скачать книгу бесплатно
– Потому что это не камень, а смола. Говорят, в янтаре – искры жизни. Но давайте… – Паоло наклоняется вперед, протягивает ожерелье. – Вот, примерьте.
На платье вспыхивают огоньки. Дама гладит ожерелье, любуется им. Восхищение сменяется желанием. Она уже решила.
– Сколько?
Паоло хмурится, мешкает с ответом. Наконец называет цену.
– Это безумие. Муж замучает меня упреками… – Дама сникает, однако пальцы ее продолжают скользить по ожерелью. Она говорит тихо, в голосе – горечь и досада: – Он может кутить, проматывая мое приданое, а я не могу позволить себе маленькую прихоть?
– О, это не прихоть. Это лекарство, как и настойка, которую готовит вам мой брат. Кстати, как ваш желудок?
– Гораздо лучше. Вы были правы, ничего серьезного.
– Я очень рад. Это древнейшее средство, мы рекомендуем его далеко не всем нашим клиентам. Если бы речь шла о чем-то более сложном, я первым бы посоветовал вам обратиться к дону Тромбетте у Порта-Карини. Он прекрасный фармацевт, к тому же наш постоянный клиент. Один из тех, кто больше не покупает товар у Канцонери, отдавая предпочтение нашим травам и пряностям, добавляет Паоло уже про себя.
Но дама его не слушает. Глаза ее наполняются янтарным светом. Она тяжело вздыхает.
– Так и быть. Оставлю вам задаток и расписку. Мой муж заедет к вам рассчитаться.
Иньяцио покашливает, пряча разочарование. Долговые обязательства, платежи в рассрочку. У некоторых сицилийцев из всего богатства – имя да титул, они не стоят даже камня, на котором высечены их гербы.
Но брат и глазом не моргнул.
– Конечно, будем ждать.
Паоло идет в контору за бумагой и чернилами. Иньяцио тем временем высыпает измельченные травы в бутылку со спиртом, перемешивает стеклянной палочкой. Зовет горничную баронессы.
– Слушай меня внимательно. Средство должно настаиваться в темноте восемь дней. Будешь давать своей хозяйке по небольшой рюмке каждый вечер, предварительно процедив. Поняла?
– Не извольте сомневаться, – бормочет она. Сразу видно, из деревни.
Иньяцио ввинчивает пробку, оборачивает бутылку темной тканью. Передает горничной, пока хозяйка пишет долговую расписку.
Паоло провожает даму. Громоздкий экипаж, наконец, уезжает, освободив улицу.
– Приятно иметь клиентов, которые не просят скидок. – Паоло поглаживает свой жилет. На Иньяцио точно такой же поверх белой рубашки, закатанной до локтей.
– Будем надеяться, что кавалер Альбертини не станет задавать лишних вопросов. Посылает в лавку жену, а потом жалуется, что она его разоряет! – Иньяцио вертит в руках расписку. – Он может сказать тебе, что не разрешал жене делать такие покупки. Ты знаешь, да?
– Не скажет. Альбертини – родственник нотариусов и судей, он владеет торговыми рядами в Багерии. Никуда он не денется, заплатит, если не хочет оскандалиться. – Паоло смотрит на брата. – И опусти рукава. Мы не босяки.
Хотя некоторые их называют так до сих пор. Братья не говорят об этом. Но, возможно, поэтому они так заботятся об интерьере лавки и своем внешнем виде.
Их считают босяками, да, Иньяцио знает, и эта несправедливость жжет его изнутри. Воспоминания – как открытая рана, на которую сыплют соль.
Он вспоминает.
Две недели назад. Палаццо Стери, таможня. Контора писарей, где в больших бухгалтерских книгах ведется учет всем входящим и исходящим товарам. Огромный прямоугольный зал на первом этаже выходит в квадратный двор.
Иньяцио ждал, ему предстояло пройти все таможенные процедуры для получения только что прибывшего товара и заплатить у нотариуса налоги. Он разговорился с молодым англичанином по имени Бен Ингэм, недавно прибывшим в Палермо.
– Я нахожу, что здесь весьма оживленно, но… как бы это сказать… really chaotic[5 - Суматошно (англ.).]… вы меня понимаете?
Иньяцио едва заметно улыбнулся:
– Жить здесь нелегко, вы правы. Это неблагодарный город, хуже, чем женщина. Обольщает, а потом… – Он покрутил в воздухе рукой. – Много обещает и ничего не дает.
– О да, я заметил! Я понял, что здесь нужно быть осторожнее и… as you say[6 - Как у вас говорится (англ.).]…
– Не то останешься без штанов?
