скачать книгу бесплатно
Отсюда вывод: когда мы с самого рождения включаемся в обряд, не только наша жизнь катится, будто смазанное колесо, но и нам потом проще жить, мы легче вступаем в игру, нам легче жить по чужим правилам.
И наоборот: если обряд проходит мимо нас, то жизнь наша тормозится и стопорится, и мы потом нигде не вписываемся. Некрещеный человек, например, в армии требования к себе сержантов и офицеров часто принимает за придирки, а то и за личные оскорбления. А крещеному легче: он понимает, что ради общего порядка надо смириться. А порядок – это нечто божественное.
И тут очень важна роль церкви, которая соприкасается с человеком до армии, до всяких принудительных институтов. И она вырабатывает смирение и терпение, чтобы не спрашивал человек, почему молитва «Отче наш» произносится именно так: «Отче наш, Иже еси на небеси. Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».
И пусть даже тебе это кажется примитивным или неправильным, не спрашивай, почему это так. Тысячу лет люди говорят эти слова, и они действуют, они работают. Почему же ты хочешь сразу сломать этот порядок, не подчинившись ему? То есть привыкни к тому, что есть некоторые вещи, которые не надо понимать и не надо объяснять, а надо просто принять и выполнять.
Ты хочешь общаться с Богом? Так вот, не будет тебе другого пути к Нему, как только через смирение, через принятие того, что Он дал и что сложилось в течение веков. Пока не станешь произносить слова молитвы и совершать принятые действия без тени сомнения в них, пока ты эти сомнения из себя не выгонишь, ничего тебе не будет. И крещеный человек, бывая в церкви, довольно быстро на своем опыте убеждается, что действительно, как только все сомнения из себя выгоняешь, то сразу чувствуешь некий трепет и становится легко во все верить и принимать многое из того, что раньше отвергалось. А потом умный батюшка тебе и объясняет: «Да, сын мой, ты потому и не слышал в себе Голос Божий, что не очищал свою душу, загрязненную сомнениями да неприятием. Бог не мог к тебе руку протянуть».
Древнее славянское значение слова «обряд» – одежда. Обряжать – значит одевать, то есть последовательно надевать фрагменты одежды, каждый из которых своей формой и украшениями играет свою уникальную роль. В целом же каждый обряд выражает какое-то важное понятие.
Подготовка к крещению – целый ритуал
Обряд крещения, например, отражает как бы двойственную суть человека на земле. С одной стороны, человек несет в себе упорядоченность (хотя бы потому, что мать и отец зачали его и воспроизвели на свет сложившимся упорядоченным способом), а с другой стороны, человек несет в себе хаос природы, первобытное начало, неподчиненье никому.
Как у Пушкина:
Зачем крутится ветр в овраге,
Взметает пыль и лист несет,
Когда корабль в недвижной влаге
Его дыханья жадно ждет?
Зачем от гор и мимо башен
Летит орел, угрюм и страшен,
На чахлый пень? Спроси его!
Зачем Отелло своего
Младая любит Дездемона?
Затем, что ветру, и орлу,
И сердцу девы нет закона!
Так вот и у каждого из нас в душе есть эти дикие уголки, где нет закона. Начинается этот закон, когда батюшка подходит к ребенку с крестом как с наглядным и величественным символом порядка, символом обряда, ритуала, знаком того, что придется подчинять себя, когда надо.
При подготовке к крещению (православная церковь отмечает Крещенье Господне как праздник 19 января) человека помазывают елеем – маслом, которое предварительно благословляется, освящается. Это символ приобщения к православному миру со всеми его таинствами и каналами связей с Божественным, но и тоже упорядочивание, встраивание в духовную систему…
Раньше такое упорядочивание, такое встраивание в систему духовных ценностей совершала советская система воспитания, предлагая идеалы и участие в организациях (октябрята, пионеры, комсомольцы, коммунисты), формируя осознание важности общественного прежде личного. И мы выполняли свой долг: ехали на целину, на картошку, в стройотряды. Это работало. А теперь осталась одна церковь с ее воспитанием смирения, подчинения личных желаний потребностям общества, общественной важности.
