скачать книгу бесплатно
Из этой ссоры не выйдет ничего хорошего. У них никогда не выходит ничего хорошего.
Джузеппина берет веник, чтобы подмести муку.
– Так почини, ты глава семьи. Или найди работников.
– Я не могу сидеть дома и следить за работниками, у меня нет на это времени. Если я не выйду в море, нам нечего будет есть. Я курсирую с товаром между Неаполем и Палермо, но я не хочу всю жизнь быть бедняком из Баньяры. Я хочу достичь большего – ради себя, ради своего сына.
У нее вырывается восклицание – что-то между презрением и грубым смешком.
– Ты всегда останешься бедняком из Баньяры, даже если пробьешься ко двору Бурбонов. Думаешь, деньги смогут тебя изменить? Ты плаваешь на судне, купленном в складчину с зятем, а он обращается с тобой хуже, чем с прислугой.
Джузеппина возится с посудой.
Иньяцио слышит стук тарелок друг о друга. Видит порывистые движения невестки, ее согнувшуюся над лоханью спину.
Он понимает ее чувства: злость, растерянность, испуг. Тревогу.
Он испытывает то же начиная с прошедшей ночи.
– Мы должны уехать в ближайшее время. Нужно предупредить твою бабушку, что…
Тарелка летит на пол.
– Я никуда не уйду из своего дома! Даже не думай!
– Твой дом! – у Паоло готово вырваться крепкое словцо. – Твой дом! Ты все время твердишь об этом, с тех пор как мы поженились. Ты, твои родственники, твои деньги! Я, я содержу тебя, ты живешь на заработанное мною!
– Да. Это мой дом, он достался мне от родителей. Ты и мечтать не мог о таком. Жил на сеновале у своего зятя, забыл? Ты получил дукаты от моего отца и дяди, а теперь решил уехать отсюда?
В гневе она швыряет на пол медную кастрюлю.
– Я никуда не поеду! Это мой дом! Крыша сломана? Починим! Без тебя починим, ты же всегда в море! Уезжай, уходи, куда хочешь. Мы с сыном останемся в Баньяре.
– Нет. Ты моя жена. Сын мой. Будешь делать то, что я велю. – Тон у Паоло ледяной.
Джузеппина бледнеет.
Она закрывает лицо фартуком, бьет себя по лбу кулаками в бессильной ярости, требующей выхода.
Иньяцио хотел бы вмешаться, успокоить ее и брата, но не может, не должен, поэтому отводит взгляд, сдерживается.
– Негодяй, хочешь отнять у меня всё? Всё! – рыдает Джузеппина. – Здесь моя тетя, бабушка, могилы моего отца и моей матери. А ты, ты ради денег хочешь, чтобы я пожертвовала всем? Что ты за муж такой?
– Прекрати!
Она не слушает его.
– Нет, говоришь? Нет? Куда мы поедем, черт возьми?
Паоло смотрит на осколки глиняной тарелки, отодвигает один носком ботинка. Он ждет, пока рыдания жены стихнут, прежде чем ответить.
– В Палермо, где мы с Барбаро открыли лавку пряностей. Это очень богатый город, с Баньярой не сравнишь!
Он подходит, гладит жену по плечу. Неловкий, грубоватый жест, но в нем робкое проявление заботы.
– Кроме того, в порту живут наши земляки. Тебе не будет там одиноко.
Джузеппина стряхивает руку мужа.
– Нет, – рычит она. – Я не поеду.
Тогда светлые глаза Паоло каменеют.
– Нет – это говорю я. Я твой муж, и ты поедешь со мной в Палермо, даже если придется тащить тебя за волосы до самой башни короля Рожера. Собирай вещи. На следующей неделе мы уезжаем.
Пряности
Ноябрь 1799 – май 1807
Будешь трудиться, будут и деньги водиться.
Сицилийская пословица
С 1796 года над Италией бушуют ветра революции, новые веяния распространяются войсками под командованием молодого и амбициозного генерала – Наполеона Бонапарта.
В 1799 году якобинцы Неаполитанского королевства восстают против бурбонской монархии, провозглашая Неаполитанскую республику. Фердинанд IV Неаполитанский и Мария Каролина Австрийская вынуждены бежать в Палермо. Они вернутся в Неаполь лишь в 1802 году; республиканский период завершится жестокими репрессиями.
В 1798 году для противостояния растущему влиянию французов ряд государств, включая Великобританию, Австрию, Россию и Неаполитанское королевство, объединяются против Франции. Но уже после поражения в битве при Маренго (14 июня 1800 года) австрийцы подписывают Люневильский мир (9 февраля 1801 года), а через год по Амьенскому мирному договору (25 марта 1802 года) Британия также заключает перемирие с французами, сумев, однако, сохранить колониальные владения. Английский флот расширяет, таким образом, свое присутствие в Средиземном море, в частности, на Сицилии.
