скачать книгу бесплатно
– Кое-что новенькое у меня припасено для вас. Возьмете?
– Ты же знаешь, как я к этому отношусь? Лампочка, что светит нам над столом, как ведет себя, а? Рассчитана на двести двадцать и горит, сколько ей положено.
– Месяц-два, а раньше сносу не было, – добавила Кира Захаровна.
– Раньше… Раньше и деревья были выше, особенно в детстве, и трава зеленее… Но это особый разговор. Я к чему, собственно?.. А подай на нее триста восемьдесят – и все, каплык в секунды. А почему? Не рассчитана.
– Любишь, папа, ты свое электричество, – сказала Ира.
– Люблю. Вся моя жизнь трудовая ему посвящена.
– Скучаешь по работе?
– Есть немного. Но жизнь-то не только в ней. Много еще чего интересного имеется на свете. Но это я отвлекся. Дай о «лампочке» договорить.
– Молчу, – прикрыла ладонью рот Ира и весело стрельнула глазами.
– Такая ты мне нравишься, дочь. От такого озорного взгляда и у меня тонус поднимается.
– Так ты ж способствуешь этому, папа.
– Продолжим «о лампочке»… Есть, как известно, параллельное подсоединение этих штук, – указал Александр Даниилович указательным пальцем на люстру, – а есть последовательное. Жена, помнишь такое?
– Я – педагог, биолог.
– А, следовательно, все, что не касается биологии, тебе до лампочки?
– Только не в переносном смысле, а в прямом. У меня ты есть.
– Тоже верно, – довольно хмыкнул Даниилович. – А ты, дочь?
– Не-а. Я – в маму, па. Узкая специализация.
– Вот у Семена тоже узкая специализация сейчас, однако, как лампочку вкрутить, он знает, и не только. Помнишь, Семен, как мы ЛЭПы ставили? Снег по пояс, мороз под тридцать, ветер в лицо, а мы вышку поднимаем.
– Было дело, – вспомнил я. – Было.
– Только лампочки в доме Юлька меняет, – засмеялась Ира.
– Мои гены передались, значит. А что? Не зря она в «технари» подалась…
Так вот, если пару ламп подсоединить последовательно, связать их, так сказать, то гореть они будут не месяц-два, а пару лет точно. И триста восемьдесят им не страшны, потому что пополам будет сто девяносто. А если три, четыре, так вообще и сам черт не страшен.
– Зато в полнакала будут гореть, – заметил я.
– Вот-вот. А я имею в виду под напряжением, особенно в триста восемьдесят, разные стрессы, а под лампочкой человека.
– Это мы поняли, – сказала теща. – Как это в литературе называется, Сема?
– Притча.
– Но есть и другие варианты, – продолжил Даниилыч, – но об этом потом, а то жидкость высокоградусная закипит скоро в рюмках. Собственно, это и был мой тост – за «последовательное соединение» нас и всех, всех, всех… Только со звоном хрусталя чтоб. Семен… Ира… Давай, Кира моя ненаглядная.
– Не нагляделся еще. Ладно, пей, и я выпью… Быть добру… – смутилась почему-то теща.
– Всем как следует закусить, – отдала «команду» Ира, – а то следующей не налью.
– Подчиняемся, – подмигнул мне тесть, накалывая вилкой кружочек маринованного огурчика. – А на голодный желудок, да стакан сразу. Помнишь, как на ЛЭПах? – дернул головой тесть.
– Здесь не лес и не мороз под тридцать, – отрезала Ира.
– Поэтому и не прошу, – развел руками Даниилыч.
– Открывай рот, – «скомандовала» теща.
– Раз «транспортер» готов, то и «приемный пункт» тоже…
– Эх, всегда вспоминаю, Семен, твой первый рассказ, про сосну, – заговорил тесть, закусив.
– Он так и называется – «Сосна», – напомнил я.
– Помучился ты тогда с ним. А как он мне понравился. Ну, думаю, талант у парня. А его в этом «Юном натуралисте» – раз и забраковали. Мол, то да се, поучиться тебе еще надо.
