скачать книгу бесплатно
Нами обосновано, что увеличение дифференцированности субъективного опыта в ходе развития и научения представляет собой нелинейный процесс (см.: Alexandrov et al., 2017): каждый последующий элемент опыта формируется на основе ранее сформированных элементов, и его дальнейшее функционирование зависит от места в общей структуре опыта и связей с другими элементами. Нелинейность процессов формирования индивидуального опыта позволяет говорить о сложности его структуры: в ходе индивидуального развития дифференцированность опыта увеличивается, растет число элементов опыта и связей между ними, что обусловливает увеличение сложности структуры опыта и, соответственно, системных процессов, обеспечивающих поведение (Alexandrov et al., 2017). Нелинейная структура индивидуального опыта может быть проиллюстрирована в виде дерева, или графа, как показано на рисунке 2.
Единая концепция сознания и эмоций
В последнее время все больше авторов критикуют традиционное рассмотрение когнитивных и эмоциональных характеристик поведения индивида как отдельных функций и процессов (Pessoa, 2008). Идея динамического единства эмоций и других познавательных процессов в деятельности человека разрабатывалась несколькими поколениями ведущих отечественных психологов (Анцыферова, 1999; Выготский, 1960; Корнилова и др., 2010; Леонтьев, 1975; Рубинштейн, 1973; и др.). Тем не менее на сегодняшний день превалирующим остается дизъюнктивный подход, предполагающий существование отдельных механизмов сознания и эмоций. Недизъюнктивный подход (Брушлинский, 1994) к пониманию сознания и эмоций разработан в единой концепции сознания и эмоций (Александров, 1995, 2006б, 2008; Alexandrov, Sams, 2005).
Рис. 2. Схема структуры субъективного опыта. Овалы обозначают функциональные системы, соединения между ними – межсистемные отношения. В ходе индивидуального развития растет степень дифференцированности опыта и его сложность
В литературе не существует общепринятого понимания терминов «сознание», «когнитивный», «эмоции». В рамках системно-эволюционного подхода принято понимание термина «cognition», согласующееся с таковым у У. Матураны и Ф. Варелы (Maturana, Varela, 1987), как процесс активного взаимодействия со средой, порождающего знания в качестве средства достижения целей или, в более широком смысле, как эффективного действия, которое позволяет индивиду продолжить свое существование в окружающей среде. При этом познавать, отмечают Матурана и Варела, значит учиться индивидуальным актам или кооперативным взаимодействиям. В рамках такого рассмотрения понятие когнитивного более широкое, чем сознание и эмоции, которые могут рассматриваться как определенные стороны когнитивного процесса. Однако этому пониманию противоречит традиционное противопоставление (дизъюнкция) когнитивного и эмоционального, а также подход к сознанию и эмоциям не как к разным аспектам когнитивного, а как к сущностям (natural kinds), рядоположенным с когнитивным.
В то же время, при формулировании «когнитивного подхода» эмоции описывали через «когнитивные структуры» (см.: Frijda, 1987), при этом эмоция могла рассматриваться как происходящая из комбинации эраузала (arousal) и когнитивных процессов (Schachter, 1967) или как разновидность когнитивного процесса (Solomon, 1976). Эмоции также рассматриваются авторами как вид перцепции, у которого имеется «когнитивный аспект» (de Sousa, 2003) и «когнитивные функции» (Oatley, Johnson-Laird, 1987). При этом считается, что эмоции несут информацию, используемую в принятии решения (Clore, Schwarz, Conway, 1994), а обеспечение информацией относят к основным функциям эмоций (Raghunathan, Pham, 1999). А. Дамасио обосновывает представление о том, что эмоции являются базовым механизмом принятия решения, с помощью которого индивид совершает опознание без вовлечения сознания (Damasio, 2000).
