скачать книгу бесплатно
– Хорошо, обязательно передам! Всем пока!
– Пока!
Дверь класса медленно, тихо скользя, закрылась. Я наконец-то остался один. Светлый, просторный, серый коридор, тянущийся через весь второй этаж школы, вел меня к выходу.
Архитектура убежища не отличалась разнообразием, а потому единственным отличием школы от обычного жилого дома была табличка на входе и нумерация квартир-классов цифрой и буквой. Серые пятиэтажки, 80 помещений в каждой, половина из которых пустуют или же отведены под хозяйственные нужды. Торговый квартал, 1-й Жилой квартал – внешней разницы между ними никакой. Единственные два района, которые несколько выбиваются из общего фона, – Центральный и Складской. Однако жить в них было запрещено или попросту негде. Почти все свое время я провожу в двух одинаковых серых зданиях, расположенных друг от друга в пяти минутах ходьбы. Скорее бы уже закончить школу и пойти на работу… Хотя нет никаких гарантий, что мне не придется работать в еще одном сером пятиэтажном здании…
Тишину коридора нарушил чей-то… плач? Я отчетливо слышал чье-то придыхание, как будто кому-то не хватало воздуха, но он разучился дышать. Короткие, отрывистые, тихие вздохи раздавались из класса в конце этажа, лестница же была по центру, в нескольких шагах от меня.
Согласно общепринятым правилам поведения, лучше не лезть не в свое дело. Помогать, скорее всего, не известному мне человеку «моим делом» явно не являлось. И все же что-то меня тянуло, что-то заставляло пойти и приоткрыть дверь класса, может быть, даже зайти внутрь. Было ли это простым любопытством, или же мне хотелось ухватиться за возможность добавить в свою стабильную и успешную жизнь хоть каких-то красок – я не знал, но и сопротивляться этому не хотел. Все-таки, хоть я и сказал ребятам, что дома меня ждет мама, вечер у меня был свободен.
Я подошел к кабинету 1Б. Остановился. Прислушался. Это определенно был плач. Судя по всему, плакала девочка, моя ровесница или чуть младше меня. Этот вывод я сделал из тонкого и чистого «почему?», сменяющего иногда всхлипывание.
«Может, оно мне и не надо? Почему бы прямо сейчас спокойно не пойти домой… Наверняка найдется тот, кто поможет и сделает это намного лучше меня, если ей, конечно, нужна помощь… Нет. Раз уж я решил, доведу дело до конца».
Вдох, выдох, вдох…
Я медленно открыл дверь.
За партой сидела девочка. Нашивка на рукаве указывала на принадлежность к 9–3 классу. Значит, в своих догадках я в очередной раз не ошибся. Более того, я видел эту девочку на общих мероприятиях и знал, как ее зовут. Только обратиться к ней пока еще не решался.
Она не обратила на меня внимания. Ее голова лежала на руках. Я не видел ни ее глаз, ни ее лица, только лишь светлые волнистые волосы. Я никогда раньше не обращал на это внимание, но сейчас понял, что именно такого цвета в моем представлении солнечный свет. Нежный, теплый и одновременно такой далекий…
– Юта, что-то случилось?
Девочка не услышала. Она продолжала плакать, склонившись над деревянной холодной партой. Согласно инструкции поведения в школе и обеспечения общественного порядка, ее состояние должно быть расценено как «истерия», и мне надлежит немедленно позвать взрослого, но что-то мне подсказывало этого не делать. Я взял ближайший стул и сел напротив парты.
– Юта, расскажи, пожалуйста, что случилось?
Этому вопросу также суждено было остаться без ответа.
«Физический контакт может поспособствовать развитию диалога». Я прочитал это в учебнике по психологии за 11 класс. Теперь настало время применить знания на практике. Я положил ей руку на плечо, хотя по общепринятым правилам начинать надо было с ладоней, но на них лежала лицом вниз аккуратная, красивая, небольшая голова, так что выбора у меня не оставалось.
– Юта, все хорошо?
Либо я что-то сделал не так, либо учебник по психологии был полезен только в теории. Меня опять не услышали, или же не хотели слышать. В любом случае я начал чувствовать себя бесполезным и лишним в этой комнате.
«Ты же знаешь, что надо делать», – пронеслось у меня в голове. Это противоречило всем нормам приличия, но просто встать и уйти я уже не мог. Я поймал себя на мысли, что сейчас правда очень хочу помочь ей. И я ей обязательно помогу.