В каждом из нас борются хаос и порядок, и когда художник собирается изобразить обряд, то за этим намерением стоит подспудное желание прикоснуться к порядку, к волшебным механизмам, которые работают в любой сфере. Потому и говорят, что жизнь – это машина, в ней масса механизмов, или блоков (церковь, политика, тюрьма, спорт, досуг), а люди – это маленькие винтики, работающие в этой гигантской машине, выполняющие ритуал. И все это работает только потому, что есть механизмы смирения. Иначе вся машина рухнет.
Наречение ребенка (или взрослого) именем при крещении – еще одна ниточка, привязывающая человека к порядку, укрепляющая смирение и в то же время дающая силу. Во-первых, нарекать принято было в честь святого или святой, чей день был самым близким ко дню рождения младенца. Тогда высокий покровитель, имеющий заслуги перед Богом, может помогать своему подопечному, да и человек потом может постоянно обращаться к нему, так же, как и к своему ангелу-хранителю. Считалось, что, если рубашку, в которой крестили первого ребенка, надевать потом на всех последующих детей, все они полюбят друг друга.
В процессе обряда крещения священник читает ряд молитв о том, чтобы эти воды получили благодатью Святого Духа те свойства освящения и очищения, которые когда-то (когда собирались у Иордана ученики Иоанна Крестителя и пришел к этой реке креститься в ней Сам Господь наш) были присущи реке Иордан.
То есть произнесением одних и тех же тысячекратно повторяющихся слов, относящихся к библейским временам, священник как бы вызывает эти времена, эти события, эту священную реку Иордан, Иоанна Крестителя с учениками и Самого Христа, Который пришел сюда, чтобы окреститься. Вот что такое обряд крещения!
И это мне будет защитой на всю жизнь
После того как взрослый человек (или ребенок) крестился, то есть погрузился в эти воды при словах: «Крещается раб Божий такой-то (раба Божия такая-то) во имя Отца и Сына и Святого Духа», – он выходит из этих вод обновленный и в знак вновь обретенной чистоты облекается в белую одежду.
Затем трижды (повторение – признак любого обряда как бы в знак вечности) совершается шествие вокруг купели: священник идет впереди с крестом, за ним несут ребенка, а хор поет: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся», то есть те, которые погрузились в Него, теперь как бы одеты Его чистотой.
Затем читается послание апостола Павла, где говорится о том, что мы погружаемся в эти воды для того, чтобы умереть ко всему, что чуждо и Богу, и Христу, и нам самим, и восстаем в обновленной жизни.
И, наконец, последнее действие этого обряда – миропомазание.
Миро – это особого рода масло, освящаемое раз в год патриархом вместе с епископами. Оно изготовляется и раздается всем священникам, чтобы они могли как бы из одного источника помазывать крещаемых. И это помазание символично, потому что слово «Христос» в переводе с греческого языка как раз и означает «помазанник».
Крещение от Иоанна Крестителя – известный евангельский сюжет
На картине художника Юрия Сергеева «Крестины» – впечатления от крещения, которое у него состоялось только в двадцать девять лет, когда он был уже взрослым. Его поразила роскошь иконостаса и величие обряда, который окружает крещение.
Юрий Сергеев. «Крестины»
Да и само крещение, если задуматься, сразу возносит нас до небес – маленький человечек получает благословение и пропуск в мир на самом высоком уровне, когда включаются высшие, заложенные в нас Богом программы, так что потом с такого уровня ему будет трудно опуститься до уровня невежды и вандала.