Важно заметить, что мы не рассматриваем здесь те или иные отдельные эмоции, а говорим об эмоциях вообще. Это определяется особенностями нашего представления о том, что концепция «эмоций» соотносима с концепциями обыденной психологии (folk psychology). Данная позиция согласуется с идеей К. Х. Вандервулфа с соавторами (Vanderwolf et al., 1988): «Имеется мало научных оснований для общепринятого взгляда, согласно которому концепции обыденной психологии, такие как „эмоция“ или „мотивация“, действительно соответствуют анатомическим и функциональным образованиям мозга. Следовательно, традиционные психологические концепции часто служат в качестве вводящих в заблуждение инструкций для исследования мозгового контроля поведения»[18 - «There is little basis for the common belief that folk psychological concepts such as “emotion” or “motivation” actually correspond to natural anatomical and functional entities in the brain. Consequently, traditional psychological concepts may often provide misleading guides for the investigation of the control of behavior by the brain» (см.: Vanderwolf et al., 1988, p. 56).]. Эмоции рассматриваются нами не как специальное поведение, не как отдельные психические или специфические физиологические процессы (хотя некоторые процессы, например, изменение электрического сопротивления кожи или показателей активности сердца, могут часто связываться с появлением эмоций[19 - Об отражении эмоций в динамике сердечного ритма см.: глава 4, п. 4.2.]), а как обозначение доступных индивиду субъективных переживаний (воспринимаемых с позиции первого лица, «first-person perspective»), которые являются характеристиками актуализации его опыта. С данным представлением, в свою очередь, согласуются убедительные теоретические аргументы и данные экспериментов других авторов (см.: Lindquist et al., 2013; Barrett, 2006) о том, что определенная эмоция (счастье, гнев, печаль и др.) обозначает не реально существующий объект или явление («natural kind»), а является категорией обыденного знания («common sense category»), которое соотносится с «широким рядом ментальных событий, различающихся физиологически, поведенчески, когнитивно и субъективно»[20 - «An emotion word names a commonsense category that corresponds to a wide range of mental events that vary in physiology, behavior, cognition and experience» (см.: Lindquist et al., 2013, р. 259).].
Эмоция часто рассматривается как антагонист разума (Delgado, 1966; Davidson, 2000; de Sousa, 2003; и др.), отличительного признака сознания. Авторы указывают на связь сознания и процессов сличения характеристик текущих изменений среды с характеристиками сформированных моделей, т. е. параметров ожидаемых и реальных стимулов (см.: Иваницкий, 1999; Edelman, 1989; и др.). Представления единой концепции сознания и эмоций в самом общем виде не противоречат последнему утверждению. Однако существует серьезное препятствие на пути использования теоретических представлений, стоящих за этим утверждением, для разработки системных представлений о рациональном. Оно состоит в том, что подавляющее большинство авторов в развитии своих взглядов основываются на положениях более или менее модернизированного подхода «стимул – реакция». Кажущаяся необходимость использования понятия «стимул» отпадает при рассмотрении поведенческого акта не изолированно, а как компонента поведенческого континуума (Швырков, 1995) – последовательности актов, совершаемых индивидом на протяжении его жизни. Каждый следующий акт в континууме реализуется после достижения и оценки результата предыдущего. Эта оценка – необходимая часть процессов организации следующего акта, которые, таким образом, могут быть рассмотрены как трансформационные или процессы перехода от одного акта к другому. Места для стимула в таком континууме нет. С теми изменениями среды, которые традиционно рассматриваются как стимул для данного акта, информационно связано предыдущее поведение, в рамках которого эти изменения ожидались, предвиделись в составе модели будущего результата – цели.
Имея в виду сказанное выше, а также учитывая, что, кроме планирования конечного результата акта планируются также и этапные (промежуточные) результаты, можно полагать, что рассматриваемые в литературе в качестве механизмов сознания процессы «сличения ожидаемых и реальных параметров» имеют место на всем протяжении поведенческого континуума: как во время реализации поведенческого акта, так и при его завершении. Причем предвидятся и сличаются параметры не стимулов, а результатов: конечного (завершение акта) и этапных (реализация акта). Такой подход позволяет сопоставить стадии поведенческого континуума и «поток сознания», а также определить «сознание» как непрерывную оценку субъектом этапных и конечных результатов поведения (как «внешнего», так и «внутреннего»). Эта оценка определяется содержанием субъективного опыта и ведет к его реорганизации. Она может быть соотнесена с тем, что традиционно определяется как роль сознания в регуляции деятельности.
