Истинные приключения французских мушкетеров в Речи Посполитой

скачать книгу бесплатно


– Вы отправитесь к Хмельницкому и будете убеждать его не идти на союз со Швецией ни при каких обстоятельствах.

Мазарини взял со стола лист бумаги, схватил перо, потянулся рукой к чернильнице.

– Вы передадите ему письмо…, – кардинал начал было писать, но он явно колебался.

Мазарини отложил в сторону бумагу и встал из-за стола.

– Пожалуй, нет, это слишком рискованно. Вы передадите мои предложения Хмельницкому на словах. Поэтому, дорогой д’Артаньян, внимательно слушайте и хорошенько все запоминайте.

Итальянец продолжал ходить взад-вперед по кабинету.

– Убеждайте его пойти на мировую с Польшей, тем более король, насколько я знаю, благоволит к нему. Советуйте заручиться поддержкой Московского царя, Молдавского господаря, правителя Бранденбургского, наконец! Но, черт возьми, никакой Швеции, слышите!?

Кардинал не на шутку возбудился. Давал о себе знать южный темперамент, который был знаком и самому д’Артаньяну.

– Нажимайте на то, что шведам верить нельзя, что они коварны и обязательно обманут. Напомните об их постоянных войнах с Польшей, что шведский король не удовлетворится лишь собственно польскими землями и захочет распространить свою власть и на Украину тоже. От моря до моря.

Д’Артаньян внимательно слушал кардинала, воздерживаясь теперь от каких-либо комментариев.

– И, разумеется, – Мазарини, казалось, полностью овладел собой, – обещайте без стеснения всестороннюю помощь от меня, меня лично и Франции. Мое имя ему небезызвестно, – несколько надменно добавил он.

Итальянец вплотную подошел к гасконцу и положил обе руки ему на плечи. Они были примерно одного роста. Однако Мазарини был лет на десять старше и на столько же ливров тяжелее.

– Теперь вы знаете все. Поезжайте же немедля, – сказал он, резко повернувшись к стене, давая понять, что аудиенция закончена.

– Поезжайте! Это легче сказать, чем сделать, – несколько развязно ответил д’Артаньян.

– Не понимаю вас, месье, – в голосе кардинала послышался холодок. Он неторопливо повернулся лицом к офицеру.

– Но чтобы ехать, нужны деньги, а их у меня нет, – завел уже известную им обоим песню гасконец.

– А! – подхватил Мазарини, – вы говорите, у вас нет денег?

– Да, Монсеньор, у меня их совсем нет.

– Нет денег, – Мазарини вздохнул. – Нет денег. – Он подошел к столу, выдвинул ящик и вынул из него кошелек. Кардинал несколько мгновений задумчиво смотрел на него, как будто сомневаясь в правильности своих действий.

– Я дам вам тысячу экю. Что скажете? – наконец сказал он.

«Скряга!» – сказал про себя д’Артаньян. – Думаю, этого вполне хватит, – произнес он вслух.

– В таком случае – в путь! – нетерпеливо воскликнул Мазарини.

Ничто в жизни его не огорчало так, как необходимость расставаться с деньгами. Даже если это были необходимые траты и, к тому же, не столь уж значительные суммы.

– Слушаюсь, Монсеньор, – сказал д’Артаньян, пряча кошелек в карман.

– Ступайте же!

Гасконец поклонился и вышел из кабинета. Итальянец, в свою очередь, почувствовав, наконец, нахлынувшую усталость, с чувством удовлетворения от выполненной важной работы погрузился в кресло и закрыл глаза.

Через минуту он открыл их и позвонил в звонок. Снова вошел камердинер. Мазарини отдал ему приказание готовиться ко сну. Он встал, вышел из кабинета, лично закрыв его на несколько замков, и отправился в сопровождении камердинера в спальню.

Глава вторая. Д’Артаньян в тридцать пять лет

Шарль д’Артаньян покинул роту королевских мушкетеров почти восемь лет назад, после чего служил в нескольких гвардейских полках младшим офицером. Однако он до сих пор чувствовал себя мушкетером.

«На мне нет одежды мушкетера, но душой я мушкетер. Сердце мое – сердце мушкетера», – любил он повторять, когда встречался со своими бывшими сослуживцами.

