Ускользающая почва реальности

скачать книгу бесплатно


– Лучше жить, чем не жить, Альберт. Знаешь в чем разница американского патриотизма от нашего? Они патриоты, потому что у них благополучная страна, хороший достаток и свободное голосование. А мы патриоты, потому что наши деды сдохли за эту страну, и мы должны будем сдохнуть.

– А если мы не сдохнем, то и деды получается сдохли зря. Так мы опозорим их память. Поэтому у нас и проводят все эти парады, чтобы мы помнили…

– Лучше бы забыли. И жили будущим, а не прошлым.

– Будущим живут те, у кого оно есть, Отто. А у нас есть только прошлое.

«Мертвые» дети в гробах и без пяти минут «мертвые» в военной форме прошли. За ними с веселой музыкой и танцами следовали люди в костюмах скелетов, как на Хеллоуин, только скелеты были страшны и облиты «кровью».

– Ну это уже совсем явная пропаганда смерти… – сказал Отто Альберту тихо.

– Сыны и дочери Рейха не должны бояться смерти. С детства в детсадах и школах нас учат тому, что умереть за Родину – героизм и высшее счастье. Нам ставят в пример ветеранов и погибших героев. Нас посещают немногие оставшиеся ветераны войны, рассказывают истории, мы все ждем когда и нам представится такой счастливый случай – умереть за Отечество. Ты явно слишком долго прожил за границей и не понимаешь… Нам нужно это. Как хлеб, которого у нас мало, как вино, которого у нас нет. Кровь для нас замена вину, а мертвая плоть хлебу. И гордость за свою нацию. Мы христиане. Христос заповедал вкушать хлеб, как его плоть, и вино, как его кровь. А мы делаем тоже, только наоборот. Ведь Христос был евреем. Поэтому и наоборот. Нам не нужны семито-капиталистические блага, нам нужна кровь и плоть, мы немцы, великий народ! Народ-завоеватель, народ-освободитель. Народ Карла Великого, Бисмарка и Гитлера. Мы захватили Рим, Париж, Лондон и Москву… – Альберт расчувствовался.

– И как же вам в 2024 году хватает на всех ветеранов? Ведь они же уже почти все умерли.

– Это не страшно. У американцев тоже не осталось ветеранов Гражданской войны, но они проводят реконструкции. Дело будет жить вечно, были бы зрители и актеры. Вначале у нас сделали ветеранами всех, кто трудился во благо Рейха во время войны, потом всех, кто родился во время нее, пусть даже за один день до Победы. Вначале их называли Дети войны, но потом им дали титул полноправных ветеранов.

– И что же дает этот титул новой аристократии? Земли? Богатства?

– О, нет. Это было бы расточительно. Только право посещать школы, детсады и парады в качестве идолов нации.

– Не выгнал бы их Христос плетью из храма?

– В храмы они не часто захаживают, только на спортивные мероприятия.

– Почему в церквях занимаются спортом?

– Спорт – это сила и здоровье, это наша религия. Это делает людей хорошими солдатами.

– А как же христианство?

– Ой, знаешь, Отто. Ты такой наивный. Когда Рим и германцы приняли христианство, они сделали день богини Иштар Пасхой, языческие Сатурналии Рождеством, а день римских оргий Днем Святого Валентина. Мы тоже изменили оболочку, не изменив сути. Только они наряжают вечнозеленое дерево и красят яйца не в честь плодородия, а в честь Христа. А мы молимся в церкви и зажигаем свечи после спортивного состязания не в честь Христа, а в честь Святого Адольфа и огненных крематориев Аушвица[21 - Лагерь смерти в нацистской Германии.].

– И в чем здесь христианство?

– Это все семантика. Христа рисовали с бородой, у Святого Адольфа есть усы. Разницы никакой. Да, его разоблачили, но он все равно отец нации и народ его любит. Этому не смогли помешать эти стервятники из партии, пытавшиеся затмить его славу. Ничего у них не вышло.

Парад близился к завершению. В конце солдаты вели каких-то людей на цепи. У них были шляпы и косички, вид у них был жалкий.

– Кто это? – спросил Отто.

– Это евреи, – спокойно ответил Альберт. – Евреев у нас не трогают, но эти совершили преступление. Они не просто евреи. Они иудеи. Их застали за ритуалами запрещенной религии, признанной экстремистской организацией. Их наказание – парад в честь Дня Победы.