2 декабря 1804 года Наполеон провозглашает себя императором Франции, а после решающей победы при Аустерлице (2 декабря 1805 года) объявляет низложенной династию неаполитанских Бурбонов и отправляет в Неаполь генерала Андре Массена с поручением посадить на трон своего брата, Жозефа Бонапарта, который фактически становится королем Неаполя. Фердинанд вынужден снова бежать в Палермо под защиту англичан, он продолжает править Сицилией.
Корица, перец, тмин, анис, кориандр, шафран, сумах, кассия…
Пряности используются не только для приготовления пищи, нет. Это лекарства, это косметика, это яды, это запахи и воспоминания о далеких землях, где мало кто побывал.
Чтобы попасть на прилавок, палочка корицы или корень имбиря должны пройти через десятки рук, проехать в длинном караване на спине мула или верблюда, пересечь океан, добраться до европейского порта.
Конечно, с каждым шагом их стоимость увеличивается.
Богатый человек – тот, кто может купить их, богатый – тот, кто может торговать ими. Пряности для кухни, а тем паче для медицины и парфюмерии доступны немногим избранным.
Венеция разбогатела на торговле пряностями и сборе таможенной дани. Сейчас, в начале XIX века, пряностями торгуют англичане и французы. Это из их заморских колоний прибывают корабли, груженные не только лекарственными травами, но и сахаром, чаем, кофе, какао-бобами.
Падают цены, расширяется ассортимент, открываются порты, увеличиваются поставки. В деле не только Неаполь, Ливорно или Генуя – и в Палермо продавцы пряностей объединяются в корпорацию. У них даже есть своя церковь – Сант-Андреа дельи Амальфитани, названная в честь любимого амальфийцами святого Андрея.
И растет число тех, кто может позволить себе продавать пряности.
* * *
У Иньяцио перехватывает дыхание.
Как и всегда.
Всякий раз, когда баркас приближается к порту Палермо, он чувствует трепетное волнение, словно влюбленный. Он улыбается, обнимает Паоло за плечи, и брат отвечает ему тем же.
Нет, он не оставил его в Баньяре. Он взял его с собой.
– Ты доволен? – спрашивает.
Иньяцио кивает, его глаза блестят, грудь вздымается, он вдыхает открывающееся перед ним величие города.
Он оставил Калабрию, свою семью, или, вернее, то, что от нее осталось. Но теперь глаза его наполнены небом, наполнены морем, он не боится будущего. Страх одиночества – химера.
Душа замирает от красоты: бесчисленные оттенки синевы, из которой выступают стены порта, нагретого полуденным солнцем. Устремив взгляд на горы, Иньяцио гладит обручальное кольцо матери на безымянном пальце правой руки. Он надел его, чтобы не потерять. Прикасаясь к кольцу, он чувствует, что мать где-то рядом: он слышит ее голос, она зовет его.
Город перед ним обретает зримые очертания.
Купола, облицованные майоликой, зубчатые башни, черепица. Вот и бухта Кала, где пришвартованы фелуки, бригантины, шхуны. Бухта в форме сердца, заключенного меж двумя полосками земли. За лесом корабельных мачт можно увидеть городские ворота и надстроенные над ними палаццо: Порта-Доганелла, Порта-Кальчина, Порта-Карбоне. Дома лепятся друг к другу, толкаются, будто хотят отвоевать себе немного места, чтобы хоть краешком фасада смотреть на море. Слева из-за крыш выглядывает колокольня церкви Санта-Мария ди Порто Сальво; чуть дальше вырисовываются церковь Сан-Мамилиано и узкая башня церкви Аннунциата, а затем, почти вровень со стенами – восьмигранный купол Сан-Джорджо деи Дженовези. Справа еще одна церковь, небольшая приземистая Санта-Мария ди Пьедигротта, и внушительный силуэт окруженного рвом замка Кастелламаре; чуть дальше, на одной из полосок земли, огибающих бухту, – лазарет, куда помещают на карантин заболевших моряков.
Надо всем нависает мыс Монте-Пеллегрино. За ним тянется цепочка покрытых лесом горных вершин.
Аромат поднимается от земли и парит над водой: в нем перемешаны запахи соли, фруктов, горелых дров, водорослей, песка. Паоло говорит, это запах земли. А Иньяцио думает: нет, это запах Палермо.
Из гавани доносятся звуки трудовой жизни. Аромат моря перекрывается едким зловонием: запахом навоза, пота, смолы и стоячей воды.
Ни Паоло, ни Иньяцио не замечают, что Джузеппина смотрит назад, в открытое море, словно хочет увидеть далекую Баньяру.
Она вспоминает прощание с Маттией. Для нее эта женщина не просто золовка: она – подруга, опора, помощь в первые трудные месяцы после свадьбы с Паоло.
