скачать книгу бесплатно
Любит или не любит? Об эротическом переносе, контрпереносе и злоупотреблениях в терапевтических отношениях
Даниил Авдеев
Евгения Авдеева
Книга для психологов и их клиентов, а также для тех, кто интересуется психотерапией. О терапевтических отношениях и их границах, и о профилактике злоупотреблений.
Любит или не любит?
Об эротическом переносе, контрпереносе и злоупотреблениях в терапевтических отношениях
Евгения Авдеева
Даниил Авдеев
Иллюстрация на обложке: freepik.com
© Евгения Авдеева, 2023
© Даниил Авдеев, 2023
ISBN 978-5-0059-7636-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Любовь или не любовь? (об эротическом переносе, контрпереносе и нарушении терапевтических границ при терапии травмы)
Давайте я расскажу вам историю, которая завораживала меня в детстве. История была о герое, который должен был освободить валькирию от проклятия богов. И, освободив, он лег спать с нею на одно ложе, положив между ними острый меч – хотя воинственная дева сильно нравилась ему, он не воспользовался ее благодарностью и обещал вернуться позже.
Позже он, конечно, не вернулся, и жизнь их очень по-разному пошла. Но меня очаровывал и до сих трогает этот момент близости и одновременно строгого разделения: меч между двумя пылкими молодыми людьми, не дающий им принадлежать друг другу. По собственной доброй воле героя.
В отношениях психотерапевта и клиента в эротическом переносе этот меч – понимание природы терапевтических отношений. И добрая воля терапевта выражается в том, чтобы он был на месте.
Раньше в книгах и статьях о терапевтической этике всегда было уточнение, что злоупотребление эротическим переносом чаще происходит в отношениях мужчины-терапевта и клиентки-женщины. Но сейчас, когда люди гораздо чувствительнее к своим гомоэротическим влечениям и в целом это стало менее табуировано, я уже не могу разобраться, кто какого пола должен быть. К тому же стало ясно, что собственно сексуальное взаимодействие – не единственный признак злоупотребления: само эмоциональное напряжение и поступки, возникающее при нарушении терапевтических границ, тоже значимы; обожание и притяжение, возникающие в отношениях, могут никак не выливаться в эротические действия и даже не осознаваться как романтические. Последствия могут быть столь же разрушительны, а при этом – раз сексуальных действий не происходит – участники могут оставаться в иллюзии, что правила не нарушены и вред не причиняется. Чем больше мы понимаем эмоциональную составляющую злоупотребления властью, тем очевиднее, что соблазнить и соблазниться можно не только эротическими стимулами, но и восхищением, обожанием, предложением отношений, выходящих за рамки тех, о которых изначально договорились.
И даже в разговорах с коллегами я встречаю замешательство при попытках «своими словами» обьяснить, как влияют на клиента двойные отношения: к счастью, профессиональные сообщества хорошо усвоили, что это запрещено; к несчастью, поверив букве правила, но не чувствуя его дух, трудно разобраться, где проходит грань, за которой начинается нарушение. Даже если мы сами никогда не нарушим и даже не подойдем близко к опасной черте – представьте, что к вам пришел человек, страдающий от последствий терапии с кем-то другим. Каким внутренним компасом вы будете пользоваться? Где проведете границу, за которой начинается злоупотребление? Сможете ли ясно увидеть последствия для клиента – и, соответственно, точки приложения помощи?
Я хочу преодолеть это замешательство хотя бы внутри самой себя.
Поэтому я пишу этот текст.
Мне хорошо знакома и роль клиентки, и роль терапевта – и на своем опыте, и по опыту других людей, как терапевту и как супервизору. Я была в терапевтических отношениях, в которых происходило некоторе злоупотребление эротическим переносом – была и сама тем терапевтом, кто совершил такое злоупотребление; я продолжаю видеть в своей жизни и в жизни других людей последствия этих событий, и продолжаю преодолевать их. И я внимательно слушаю истории других людей, сравнивая их со своими, стараясь выделить сходства и различия.