Анализ литературы (см.: Александров, 2006б; Alexandrov, Sams, 2005) позволяет выявить сходство ролей, приписываемых авторами сознанию и эмоциям в организации поведения. Эмоции, как и сознание: 1) принимают участие в регуляции деятельности; 2) имеют большое коммуникативное значение; 3) связываются с процессами сличения ожидаемых и реальных параметров результатов во время реализации и при завершении действия. Следовательно, по аналогии с определением сознания, данным выше, можно сопоставить эмоции с оценкой субъектом результатов своего поведения, осуществляемой в процессе реализации поведения (как «внешнего», так и «внутреннего») и при его завершении. Л. С. Выготский отмечал, что «сознание должно быть понято как реакция организма на свои же собственные реакции» (Выготский, 1982, с. 58), а говоря об «оценочной функции эмоций», рассматривал последнюю как реакцию «всего организма на свою же реакцию» (там же, с. 94). С точки зрения единой концепции сознания и эмоций, позиция Выготского, который дает столь сходные определения сознания и эмоций, представляется следствием строгой последовательности в анализе связи сознания и эмоций с организацией поведения.
Таким образом, говоря о сознании и эмоциях, мы описываем различные аспекты единого системного механизма, лежащего в основе поведения: согласованной и одновременной активации систем разного возраста, обеспечивающей достижение адаптивного результата.
Как уже было отмечено выше, формирование все новых систем в процессе индивидуального развития обусловливает прогрессивное увеличение дифференцированности в соотношении организма и среды. Системы, формирующиеся на самых ранних стадиях онтогенеза, обеспечивают минимальный уровень дифференцированности: хорошо – плохо; приближение (approach) – избегание (withdrawal). Это разделение применимо ко всем живым существам (см., напр.: Schneirla, 1939) и связывается со стремлением к удовольствию и с избеганием неудовольствия. Минимальный уровень дифференцированности означает, что данное деление образует направляющие для всей системной структуры опыта, формирующегося на протяжении индивидуального развития. При этом эмоция связывается именно с наиболее древними и низкодифференцированными уровнями организации поведения[21 - Сопоставимые в этом аспекте взгляды см. в: Анохин, 1978; Швырков, 1984; Cacioppo, Gardner, 1999; Davidson et al., 1990; и др.]. Все эти рано формирующиеся системы, вовлекаются ли они в обеспечение поведения приближения или поведения избегания, направлены на достижение положительных адаптивных результатов.
Таким образом, сознание и эмоции являются характеристиками разных, одновременно актуализируемых уровней системной организации поведения, представляющих собой трансформированные стадии развития и соответствующих различным этапам дифференциации. Сознание и эмоции рассматриваются континуально: не как дизъюнктивные психологические процессы, имеющие различные нейрофизиологические механизмы, а как различные характеристики единой системной организации поведения.
Как уже было отмечено выше, дифференцированность соотношения индивида со средой возрастает в процессе индивидуального развития; при этом любой поведенческий акт осуществляется как одновременная реализация систем: от наиболее старых и, как правило, наименее дифференцированных до наиболее новых и дифференцированных. Каждая из этих систем представляет собой фиксированный в системной структуре субъективного опыта этап развития. Фиксация осуществляется в процессе системогенеза при научении. Континуальность (недизъюнктивность) в единой концепции сознания и эмоций означает, что в развитии нет критического момента появления сознания или исчезновения эмоций. На каждом этапе развития, на каждом уровне системной дифференциации поведение может быть охарактеризовано с применением обеих характеристик: сознания (с-) и эмоции (э-). Однако на каждом уровне соотношение этик характеристик различно. Выраженность с-характеристики систем нарастает по мере роста дифференцированности, а э-характеристики – уменьшается. Для каждого данного этапа развития э- и с-характеристики максимально выражены в отношении противоположных концов системного континуума, т. е. для наименее и наиболее дифференцированных систем соответственно. Следовательно, в процессе развития осуществляется постепенный недизъюнктивный переход от формирования систем, для которых максимально выражена э-характеристика, к формированию систем, реализация которых характеризуется как проявление сознания. Высокодифференцированные системы не заменяют низкодифференцированные, а «прибавляются» к ним. Поэтому поведение любого индивида обладает обеими этими характеристиками, выраженность которых зависит от ряда факторов. Возвращаясь к определению эмоций, данному выше, следует добавить, что они связаны с оценкой результатов систем, обеспечивающих соотношение индивида и среды на сравнительно низком уровне дифференциации.