Джузеппина надеялась, что Барбаро и Маттия приедут следом за ними в Палермо, но эта надежда враз умерла. Паоло Барбаро заявил, что предпочитает остаться в Баньяре, но будет часто наезжать в Палермо: для торговли с Севером нелишне использовать еще одну безопасную гавань. Да и жена должна заботиться о доме и детях. Джузеппина, по правде говоря, подозревала, что он стремится оградить Маттию от влияния братьев: Барбаро не очень нравились их близкие отношения, особенно ее привязанность к Иньяцио.
Одинокая слеза катится по щеке, исчезает в складках шали. Джузеппина вспоминает шелест деревьев, подбирающихся к самому морю, дорогу через Баньяру к башне короля Рожера, солнечный свет, играющий на воде, на гальке пляжа.
Там, в бухте под башней, Маттия поцеловала ее в щеку.
– Не думай, что ты одна. Я попрошу писаря отправить тебе письмо, и ты тоже пиши. Не плачь, пожалуйста.
– Это нечестно! – Джузеппина сжала кулаки. – Я не хочу!
– Сердце мое, кори меу, ничего не поделать. Мы во власти наших мужей. Держись! – Маттия обняла ее.
Джузеппина покачала головой, ей тяжело покидать свою землю. Да, с Маттией не поспоришь: женщины всегда во власти мужей, мужья решают все вопросы. И, как умеют, держат своих жен в узде.
Так и у них с Паоло.
Маттия выпустила Джузеппину из объятий и подошла к Иньяцио.
– Я знала, что рано или поздно это случится. – Она поцеловала его в лоб. – Да хранит вас Господь, и да поможет вам Мадонна, – перекрестила она его.
– Аминь, – ответил он.
Маттия вытянула руки и заключила Джузеппину с Иньяцио в объятия.
– Ты приглядывай за нашим братом Паоло. Он суров со всеми, особенно с ней. Попроси его быть добрее. Ты можешь, ты же брат, ты мужчина. Меня он не послушает, – сказала Маттия.
Вспоминая об этом, Джузеппина чувствует, как сжимается сердце. Там, в бухте, слезы признательности выступили у нее на глазах, она уткнула мокрое лицо в грубую ткань плаща золовки.
– Спасибо, сердце мое.
Маттия в ответ лишь погладила ее по голове.
Иньяцио нахмурился. Он обернулся и посмотрел на Паоло Барбаро.
– А твой муж, Маттия? Твой муж, разве он добрый, он тебя уважает? – и, понизив голос, добавил: – Ты не представляешь, как мне жаль оставлять тебя здесь одну.
– Ничего не поделать, – сестра опустила взгляд. – Он ведет себя так, как ему надлежит себя вести.
Вот и весь сказ. Ее слова – как шорох костра из сухой травы.
Джузеппина уловила в ее голосе то, о чем и сама давно знала: Барбаро был с Маттией груб, обижал ее. Их брак заключен семьями ради денег, как и их с Паоло брак.
Где им, мужчинам, понять, что у них одно на двоих разбитое сердце.
Виктория вырывает ее из воспоминаний, зовет.
– Смотрите, тетя, смотрите! Мы приплыли! – Восторженный взгляд девочки устремлен вперед. Мысль о новом большом городе – не то что Баньяра – еще до отъезда наполняла ее радостью.
– Там будет хорошо, вот увидите, тетушка, – сказала она накануне.
– Что ты понимаешь, мала еще, – поморщившись, возразила Джузеппина. – Это не наша деревня…
– Вот именно! – не унималась Виктория. – Это город, настоящий город!
Джузеппина покачала головой: жалость, обида и гнев душили ее.
Девочка вскакивает на ноги, показывает куда-то вдаль. Паоло кивает, Иньяцио машет руками.
К ним подплывает лодка, чтобы проводить к причалу. Небольшая толпа зевак на берегу наблюдает за их швартовкой. Барбаро ловит конец троса, наматывает его на битенг. Из толпы выступает человек и машет им рукой.
– Эмидио!
Паоло и Барбаро спрыгивают на землю, здороваются с ним тепло и уважительно. Иньяцио слышит, как они негромко переговариваются. Он устанавливает сходни, чтобы помочь невестке сойти на берег. Джузеппина, задержавшись на палубе, крепко прижимает к себе ребенка, словно желая защитить его от опасности. Иньяцио поддерживает ее под руки и объясняет:
– Это Эмидио Барбаро, двоюродный брат Паоло Барбаро. Он помог купить нам лавку.
Виктория прыгает на землю, подбегает к Паоло. Сердитым жестом он приказывает ей помолчать.
Джузеппина замечает на лице мужа странное, едва заметное напряжение, словно пошатнулась его обычная уверенность, непреклонная решимость, которая так часто ее раздражает. Через секунду лицо Паоло снова становится упрямым и суровым. Строгий, настороженный взгляд. Если Паоло нервничает, он всегда умело скрывает это.