В моих рассуждениях будут и кусочки «прямой речи» – истории о том, что может происходить в реальной терапии. Ими поделилась со мной женщина, знающая, что меня занимает тема злоупотреблений границами терапевтических отношений. Я публикую эти истории с ее согласия. Конечно, драма одних отношений – это не все, на чем я основываюсь, есть и другие истории, накопленные мной за время опыта работы; в этих случаях я делюсь не самими историями, а выводами, которые я из них сделала.
Часть 1. Что происходит с клиентом
Нам нужно начать с того, что терапевтические отношения – это отношения очень странные. Обычно откровенности предшествует какой-то процесс сближения: два человека встречаются, разговаривают, обнаруживают общий интерес или сходство, проникаются друг к другу доверием и открываются. В терапевтической ситуации клиент или клиентка приходит к совершенно незнакомому, закрытому человеку и порой уже с первой встречи начинает разговаривать с ним о таких вещах, о которых люди редко вот так, за здорово живешь, говорят друг с другом.
Иногда психотерапевт – это вообще единственный человек, которому открывают тайну.
На рациональном уровне мы как будто все понимаем: это особая ситуация, откровенность необходима для того, чтобы терапевт мог помочь – или, как я формулирую это короче, «пришла к врачу – надо раздеваться».
Это – следование правилам, послушание.
Но наша психика, наш внутренний мир ничего не хочет знать ни про послушание, ни про особые правила. «Внутреннему человеку» невдомек, по какой такой причине мы проявили невиданное доверие к незнакомцу. С чего мы взяли, что он безопасен. Почему внезапно решились на такую близость.
Возникает ощущение угрозы и тревога.
«Что происходит?» – как бы говорит что-то внутри.
(Конечно, есть и знаменитый «эффект попутчика», который побуждает нас изливать душу совершенно посторонним людям – но там сама случайность встречи и невозможность дальнейших отношений подталкивает к внезапной откровенности. «Эффект попутчика» предполагает отсутствие отношений, в отличие от терапевтического контакта.
Хотя иногда и на встрече с психологом так бывает: человек приходит, рассказывает сразу очень много… и больше никогда не появляется).
Если тревога осознается, клиент говорит о ней прямо – и устанавливает подходящий темп сближения. А терапевт, конечно, поощряет не торопиться, чтобы отношения не слишком отклонялись от естественной логики. Но часто эта тревога остается неосознанной (ведь «так положено по правилам») – и тогда человека начинают страховать защитные механизмы психики.
Идеализация, очарованность – один из них.
«Если мы так быстро доверились, – как бы говорит этот механизм, – значит, это человек такой особенный! Волшебный! С ним возможно то, что невозможно ни с кем другим. Он мне поможет».
Идеализация защищает нас от страха предательства, который обостряется в момент, когда мы доверяемся незнакомцу. Теперь мы очарованы – то есть попали в волшебный мир, в котором только так и должно быть… Правда, как и у любого защитного механизма, цена идеализации – отсечение части реальности.
В терапии страх предательства вступает в конфликт с потребностью быть познанным, открыться. Потребность быть увиденным это часть нашей потребности в близости, а близость – одна из важнейших эмоциональных нужд. Нужда в близости настолько сильна, что может отодвигать даже базовую потребность в безопасности – что порой и происходит при быстром самораскрытии клиента.
И вот потребность в близости побеждает, тревога о безопасности вытесняется в бессознательное с помощью идеализации – но вместе со страхом уходит и возможность осмыслить угрозу. Которая, вообще-то, реальна.
Есть ли у вас личный опыт идеализации психотерапевта?
Как это было?
Как вы считаете, с чем была связана внутренняя необходимость идеализировать эту фигуру?
Чем это в вашем случае закончилось – обесцениванием, разочарованием, постепенным построением близости и выходом из идеализации, или сохранением образа терапевта в виде «идеального Родителя» внутри вас?
Действие защитных механизмов можно смягчить, если сделать тревогу осознанной, легализовать ее и снизить темп раскрытия клиента, переведя его в плоскость самонаблюдения «здесь-и-сейчас». Иногда это делается, а иногда не делается – о причинах речь пойдет в следующих главах.
Идеализация – еще не эротический перенос, но субъективно она переживается как нечто похожее на влюбленность. От влюбленности в ней – «подсвеченность» терапевта особым светом, выделяющим его из всех людей.