Англичанин наморщил лоб, пытаясь понять фразу. Он уловил ее смысл, попробовал повторить и разразился хриплым смехом, так забавно у него выходило!
Вдруг в зале раздался голос Кармело Сагуто. Иньяцио увидел, как он без очереди прошел к нотариусу и был встречен с большим почетом.
Поднялся легкий шумок, но никто не осмелился открыто протестовать, все только перешептывались. Сагуто – зять Кантонери, кто станет с ним спорить?
Вскоре подошла очередь Иньяцио.
Не успел он выйти из кабинета, как на него набросился Сагуто.
– А, вот и он, дон Флорио. Младшенький. – Сагуто иронично помахал рукой, взглядом поискал поддержки у писарей. – Как идут дела, ваша светлость? Все ли у вас в порядке?
– Спасибо, не жалуемся.
– Ах, не жалуетесь, значит. – Сагуто подошел к столу, бросил взгляд на записи. – Ничего себе, это все ваши барыши?
– Флорио – труженики. Так и передайте своему тестю. Не ровен час, наступят ему на пятки, – подтвердил один из писарей.
– Им еще трудиться и трудиться, чтобы достичь того, чего достигли Канцонери. Со всем уважением! – добавил другой. – Достойная семья, Канцонери. Я до сих пор помню отца вашего тестя. Вот кто воистину был великий труженик…
Они разговаривали так, словно Иньяцио тут не было. Как будто он сам, его работа, его деньги ничего не значили.
Иньяцио чуть не вырвал бумагу у писаря.
– Если вы закончили…
Но Сагуто не сдавался – наоборот. Он повысил голос и преградил Иньяцио дорогу.
– Скажите, а у вашего зятя как дела? Того самого, из Баньяры, что торговал на виа Латтарини, ведь ему пришлось продать всё подчистую. Что, молчите? – И Сагуто засмеялся. Смех сухой, скрипучий, как ножом по железу. – Даже звери добрее.
Иньяцио молился всем святым, одному Богу известно, чего ему стоило сохранять спокойствие!
– У нас все хорошо, спасибо за заботу. И попрошу вас не вмешиваться в мои дела. Я не учу вас, как вам вести себя с вашими родственниками.
В зале воцарилась тишина, все прислушивались к их разговору. Сагуто, собравшийся было уходить, вернулся.
– Вы хотите учить меня жизни? Показать, что значит настоящая семья? Вы, бродяга, пес безродный? Никаких денег не жалко, когда дело касается крови. Знаете, сколько здесь? – И он помахал перед лицом Иньяцио пачкой расписок.
– Если хорошо посчитать, не больше, чем у меня. И это только мои и брата. А вас сколько? Четверо, пятеро… на сколько частей вам придется их разделить? Вы – просто секретарь дона Канцонери, а не аптекарь, как его сыновья. Мальчик на побегушках.
Кармело Сагуто побледнел, но быстро пришел в себя.
– Проклятье! Если я – мальчик на побегушках, то ты и твой брат – просто босяки. Я помню, как твой брат убирал мусор в лавке.
На таможне вдруг повисла тишина.
За спиной Иньяцио кто-то шептал:
– Истинная правда, босяками были эти калабрийцы!
А другой добавил:
– Как они заработали свои барыши, одному Богу известно!
Все они – торговцы, моряки, таможенные писари – столпились в дверях, как бродячие псы, ждущие кость, слюна каплет из пасти, так им хочется ухватить сплетни, разнести по всему Кастелламмаре, добавив холодящих кровь подробностей.
Чья-то рука легла на плечо Иньяцио.
– Вы закончили, не так ли? Сейчас моя очередь.
Обернувшись, он узнал молодого англичанина Бена Ингэма.
– Я перед вами в долгу, – сказал Иньяцио, снова столкнувшись с ним у выхода.
– Думаю, вам представится случай вернуть мне долг. На моем месте вы поступили бы так же. Не стоит устраивать спектакль, особенно перед такими неблагодарными зрителями, – заметил англичанин.
При одном воспоминании об этом по спине Иньяцио пробегает дрожь. Сцена накрепко засела у него в памяти, никак не вышибить. Только благодаря Ингэму он не дал пощечину Сагуто у всех на глазах.
Иньяцио снимает фартук, надевает куртку и плащ.
– Привык работать, засучив рукава, иначе пачкаются, да и пыль набивается. Кстати, я сразу понял, что эта дама приехала за янтарем. Настойка – лишь предлог.