Из единой концепции сознания и эмоций следует, что: поскольку в обеспечение поведения с необходимостью вовлекаются наиболее рано сформированные низкодифференцированные системы, постольку эмоция той или иной интенсивности свойственна любому поведению. Это положение согласуется с представлением Р. Бака (Buck, 1989) о том, что мы всегда испытываем эмоции, но не отдаем себе в этом отчета, пока они не становятся выраженными. Другие авторы также отмечали, что эмоции лежат в основе любого «когнитивного акта» и любого «состояния сознания» (напр.: Ellis, Newton, 2000). Позиция, в соответствии с которой эмоции – обязательная основа, «подмостье» любого поведения, тщательно обоснована и в работах Дамасио (см.: Damasio, 2000).
Из единой концепции сознания и эмоций следует, что чем выше пропорция активных в реализующемся поведении элементов, принадлежащих низкодифференцированным системам, тем выше интенсивность эмоций, т. е. выше выраженность э-характеристики поведения в сравнении с с-характеристикой, связанной с активностью элементов, принадлежащих к высокодифференцированным системам. Тогда подавление активности элементов, принадлежащих к высокодифференцированным системам, должно вести к усилению э-характеристики. Такое избирательное подавление может быть вызвано экспериментально, например, острым введением алкоголя[22 - Подробнее о действии алкоголя на системное обеспечение поведения см.: глава 4, п. 4.4.] или в стрессовых ситуациях (см.: Александров и др., 2017). Соотношение с- и э-характеристик поведения зависит от относительного «веса» активированных «новых» и «старых» систем. Блокирование элементов, принадлежащих к первым, сдвигает соотношение от сознания к эмоциям. В процессе индивидуального развития направленность упомянутого движения противоположна – от эмоций к сознанию. Если соотношение старых и новых систем – важный фактор, влияющий на интенсивность эмоций, то, говоря о раннем онтогенезе, можно ожидать, что на этом этапе развития индивид менее дифференцированно соотносится со средой и более эмоционален, чем на более поздних стадиях, поскольку число все более дифференцированных систем в структуре субъективного опыта возрастает. Экспериментальные данные оправдывают это ожидание (см.: Fraisse, Piaget, 1963; Gross et al., 1997; Panksepp, 1994), подтверждая не только предсказание единой концепции сознания и эмоций, но и ортогенетический принцип. В соответствии с ним развитие происходит от состояния относительного недостатка дифференцирования к состоянию увеличивающейся дифференцированности, причем более «старые» и позже появившиеся формы сосуществуют (Werner, Kaplan, 1956).
Моральная оценка действий с позиций системно-эволюционного подхода и единой концепции сознания и эмоций
Приведенные выше аргументы указывают на то, что актуализация рано сформированного низкодифференцированного опыта связана с интуитивным способом взаимодействия со средой и сопровождается более интенсивными эмоциями, а актуализация более поздно сформированного, высокодифференцированного опыта – с рациональным способом взаимодействия и меньшей интенсивностью эмоций. Так, рассмотрение проблем морального развития приводит к пониманию, что «моральные эмоции» появляются до того, как формируется возможность вербальных «моральных рассуждений»[23 - О морали и раннем индивидуальном развитии см.: глава 3, п. 3.1.]. При рассмотрении с позиции первого лица (first person perspective) роль «моральных эмоций», как и эмоций вообще, можно связать с первичной, грубой ориентацией в том, к какому домену субъективного опыта относится данная ситуация, данное поведение – положительному или отрицательному. Специфика же в случае «моральных эмоций», по-видимому, состоит в том, что это отнесение связано с принадлежностью данного поведения к группе, формируемой в рамках либо положительного (разрешенное поведение), либо отрицательного (запретное поведение) домена культуры. Способность рассуждать о действии формируется позже в индивидуальном развитии и основано на актуализации преимущественно высокодифференцированного опыта. Важно отметить, что интуиция не сводима исключительно к низкодифференцированному опыту, так же как рассуждение не сводимо исключительно к высокодифференцированному опыту, поскольку каждое действие представляет собой одновременную актуализацию множества систем опыта (как высоко-, так и низкодифференцированного), и важную роль при этом играют взаимосвязи систем, их межсистемные отношения.