Тот же выделяющий свет дает нам первичная актуальная способность[1 - Актуальные способности (в Позитивной транскультуральной психотерапии) – важнейшие способности личности, которые проявляются в актуальных жизненных ситуациях. Н. Пезешкиан выделял 12 Первичных А. С. (способности к внутренней саморегуляции) и 12 Вторичных А. С. (способы поведения в отношениях с другими людьми).] Модель/Пример. Отличить действие этой способности от идеализации можно по отношению к недостаткам и промахам, слабостям значимого человека. Если, обнаруживая недостатки, неправоту и вступая в конфликты, мы не обесцениваем человека и не разочаровываемся в нем целиком, значит речь скорей о действии первичной Актуальной способности: первичные актуальные способности всегда гибче в отношениях с реальностью, чем защитные механизмы.
Способность Модель/Пример побуждает нас подражать человеку, который ее «активирует»; это стремление «делать так же», следуя образу значимого человека внутри нас; в то время как идеализация рисует нам его как недоступный идеал, вровень с которым нам не встать никогда. Маленькие дети не идеализируют родителей, они просто подражают им во всем, что кажется значимым, присваивают (интериоризируют) способы поведения. В такие минуты ребенок ощущает себя отчасти своим родителем или максимально близким к нему, и так происходит научение. А механизм идеализации не заинтересован в том, чтобы сокращать разрыв между людьми: наоборот, кажется важным, чтобы терапевт оставался волшебной фигурой, поскольку именно статус почти небожителя делает возможными ожидаемые чудеса.
***
[из интервью]
«Однажды (как раз в начале терапевтических отношений) психотерапевт спросил меня:
– Как ты в целом представляешь себе жизнь?
Мы говорили об опасностях и неудачах и о том, что можно делать, чтобы их избежать, и я ответила:
– Как темный лес, через который проложена тропа, и главное – не сходить с тропы. Если сойти – может произойти что угодно, но пока ты остаешься на тропе – все более или менее предсказуемо.
– Но ведь нет никакой тропы, – возразил мой терапевт. – Только лес. Тропа проходит там, где ее прокладываешь ты – и увидеть ее ты можешь только обернувшись назад. Там – она уже есть. А впереди – нет.
Эта простая контрконцепция сейчас вызывает у меня любопытство и желание обдумать ее, прежде чем согласиться. Но в тот момент – и еще долгое время – она явилась мне как озарение. Как благая весть, которая может изменить мою жизнь.
Такое интенсивное переживание было следствием особенного отношения к терапевту, который в моем внутреннем мире был наделен невероятной мудростью и добротой. Эти мудрость и доброта пока еще никак не соотносились с его реальным характером, а родились из моей горячей надежды, что он выведет меня из тупика, в котором я оказалась – и из отрицания той части реальности, в которой он пока еще ничего не знал про мои тупики, а я не знала, достаточно ли он надежен в своем отношении ко мне».
***
Что делает психотерапевт, когда замечает, что клиент идеализирует его?
Иногда ничего не делает, считает идеализацию частью процесса, этапом в отношениях; ждет, когда она пройдет сама по мере углубления отношений; опасается, что следом за идеализацией наступит стадия обесценивания, и заранее вздыхает, как бы позволяя себе набираться сил в «конфетно-букетный период».
Иногда принимает на свой счет, отчасти понимая, что это лишь проекция клиента, отчасти наслаждаясь ощущением волшебной силы, которой клиент наделяет его; это – самая опасная для терапевтических отношений дорога.
Иногда пытается обратить на это внимание клиента и разубедить его, говоря, что это не имеет отношения к нему настоящему, что это клиенту так хочется или так нужно видеть его фигуру. Если разубеждать, но не анализировать идеализацию, это вызывает в ответ досаду и протест – ведь у защитного механизма есть функция и смысл, и покушение на него оставляет клиента один на один с невыносимой реальностью (чем глубже травма предательства, тем невыносимей страх).
Иногда – обнаруживает и исследует.
«Идеализация – это ведь защитный механизм. Как тебе кажется, от чего в наших отношениях тебе нужно сейчас защитить себя?»
