скачать книгу бесплатно
Иннокентий Смоктуновский. Без грима
Мария Иннокентьевна Смоктуновская
Анастасия И. Горюнова-Борисова
Зеркало памяти
Это уникальная книга воспоминаний родных и близких Иннокентия Михайловича Смоктуновского, которые дополнены личными мемуарами великого артиста – создана с огромной любовью.
О гениальном актере и замечательном человеке вспоминают его самые близкие люди: жена Суламифь Михайловна, дети Филипп и Мария, внучка Анастасия, а также друзья и коллеги по актерскому цеху: Олег Ефремов, Владимир Меньшов, Вера Алентова, Армен Джигарханян, Валерий Плотников и другие.
Гений – так говорили и продолжают говорить о нем зрители, критики, коллеги, друзья и близкие. В чем секрет гениальности? Кому она дается? Как в человеке раскрывается гениальное дарование? И как с этим дарованием жить? Авторы воспоминаний каждый по-своему пытаются ответить на эти вопросы.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Иннокентий Смоктуновский. Без грима
© Смоктуновский И. М., текст, наследники, 2022
© Смоктуновская М. И., текст, 2022
© В.Ф. Плотников, фото, 2022
© ООО «Издательство АСТ», 2022
От составителей
Эта книга создана с особой любовью. Она проникнута любовью от начала и до конца. Нет, это отнюдь не слепое обожание кумира, а любовь к мужу и отцу, коллеге и другу, любовь – несмотря на его слабости и недостатки. Самые близкие люди вспоминают о великом актере – Иннокентии Михайловиче Смоктуновском. Гений – так говорили и продолжают говорить о нем зрители, критики, коллеги, друзья и близкие. В чем секрет гениальности? Кому она дается? Как в человеке раскрывается его дарование? И как с этим дарованием жить? Авторы воспоминаний каждый по-своему пытаются ответить на эти вопросы.
Мы хотим показать Иннокентия Михайловича таким, каким его мало кто знал. Большинство материалов, составивших сборник, публикуется впервые. Они или хранились в семейном архиве Смоктуновских, или были созданы специально для этого издания.
Иннокентий Михайлович – не только великий актер, он – выдающийся человек. Человек, который выбивался и по сей день выбивается из стереотипов. Он достиг многого, но всегда был в поиске чего-то еще… Мир не ограничивался для него материальной составляющей, он всегда стремился к высотам духа. Может быть, поэтому и сейчас так трогают душу созданные им образы? Может быть, поэтому он пережил свое время и остался в вечности?
Мы хотим пожелать нашему читателю прикоснуться к подлинной любви, познать утешение и радость, понять что-то важное, смыслообразующее и в себе, и в окружающей действительности. Ведь во всем есть не только обыденный, но высший смысл. Именно это доказал своим творчеством и жизнью Иннокентий Михайлович Смоктуновский.
Приятного чтения!
Мария Смоктуновская
Анастасия Горюнова-Борисова
Часть I. Родные
Мария Смоктуновская. Материалы к биографии
Первая новелла. Детство
«Детство – пора неосознанного богатства золотого запаса времени, пора игр, драк, сборищ и шалостей на пыльных улицах сибирского города, беззаботно-веселого катания с горы на санях или лыжах до испарины, до приятного утомления. Детство неразумное, когда азарт набить карманы, пазухи ранетками из соседнего сада много выше спокойной возможности иметь все то же самое из своего. Детство бездумное, в чем-то сложное, но почти во всем бездумное, может быть, этим прекрасное, но и страшное…
Сначала ласково будит мать: “Кешутка, вставай, блинов поешь, потом опять ляжешь!..”
Потом настойчиво воспитывает среда.
Затем властно призывает жизнь. Но это все будет еще не скоро, где-то там, далеко впереди».