Я взял стул и сел рядом. Я обнял ее за плечи. Я хотел прижаться к ней, но она меня опередила. Наконец-то я получил ответ. Она подняла свое заплаканное, но от этого не менее прекрасное и искреннее лицо с мокрых от слез ладоней на мою грудь и обняла меня так, как обнимают спасительную доску, оставшуюся на плаву после кораблекрушения. По крайней мере, именно так я себе это представлял, читая книги старого мира.
Я не знаю, сколько мы так просидели. Удивительно, но за это время в класс так никто и не зашел. Я был совсем не против этого. Наоборот, я хотел, чтобы мы оставались одни настолько долго, насколько это возможно. Я обнимал ее, теплую, нежную, слабую, и только холодные слезы, все медленнее и медленнее скатывающиеся по бледным щекам на мою форму, напоминали о том, почему я сюда пришел. Что-то случилось. И что-то очень серьезное и болезненное. Я боялся заговорить первым, боялся спугнуть или спровоцировать на новые слезы только-только успокоившуюся Аусиру Юту.
– Спасибо… – Ее голос прозвучал тихо и обессиленно, как паутинка, готовая оборваться при первом порыве ветра.
Она подняла голову, попыталась выпрямиться и вытереть слезы. Только сейчас я увидел ее влажные, бездонные, лазурные глаза. Я понял, что тону.
Интересная штука – любовь. Ты можешь знать человека много лет, но понять, что любишь его, всего за один час, за одну секунду, или же и вовсе когда этот человек уйдет. С другой стороны, ты можешь влюбиться в человека, которого впервые видишь, просто потому… Неизвестно, почему. Я всегда воспринимал любовь как химическую реакцию, отчасти этим могла бы объясняться ее случайность и хаотичность. Однако когда это касается непосредственно тебя, мыслить рационально в этом направлении становится практически невозможно. Особенно когда тебе 15 лет.
– Юта…
– Извини, что доставила тебе столько неприятностей. – Она встала из-за парты и направилась к выходу.
Я инстинктивно взял ее за руку.
– Юта, если есть что-нибудь, чем я могу помочь…
Возможно, мне следовало дать ей уйти, возможно, мне следовало не приходить вовсе, но сейчас я все-таки чем-то ее задел. Она как будто упала на меня, такая легкая и воздушная…
– Почему?! Почему?! Почему?! Почему именно она? Она тоже была такой хорошей! Почему? – Она била меня кулачками, но я не чувствовал боли.
Я чувствовал… бессилие? Я чувствовал, как ей тяжело, и хотел взвалить весь этот груз на себя, но не мог. Мне оставалось только обнимать ее и слушать. Ждать, когда она поделится хоть частью того, что несла сейчас на своих хрупких плечах.
Я довел ее до дома. Она жила в том же квартале, что и я, в паре домов от моего. За весь этот вечер я так ничего и не узнал, но знания меня впервые не интересовали. Я лишь надеялся, что с Ютой все будет хорошо и завтра я ее увижу в школе. Я хотел верить, что смог ей хоть чем-нибудь помочь; хотел верить, что нам еще представится шанс обо всем поговорить; хотел верить, что этот вечер будет не последним вечером, который я проведу с ней.
Я поднял голову и взглянул на купол. Цифры показывали почти полдвенадцатого ночи. Как же все-таки быстро проходит время…
* * *
Сигнал к началу дня прозвучал, как обычно, в 8:00. Я приготовил завтрак для себя и мамы и начал медленно собираться в школу. Все утро меня не покидало двоякое ощущение: с одной стороны, я хотел снова увидеть Юту, хотел убедиться, что она в порядке; с другой, меня что-то тяготило, что-то давило, я чувствовал, что в школе узнаю нечто неприятное, страшное, то, чего предпочел бы никогда не знать.
Форменная рубашка не успела до конца высохнуть, поэтому пришлось надеть парадную, благо они почти не отличались.
– Мам, я ушел!
– Хорошо, постарайся сегодня. И по ночам нигде не шляйся.
* * *
– Всем доброе утро. Меня зовут Святослав Маркин, и я врач-терапевт в Центральном Госпитале Хейкии.
Вместо первого урока нас собрали в зале проведения общих мероприятий. Обычно такие события планируются заранее, и о них ученики узнают, в крайнем случае, за неделю, однако в этот раз никто ничего не знал. Внеплановые общие мероприятия, конечно, случались, но крайне редко и в основном были связаны с техническими проблемами убежища, такими как отключение света или воды, проведение разного рода профилактических работ. Сейчас же перед нами выступал врач, работающий в Центре Управления, что само по себе большое событие, так еще и с полуторачасовым обращением, тему которого никто не знал.