«Есть ли что-то, что тебя тревожит в том, что происходит между нами?»
«Как по-твоему, что самое плохое может случиться в наших отношениях?»
Нужно помочь клиенту обнаружить тревогу и легализовать ее; если представить на минуту, что терапевт не волшебный помощник, не идеальный родитель, а человек, который волею случая оказался в старшей роли и при этом очень близко, то распаковывается весь опыт и все страхи, связанные со старшими фигурами в жизни:
– они могли проявлять жестокость, прибегать к насилию;
– могли требовать послушания, заставлять подчиняться;
– могли быть стыдящими и критикующими;
– могли игнорировать нужды, оставлять в опасности;
– могли покинуть, исчезнуть (по своей воле или по воле обстоятельств)
– могли заставлять делать выбор и принимать чью-то сторону, вместо того, чтобы быть на нашей стороне, пока мы дети.
Все это – опыт предательства старших фигур.
Если, глубоко или точечно, на тревогу сближения получается обратить внимание и исследовать ее, идеализация перестает быть необходимой. Терапевту можно не доверять, можно его бояться, он не врач, при котором необходимо «раздеваться», не маг и не посланник высших сил – но его профессионализм как раз-таки выражается в способности разглядеть страх, спокойно его принять, помочь задуматься о его причинах и соотнести их с реальностью отношений.
Терапевтические отношения – это работа, эмоциональная и рациональная, которую делают двое, и суть ее в том, чтобы все открытое внутри этих отношений работало в жизни клиента вовне.
Психологи и клиенты, которые верят, что именно личность терапевта является основным фактором исцеления, что нужно найти «правильного», «своего» терапевта, который будет способен «добаюкать», «додать не полученную в детстве любовь» просто потому что «он такой хороший, добрый человек» по сути, обесценивают труд, знания и опыт психотерапевта, а также его ценности, позволяющие извлекать уроки из опыта. Безусловно, отношения являются частью процесса исцеления, но умение понимать их и применять их законы в интересах клиента – ключевой аспект нашей работы. Идеализируя своего терапевта, клиент испытывает желание просто быть рядом с этой чудесной фигурой и считает эти отношения самыми важными в своей жизни, не замечая, как постепенно оказывается в изоляции. Опыт, приобретенный в терапии, не переносится в повседневную жизнь клиента – в том числе из соображений верности, из подавляемого страха создать конкурирующую привязанность и навредить этой сверхзначимой связи.
По моим наблюдениям, немало клиентов, переживших в терапевтических отношениях длительную и молча поощряемую терапевтом идеализацию, испытывают трудности в построении романтических и близких отношений даже после окончания психотерапии.
Длительная идеализация в терапевтических отношениях опасна созданием внутреннего запрета на сомнение, на серьезный анализ просчетов терапевта, которые неизбежны, поскольку все мы – живые люди. Более того, именно недовольство специалистом, как красные стрелочки, указывает направление терапии, помогает выстроить терапию индивидуально, «откалибровать» процесс и начать строить лечебные отношения – ведь промахи создают конфликты, а конфликты являются движущей силой развития. А идеализация, нарушая контакт с собственными эмоциями, лишает возможности конфликт признать и честно сказать о нем.
Замалчивание конфликтов – это шаг к созданию небезопасной привязанности.
Еще одна неотменимая особенность терапевтических отношений – это неравенство.
1. Роли клиента и терапевта подразумевают разные статусы (все знают, кто к кому за помощью пришел) и вследствие этого фигура терапевта воспринимается как старшая, более ресурсная. Психотерапия называется «помогающей профессией», но, в отличие от домработницы или няни, терапевт наделен большей властью: он опора, носитель знаний и убежище – так уж это повелось. У психотерапевта есть сила давать утешение, вселять надежду, делиться знаниями и опытом, оценивать события внешней и внутренней реальности клиента, выстраивать логику отношений для того, чтобы стали возможны перемены.