Роль и соотношение интуитивных и рациональных процессов в моральной оценке определяется тем, какая проблема решается индивидом, а также какова стадия решения проблемы. Можно полагать, что на начальных стадиях индивид интуитивно оценивает действие в терминах «хорошо»/«плохо», а затем решает проблему рационально: обосновывая сделанный интуитивно выбор или, при трудностях обоснования, не санкционируя его. Такое рассмотрение согласуется с позицией Я. А. Пономарева (1967, 1983), согласно которой формирование нового опыта начинается с интуитивного типа взаимодействия со средой и заканчивается рациональным, логическим. В своих работах Пономарев рассматривал проблему интуитивного – рационального в связи с процессами приобретения компетенции в новой предметной области, формирования нового опыта. Согласно Пономареву, между начальными этапами (интуитивный тип взаимодействия) и конечными (рациональный тип) располагаются промежуточные этапы, которые характеризуются обоими типами взаимодействия, один из которых обычно более выражен, чем другой. Таким образом, интуитивное и рациональное необходимо рассматривать в рамках континуума формирования нового опыта и его последующей реализации.
Согласно единой концепции сознания и эмоций, большая интенсивность субъективных переживаний эмоций и большая выраженность их психофизиологических проявлений соответствуют актуализации систем меньшей степени дифференцированности. В рамках такого рассмотрения интуитивный компонент моральной оценки, который, как предполагается, обеспечивается актуализацией преимущественно низкодифференцированных систем, в большей степени связан с субъективными переживаниями эмоций и их психофизиологическими проявлениями, чем рациональный компонент. Так, моральная оценка действий может сопровождаться эмоциями, например, чувством отвращения к причинению вреда, однако эмоции не являются ее механизмом, как и моральные оценки не являются причиной, вызывающей эмоции. Согласно описанным выше представлениям, эмоции рассматриваются не как отдельный психический процесс или особый вид поведения, а как доступные самому индивиду субъективные переживания и наблюдаемые при этом психофизиологические проявления, связанные с актуализацией систем низкодифференцированного опыта. Более медленная рациональная оценка действия основана на актуализации высокодифференцированного опыта и обусловливает вариацию и динамику моральных оценок действий в зависимости от особенностей социокультурного опыта субъекта, его темпераментальных и личностных свойств, ситуационного контекста и других переменных.
Заметим, что осуществление интуитивной и рациональной оценок в нашей интепретации напоминает, во всяком случае при феноменологическом описании, «Систему 1» и «Систему 2» по Канеману (Kahneman, 2011). Канеман выделяет две «системы», обеспечивающие два разных типа решений проблемы: «Система 1» обеспечивает интуитивное, связанное с эмоциями, быстрое и сравнительно легкое «автоматическое» решение, а «Система 2» характеризуется большей рациональностью, более медленным и трудным, «затратным» решением.
Соотношение интуитивных моральных представлений, моральных оценок, их рационального обоснования и реального поведения субъекта в социальной среде может варьировать. Рациональная моральная оценка может не совпадать с изначальной интуитивной. Здесь многое зависит от сложности и других характеристик проблемной ситуации, имеющегося у субъекта времени для принятия решения и пр. С другой стороны, и решение о действии в реальном поведении может не соответствовать первоначальной интуитивной и/или последующей рациональной оценке, поскольку ввиду особенностей контекста субъект не всегда ведет себя так, как было бы «хорошо» и «правильно» по отношению к другим. Тем не менее моральная оценка действий учитывается при принятии решения о действии и составляет важный аспект адаптивного социального поведения человека.