– Я в таких красках расписал ей товар, что она не смогла удержаться, – смеется Паоло.
Из конторы доносятся мерные удары пестика о каменную ступку. Эти звуки, как пунктирная линия, отмечают их дни. Теперь два подмастерья растирают порошки, Микеле и новенький. А Иньяцио работает с Маурицио Реджо, виртуозным счетоводом, в руках у которого вся бухгалтерия.
Паоло собирается уходить, но возвращается от дверей.
– В шкатулке-то было не только ожерелье! – он гладит коробочку, оставшуюся на прилавке. Открывает ее, достает серьги. Кораллы и жемчуг.
– Я попросил капитана Пантеро найти в Неаполе подарок для Джузеппины на день Сан-Джузеппе. Вот что он раздобыл. Надеюсь, ей понравится.
Джузеппина сурова, как всегда. Но в последнее время, кажется, стала мягче. Может быть, это знак примирения с Паоло, может, она наконец свыклась с мужем, которого не любит, но к которому все-таки привязалась.
В лавку заходит клиент, лакей в ливрее. Иньяцио пользуется моментом, чтобы пойти к счетоводу.
С недавних пор Флорио арендуют склад за таможней, на территории палаццо Стери, так что товар под надежной охраной. В помещениях там прохладно, они хорошо просматриваются и тянутся вдоль коридора, выходящего в служебный двор позади конторы писарей; там хранят пряности, которые должны отправиться в другой порт или уже проданы перекупщикам. Пошлина взимается только в том случае, когда товар идет на продажу в Палермо, не раньше. Это обычная практика у оптовиков: они платят за аренду склада и освобождены от других податей. Есть пряности из Индии, которые привозят англичане, из французских колоний – их сбывают в Ливорно и на всем побережье Тирренского моря; итальянские моряки перепродают их затем в Палермо. У Флорио товар со всего Средиземноморья, и очень высокого качества. Они не столь богаты, как Канцонери, это правда. Но они шагнули далеко вперед, и с этим трудно поспорить.
Во всяком случае, помещение на виа Матерассаи стало слишком тесным.
В конторе писарей Иньяцио видит, что Маурицио закончил почти все дела.
– Я оформил поступление и продажу хины в Мессину и Патти. Товар уйдет завтра. – Он показывает Иньяцио квитанции.
– Тогда сбегай в лавку и запиши. Передашь брату, что я скоро вернусь.
Оставшись один, Иньяцио решает прогуляться до бухты Кала. Горизонт – четкая голубая линия. Воздух прозрачен и свеж, ветер не такой колючий, как накануне. Повеяло весною.
Им овладевает решимость.
Иньяцио идет по Виколо-делла-Неве, в противоположную от дома сторону. В прохладе тают запахи человеческого жилья, густо теснящегося в переулках. Он проходит мимо ворот, где зимой продается снег с гор Мадоние; где-то наверху слышны звуки скрипки и голос учителя, обращенный к ученику. На улицах, в лавках, торговых дворах смешались разные языки и диалекты: генуэзский, тосканский, неаполитанский, немного английского – все вместе.
Иньяцио идет по виа Аллоро, не поднимая глаз на роскошные дворцы палермской знати; выходит на виа Дзагареллаи, где женщины тащат огромные корзины или кричащих детей, останавливаются у лавок, прицениваются, покупают.
Иньяцио подходит к прилавку под большой каменной аркой. На прилавке – всевозможные ленты: шелковые, кружевные, вышитые, бархатные.
Взгляд Иньяцио падает на золотую ленту. Он представляет себе, как она будет смотреться на зеленом корсете из саржи, который Паоло недавно купил жене.
– Синьор, что вам угодно?
Вопрос торговки выводит его из оцепенения.
– Вот эту ленту?
– Да. – Иньяцио откашливается. – Хочу сделать подарок. Сколько нужно на корсет?
Недоуменный взгляд в ответ.
– Смотря для кого. Для вашей жены? – Она тычет в кольцо матери, которое Иньяцио носит на пальце. Он машет рукой, нет, он не женат.
– Для моей сестры, – отвечает. И непонятно почему краснеет, как ребенок.
– Так сколько надо? – Торговка смотрит на него с недоверием.
Иньяцио в растерянности.
– Не знаю. Вы как думаете, сколько может понадобиться?
– Смотря какая она из себя.
Надо что-то ответить. Но что? Он понятия не имеет. Вот угораздило!
– У нее большая грудь? Ей нравится что-то простое или нарядное?
– На выход или на каждый день? – спрашивает торговка кружевами по соседству.
Хор женских голосов наседает.