Мой папа, Иннокентий Михайлович Смоктуновский, родился в многодетной крестьянской семье – детей было семь человек – в Сибирской деревне Татьяновка Шегарского района Томской области. Деревня эта, окруженная таежными болотами, была очень бедная. К тому же в 1920-е, да и в 1930-е годы по всей Сибири свирепствовал голод. Не избежали этой участи и крестьяне папиной родной деревни Татьяновка. Дважды по ней прошел голод.
Для того, чтобы как-то противостоять беде, одни бежали в город на заводы и фабрики, другие, оставаясь в деревне, старались избавиться от лишних ртов. В 1929 году, вскоре после того, как в деревне Татьяновка умер от голода старший брат Иннокентия Митя, вся семья переехала в Красноярск. Отец семейства стал работать грузчиком в Красноярском порту, а мать устроилась на колбасную фабрику.
Но в 1932 году случился второй повальный голод. Маленького пятилетнего Иннокентия, которого в семье ласково звали Кешей, и его брата Володю отдали на воспитание тете Наде, родной сестре его отца. Тетя Надя с мужем дядей Васей своих детей не имели и взяли на воспитание племянников. Братья, Иннокентий и Владимир, были большими друзьями. Дом, где они жили, стоял в живописнейшем месте – на крутой горе. Братья очень любили сбегать с нее вниз на огромную поляну, где играли и резвились.
На противоположной стороне поляны, недалеко от дома, стояла замечательная церковь. Вечером, на закате, солнце бросало отблеск на белоснежный собор и его купола. Такое видение приводило в трепет маленького Кешу.
Об этой поляне папа потом часто вспоминал и рассказывал нам, что именно это место стало для него отправной точкой творчества. Папа считал, что неслучайно гениальный фильм Ингмара Бергмана называется «Земляничная поляна».
У папы были очень светлые воспоминания о детстве. Он рассказывал, что жизнь воспринималась им тогда как большая чудесная сказка, в которой встречалось много непонятного, порой пугающего, но вместе с тем все вокруг было светлым и беззаботным. Детское сердце переполнялось радостью предощущений подлинного праздника жизни, которому не будет конца. Эти предощущения выражены в удивительной книге папиных воспоминаний под названием «Быть!».
Часто поздним летним вечером на пологой крыше погреба, запрокинувшись на спину, лежал, радостно замирая под властью темного звездного неба, необъяснимо маясь, волнуясь от чуда мироздания, и Млечный путь, казалось, неотступно манил в свою хрустальную глубину, завораживая своею далью, и обещал в конце усилий, познаний и труда приобщить к своему вечному мерцанию.
Это предчувствие моего папы сбылось. Его именем названа малая планета в Солнечной системе, ее номер 4926.
Вторая новелла. Война
«…Он шел по пыльной дороге сорок первого года. Огромный и рыжий, смущенный, что ему поминутно приходилось менять ногу в строю. Человек, портрет которого я носил в медальоне Гамлета. Мой отец – Михаил Петрович Смоктунович. Человек добрых шалостей и игры, человек залихватского характера, ухарства и лихачества. Он вскормил меня, и тогда я провожал его в последний раз по кричащей, взволнованной дороге к эшелону, уходившему на фронт.
Мне не нужно было искать его в строю. Два метра удивительно сложенных мускулов, рыжая, по-мужски красивая голова виделись сразу. Я со страхом подумал: “Какая большая и неукротимая мишень!”. Я бежал, меня трясло. Очевидно, почувствовав, он поймал меня взглядом и отрывисто бросил:
– Ты что?
– Ничего…
В горле пересохло. Он, изучающе помолчав, крикнул:
– Ты смотри!..
Он ушел.
И я смотрю.
Я помню. Я смотрю…»
Мой отец воевал. Он ушел на фронт, не успев даже окончить школу. Восемнадцатилетним мальчишкой Иннокентий был призван в армию. На войне ему не раз довелось побывать в очень страшных перипетиях, но судьба хранила его и оставила жить. На фронте папа находился с 8 августа 1943 года, начав свой воинский путь с Орловско-Курской дуги. Он не участвовал в самых жарких сражениях этой легендарной битвы. Отец оказался в тех местах, где все самое страшное почти закончилось. В то время там еще шли жестокие бои, но того жуткого пекла, которое было вначале, он, к счастью, уже не застал.