Резюмируя, отметим, что действия, приводящие к причинению вреда другому человеку, интуитивно оцениваются как «плохие». При этом такая оценка действий может сопровождаться эмоциями, например, чувством отвращения к причинению вреда, что находит отражение в субъективных ощущениях и психофизиологических проявлениях, связанных с актуализацией систем низкой степени дифференцированности, сформированных на ранних этапах индивидуального развития. Рациональная оценка действия включает применение позже усвоенных нормативных принципов: утилитарных, деонтологических, религиозных и др., – и такая оценка осуществляется при актуализации высокодифференцированных систем.
2.3. Моральные дилеммы как методика изучения моральной оценки
Моральные дилеммы возникают в результате конфликта между разными аспектами ситуации, которые вызывают глубокие внутренние противоречия относительно того, как следует поступить, поскольку любое возможное действие нарушает те или иные моральные принципы (Thomson, 1985). Моральные дилеммы актуальны как для общества в целом, так и для отдельных индивидов. В реальной жизни ситуации морального выбора часто связаны с такими проблемами, как допустимость абортов, эвтаназии, смертной казни и пр. (см.: Знаков, 2016).
В философии сложилось целое направление, связанное с использованием гипотетических моральных дилемм (в отличие от реальных жизненных ситуаций), которые были заимствованы исследователями в области когнитивных наук и стали одним из основных методических подходов к изучению моральной оценки действий. Большинство исследований в этой области используют моральные дилеммы, в которых противопоставляются утилитарные и деонтологические решения. Утилитаризм – это нормативно-этическая программа, согласно которой оценка действий должна осуществляться на основе учета лишь их результатов, и с моральной точки зрения человек должен стремиться обеспечить максимальное благо для максимально большего числа людей. Деонтология – это другая программа нормативной этики, согласно которой моральная ценность действия определяется принципами, на основе которых оно было совершено. Во многих контекстах эти две нормативные теории предполагают одинаковую моральную оценку вредоносных действий, так как при прочих равных условиях причинение вреда кому-то приводит к негативным социальным последствиям. Однако существуют ситуации, в которых утилитаризм и деонтология предполагают разные моральные решения.
Классическая проблема неуправляемого вагона (trolley problem, «проблема вагонетки») была предложена философом Ф. Фут (Foot, 1967) и затрагивает вопрос о том, допустимо ли пожертвовать одним человеком для спасения большего числа людей. С утилитарных позиций это допустимо, так как результат – спасение большего числа людей – оправдан. С деонтологических позиций причинение вреда кому-то не может быть оправданным средством достижения благой цели. Суть ситуации, предложенной Ф. Фут, такова (см. рисунок 3, слева): пустой неуправляемый вагон несется по рельсам, на пути его следования находятся пять человек без возможности спасения. Если повернуть рычаг, который находится рядом, можно перевести стрелку и вагон поедет на запасной путь, на котором находится один человек. Если вы это сделаете, то пять человек спасутся, но один человек на запасном пути погибнет. Вопрос: допустимо ли повернуть рычаг? Несмотря на то, что многие философы, представляющие разные этические направления, утверждают, что спасение пятерых такой ценой морально недопустимо, исследования показали, что большинство опрошенных людей (85 %, Hauser et al., 2007; см. также: Greene et al., 2001) отвечают на этот вопрос «да».
Дж. Томсон (Thomson, 1985) модифицировала эту дилемму следующим образом (см. рисунок 3, справа): по-прежнему пустой неуправляемый вагон несется по рельсам, на пути его следования находятся пять человек без возможности спасения, но в данном случае вы находитесь на пешеходном мосту над рельсами. Рядом с вами стоит тучный человек, и единственная возможность остановить вагон – столкнуть его на рельсы. Тогда этот человек погибнет, но пятеро других людей спасутся. Вопрос: допустимо ли столкнуть человека на рельсы в данном случае? Исследования показали, что большинство людей (88 %, Hauser et al., 2007; см. так же: Greene et al., 2001) отвечают «нет».