Впрочем, сослуживцы теперь были мушкетерами также только в душе, так как два года назад – в 1646 году, мушкетерская рота была распущена под предлогом экономии средств. Хотя злые языки утверждают (а они зачастую оказываются правы), что истинной причиной стал отказ де Тревиля передать управление ротой племяннику кардиналу Мазарини Филиппу, герцогу де Неверу.

Королевские мушкетеры ведут свою историю с того времени, когда Генрих IV в 1600 году создал для своей личной охраны роту, в которую вошли исключительно дворяне. Так как они были вооружены легкими карабинами, они стали называться карабинерами. В 1622 году сын Генриха Людовик XIII приказал вооружить дворян мушкетами – с тех пор они и известны как мушкетеры.

У мушкетера на вооружении был мушкет с сошкой и шпага. Ему также полагался палаш – для конного боя, пистолеты и кинжал-дага.

В состав роты входило сто мушкетеров. Это было элитное подразделение, личная охрана французских королей.

Однако, как было сказано выше, ко времени описания нынешних событий мушкетеры военного дома короля Франции, каково было их официальное название, стали историей, славными страницами которой были Ла-Рошель, Аррас, Дюнкерк и многие другие битвы (если бы д’Артаньяну тогда сказали, что через какой-то десяток лет ему доверят командование возрожденной ротой королевских мушкетеров, он счел бы этой дурной шуткой).

В 1630 году юный Шарль, которому тогда едва исполнилось 17 лет, отправился в Париж. В столице к тому времени на воинской службе уже находились два его старших брата.

Как и большинство гасконских дворян он поступил сперва в одну из гвардейских рот, а затем, через несколько лет, благодаря проявленным сноровке и отваге, а также, что было вовсе не лишним, имевшимся у него рекомендациям, – в роту королевских мушкетеров.

Сейчас, по прошествии почти двадцати лет, он с умилением и ностальгической грустью вспоминал свои первые годы в Париже. В ту пору его шпага редко подолгу оставалась в ножнах. Он был готов драться с кем угодно и по какому угодно поводу.

Впрочем, этим он мало чем отличался от своих товарищей. Несмотря на то, что дуэли во Франции официально были запрещены, они случались практически каждый день. Особенно частыми были поединки между королевскими мушкетерами и гвардейцами кардинала (на троне в то время еще находился Людовик XIII, а первым министром Франции был кардинал Ришелье) – как индивидуальные, так и с участием целых групп. Причем, как Его Величество, так и Его Преосвященство приходили в истинный восторг, узнавав о победе своих любимцев в очередной стычке.

Если же после шумной пирушки в трактире мушкетерам не встречались их извечные враги гвардейцы, они искали себе другие развлечения, одним из которых было срывание шляп и плащей с прохожих. Все это страшно веселило молодых повес.

Д’Артаньян до сих пор помнил свой первый поединок. Он и три его земляка, в отличие от него уже носили мушкетерские плащи, поздно вечером возвращались из кабачка, когда на них напали пятеро гвардейцев. Теперь он понимал, что это не была случайная встреча – все было заранее спланировано, скорее всего, за ними следили еще от самого питейного заведения или даже в нем самом. Все указывало именно на это, так как их атаковали из-за угла. В первые же мгновения один из мушкетеров был убит, а второй ранен.

Д’Артаньян оказался тогда лицом к лицу с гвардейцем, которого запомнил навсегда. Это был опытный фехтовальщик, любимец кардинала, некий Бискара, тоже, кстати, гасконец.

Сердце д’Артаняна билось так сильно, что готово было выпрыгнуть из груди. Он дрался, как разъяренный тигр, неистово носясь вокруг своего противника, нарушая все правила фехтования. Это не значит, что он был слабым фехтовальщиком – в теории, скорее, наоборот, но тогда ему катастрофически не хватало опыта. Впрочем, в тот злополучный день ни он, ни его соперник не были ранены. Двух его друзей арестовали, самого же д’Артаньяна, учитывая его юный возраст, отпустили.

Первое время д’Артаньян снимал комнату в мансарде на улице Могильщиков, вблизи Люксембурга. Затем он перебрался с левого берега Сены на правый и последние лет семь арендовал две комнаты в гостинице на улице Пти-Лион-Сен-Савер. Хозяйкой была молодая свежая нормандка, с которой гасконец успешно наставлял рога ее постоянно отсутствовавшему мужу-галантерейщику.