Я пытался найти глазами Юту, но нигде ее не видел. Там, где сидел 9–3 класс, в первом ряду пустовали два стула, расположенных рядом друг с другом. Судя по всему, один из них был Юты, а значит, сегодня она не придет.
– Как многие из вас знают, жизнь в убежище не могла не отразиться на нашем здоровье. Чтобы минимизировать ущерб, связанный с отсутствием солнечного света и прочих неотъемлемых составляющих жизни на поверхности, все жители убежища принимают препарат комплексной поддержки иммунитета, сокращенно – ПКПИ. При отторжении ПКПИ всегда необходимо обращаться в Центральный Госпиталь. Еще раз повторяю: всегда! Отторжение ПКПИ не обязательно свидетельствую о наличии у вас «солнечной» болезни и может быть вызвано менее значимыми факторами, например гриппом или простудой. В любом случае, при болезни, неважно, легкой или тяжелой, согласно всем существующим инструкциям и здравому смыслу необходимо обратиться хотя бы к районному врачу. В случае, если родители по какой-либо причине запрещают вам обратиться к врачу, вы имеете полное право и, я бы даже сказал, обязаны самостоятельно обратиться за помощью.
Все это мы слышали от учителей не один раз. Я пока еще не понимал, зачем было созывать экстренное собрание учеников. Я все пытался вспомнить, кого же еще, помимо Юты, не хватает. Вспомнил. Не было Анджелы Вебер, лидера 9–3 класса.
Нас с ней часто сравнивали. У меня и у нее средний балл был равен 100, мы были старостами своих классов и лидерами школы по успеваемости и внеурочной деятельности, входили в школьный совет и всегда стояли рядом на сцене во время награждения лучших учеников. При этом нельзя сказать, что мы много общались. Нельзя сказать, что я вообще с кем-нибудь много общался. Все мое свободное время занимали чтение и помощь маме, выходных у меня практически не было, как и желания заводить новые знакомства.
В этом плане Анджела была моей полной противоположностью. Ее знала и любила вся школа, начиная от учителей и заканчивая младшими классами. Со всеми поговорит, всем поможет, всем подскажет, я иногда удивлялся, как у нее хватало времени, хотя нет, скорее, как у нее хватало сил на учебу. Я не был закрытой личностью, у меня было много знакомых в школе, я также посещал все внеурочные мероприятия, но рядом с Анджелой любой человек почувствовал бы себя законченным интровертом. При этом у нее все получалось так легко и естественно, что иногда я ей даже завидовал. За эту «легкость» и способность успевать везде и во всем ее прозвали Колибри, именем маленькой яркой птички, делающей 100 взмахов крыльями в секунду.
– Вчера, из-за преступной халатности своего отца, из жизни ушла Вебер Анджела. Первопричиной смерти стала обыкновенная простуда, вызвавшая отторжение ПКПИ и, как следствие этого, нарушение обмена веществ. Если бы отец Анджелы повел ее к врачу или хотя бы не препятствовал посещению врача, нашей встречи сегодня бы не было.
Меня словно окатили ледяной водой. Судя по зловещей, мертвой тишине в зале, не одного меня. Анджела была одной из тех, за кем было наше будущее, на кого возлагались большие надежды, и теперь, из-за самодурства одного отдельно взятого индивида, ее больше нет. Совсем нет. Я не знал ее. Я не представлял ее улыбки, я не слышал ее голоса, у меня не всплывал ее образ в голове, и все равно, я из последних сил сдерживал слезы. Это несправедливо. Так не должно быть. Ее жизнь еще не успела начаться и уже закончилась… Так… просто… От обыкновенной простуды… Из-за «преступной халатности»… Я не мог уложить все это в голове, не мог составить для себя логическую картину происходящего… Я не хотел верить, что сейчас, когда на все случаи жизни есть инструкции, когда созданы все необходимые условия безопасной и долгой жизни, такое возможно. Я не хотел верить…
* * *
Весь оставшийся день прошел, словно в пелене густого тумана. Я не видел ничего, не помнил ничего. Новость о смерти девочки из параллельного класса подкосила меня сильнее, чем я когда-либо мог представить. «Это несправедливо. Так не должно быть…» – одна мысль все вертелась в моей голове, не желая давать хоть малейшее пространство для чего-либо другого.