Художника поразила во время его крещенья «тощая» свеча. Огромная расписная свеча, всегда стоящая у алтаря. Почти полтора метра в высоту и в ладонь толщиной, она почему-то называлась тощей. Запахи свечей, ладана, величественный последовательный равномерный порядок движений церковнослужителей, сияющее паникадило…
Мы еще так мало знаем об обряде крещения. Как нужно держать ребенка: на вытянутых руках или прижимать к себе, высоко (на уровне души) или низко? Как батюшка должен стоять? Ведь он общается с ребенком на уровне духа. Батюшка мог бы сидеть, а ребенок – лежать. Так нет этого! Работает дух, раз все стоят вертикально. И вообще в нашей православной церкви все делается вертикально, душа трудится, работает дух. И службы длятся по пять-шесть часов подряд. Для католиков, которым в костеле предоставляются скамьи и скамеечки для ног, это тяжело. А нашим православным такой труд не в тягость, а если у нас скамейки, то для больных и немощных…
Важно, что маленький человечек этой вертикалью заряжается в храме на всю жизнь, получает закалку, как раскаленный брусок, который кузнец опускает в холодную воду…
«Простая жизнь»
В некоторых историко-приключенческих фильмах показывают один и тот же кадр: ученые спускаются в какое-то подземелье, пещеру или гробницу, находят там на стене таинственный знак-амулет, подносят к нему такой же знак из металла, накладывают, и… открывается вход в другой мир.
Мы не подозреваем, что сам человек, каждый из нас может быть таким же знаком-амулетом, открывающим дверь в другой мир. Но что нам надо к себе приложить, чтобы эта дверь открылась? Самое разное: сказать или пропеть какое-то слово или фразу, совершить какое-то движение, действие или несколько движений. Но самое главное – надо остановиться, притормозить тот бег по жизни, которым мы все время бежим. Только тогда в нас станет проглядывать дверь, которую можно открыть. Иногда такой дверью может стать простое сидение у костра, как на картине художника Юрия Сергеева «Простая жизнь».
Ю. Сергеев. «Простая жизнь»
Почему так называется картина? Может быть, потому что простая жизнь и состоит из таких вот простых действий, как сидение у костра, на берегу реки, у подножия горы, в лесу у большого дерева… Мудрецы в разные времена неспроста уходили подальше от людей, на природу, чтобы время от времени иметь возможность опроститься и стать дверью в другой мир. К этому стремились философы древности: и Заратустра, и Будда, и Лао-цзы, и Конфуций. Заратустра, например, осознав всю мудрость существующего мироустройства, произнес:
«Ничего нет лучше простой человеческой жизни».
Почему, например, 2,5 тысячи лет греческий философ-киник Диоген Синопский (400–325 год до нашей эры) залез в бочку? Потому что стремился к простой жизни (чтобы в ней не было ничего лишнего), как современные ему киники, которые полагали высшей нравственной задачей человека максимально ограничить свои потребности и вернуться таким образом к своему естественному состоянию…
Простая жизнь проясняет сознание. Когда Диоген переселился в бочку, к нему приходили со всей Греции, чтобы поучиться мудрости. А он им всем говорил: «Не живите лишней жизнью. Уберите из жизни все лишнее, как я убрал, и вам станет ясно, что делать вначале, а что потом…»
Есть легенда, что Диоген, посчитавший дом ненужной роскошью и уже перебравшийся в бочку, тем не менее сохранил для себя кое-какую утварь, в частности ковш для питья. Но когда он увидел, как мальчик пьет воду из пригоршни, отказался и от ковша.
Такой же жизнью стремился жить Сократ (470–399 гг. до нашей эры). Часто, глядя на множество выставленных на продажу вещей, он говорил себе: «Как много есть на свете вещей, без которых я могу обойтись». А когда его спрашивали: «Сократ, почему ты ходишь в одном и том же хитоне, заплата на заплате?», он отвечал собеседнику: «Потому что ты ходишь в пятнадцати хитонах. И каждый раз, когда куда-то идти, ломаешь голову – какой из хитонов надеть». Эта фраза Сократа актуальна и сейчас – мы тратим все больше времени своей жизни, разбираясь в том лишнем, чем себя окружили. Мало того, это лишнее начинает засорять, замусоривать планету. От свалок уже начинают задыхаться большие города.
Нельзя сказать, чтобы человечество эта проблема не беспокоила. И раньше, и сейчас появляются и отдельные сторонники простой жизни, и целые сообщества, которые не только призывают жить проще, но и на практике стараются так жить. Например, квакеры (Англия) в XVII веке с их «Заповедями простоты» (Testimony of Simplicity), в которых говорится, что каждый человек должен жить просто. Об этом же и целая современная наука фен-шуй – чтобы ничего лишнего. Ее последователи есть уже во многих странах мира.