В октябре 1943 года при форсировании Днепра папе и еще одному бойцу дали задание: под обстрелом, то и дело погружаясь с головой в воду, перейти протоку, чтобы доставить пакет с секретными документами начальству, находившемуся на острове посредине Днепра.
Затея была отчаянной. Это понимали все. Только-только зайдя в воду, папин напарник был ранен и не мог держаться с ним рядом. Папа же должен был идти вперед, пытаясь прорваться сквозь зону обстрела. Такое ему дали указание. Находясь в середине протоки, отец захлебывался, едва успевая глотать воздух перед тем, как снова уйти под воду. Вдруг папа, оглянувшись, заметил напарника: тот, будто споткнувшийся или пьяный, странно разбрасывал руки в стороны, тяжело падал в воду, барахтался, вставал и снова валился набок. Папа что-то пытался крикнуть ему, но это было бесполезно. Грохот разрывов усилившегося обстрела заглушал все кругом – немцы у минометов видели, что один из солдат еще жив и на плаву, не хотели дать ему уйти. Пройдя глубокую часть протоки, он оглянулся на бегу, пытался окинуть взглядом пройденный участок брода, но напарника уже не было, его или снесло течением, или он утонул. Спрятавшись за корягой, папа из раза в раз пытался осмотреть все кругом. Но берег и протока были тоскливо пусты.
Тот важный пакет отец доставил начальству. И за это он, младший сержант 212-го мотострелкового полка 75-й гвардейской Бахмачской дивизии, даже был представлен к награждению. Он получил медаль «За отвагу». Правда, ее вручили спустя 49 лет, прямо на сцене МХАТа, после спектакля «Мольер». Папины однополчане-москвичи сами собрали все документы по этому награждению, и в реляции был кратко, по-казенному описан этот эпизод сражения при Днепре. И вот – медаль «За отвагу» на королевском камзоле Людовика. А на сцене – вереница друзей-ветеранов, разделивших с папой радость этого торжественного и трогательного момента. В конце этой вереницы – я. В нашем семейном альбоме сохранилась даже такая фотография: папа в королевском камзоле, уже без парика, но еще в гриме. У него на груди – медаль «За отвагу», и я обнимаю его. Вот какой мой папа – он не только король Франции, его величество Людовик XIV – именуемый «Солнце», но и солдат-герой, отстоявший нашу Родину для жизни следующих поколений, и для моей в том числе.
Отец прошел страшное испытание – был в плену. Пленен он был под Житомиром 3 декабря 1943 года. В плену его мучали болезни. Дистрофия, дизентерия, полный душевный шок. Отец не мог смириться с тем, что любой конвоир имел возможность просто пристрелить его. Ни за что.
Из плена чудом удалось бежать 7 января 1944 года. Когда их, военнопленных, перегоняли и на одном из этапов вели через Первомайку, Каменец-Подольскую область, переходили через мост, он попросил немца: «Вассер», – что значит «воды». Тот увидел, что парень еле живой: «Давай». Папа спустился под мост, речка маленькая. Притаился, спрятался за опорой моста, дождался, пока перестанут слышаться шаги военнопленных, и бросился прочь. Узнал у местных жителей, где побольше лесов, болот и меньше шоссейных и железных дорог. Где вероятность появление фашистов была гораздо ниже. Ему сказали, что неподалеку, километров через 15–20, находится деревня. Шел он к ней долго, потому что был совсем без сил.
В деревне Шепетовке семья украинцев по фамилии Шевчук укрывала сбежавшего пленного солдата после побега. Они пригрели его, умирающего от истощения и душевного шока, отмыли и выходили. И спасли.