– Юта…
Я побежал к ее дому, поднялся к ней на этаж и без стука дернул ручку двери. Дверь оказалась не заперта. Я не помню, о чем тогда думал, вламываясь в чужую квартиру. Наверное, ни о чем. Юта лежала на полу, сжимая в руках фотографию класса. Ее глаза были закрыты, на заплаканном лице застыла глубокая, неподдельная боль. Меня передернуло. Я подскочил к ней и начал искать пульс. Первые секунды я держал ее холодную руку и не чувствовал ничего, кроме леденящего душу ужаса. И все-таки я нащупал. Пульс был. Слабый, еле заметный, но он был. Юта просто спала. Я лег рядом с ней на застланный паркетом пол. Только сейчас я почувствовал, как сильно устал за последние два дня. Глаза закрылись – последнее, что я запомнил, ее тихое, успокаивающее дыхание, едва различимое на фоне абсолютной тишины пустой квартиры.
«Солнечная»
– О, Арима! Давненько ты к нам не заглядывал!
– Добрый вечер, госпожа Франклин. Прошу прощения, учеба не позволяла.
– Да не за что тебе извиняться, проходи, все свежее, только сегодня поставка была.
Госпожа Франклин долгие годы оставалась лучшей и, скорее всего, единственной подругой моей матери. У нее была продуктовая лавка в торговом квартале. Владеть своим магазином считалось самым престижным занятием после работы в Центре Управления. Многие бы позавидовали ей, но я знал, каким трудом досталось ей это место. Мама рассказывала, как до моего рождения они с госпожой Франклин работали по 15 часов в отделе снабжения, а в свободное от работы время обивали пороги ЦУ в попытке получить разрешение на реализацию ввозимой в убежище продукции. Может быть, в том числе это стало причиной болезни моей матери… Так или иначе, получить столь желаемое разрешение смогла только госпожа Франклин, маме отказали из-за состояния здоровья. После того как мама заболела, госпожа Франклин приходила к нам почти каждый день, помогая с делами по дому и поддерживая меня, четырехлетнего мальчика, на первых шагах в этом огромном замечательном мире. Именно с госпожой Франклин я научился читать, писать и впервые пошел в школу, именно от нее впервые услышал сказки о Солнце… Обычно говорят, что у ребенка две матери – родная и классный руководитель. Мне же в каком-то смысле повезло, у меня их было три.
– Как дела у Амаи?
– Так же, состояние изо дня в день все хуже.
– Вот как… Передай ей, что я желаю скорейшего выздоровления и всегда жду в своем доме и своем магазинчике. Надеюсь, я с ней еще увижусь.
– Обязательно передам, спасибо большое за слова поддержки. Юта, тебе что-нибудь надо? Я заплачу.
– Да… но нет-нет, я сама заплачу.
– У меня здесь хорошая скидка, так что мне правда не сложно, бери что хочешь.
– Хорошо, но я тебе все равно потом обязательно все верну.
Не вернет. Да мне и не надо было. Юта сирота, и из денег у нее только социальное пособие и базовая стипендия. Я же имел стипендию отличника, социальные пособия на себя и маму и, плюс ко всему, получал регулярные премии как «подающий большие надежды». По сути, меня можно так называть. Если все пойдет по плану, я должен стать первым хейкийцем, получившим работу в ЦУ, что уже возлагает на меня определенные обязательства, которые я стремлюсь исполнять. Учиться на «отлично» – самое простое из них.
– Арима, как продвигается написание твоего доклада? Помощь нужна?
– Нет, что вы, госпожа Франклин, я справлюсь сам. Сейчас я почти дописал об ошибках старого мира, которые мы не должны повторить в будущем.
– И кто твой куратор? Миссис Ричардсон?
– Да, для нее как для классного руководителя курировать доклады «подающих надежды учеников» такая же обязанность, как для меня писать их.
– Ясненько. Ладно, ребятки, приходите как-нибудь в гости, чаю попьем, поболтаем, а то сейчас покупателей много, нельзя очередь задерживать. С вас три элира.
– Пожалуйста. Спасибо за все, госпожа Франклин!
– Вам спасибо! Удачи с учебой, и береги маму! А, и вот, возьмите, это вам за счет заведения.
Госпожа Франклин протянула нам две свежеиспеченные булочки с корицей.
* * *
– И что же ты будешь писать в докладе?
– Как будто тебе это интересно.
Юта сделала нарочито обидчивое лицо.