– И что с ними сделают?

– Увидишь.

Люди из толпы, охмелев, стали бросать в евреев какие-то испорченные овощи. Пройдя пол пути, евреи, испачканные в тухлятине, начали падать получая удары камней, которые праздничная толпа хватала с земли, либо принесла с собой.

– Эй, жид, моли своего Яхве о пощаде, – орал пьяный немец с праздничными лентами, повязанными бантом на его груди. – Пусть он придет тебя защитить!

Пьяный немец бросил камень в еврея и пробил его голову до крови, еврей упал на землю. Остальные остановились, чтобы не раздавить его, но солдаты крикнули: «Schneller»[22 - «Быстрее» (нем.)], тыкнули шествующих штыком и те пошли. Сжимая кулаки на руках, безвольно болтающихся по швам, со стиснутыми зубами, они шли по брату по вере, давя его ногами. У кого-то из них глаза были зажмурены в узкие щелочки, позволяющие видеть лишь тонкую полоску света впереди, у кого-то они были широко раскрыты в гримасе ужаса, непонимания происходящего. Да и сам Отто не мог понять, как такое может происходить в 21 веке, на его глазах, на глазах всех этих веселых, ликующих людей. Одно было едино. Глаза тех, кто зажмуривал их, и глаза тех, кто раскрыл их в ужасе, были полны слез. Каждый понимал: «Я, я буду следующий… Я, которого растила моя мать, обнимая своими нежными руками, ласкала и заботилась. Кто любил ее, а потом и других женщин, нежно любил. Ронял слезу над фильмами, трогательными симфониями, заботился о здоровье своего организма, ограничивая себя в удовольствиях, кормил животных, наполнял свой мозг новыми знаниями, учил языки… Я… я не плохой человек, я желаю миру добра… а если кому-то и не желал, то желаю сейчас! Не важно кто он и какой, я жажду лишь доброты всех и ко всем, как любой в минуту слабости… Я помню детство… Я слабый и нежный… Я не причинил никому вреда, но я у всех прошу прощения… Я заботился о себе, а до этого моя мать… Сколько она провела бессонных ночей выхаживая меня, сколько таблеток и сиропов она купила, чтобы я жил… А вы… Какое вы имеете право? Что сделали вы? Ничего. Но и я не могу ничего сделать… Я лишь желаю всем жизни… Всем и, в особенности, себе».

Каждый еврей в толпе вспоминал свою еврейскую мать. Каждый молил Яхве умереть быстро и попасть в лучший мир. Каждый желал обменять продолжение своей жизни на продолжение жизни всех, договориться с этими людьми. На другое они не надеялись. Но еврейский торг здесь не работал. Это были стойкие люди. Они молились Яхве, несмотря на законодательный запрет. Это было глупо, но они были стойки в своей глупости, в своей вере, это заставляло Отто их уважать. Полетели камни.

– Я не могу на это смотреть, – сказал Отто.

– Побить камнями за прелюбодеяние – это их еврейский завет из Торы. За вероотступничество, возможно, тоже, не помню. Но измена богу – это серьезнее, чем измена мужу. Ведь мужу глава Христос, а Христу глава Бог. Монахини – это невесты Христа. Не так ли?

– Ты так религиозен? Как будто вы молитесь Христу.

– Христос заменил Яхве, а Христа заменил Святой Адольф. Каждая новая религия гонит своих предшественников, одновременно уважая их наследие. Как мусульмане чтут Христа за пророка. Так и христиане чтут Яхве за бога-отца, так и мы чтим Христа.

Камни били в грудь и голову евреев, оставляя синяки и кровоподтеки. Один за другим они падали, а остальные вынужденно шли по ним, добивая их ногами. Боль, кровь, трупы и стоны – вот чем закончился парад. Евреи были единственными на нем, у кого на головах не было кастрюль.

Пьяная толпа расходилась. На дороге лежали окровавленные тела с вытекшими глазами, раздавленными черепами, обмочившиеся и обделавшиеся при смерти. Некоторые до, от страха. Впрочем, теперь уже никто не смог бы определить, когда это случилось. Толпа двинулась к палаткам с бесплатной раздачей мороженого. Мороженое давали с лопат и люди брали его руками, загребая сливочную кашу себе в рот грязными пальцами. Альберт набрал полные руки и рот мороженого, а Отто взял немного себе в ладонь.