Если б ты знал, как мне обидно стало тогда. Парень душу свою вложил, что называется, до копейки. Меня так прошибло этим рассказом, что я потом лишнее дерево зацепить боялся. Оно ж – живое. И ты это хорошо показал. Но просеки прорубать надо, никуда не денешься.
– А я тогда скис, – вспомнил я. – Ох, и навалились вы все тогда на меня – пиши, учись и пиши, докажи, что можешь. На самолюбии сыграли.
– Полюбили мы тебя, каждый по-своему. И что, получилось? Получилось. Напечатали? Напечатали.
– Так полгода потратил, – покраснел я. – Жирно больно для одного рассказа.
– А ты не красней. Молодец, скажу я тебе. Сразу редко кому что-либо удается.
Я к чему? Условия нужны, как той сосне, а можно и… Понять человека нужно. А поймешь, значит, и примешь, как родного. У каждого есть искра в сердце. И нужно ее пробудить. А, как говорят, свиньей называй, так любой рано или поздно захрюкает.
– Любишь ты, Саша, поговорить, – улыбнулась теща.
– Я люблю взаимопонимание. А оно не от одного зависит, сама знаешь. Помнишь, как мы с тобой в молодости?
– Да, ну тебя.
– А я расскажу. Никогда не рассказывал, а сейчас расскажу. Просто наших пронесло мимо такого. И хорошо. Они сразу ухватили суть. Я это тогда еще понял. И сейчас вижу, хоть жизнь и не простая штука, но и не сильно сложная.
– Это ты насчет «ну и что»? – спросила Кира Захаровна.
– Угадала.
– А чего тут гадать, если после этого все наши ссоры пятиминутными были. Давай, вытаскивай нашего «скелета из шкафа». Он, по-моему, уже давно там в труху превратился.
– Значит, «пропылесосим шкаф»…
21. Эта история, детки, произошла на заре… на заре становления наших семейных отношений.
Как-то, когда моя Кирочка рассказывала про что-то там –уже и не упомню про что – я ее внимательно слушал. Но вдруг она замолчала и надулась.
Мне была непонятна такая перемена в настроении, и я спросил, в чем причина. Кира сказала, что мне неинтересно слушать. Зачем тогда рассказывать?
Я постарался разубедить ее в этом, и через несколько минут она продолжила свой рассказ. Но не прошло и минуты, как она снова замолчала и снова надулась. Только на этот раз еще и всплакнула. Ну что ты будешь делать? И теперь никакие уговоры не помогли. Она замкнулась и все.
Помолчали мы денек. Утром вроде разговорились, и стало как раньше.
Этак через недельку все повторилось опять. А потом пошло и поехало – чем дальше, тем чаще и накаленнее. В общем, все сводилось к тому, что мне плевать на то, о чем говорит моя жена. А главное, неважно, что говорит.
Я ничего не мог понять. И чем больше предпринимал попыток выяснить причину, тем становились хуже наши взаимоотношения. В конце концов, разозлился и я. Через полгода такой катавасии я собрался и уехал, что называется, в дремучие леса. Я и так туда ездил, но возвращался, а тут – нет.
22. Те, кто работал со мной, естественно заметили эти перемены. Все-то отбыли вахту – и домой, а я не еду, остаюсь.
И вот однажды, наш сторож, старый политкаторжанин, психиатр, между прочим, по образованию, подошел сам ко мне, когда вечером сидел на крыльце и курил – до этого не курил, а начал. И расспросил про житье-бытье, правда, перед этим сам о себе многое рассказал.
Расслабил он меня, и я выложил все как есть. А он выслушал меня внимательно и сказал, что это дело поправимое, и напросился в гости, мол, со стороны бывает виднее.
Я долго думал над его предложением, а потом, когда извелся весь, решил – будь, что будет. И поехали мы вдвоем к моей Кире.
23. Она, на удивление мне, встретила нас приветливо, даже обрадовалась. Тоже ведь соскучилась.