Рис. 3. Схематическая иллюстрация вариантов проблемы неуправляемого вагона. Слева – дилемма «Стрелка» (Foot, 1967), справа – дилемма «Мост» (Tomson, 1985).
Примечание: Автор рисунков – Дин Гарденер
Две описанные дилеммы и их вариации (см., напр.: Cushman, Young, Hauser, 2006) различаются по ряду ключевых деталей, которые можно описать в виде моральных принципов, характеризующих вредоносные действия. Обсуждению этих принципов посвящен целый ряд работ по философии и психологии морали. Согласно принципу цели, или двойного эффекта (doctrine of double effect, см.: Foot, 1967; Mikhail, 2000), в первой ситуации (дилемма «Стрелка») вред предвиделся как побочный эффект действия, а во втором (дилемма «Мост») – как средство достижения цели. Показано, что в разных вариантах проблемы неуправляемого вагона оценка допустимости причинения вреда одному для спасения большего числа людей градуально увеличивается от дилемм с очевидной целью к дилеммам с очевидным побочным эффектом (Mikhail, 2007). С другой стороны, существует переменная контакта, или принцип контакта: в дилемме «Стрелка» вредоносное действие осуществляется опосредованно, а в дилемме «Мост» – непосредственно, с помощью физического контакта. Кроме того, существуют вариации дилемм в рамках проблемы неуправляемого вагона, в которых один и тот же результат (спасение пятерых за счет жизни одного другого) осуществляется либо действием, либо бездействием. Согласно принципу действия (doctrine of doing and allowing, см.: Quinn, 1989, или omission bias, см.: Baron, Ritov, 2004), разделение действий и бездействий является важной психологической склонностью человека, и люди обычно оценивают вред, причиненный действием как менее допустимый, чем вред, причиненный бездействием. Принципы действия и контакта иногда объединяют в один фактор «личностных усилий» (personal force, см., напр.: Greene, 2013), акцентируя внимание на приложенные человеком силы, физические и эмоциональные, для утилитарного решения в ситуации моральной дилеммы.
Подобные принципы (цели, контакта и действия) связаны с эволюционно обусловленными особенностями восприятия физической причинности и интенциональности действий и могут лежать в основе интуитивной оценки действий, включая моральную оценку (см., напр.: Hauser, 2006, Hauser et al., 2007; Mikhail, 2000). Так, в исследовании Ф. Кушмана с соавторами (Cushman, Young, Hauser, 2006) показано, что все эти три принципа интуитивно применяются людьми, но в разной степени доступны осознанию при необходимости обосновать собственные моральные оценки: принцип действия осознается людьми в большей степени, чем принципы контакта и цели.
Грин с соавторами (см.: Greene et al., 2001, 2004, 2008; и др.) предлагают различать «личностные» (personal) и «безличностные» (impersonal) моральные дилеммы. Согласно такому разделению, к личностным дилеммам относятся ситуации, в которых: 1) имеет место серьезный физический вред, 2) этот вред причиняется определенному человеку или группе людей и 3) вред создается заново, то есть не является переносом уже существующего вреда одному человеку (или людям) на другого (или других). Все ситуации, которые не соответствуют хотя бы одному из этих критериев, считаются безличностными. Классическим примером личностной дилеммы является «Мост», а безличностной – «Стрелка». Авторы полагают, что в личностных моральных дилеммах оценка действий во многом происходит интуитивно и на основе эмоций, таких как чувство отвращения к причинению вреда. В безличностных дилеммах ведущую роль играют рациональные процессы, связанные с расмышлением над ситуацией и действием. В пользу такого предположения свидетельствуют данные авторов о мозговой активности (области мозга, связываемые с эмоциями, активируются сильнее при оценке личностных дилемм) и времени принятия решения (участники исследования тратят больше времени на утилитарные оценки в случае личностных дилемм и на неутилитарные – в случае безличностных дилемм, см.: Greene et al., 2001, 2008).