Последние пятнадцать лет своей жизни, почти перестав писать художественные произведения, к опрощению постоянно призывал всех Лев Толстой. И не только призывал, но и пытался подать пример собственной жизнью: ел самую простую пищу, ходил босой и в простой холщовой рубахе, подпоясанной кушаком. «Один простой крестьянин, – говорил он, – ценнее целого Министерства чиновников, потому что обеспечивает не только себя, но и их всех».
Лесосад, созданный приверженцем простой жизни Робертом Хартом, представляет собой не требующую особого ухода систему выращивания еды на основе лесных экосистем, в которую входят фруктовые и ореховые деревья, кусты, травы, виноград и многолетние овощи. Харт создал лесосад на пространстве 0,12 акра (500 кв. метров) на своей ферме в Венлокэдже, в Шропшире (Англия).
Иногда все просто – живи и радуйся
Все больше появляется туристов, которые ездят по городам мира, ходят только по музеям и галереям, но ничего не покупают: ни вещи (они вскоре будут лишними), ни сувениры (они всегда лишние). Приобретают только впечатления…
Нынче за упрощение жизни ратуют многие участники общественного экологического движения и другие борцы с несдерживаемым потребительством. Сторонники простой жизни уже накопили практический опыт: в начале 1990-х на русский язык были переведены две книжки Элейн Сент-Джеймс «Будьте проще» и «Живите легко и просто!». Главная мысль этих книг – перестать следовать завышенным стандартам потребления и освободить свое время для более важных дел: общения с близкими, природой и искусством, профессионального развития, любимых увлечений. Основная стратегия – избавление от лишнего: вещей, ненужных телефонных разговоров, денежных трат, привычки еженедельно варить обед на несколько дней или раздувать свой гардероб по советам модных журналов до неуправляемых размеров.
Жилище сторонника «простой жизни» легко отличить по открытым полкам на кухне и прозрачным емкостям для бакалеи: когда все на виду, потребность в сложных способах контроля за припасами и домашней утварью отпадает.
На крохотном острове Форе (часть острова Готланд), где последние годы жил великий шведский режиссер Ингмар Бергман, открылся отель Fabriken Furillen, где в номерах установлены печки-буржуйки, разложены оленьи шкуры, из тканей – только неокрашенный лен. Мебель грубая, даже не обструганная. В некоторых номерах даже нет электричества, и постояльцы ложатся спать с заходом солнца. Еда простая и непритязательная. И чтобы пожить такой простой жизнью, каждый год сюда приезжает множество туристов.
Мы должны говорить о простой жизни как об оси координат, от которой человек может отклоняться. И начинается это отклонение с отклонений в голове и искаженных представлений о ценностях жизни. В том числе – о лишних вещах, которые нам якобы необходимы. Но нужны ли они на самом деле? И не высшая ли мудрость – обходиться самым простым и необходимым?
Мы придумали много лишних ценностей, материальных и духовных. А лихие менеджеры уже придумали и постоянно придумывают все новые потребности в них, придумывают, как заставить людей захотеть эти ложные ценности. В каждой компании целые коммерческие отделы ломают голову над тем, как пробудить в человеке желание купить то, что ему на самом деле не нужно. И эта, по сути, преступная и с экологической, и с нравственной точки зрения деятельность не только не наказывается, но и подстегивается маячащими на горизонте будущими прибылями. Беда современного человека в том, что он не замечает, как обрастает кучей ненужных вещей. Дома все больше похожи на вещевые склады. Вещи в гаражах, в сараях, дома в шкафах, на дачах… У некоторых уже музеи можно создавать из ненужных вещей… Некоторые, строя себе большой дом, уже заводят специальную комнату для вещей, которые «я не знаю, куда деть».
Кроме того, что мы обрастаем вещами, у нас еще кучи планов. И зачастую ненужных. И ненужных целей, к которым мы бежим. И ненужных привычек, ненужных дел, ненужных знакомых, ненужных связей. Как у Евгения Евтушенко:
Со мною вот что происходит:
совсем не та ко мне приходит,
мне руки на плечи кладет
и у другой меня крадет.