Сидим, значит, мы за столом, общаемся оживленно. Все хорошо. Сам про себя думаю: и зачем я Тиграныча притащил, когда само собой утряслось. Только я об этом подумал, как бах-трах…
Кира весело щебетала, а потом резко замолчала, будто споткнулась. А Тиграныч ей говорит: а дальше, мне очень интересно, что же вы остановились?
Она, уже нехотя, но все же продолжила. Я из кожи лез, чтобы быть внимательным слушателем. И все равно через минуту-две Кира резко подскочила и сказала, что ей срочно надо на кухню, а потом она забыла, что ей еще бежать к одной подруге за чем-то, и вышла.
Я развел руками. Тиграныч ухмыльнулся, сказал мне, чтоб я сидел на месте, а сам вышел следом за Кирой.
Минут десять их не было. Я уже сильно нервничал. И вот они появились. Расселись снова. Тиграныч сказал, что Кира освободилась на кухне, к подруге еще рано, и поэтому все же стоит дослушать, чем заканчивается прерванная история.
Я весь сжался в комок, слушал в четыре уха и только чуть расслабился, как Клара вдруг заплакала и выпалила: Видите, видите?! – Вижу, – сказал Тиграныч, – теперь все вижу и понимаю, и хочу, чтобы вы поняли, в чем причина недоразумения. На мой взгляд, все дело в запятой. – В запятой? – хором спросили мы. – В запятой, в ней заразе, – повторил психиатр. Мы удивленно уставились на него. – Точнее, в смысле, который каждый из вас вкладывает в то или другое выражение, – уточнил он. Ведь люди по-разному могут воспринимать сказанное.
И выяснилось, что по мере повышения моего интереса к тому, что говорила Кира, я, когда она чуть приостанавливалась, видимо, собиралась с мыслями, как бы старался стимулировать жену на продолжение рассказа, и говорил ей: «Ну и что…» Я имел в виду «ну, и что дальше?», а она понимала это как «ну и что, мол, подумаешь, фигня какая». Из-за недоговоренности и вышла вся свистопляска.
А ведь это чепуха могла и разводом закончиться.
24. – Могла, Кира?
– Не могла, мой дорогой. Любила я тебя сильно и сейчас люблю. Нашли бы выход и без Тиграныча твоего.
– А вот я сомневаюсь.
– Ты бы подал на развод?
– Ну что ты. Я? – никогда.
– И я нет. Все равно бы поняли рано или поздно, где собака зарыта. Но в данном случае Тиграныч вовремя подвернулся.
– Еще бы. Помнишь, как я взял отпуск на пару месяцев и… и… и… и…
– Папа, ты что-то заикаться стал, – пошутила Ира.
– Вот после «и» ты и появилась на свет.
– Ясно, – засмеялась моя жена.
– Только не углубляйся в эти «и», пожалуйста, – улыбнулась теща. – А то еще по инерции расскажешь обо всех советах Тиграныча…
– Целомудрие на страже нравов, – стрельнул глазами Александр Даниилович в свою жену. – Но, как-нибудь… Все, закрыл рот… А ты, Семен, что там черкаешь на салфетке?
– Сюжет неплохой, Даниилыч, вот и фиксирую в виде тезисов, чтоб разработать его потом, с вашего, конечно, разрешения.
– А что, пиши себе на здоровье. Войдем в мировую литературу, мать?
– Я – не против.
– А я – «за»…
– Через годик, – сказал я.
– Годик – не десять лет. Подождем, – согласился тесть.
– Извините, я отлучусь на несколько минут, – поднялся я из-за стола. Мне в больницу надо.
– В больницу? Вот я и приметил сразу, что что-то не так. Кто в больнице-то? Что, очень плохо? – поднял брови Даниилыч.
– Не знаю, как и ответить, – пожал я плечами.
– Ладно, иди, звони, нам Ирина ответит.
25. Я вышел в другую комнату, достал трубку, набрал номер. Гудок. Второй. Третий.
– Реанимация. Я вас слушаю.
– Это Семен вас беспокоит. Ну, тот, который сегодня к Артему приходил.
– Фамилия какая?
– У кого?
– У Артема, естественно.
– Я… я… не знаю…