Когда он немного окреп, смог вступить в партизанский отряд, который вскоре присоединился к одной из частей Красной армии. Отец вновь стал красноармейцем – командовал отделением автоматчиков, освобождал Варшаву, участвовал во взятии Берлина. Получил пять или шесть благодарностей верховного главнокомандующего И.В. Сталина. Тогда это было радостью. Демобилизовался в октябре 1945 года. «Меня вела какая-то сила жизни по войне, – говорил папа, – что ни одна шальная пуля, ни осколок меня не мог свалить. Я был кем-то охраняем. Не исключено, что я был охраняем Господом Богом».
Отец написал книгу воспоминаний «Быть!». В ней есть главы о том, как он воевал. Когда папа писал строки о войне, он иногда говорил маме и мне: «Соломка, Маша, я пишу о фронте, хотите послушать, я вам почитаю».
Третья новелла. «Мой папа на сцене самый главный»
«Нам довольно часто приходится слышать сочувственную фразу: “Как это вам удается запомнить такую уймищу текста наизусть?” Ах, если бы знали эти спрашивающие, что бывают такие времена в самочувствии актеров, когда знание огромных, сложных текстов наизусть – ничто, просто отдых по сравнению с постоянно ускользающим правом на произнесение этого текста! Ведь надо, чтобы текст этот произносился не вами, но тем персонажем, которого вы обязаны найти в себе, и чтобы персонаж этот был единственным правомочным рупором этих слов. Только тогда весь выученный вами текст, а вместе с ним и образ-характер станут убедительными и живыми. Вот труд. Вот гранит, алмаз и глыба, о которой, я уверен, даже не подозревают многие, думающие о кажущейся легкости нашей работы. Все же остальное – цветочки-василечки на солнечном лугу и в отпускное время».
Мои первые впечатления о работе папы в театре относятся к тому времени, когда мы уже переехали в Москву в 1972 году. В столицу артист Смоктуновский был приглашен Михаилом Ивановичем Царевым и режиссером Борисом Ивановичем Равенских для работы в Малом театре, на роль царя Федора в пьесе Алексея Толстого «Царь Федор Иоаннович».
Иногда отец брал меня на репетиции, а потом и на спектакли. Когда я видела его в роли царя Федора Иоанновича, то воспринимала как главного человека на сцене – ведь он играл царя, а я уже знала, что царь – главный человек в государстве. Весь папин облик, его поведение полностью соответствовало моим представлениям о главном человеке.
Однажды во время гастролей с этим спектаклем в Киеве, где зрители очень тепло приветствовали ведущий Московский театр, во время поклонов, папа вывел на сцену и меня. Я стояла между царем и царицей, и это было очень торжественно. Но потом за такой экспромт папе сделали замечание, а он любил экспромты.
Позже, на спектакле «Иванов», я смотрела представление из-за кулис. Декорация являла собой стену с окнами. Чтобы ближе видеть участников спектакля, я сидела за кулисами у окна по ту сторону стены. По ходу действия папа оказывался совсем близко к этому окну, и я могла уловить его взгляд. Мне казалось, что отец может как-то подать мне знак, что тоже видит меня. Но он не видел меня, он был полностью поглощен событиями, происходившими на сцене. Иногда даже, придя домой после спектакля, папа не сразу освобождался от образа, все еще продолжая в нем жить, а потом постепенно приходил в себя, в свое привычное состояние.
В 1992 году я участвовала с отцом в одном спектакле. Его мы готовили с режиссером Виталием Ланским по пьесе «Из жизни дождевых червей» Пера Улова Энквиста о сказочнике Гансе Христиане Андерсене.
Папа играл Андерсена. В этом спектакле, кроме него, были заняты известные актеры театра им. Маяковского Надежда Бутырцева – она играла возлюбленную Андерсена, актрису Ханне Хейберг, Александр Лазарев, который играл Хейберга, а я играла старую мать Ханне, и еще в начале каждого действия у меня был танец-воспоминание Ханне о ее детстве, когда она училась в балетной школе. Отец был очень требователен к нам, но в первую очередь – к себе. Он замечательно играл Андерсена, пытаясь донести до зрителя духовную сущность замечательного сказочника. Андерсен в папином исполнении был добрым, влюбленным и веселым человеком – таким, каким и должен быть самый настоящий сказочник. В спектакле звучала музыка Альфреда Шнитке. С этой постановкой мы с большим успехом гастролировали по разным городам Америки.