Мало того, мы за всем пытаемся уследить, все хотим успеть, догнать, получить… И не понимаем, что тем самым ускоряем время… И оно летит все быстрее и быстрее…
Сама по себе склонность к упорядочиванию, накопительству и собиранию вроде бы безобидна, но вот потом… Как вот в Интернете: найдешь что-то интересное, оно тебе сейчас не нужно, это лишнее, но думаешь: может, потом пригодится, и складываешь в папку… Как хомяки, белки, суслики… про запас… Но, набирая лишнее, мы не замечаем, что уже вся жизнь уходит на обслуживание этого лишнего… Это вообще какой-то закон жизни. Обрастание корабля ракушками… Эти ракушки-энергии оседают, цепляются, завихряются. Впрочем, почему только корабля? Даже неподвижная бочка с водой со временем начинает зеленеть…
Капитализм пытается заставить нас торопиться жить, бежать по жизни, потому что когда человек бежит, ему можно заморочить голову и впарить любую вещь. Потому что на скорости не сообразишь, что ценно, что не ценно. С другой стороны, когда бес овладевает человеком (а бес везде, где деньги), он все искажает, все ставит с ног на голову. Почему некоторые бизнесмены и даже олигархи кончают жизнь самоубийством? Потому что многие понятия в их голове оказываются искажены и поставлены с ног на голову.
Капитализм, в который мы все больше погружаемся, только придумывает излишества… Чем больше товаров, зрелищ, развлечений, тем больше шансов увлечь, заинтересовать, заставить купить… Придумывается новый сорт колбасы, пикантный, с ананасом и дичью… Или новый сорт печенья – с коньяком… А это все – новое производство, новые составляющие, новые отходы… Вся Россия, особенно деревня, раньше жила без всяких отходов. Было безотходное производство… Как и сейчас на картине Юрия Сергеева «Простая жизнь»: герои потушат костер, уйдут, и после них ничего не останется, кроме золы… А зола – она полезная, обогащает почву азотом. Да еще очистки да остатки останутся муравьям да мышкам… Останутся только запахи, которые вскоре развеются…
С возрастом человек все больше хочет очиститься от всего лишнего, опроститься. Например, Лев Толстой, Афанасий Фет… Многие начинают чувствовать беспокойство, что много лишнего… Жизнь кончается, а многого, что хотел, не сделал… Жизнь ушла на что-то лишнее. Точка-то отсчета у каждого своя. Как бы со стороны ни казалось, что ты – величина, а сам-то себе цену лучше знаешь…
Диоген утверждал, что простая жизнь необходима для добродетели, поэтому он, мол, и живет в бочке. На самом деле Диоген, конечно, хотел жить не только ради добродетели – в своем доме-бочке он жил предельно простой жизнью. Это позволяло ему яснее осознать, как жить, что в целом он и называл добродетелью.
Как приходят в голову эти самые открытия-осознания? Кому-то надо залезть в бочку, как Диогену, а кому-то (например, художнику) – начать просто обдумывать тему.
«Вначале, – рассказывает художник Юрий Сергеев, – мне просто хотелось написать картину про русскую картошку, как ее пекут и едят с большим аппетитом. Мне хотелось показать поэзию такой еды. Видите, с каким удовольствием девушка отщипывает печеную картошечку… Это традиционно русская тема, которая почему-то не привлекла внимание художников. Мне хотелось сделать так, чтобы это было настолько же увлекательно, как в жизни, когда русскую картошку у нас повсеместно пекут в костре и едят. Это же привычное у нас и довольно распространенное приятное занятие. Сама мысль об этом у многих вызывает предвкушение удовольствия.