– Не принимай меня за дурочку только из-за того, что я учусь не на «отлично».
– Если бы я считал тебя дурочкой, я бы с тобой не встречался.
Зря я это сказал. Никогда не знаешь, что может задеть человека, особенно – девушку.
– Все с тобой понятно. Значит, ты можешь любить только умную. Ты вообще умеешь любить?
Я в очередной раз удивился тому, как работает женская логика.
– Да.
– Врешь. Если бы ты чувствовал то же, что и я, тебе было бы все равно, умная я или тупая, блондинка или шатенка, высокая или низкая, ты бы просто любил, и все. Как люблю тебя я. Если ты завтра потеряешь обе ноги, мне будет все равно, я люблю тебя, а не твои ноги, но если я завтра стану «солнечной», будешь ли ты любить меня? Конечно же нет, ведь я тогда перестану быть частью общества, а значит, я для тебя буду лишь пустым местом, хуже тупых, хуже уродливых, хуже всех!
Она едва не плакала, такая резкая реакция меня удивила. Вернее, нет, я просто… Не знал, что ей ответить. Я был ошарашен, раньше я никогда не замечал таких резких перепадов в настроении и поведении Юты, на это должна быть какая-то причина… Опять это чувство… Что-то обязательно произойдет.
– Когда ты любишь человека, ты любишь все его качества и каждое из его качеств по отдельности. Если тебя в человеке что-то раздражает, то это не может называться «любовью». Больше всего в людях я не люблю глупость. Поэтому если бы ты была глупой, то я бы не смог тебя полюбить изначально, и это правда. Я не мог бы любить человека, который мне неприятен. Но ты не глупая. Ты красивая, милая, обаятельная, женственная, я люблю все эти качества. И они все есть в тебе. Так что я люблю все, что в тебе есть, а значит, я люблю всю тебя и люблю по-настоящему.
Я попытался дать максимально рациональный, выстроенный ответ на ее эмоциональную и алогичную тираду, хотя, честно говоря, я влюбился в нее, не думая и не анализируя персональные качества. Иногда ты думаешь одно, но говоришь совсем другое, не желая при этом обмануть или схитрить. Просто так получается… Играй я себя, перспективного, успешного, холодного молодого человека, я бы так и сказал, это подходит образу, но в реальности все обстоит немного по-иному… Я знал это, но в конфликтной ситуации, возникшей буквально из ниоткуда, сработал автоответчик.
Повисла очень неловкая пауза. Я не знал что говорить, она хотела что-то сказать, но какая-то неведомая сила останавливала ее.
Так, в тишине, мы дошли до ее дома, типовой постройки ПУ.
– Я – «солнечная», – выпалила она.
Ее глаза начали заполняться кристально чистыми слезами. Внутри меня что-то треснуло.
– С чего это ты взяла?
– Ты помнишь симптомы?
Отторжение препарата комплексной поддержки иммунитета, постепенное ухудшение общего физического состояния, бледность, кашель, выпадение волос, отказ центральной нервной системы, смерть. Я знал наизусть весь ход течения болезни, как знал его любой житель ПУХ-1. «Солнечная болезнь» была присуща только нашему, первому поколению. Старшие ею не болели. При первых симптомах необходимо было обратиться в Центральный Госпиталь, где больному назначали курс интенсивной терапии, после которого, по слухам, домой никто не возвращался. Говорят, что для прохождения лечения пациентов переводят в госпитали МАК, и во время транспортировки можно было вживую увидеть солнце. Поэтому болезнь и назвали «солнечной».
– Арима, я не могу пить ПКПИ, и у меня начался кашель с кровью.
– Я напишу в ЦУ, они пришлют врача.
– Ты меня вообще слушал сегодня?!!
Я второй раз за всю жизнь увидел человека в истерике. И оба раза это была Юта. Она плакала и била меня в грудь, все, что я мог, – только обнимать ее, пытаться прижать ее к себе как можно сильнее. Я не знал, что делать. Внутри меня что-то раскололось на части. Я не хотел терять ее, я не хотел, чтобы с ней произошло то же, что и с Анджелой, но, с другой стороны, вдруг слухи были правдой, и если я сообщу врачу, то больше никогда ее не увижу… Нет, о чем я вообще думаю? Жизнь Юты намного важнее. Если есть шанс ее спасти, то пусть это стоит наших отношений, пусть это стоит моего счастья, пусть это стоит моей жизни, я просто обязан попробовать.
– Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!