Не менее удивительным, на мой взгляд, был спектакль «Господа Головлевы», поставленный выдающимся режиссером Львом Додиным. И снова отец играл не просто плохого человека. Как он сам говорил, эти плохие и даже отвратительные черты в той или иной степени свойственны большинству людей. Он создавал такой причудливый, но живой и узнаваемый образ. Это было настолько увлекательное зрелище, в котором сошлось буквально все: фантасмагорический спектакль, потрясающая постановка Льва Додина и великолепная игра Иннокентия Смоктуновского.
Великая роль отца – общепризнанная вершина его театрального творчества – образ князя Мышкина в спектакле «Идиот» в БДТ. На эту роль его пригласил легендарный Георгий Александрович Товстогонов. Увидев Смоктуновского в роли Фарбера в фильме «Солдаты», Георгий Александрович был потрясен его глазами, он увидел «мышкинские глаза». Сначала репетиции шли очень тяжело, несколько месяцев ничего не получалось. Но однажды в коридоре «Ленфильма» папа увидел человека, который, не смотря на спешащих людей, стоял отрешенно и был углублен в чтение какой-то книги. И весь его облик дал отцу новый импульс, что-то новое открылось для него в образе героя Достоевского.
Главной в папиной жизни стала именно эта роль. Работая над ней, он узнал, что надо, оказывается, не играть, а стараться БЫТЬ, жить в образе. Пытаться открыть внутренний мир героя, попытаться познать себя.
Образ князя Мышкина был решен на таком высоком уровне, что стал откровением не только в папиной творческой биографии, но и во всей театральной жизни страны. Отец часто говорил о Мышкине: «Я ничего не играл. На глазах жил, на глазах умирал». Из прекрасного человека, подобного ангелу, к концу спектакля уходил ум, рушилась человеческая гармония, и на сцене сидел идиот. Можно сказать, что на этом спектакле зрителей посещал гений Достоевского. Они приобщались к миру удивительного героя – Льва Николаевича Мышкина. Шел конец 1957 года. Когда наше общество очень нуждалось в доброте, очень нуждалось в человеке, совпали – и драматургия Достоевского, и момент времени.
Четвертая новелла. Гамлет, Деточкин и другие
«После “Гамлета” я получил почти двенадцать тысяч писем. Из них, пожалуй, в трех-четырех тысячах пишут: “Как Вы точно сыграли Гамлета, я таким его себе и представлял (представляла)”. Первое время я думал: “Что же это такое? Так просто? Так легко? Это издевательство, что ли? А четыре месяца мучительных репетиций у меня дома с режиссером Розой Сиротой, которые помогли выявить существо моего Гамлета?”.
Теперь я знаю, что всех этих людей, написавших взволнованные строки, повело за собой и объединило желание увидеть активно воплощенное, борющееся, побеждающее добро. Не зло, только добро – и сто раз добро! Труд и друзья помогли извлечь корни из моих неизвестных и объединить их в известной жизни шекспировской трагедии. Люди у станков, за чертежными досками, за рулем, взращивающие хлеб и покоряющие просторы вселенной, – все они жаждут знать свое время, его веяния, его суть».
Место, где снимался «Гамлет», находится в Эстонии и называется обрыв Тюрисалу, неподалеку от пляжа Вяэна Йыэсуу. «Мой папа работает Гамлетом», – сказал брат Филипп, когда его привезли на съемки фильма Григория Козинцева. У режиссера на съемках всегда стояло кресло с его фамилией. Григорий Михайлович говорил: «Филипп, когда кресло свободно – можешь садиться, если хочешь». И он садился. Когда материал – отснятые дубли – возили отсматривать в Таллин, Филиппа брали с собой, и Козинцев спрашивал его мнение, когда отбирал дубли.