Но когда уже нарисовал, стали всплывать названия более обобщенные, более философские: «Что такое счастье», «Мирная жизнь», «Простая жизнь». То есть я почувствовал, что в таком простом занятии кроется что-то глубокое. Потому что тема вроде будничная, событие простое, житейское, но за ним стоит нечто большее. Что именно? Может быть, то, что это Родина, что мы у себя на своей земле, что хорошо вот так вот быть дома, да еще на природе, когда вокруг такие просторы, такая красота. Хотя, казалось бы, что тут значительного? Перед нами сидит простой пастух, он живет простой бесхитростной жизнью, ничем не выделяется. Да, он хорошо знает свое дело, хорошо его делает, никого не предает, никуда не уезжает и не собирается уезжать. Как говорят, где родился, там и пригодился. Но вот, пожалуй, и все. И в то же время в этой простой жизни что-то есть: своя тайна, своя магия». Художник прав, тайна действительно есть. В первую очередь – это неспешность. На картине никто никуда не бежит, не летит, не торопится, как сейчас большинство людей. Уже хотя бы только этим интересна простая жизнь. Она дает возможность остановиться и задуматься: как мы живем, куда бежим, а надо ли бежать дальше… Скорость жизни вроде бы помогает нам много успеть сделать, но заставляет за это платить слишком дорогую цену – обесцвечивает жизнь, размывает границы, разрушает вкус к простым явлениям жизни: восходу и закату солнца, дождю, деревьям, цветам, улыбке другого человека… То есть скорость просто уничтожает, похищает у нас вкус к жизни, мы перестаем ценить жизнь и утрачиваем способность радоваться самым простым радостям, тому, чему искренне радуются дети.
Во-вторых (и об этом мало кто задумывается), в простой жизни всегда заложены архетипы привычных действий, которые совершали люди с древнейших времен и которые с тех пор дошли до нас в неизменном виде: просто сидеть у костра, собирать дрова, хворост, ломать ветки об колено, подбрасывать в костер сучья и полешки, что-то готовить, разговаривать или просто молчать.
Скажем, мальчишка слева ломает об коленку хворост для костра. Это архидревнее движение, хорошо знакомое людям с каменного века. Все поколения людей ломали палки и ветки об коленку. Позднее и мечи переламывали о колено – чтобы устыдить воина, струсившего на поле боя.
Или дед в центре картины: сидит в позе пожившего на свете человека, умудренного жизнью. Соединил пальцы друг с другом, это ему, наверное, помогает вспоминать. Поза воспоминаний. Может быть, он думает: «Сколько раз вот так я у костра сидел…» Это его ежедневное занятие, своего рода священнодействие, обряд. С вечностью архетипы соединяло гипнотическое действие природы: горение костра, течение реки, вытекание воды из емкости. Как у А.С. Пушкина: «Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит». Здесь нет времени, и человек в таком процессе навеки застывает, как муравей в отвердевшей смоле, ставшей янтарем…
Эти архетипы действий были не просто частью простой жизни, но они закрепляли духовные ценности, которые накапливал человек: веру, надежду, доброту, смирение. А мы удивляемся: почему сейчас падение нравов, почему из общества уходит духовность. Да потому что простые великие истины, будь они хоть тысячу раз отобраны человечеством как ценности, как ориентиры, которым надо следовать, в нас не держатся, высыпаясь, как из дырявого решета. У нас очень много дел, очень много слов, очень много намерений. Жизнь на скорости перемалывает все это в мешанину – где тут разобрать: что важно, что неважно… Шанс что-то понять – время от времени останавливаться и раскладывать все по полочкам. Возвращаться не только к прежнему себе, но и дальше, в глубь веков, к своим предкам, от сложности к простоте. К тому же, например, сидению у костра.
Картина тысячелетней давности. Под одним и те же небом, одними и теми же звездами люди тысячелетия вот так же вот, как на картине Ю. Сергеева «Простая жизнь», сидят у костра, ломают хворост, готовят себе еду, общаются. Это уже обряд, причем классический обряд еды, общения.
Огонь – великое явление жизни. Наверное, как только научился человек использовать огонь, то сразу и возникли посиделки у костра. Вначале, еще до еды, до догадки, что можно поджаривать пищу, это была просто защита от холода. Но уже тогда, наверное, человек почувствовал, что с ним что-то происходит помимо согревания: незаметное подпадание под власть огня, под его магическое воздействие. Это было открытие магии огня. А потом уже огонь поднял человека над всем животным миром, включив в нем духовное начало.