Жилище д’Артаньяна было абсолютно холостяцким, так как о полноценной семье или даже просто о браке он пока не помышлял. Авансы со стороны хозяйки он всячески пресекал, пугая ее перспективой закончить земной путь на виселице за двоемужие.

– Но я уверена, что он умер, – не унималась прекрасная Мадлен.

– А у меня такой уверенности, представьте, нет, – отшучивался гасконец.

– И что же нам теперь делать?

– Ждать, милая, ждать!

Таким образом, караулы, военные походы, казармы, а теперь еще и постоянные разъезды по поручению кардинала – вот, собственно, что собой представляла жизнь д’Артаньяна, которая не то, чтобы тяготила его, но все же изрядно набила оскомину.

К тому же в последнее время он был разлучен со своим, наверное, единственным другом Бемо (именно его имя тщетно силился вспомнить кардинал Мазарини), который в это время воевал в Италии.

Гасконец совсем недавно вернулся из Перонна, куда ездил с письмом к губернатору – маркизу д’Оккенкуру. Губернатор доставленным письмом извещался о значительном скоплении врага на границе, в связи с чем ему рекомендовалось «быть настороже», а также предупредить об этом губернаторов соседних пограничных городов и крепостей.

И вот новая миссия. Конечно, д’Артаньян был недоволен тем, что, не дав ему нормально отдохнуть, его снова гонят в дорогу. С другой стороны, его радовала возможность на время покинуть Париж и Францию – подальше от всевидящего ока Мазарини.

Но что он знал о стране, в которую ему предстояло отправиться и где ему придется, быть может, провести не один месяц? Пожалуй, что ничего. Это его немного пугало, но одновременно завораживало и вдохновляло.

* * *

Если бы д’Артаньян решил посвятить хотя бы несколько часов изучению исторических архивов, то он узнал бы много интересного о стране, в которую ему было предписано отбыть, причем, как мы знаем, немедленно, для осуществления очень важной и крайне деликатной миссии. Надо думать, что он кое-что все-таки изучил, по крайней мере, кардинал Мазарини поручил своему камердинеру передать д’Артаньяну некоторые фолианты, которые были бы ему в этом полезны.

Как ни парадоксально, но сегодня мы знаем о Польше той эпохи, наверное, даже больше, чем ее современники.

Женой тогдашнего польского короля Владислава была Мария Луиза де Гонзага, дочь французского герцога де Невера. По линии матери она приходилась родственницей могущественным Гизам.

В Варшаве Мария Луиза устроила двор на французский манер, пыталась влиять на супруга, который, впрочем, к делам государственным ее не подпускал, а потому ей пришлось довольствоваться сугубо гуманитарной сферой.

А государственные дела шли не самым лучшим образом – вновь бунтовала Украина.

Формально – часть Речи Посполитой, это была отдельная страна, населенная народом, отличным и от поляков, и от литвинов, и от московитов, и от крымцев. Хоть и имевшим отдельные сходные черты со всеми перечисленными. Именовался этот народ украинцами, однако их называли также козаками или запорожцами, что было не совсем верно, так как козаки были военным сословием, а к запорожцам принадлежали только те козаки (а иногда и не козаки вовсе, а простые селяне-батраки), которые сбегали от произвола шляхты в Запорожскую Сечь – укрепленное военное поселение в низовьях Днепра за труднопреодолимыми порогами, созданное как форпост против набегов крымских татар.

Тем не менее, отчасти, такое отождествление запорожцев с украинцами было оправданно, так как именно козаки, запорожцы, были той движущей силой, которая вела всех украинцев на борьбу за свободу и независимость.

Украина бурлила с конца предыдущего века. В нынешнем же столетии восстания вспыхивали чуть ли не каждый год. Однако после очередного мятежа в 1638 году, жестоко подавленного польскими войсками, установился так называемый «золотой покой», и он сохранялся вот уже целое десятилетие.

Это, конечно же, не означало, что украинцы смирились со своей судьбой, или же что жизнь их стала более сносной. Вовсе нет. Как писал современник и свидетель тех событий, французский инженер Гийом де Боплан, жизнь украинцев была «хуже, чем положение галерных невольников».