном, во время просмотра мультика или когда мама читает книжку), так и в те минуты, когда надо справиться с нервозностью (то есть успокоиться, расслабиться): когда ругают, когда провинился, когда выполняешь сложное задание, когда ждешь кого-то или чего-то, когда остаешься один… Вот это «остаешься один» здесь ключевое: мелкие навязчивости – это способ успокоить-ся, успокоить себя самостоятельно, причем способ младенческий. Следовательно, эффективней всего будет подключение симметричной родительской реакции.
Ребенок как бы говорит с помощью этого симптома:
– Я сейчас один и могу сам себя успокоить.
А родитель отвечает:
– Ты не один и поэтому тебе не надо успокаиваться самому – я могу успокоить тебя.
И, конечно, делает это не словами, а телом – ведь младенцы и их родители разговаривают друг с другом телами.
Можно обнять, покачать или погладить, прижать к себе – сделать что-то, что сделали бы, если бы ребенку было меньше года. И делать так каждый раз, когда появляются навязчивые движения.
А вот привлекать к ним внимание, расстраиваться, ругать или стыдить – не стоит. Это и не поможет, и может даже повредить, создав еще больше напряжения, с которым опять придется справляться.
Кстати, и бороться с навязчивостями стоит только если они как-то травматичны (если ребенок расковыривает себя до крови или сгрызает кожу или ногти до мяса, вырывает волосы) или социально неприемлемы (трогает свои гениталии на людях). В остальных случаях – ну топчет котик одеялко, и пусть топчет. Что, мало людей, которые щиплют кожу на пальцах или погрызают ногти? Кому от этого плохо? Ну, не очень культурно – ну, вырастет, сам разберется, сам отучится, когда сам захочет «быть принятым в хорошее общество». Чем старше ребенок, тем больше власти у него над этими мелочами, при условии уравновешенной психики.
Очень много детских симптомов связано с балансом напряжения и расслабления (запоры, энурезы, истерики, тики), и их терапия связана с переживанием безопасности, которая у детей дана в ощущении:
Я не один,
Я под защитой,
Обо мне заботятся.
Поэтому мы будем смотреть, как устроен контакт со взрослыми, восстанавливать контакт с ними, особенно с той их частью, которая представляет Заботливого родителя.
Дети вообще легко реагируют телом на эмоциональные события (как крупные стрессы, так и микро-события, микро-травмы, незначительные, но повторяющиеся). У них, собственно, лет до 10—11 три главных способа реагировать на стресс:
– Телесность (эмоции, телесные реакции, симптомы и заболевания)
– Поведение в контакте со взрослым (протест, упрямство, агрессивность, пугливость, капризы, плаксивость)
– Игра.
Все это – способы переработки, способы адаптации.
Игра – хвала небесам – конструктивный и творческий способ. Про него я еще напишу отдельно.
С младшего подросткового возраста подключается сфера деятельности, ребенок «открывает» самостоятельность и успешность, соревновательность и признание – и деятельность, ориентированная на достижения, становится еще одним способом реагировать на вызовы жизни.
И, наконец, кроме тела и его нужд, есть еще кое-что первичное, базовое. Эмоциональные Потребности. В детско-родительской психотерапии мы чаще всего имеем дело с потребностями
– в безопасности
– в контакте, близости
– в принятии
– в утешении
– в переживании собственной ценности, значимости
– в понимании, ощущении своей понятности другому.
Необходимость удовлетворять потребности и препятствия на этом пути создают динамику конфликта:
– между ожидаемым и наличествующим
– или между новой реальностью и старым способом удовлетворения потребности,
– или между взаимоисключающими потребностями и/или способами их удовлетворения).
Неудовлетворенная потребность создает эмоциональный заряд (чтобы побудить человека искать пути ее насыщения: emotio – букв. «то, что движет») Именно эмоциональный заряд превращает факт жизни, текущую ситуацию в конфликт. Эмоции влияют на поведение.
Под «микроскопом» это выглядит так:
Потребность – Эмоции – Поисковое поведение – Препятствие – Конфликт – Эмоциональная реакция – Поведение в конфликте.
(Под еще большим «увеличением» мы увидим, что само наличие потребности это уже конфликт: «мне нужно, а у меня нет». Все, пошла динамика…)
Следовательно, потребности – самая базовая вещь, ядро нашего неполного и несовершенного, вечно в чем-то нуждающегося существа.
Неудовлетворенные, фрустрированные потребности пробуждают обиду и ярость, направленные во все стороны. А если потребности не удовлетворяются достаточно долго, в душе накапливается ощущение тяжести и горя: депривация; депрессия.
Я говорю не только о потребностях ребенка, но и о потребностях родителей. Тот же список неудовлетворенных потребностей, приведенный выше, организует большую часть семейных проблем. И, коль скоро мы говорим не о личной, а о детско-родительской терапии, нам нужно думать о том, насколько мы насыщаем эти потребности человека в его особой, родительской роли.
Насколько взрослый человек в терапевтических отношениях чувствует себя в безопасности, насколько он ощущает себя принятым, значимым, уважаемым, понятым как родитель этого ребенка?
Детские психологи обычно радушны и полны принятия по отношению к детям и к их проблемному поведению. Я почему-то уверена, что если вы добрались до моей книжки, этому вас учить не надо. Но я ворчливо призываю вас ставить, ради тренировки, себя на место
– Матери пары детей, один из которых очень маленький, а другой постоянно держит в напряжении;
– Матери гиперактивного ребенка, которого всегда и везде все ругают и стыдят, и требуют от нее призвать дитя к порядку, и никто не готов помочь или понять; какое бремя стыда она несет?
– Матери ребенка с любым неврологическим или психиатрическим диагнозом, главный тайный вопрос которой: «что я сделала не так и что со мной не так, что мой ребенок такой?»
– Отца семейства, который проводит с детьми гораздо меньше времени, чем мать, из-за чего связь между ними нарушена, и это трудно даже осмыслить, потому что «а как по-другому?»
– Родителей ребенка в депрессии, которая у детей редко выглядит как уныние и апатия, а скорей проявляется в беспричинном протесте, истериках, приступах пессимизма и неблагодарности и неспособности радоваться жизни, как ни вкладываются в это его родные;
– Родителей недиагностированных дисграфиков и дислексиков, остро ощущающих свою беспомощность перед трудностями своего ребенка («хоть головой об стенку бейся или его бей»), в отсутствие, зачастую, хоть какого-то понимания и поддержки школы и с единственным рецептом: «если трудно – удвой усилия»;