Это начало оживает еще и потому, что каждый из нас несет в себе гены первого человека на земле и всех последующих, которые в окружении неизменных архетипов природы (поле, река, лес, луг) и привычных архетипов действий (косьба, собирание ягод и грибов, рыбная ловля, сидение у костра) пробуждают генную энергию – приходит ощущение, что мир велик и чудесен, вся жизнь еще впереди и столько еще значительного можно сделать… Это ощущение дарит живой огонь.
Именно огонь определил развитие человечества, выделение его из животного мира, поставил его выше всех. Огонь, которого наши предки вначале боялись, а потом открыли в нем божественное начало, стали обожествлять. И тогда он вспыхнул внутри человека, в его сердце, рассыпая искры творчества. Конечно, это произошло не сразу. Огонь рядом, лицезрение его, вдыхание дыма от костра – все это уже сложившийся за тысячи лет ритуал, обряд, ставший вечным спутником человека.
А мы, современные люди, часто ли мы пользуемся живым огнем? Разве что когда зажигаем газовую плиту, газовую колонку (у кого она есть), закуриваем. Только разжигание огня здесь уже не походит на тот священный и торжественный обряд, который был в древности. Живой огонь стал для нас частью материальной жизни, мы перевели его из чудесного в обыденное явление, не понимая, что, лишив огонь духовной природы, мы лишаем духовности себя.
Современные последователи простой жизни, например духоборы, до сих пор живущие общинами по всему миру, сознательно отказываясь от электричества, максимально сохраняют свое соприкосновение с живым огнем. Они жгут лучины, свечи, сидят у костра, готовят на нем пищу. А мы, городские жители, встречаемся с живым огнем все реже: используем свечи, когда у нас отключают электроэнергию или, что еще реже, когда хотим устроить волшебный ужин при свечах; зажигаем свечи в храме и стоим рядом со свечами и лампадками у икон; разводим костер, когда выезжаем на природу; молнии видим только во время грозы. Тем самым мы все больше сужаем свое общение с живым огнем, которой когда-то включил в нас духовные центры, пробудил веру в духовность окружающего мира.
Не случайно костер и человек у костра – это целая тема в искусстве, тема всех времен… как в живописи, так и в художественной литературе. У И. С. Тургенева, например, в рассказах и романах. Или на картине В. Перова «Охотники на привале». Потому что простое сидение человека у костра тормозит, останавливает его суетный бег по жизни. Потому что только когда уже никуда не надо бежать, он может ответить на вечные вопросы бытия. А если не ответить, то хотя бы задуматься над ними… И тут неважно имущественное или социальное положение человека в обществе – все у костра оказываются как бы без социальной одежды, без имущества, без титулов и заслуг… Как есть, весь как на ладони. И только тут можно спросить: а ты счастлив?
Персонажи у костра – традиционные: обязательно старшее поколение, которому есть что рассказать, и молодое, которому есть что послушать… И каждое поколение, как каждый возраст, несет свой мир, которые, сталкиваясь, обогащают друг друга.