А на первом просмотре фильма Филипп испугался на том месте, когда в ухо короля льют яд, и сказал: «Не хочу больше смотреть этот фильм – он плохой. Папа, – сказал он, – лучше бы ты играл Гулливера»…
Отец никогда не играл себя. Это всегда было перевоплощение. А Сергей Герасимов – наш замечательный режиссер, сказал о нем так: «Смоктуновский – эталонный актер. Его актерская амбиция не позволяет ему растворяться в роли, но явить чудо превращения». То есть он становился тем человеком, которого играл. Он становился Мышкиным, это был живой Мышкин, который выходил к нам со страниц романа Достоевского. Он был Гамлетом, Деточкиным, проживая все эти жизни.
Когда Козинцев предложил отцу сняться в роли Гамлета, он сначала не решался. Но мама сказала ему: «У тебя есть прекрасный помощник – Вильям Шекспир!». И папа стал сниматься. Он начал учить английский язык. Чтобы понять, глубже осмыслить Шекспира, отец сравнивал разные переводы: Лозинского, Морозова, Пастернака. И стал работать, углубляться, подниматься до шекспировских высот. Во время подготовки к съемкам он занимался с тренерами фехтованиями и верховой ездой.
Отец очень полюбил те места, где снимался фильм. Ландшафт, замок Эльсинор, который был специально построен для съемок. Роль Гамлета потребовала от папы максимального напряжения и мобилизации всех сил. И снова артисту Смоктуновскому необходимо было прожить непростую судьбу принца Датского.
И сейчас, когда я смотрю этот фильм, то я и вижу настоящего Гамлета – да, это действительно он. Фильм побил рекорды по всем призам и наградам. Английское телевидение снимало фильм «Пять великих Гамлетов». Вот они, замечательные актеры: Пол Скофилд, Майкл Редгрейв, Лоуренс Оливье, Джон Гилгуд… Иннокентий Смоктуновский.
За роль Гамлета в 1965 году отец был удостоен звания лауреата Ленинской премии – главной в то время премии за достижения и заслуги перед государством.
Отец не только снимался, но и сам очень любил кино. Он преклонялся перед великими мастерами, режиссерами и актерами: Ингмаром Бергманом, Федерико Феллини, Микеланджело Антониони, Джеком Николсоном, Сергеем Эйзенштейном, Михаилом Роммом, Аркадием Райкиным, Михаилом Калатозовым.
Но особенно он обожал Чарли Чаплина, фильмы которого видел еще в юности. Судьба преподнесла ему чудесный подарок – возможность вплотную приблизиться к искусству великого комика.
Режиссер дубляжа Елена Арабова предложила отцу дублировать фильмы Чаплина «Огни рампы» и «Король в Нью-Йорке». И он, отказавшись от отпуска, не задумываясь, согласился. Мы с мамой ходили на эти дубляжи с удовольствием, как на праздник. Папина вдохновенная работа была завораживающим зрелищем. Помню, тогда и мне предложили озвучить маленький кусочек, это было очень интересно.
Об озвучивании Чаплина отец говорил: «Слово “дубляж” с нашей работой как-то не вязалось. Просто мы старались помочь герою Чаплина заговорить на русском языке. И еще очень хотели передать зрителям наше преклонение перед искусством замечательного артиста. Вместе с режиссером и редактором мы по многу раз возвращали на экран один и тот же эпизод, чтобы из разных вариантов текста выбрать лучший. А вместе с нами трудились звукооператор, монтажер, переводчик, укладчик текста, актеры…»
Мне бы хотелось, чтобы эти прекрасные фильмы Чарли Чаплина «Король в Нью-Йорке» и «Огни рампы», в которых он говорит голосом моего отца, хоть изредка бы показывали по телевидению или в кинотеатрах.
Пятая новелла. Моцарт, Чайковский, Сальери и Бах
«Музыка была действующим лицом фильма “Чайковский”, она в нас пела, все время в нас звучала. Окунуться и быть рядом с музыкой, с этой прекрасной личностью, гением, который страдал и был несчастен… Счастьем для нас стало с состраданием отразить его жизнь».