Психологическое консультирование из всех видов психологической помощи больше ориентировано на анализ текущей жизненной ситуации, предложение объяснений и поиск ресурсов клиента; это краткосрочная работа с довольно ясной целью, и яркие переносные реакции здесь практически не возникают: в них нет нужды (кроме, пожалуй, кризисного консультирования, в котором сама ситуация клиента рождает огромное напряжение и внутреннюю мольбу к специалисту сделать его переносимым).
Другое дело – психотерапия, изменение личности, оздоровление ее структуры: процесс, в котором появляется необходимость в особых, исцеляющих отношениях. Особенно это важно при работе с эмоционально травмированными людьми: травма создает в нашем внутреннем мире собственную реальность, которую сами мы не понимаем, почти не контролируем, и нуждаемся в ком-то, кто заглянул бы в нее со стороны и помог бы нам восстановить целостность, вернуть единство «Я»[2 - Нарушение единства личности при эмоциональной травме – травматическая диссоциация, защитный механизм психики. По Ф. Рупперту, в момент Т. диссоциации отщепляется Раненая часть личности, вместе с опытом пережитой боли; тогда же появляется «Выжившая» часть, цель которой – с помощью разных паттернов поведения отвлекать сознание от травматических воспоминаний, «держать Раненую часть в чулане». Также в личности остается Здоровая часть, которая содержит ресурсы, способности и смыслы для того, чтобы жить дальше. Раненая и Выжившая части создают постоянное напряжение, много энергии тратится, чтобы поддерживать их шаткое равновесие: периодически Раненая часть оказывается задета событиями текущей жизни, и Выжившей приходится снова и снова погружать ее в беспамятство, истощая ресурсы Здоровой части.].
Травма обладает способностью останавливать время – в текучем потоке внутренней жизни остается застывший участок, где постоянно происходит одно и то же событие; как сценка в стеклянном шаре, в которую мы проваливаемся под влиянием триггерного момента снаружи.
– И теперь на наших часах всегда пять! – в отчаянии воскликнул Мартовский Заяц.
– Время пить чай.
– Но мы не успеваем даже помыть чашки! Пересаживаемся, пересаживаемся!
Травмированная часть всегда моложе (а иногда намного, намного младше) календарного возраста клиента. Травма делает человека более уязвимым, блокируя ресурсы, которые могли бы помочь сохранить чувство опоры в рассмотрении прошлого опыта.
Поэтому потребность в устойчивой фигуре терапевта, в надежных отношениях с ней очень высока – и переносные, и контрпереносные реакции в отношениях с травмированными людьми самые сильные. Психотерапевту мы даем доступ к тому, что не вполне подвластно нашему контролю (не дом и даже не ребенок):
к нашей боли,
к нашему здоровью
и к нашему бессознательному.
И получается, что, хотя в гуманистическом подходе терапевт не директивен, не пытается рулить процессом и знать за клиента, что и как ему следует делать в своей жизни, он все равно остается в роли авторитетной фигуры.
Психотерапевт – создатель и хранитель особого пространства, времени и отношений: терапевтических; потенциально целительных.
В исследовании, которое приводят Г. Габбард и Е. Лестер в книге «Терапевтические границы и их нарушения», людей, бывших в длительных терапевтических отношениях, спрашивали спустя разное количество времени после завершения терапии: как они воспринимают фигуру своего психотерапевта теперь. Оказалось, что никакое количество лет не влияет на восприятие фигуры терапевта как человека, который занимает во внутренней картине мира особое место (не обязательно самое светлое). Терапевт продолжает восприниматься как терапевт – особое существо – даже если отношения давно завершились, даже если клиент и терапевт общаются в других статусах (как коллеги, например, или соседи, или даже как врач и пациент).
Габбард формулирует это так: терапевт однажды – терапевт навсегда.
Такой яркостью в нашем внутреннем мире обладают только фигуры родителей. Конечно, в этом проявляется сила переноса.
Сколько времени назад закончилась ваша личная терапия?
Какое место, по ощущениям, фигура психотерапевта занимает в вашем внутреннем мире?
Касалась ли ваша личная терапия работы с травмирующим опытом? Был ли этот травмирующий опыт ранним или взрослым?
Если у вас было несколько психотерапевтов, то чем отличается глубина запечатления их фигур в вашем внутреннем мире? Как вы считаете – почему так?