Здесь три возраста: мальчишка, девушка, дедушка. Три границы. Три опыта жизни. Дед думает: «Как быстро жизнь промчалась: был мальчишкой – и вот, не успел оглянуться, как уже дед. А-а, вот в чем дело: меня спрашивают как деда, вот я и дед. Когда мы мудреем? Может, именно в тот момент, когда рядом дети, два возраста. А до этого был мальчишкой. И сидел бы сейчас у костра состарившийся ребенок. Так и с каждым из нас. Любой старик – ребенок. Как говорила Раневская: «Смешно, я уже старуха. А мне всего восемнадцать лет…» Да, не было бы рядом внуков, то сидел бы просто пожилой пастушок Колька и думал: сейчас загоню коров и пойду порыбачу на закате…»
Дед держит в руке несколько веточек рябинки. Девочка, его внучка, набрала их как букет, как цветы, и дала ему, а он говорит:
– Зачем сорвала? Для рябины еще рано, она неспелая…
– Дед, это я не ягоды сорвала, а букет…
– Ну да, ты девка, для вас это баловство… Мы-то рябину собираем не как букет, а для засолки, мариновки, чтоб мочить, сушить для чая…
Поговорили, и вот он так держит этот рябиновый букетик и думает:
– «Да, баловство… а вот без баловства не проживешь…» И тут он что-то начинает вспоминать. Может быть, свою первую любовь. Несчастливую. И как бы говорит себе: «Ведь сколько лет я за Марьей ходил, ходил. А потом думал: зачем ходил, ведь не любила! Треть жизни потратил: все ходил, цветы дарил, все крыльцо обтоптал и тропинку. А она все равно – как не любила, так и не полюбила! До сих пор вспомнить обидно… Прибежишь за двадцать километров, а она: «Чего прибежал? Чего ты бегаешь?» А сама, наверное, хотела сказать: «Я тебя видеть не могу…» А я так и не мог ей сказать: люблю… Мне мать говорила: «Оставь ее, видишь – не любит тебя. Ты мужик или кто? У тебя забор сломанный, а ты все свободное время к ней… За двадцать километров туда-обратно мотаешься. Да и Алексей, смотри: он тебя встретит, морду-то начистит». Опять пошел… И зачем вообще люди вот так мучают друг друга? Вон, соседи у меня, Петр с Татьяной, живут уже пятьдесят лет вместе и поедом едят друг друга. И не задаст каждый из них себе вопрос: а зачем мне это нужно?… А ведь как он ее в молодости добивался! И как она сопротивлялась! А как поженились – сразу начали воевать. И разойтись не могут…
Сложная штука жизнь, не простая… Лишнее, да, а как без этого лишнего проживешь… С виду-то кажется, что так проще, так лучше, а жизнь иначе все расставляет… Хотя, если разобраться, сами себе придумываем разные сложности. Даже понимая это… Значит, эти сложности нам нужны… Как и мне тогда – влюбился и ходил пять лет…»
А девчушка видит, как он теребит букет рябинок в руках, и, смущенно улыбаясь, спрашивает его:
– Дед, а ты со своей первой девушкой как познакомился?
Он задумывается и начинает рассказывать…
– Да вот, Настя, так же вот за картошкой сидели. Я и не знал, как с ней заговорить. Сидим вот так, печем картошку. Что ей сказать? У меня язык к горлу прилип, спина вся мокрая, не знаю, чего сказать, е-мое. Сказать: не горячо тебе картошку-то колупать? Так глупо. Скажет: «Дурак какой-то. Сам не видишь, что горячо, раз дую?» Так вот целый час все думал, что ей сказать.
Иногда жизнь открывается как истина на ладони
– А ты бы ее спросил: «Вкусная картошка-то?»
– Да мне-то это как в голову-то не пришло. Действительно, как просто-то! Чего я у нее это не спросил? Ей было бы приятно. Она бы сказала: «Да, конечно…»
Приятный такой разговор у внучки с дедом. Как всегда, говорят на тему любви. Она спрашивает, а он отвечает. Обычно-то он как старший подтрунивает над ней на тему, что ей кто-то нравится, есть ли у нее жених… А она стесняется, поэтому старается сама побольше расспросить.
А мальчишке стыдно все это слушать. И хочется, и стыдно. И он специально хворостом щелкает, чтобы не думали, что он слушает… Тем более что дед его уже раз спросил: «Сережка, а девчонка-то есть у тебя?» И он тоже, как и сестра, засмущался и не знал, что ответить.
Последние дни лета. Рябина уже красная. Корова еще ест сочные травы. И уже можно картошку печь на костре. Когда уже не жарко, а прохладно. И под эту картошку – все удовольствия. И такие воспоминания выплывают…
Хотя самого деда не раскачаешь на разговор. Он все больше молчит. Пастухи вообще не очень разговорчивые. Внучка целый год к нему приставала:
– Дед, расскажи, как ты за Марьей за двадцать километров бегал…
– Да отвяжись ты, прилипало. Не хочу я рассказывать!