Музыка в жизни моего отца занимала очень большое место. Что он любил особенно? Владимир Горовиц – любимый исполнитель.
Когда я занималась в музыкальной школе и разучивала пьесы на пианино, если в это время папа был дома, то он с интересом слушал и начинал читать стихи Пушкина или сонеты Шекспира. Когда я разучивала Баркаролу Баха, то папа начинал читать Пушкина «Вновь я посетил…», и музыка становилась фоном для поэзии.
Любил он и духовную музыку, хоровое исполнение, джазовую музыку (особенно в исполнении Луи Армстронга). В кино и на сцене ему приходилось играть великих композиторов: Моцарта, Баха, Чайковского. И, конечно, когда он играл их, особенно Петра Ильича Чайковского, он был весь проникнут музыкой, он ею жил. В фильме «Чайковский» он и играл, и дирижировал. Дирижировать, вернее, обрести необходимые навыки, отца учил известный дирижер Юрий Темирканов. Занятия с Темиркановым и оркестром назначались рано утром или поздно вечером, когда оркестранты были свободны от текущих репетиций и концертов.
Папа любил русскую народную песню «Летят утки», иногда я слышала, как он ее напевал.
Показатель уникальной трудоспособности и востребованности Смоктуновского всегда был очень высоким.
Я хорошо помню, как однажды вечером, когда папа ушел в театр играть Иудушку Головлева в спектакле «Господа Головлевы», в то же время в кинотеатре «Зарядье» демонстрировали фильм «Гамлет», по телевидению шел «Чайковский», а по радио доносилась повесть Пушкина «Метель» голосом отца.
Шестая новелла. «Тверд орешек! Он для грядущего, как видно, будет впору…»
«Пушкин близок нам и дорог уже и тем, что был поразительно подвижен, весь соткан из забот сегодняшнего (тогдашнего), сделавший жизнь свою борьбой и мукой, переплетая с радостью и подвигом ее».
«Пушкин для меня – загадка, тайна», – говорил отец. Все произведения А. С. Пушкина были его настольными книгами. Он одинаково любил и поэзию, и прозу, его исторические изыскания, критические статьи, и еще более был восхищен самим Пушкиным – человеком, личностью, его характером.
Отец постоянно читал и перечитывал Пушкина. Он говорил, что Александр Сергеевич стал у него вторым, неотъемлемым «Я», его генами. Папу восхищал волшебный пушкинский дар и то, что поэт силой своего таланта наделяет все и вся неповторимой прелестью причастности ко всему русскому.
Папа специально посещал Пушкинские горы, был на могиле поэта в Святогорском монастыре, ездил по пушкинским местам, побывал в Болдино.
Пушкин сделался его пожизненным спутником и художественной целью. У него даже была мечта – играть самого Пушкина, но этому не суждено было случиться. Отец довольно много читал Пушкина на радио, записывал «Евгения Онегина», «Метель», «Капитанскую дочку», «Медного всадника», «Бориса Годунова». На фирме «Мелодия» вышла пластинка с записанным телеспектаклем «Маленькие трагедии» режиссера Леонида Пчелкина, где отец сыграл Моцарта, и телефильм «Маленькие трагедии» режиссера Михаила Швейцера, где отец уже играл Сальери и скупого рыцаря.
Папа считал, что у Пушкина надо учиться постигать богатство языка, пиршество поэзии, учиться пользоваться плодами его великого ума и вдохновения, преклоняться перед самозабвенным служением правде, людям, добру, ненавидеть компромиссы.
Мне хочется процитировать одно из самых любимых папиных стихотворений Пушкина:
О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И Опыт, сын ошибок трудных,
И Гений, парадоксов друг,
И Случай, бог изобретатель…
Для отца это было поэтической формулой жизни и творчества. И еще одна любимая папина строчка из Пушкина: «Нет, весь я не умру…»