– Ммм… – мычал довольный Альберт. – Пища богов!

– Мороженое, как мороженое, – ответил Отто, попробовав пломбир.

– Ты что? Лучшее в мире!

– Да обычное, – ответил Отто, привыкшей к жизни в ФРГ. – И аппетита у меня нынче нет.

– Как это нет аппетита? – удивился Альберт. – Смерть всегда пробуждает аппетит. Они его больше не попробуют, а мы можем!

– Да… – сказал Отто. – Они и правда больше не поедят его один раз в год… Но скажи, Альберт, ты же умный человек… Чем это так сильно отличается от разницы нас с американцами? Убитые не поедят это раз в год, в отличии от нас. А мы не поедим это каждый день, в отличии от американцев.

– Дурак ты Отто… мы его поедим, а они больше никогда. Вот и разница.

– Они не более мертвы в сравнении с нами, чем мы, в сравнении с американцами…

– Не мороженым измеряется степень смерти. Мы все мертвы. Просто кто-то это знает, а кто-то, как призрак, блуждает по Земле и думает, что еще жив. От этих то людей и идут все проблемы.

– Разве все проблемы не от человеческой сути?

– А в этом и есть человеческая суть. Чем мы занимались всю нашу историю? Нападали на другие племена, отнимали территорию, самок… В этом наша суть… Посмотри на обезьян, они делают тоже самое. Обезьяны – мерзкий вид. И мы – они же. Просто национал-социализм не врет нам. Он так и говорит: «Выживает сильнейший». Он не заворачивает свою политику в моральную оболочку. А больше разницы нет. Почувствуй воздух, Отто! Ты чувствуешь воздух?

Дул свежий вкусный ветер.

– Чувствую.

– Вот это и есть жизнь. Свежий воздух, запах трав, деревьев, земли, в которой мы непременно окажемся. Вкусная еда, женщины… Это жизнь. А все остальное придумали люди. Только то, что доступно животным настоящее. Этим и живи.

Отто вдохнул пьянящего своей свежестью воздуха и подумал о том, что действительно не так важно кто сегодня умер, что в головах беснующейся толпы, ведь есть Солнце, есть воздух, есть деревья… Есть все то, что неизменно и не важно в какой стране ты находишься, при каком строе, ведь есть вечные земные понятия, которые живут всюду: природа, запахи, любовь… Это не может сломить никакой режим. Не лучше ли жить этим вечным, человеческим, животным, приземленным? И быть счастливым. Или все-таки нет?

Глава 9

День шел к своему завершению. На улицах валялись пьяные люди с праздничными лентами, испачканные мороженым, стекающим из-под кастрюль, казалось бы, прямо из их голов, наполненных ванильной молочной кашей, тающей на одежду, лица их были вымазаны пломбиром, и они выглядели вполне счастливыми. Друзья шли домой. На уже опустевшем пути парада лежали трупы убитых евреев. В начинающих гнить руках у них было вино, которое они пили, заливая его в раздавленные черепа, из которых текли на тротуар мозг и кровь, а совсем не пломбир. Вино растекалось рядом, ведь мертвый не может встать вертикально и залить его себе в пищевод. Кровь, мозг, вино – все смешалось в единую бордовую массу, которая казалась вкуснее пломбира. В кроваво-винную массу примешивались кусочки пыли с мостовой, делая темно-красное месиво еще более неоднородным, с вкраплениями комков грязи, в качестве посыпки на мороженом.

– Ты говорил, что вина в Германии больше нет, – удивился Отто.

– Конечно нет. Но это трупы, они уже не в Германии, они в лучшем мире. Там вина предостаточно. Только им оно и доступно.

– Они выглядят счастливо, – сказал Отто, показывая на грязных, валяющихся, порой в луже своей мочи, живых немцев, отпраздновавших День Победы.

– Так и есть. Если хочешь быть счастливым – просто будь как все. Открой свое сердце миру, люби людей, будь частью их сообщества, относись позитивно к ним и к окружающей тебя действительности. Это вселит в тебя спокойствие и удовлетворенность жизнью.

– Именно поэтому ты так защищаешь национал-социализм и всех этих людей? Чтобы не быть несчастным?

– Поверь, – ответил Альберт, – так гораздо проще.