скачать книгу бесплатно
Понятно: погоня совсем близко! Диспетчер, наблюдавший за Данилой из форта и видевший округу телеобъективами, вживленными в глаза орла, не мог сейчас помочь ничем, кроме этих сигналов тревоги.
«Хорошо, хоть орел видит, – подумал Данила. – Наши будут знать, как и где меня убивали. Жаль, что я так и не успел ничего сделать, искупить вину… Интересно, родителям сообщат, что я погиб? Хотя вряд ли. Они, наверное, даже не знают, где я теперь. Думают, что я до сих пор сижу себе в санатории и, типа, лечусь неизвестно от чего. Надеются меня когда-нибудь увидеть…»
Странно: мысль о том, что родители даже не представляют, кто он и где, пришла в голову впервые. Почему Данила никогда об этом не задумывался? Почему почти забыл о них и о том, кем, каким он был раньше?
Почему-почему… некогда было! Здесь надо было выживать, спасаться и спасать других, работать в лесу, бороться…
И надеяться!
Но, кажется, надежды больше нет…
Данила с трудом отстранился от дерева. Запоздало спохватился, что забыл оглядеть его крону, прежде чем опереться о ствол. А вдруг в гуще ветвей свили гнездо одичавшие?!
Нет, крона чиста. Конечно, это ведь береза! Береза осталась единственным деревом, которое не подверглось мутации, и нелюди обходили его стороной.
Именно из березовой древесины люди делали стрелы для обычных луков. Птицеглавые предпочитали тростниковые. Даже без наконечников. Но все равно убойные, не хуже тех, которые использовали люди для огнестрелов!
Огнестрел – всего лишь железяка. Бездушная железяка. И стрелы у него такие же. А тростник ненавидел людей. Именно поэтому стрелы птицеглавых всегда попадали в цель и всегда убивали.
Тростник сам этого хотел!
Данила зачем-то осмотрел огнестрел, хотя и так знал, что в нем осталась всего одна стрела.
Хорошо бы успеть напоследок сшибить ею какого-нибудь птицеглавого. Чтоб знали Данилу Макарова!
Он погладил шершавую березовую кору и устало побежал дальше.
* * *
– Эй, да ты что? Ну давай, очнись уже! Ох и дура эта Лина! – жужжал рядом чей-то голос. – Лишь бы какую-нибудь глупость спороть. Джен, помоги ей сесть. Ребята, принесите кто-нибудь воды. Ага, спасибо. Ну…
Раздалось громкое «ф-фу!» – и в лицо Лёльке снопом ударили холодные брызги.
Она вскрикнула, дернулась и открыла глаза.
На нее встревоженно смотрели несколько ребят и девчонок. Один, рыжеволосый, кудрявый, какой-то необыкновенно толстощекий, держал в руке большую белую кружку.
Когда Лёлька открыла глаза, рыжеволосый сделал громкое глотательное движение – и щеки его разом похудели.
Лёлька поняла, что он уже набрал воды – снова брызнуть ей в лицо, а теперь проглотил.
– Привет, – буркнул рыжий, утирая рот свободной рукой. – Жива?
Лёлька кивнула, глядя на него с ужасом.
– Да брось! – сказал мальчишка с досадой. – У Лины самые нелепые шутки в мире. Никакие мы не убийцы, никакие не преступники. Ну, в смысле…
Он вдруг сморщился и озадаченно огляделся.
Остальные отводили глаза.
– Во всяком случае, в реале, – быстро проговорил мальчишка. – А что кому снится – это чепуха. Ясно?
Лёлька помотала головой. Вообще-то на ее месте так поступил бы каждый. Но все же главное она поняла: эти ребята и девчонки не собираются прямо сейчас резать ее или душить.
Может, даже и не соберутся никогда.
На маньяков они не слишком-то похожи…
С другой стороны, Лёлька что, знакома хоть с одним маньяком?! «Судьба Онегина хранила» – как сказал бы папа.
Хотя ночью, наверное, надо быть поосторожней с этими новыми знакомыми. Всякие психозы вроде бы именно по ночам обостряются.
Ей помогли встать.
Со всех сторон звучали имена: с ней знакомились, и она тоже тупо повторяла: «Лёлька, Лёлька…» – заодно пытаясь запомнить, что рыжего мальчишку, который брызгал ей в лицо водой, зовут Стюарт, а вон того, длинного и худого, – Захария, что красивая золотоволосая девочка – это Мадлен, брюнет с большими карими глазами – Гаэтано, коротко стриженная, угрюмая – Оксана, маленькая, похожая на куколку, – Труди, стройный, смуглый, узкоглазый – Джен…
В первую минуту Лёльке показалось, что их тут не счесть. Потом сообразила, что около десяти.
Лёлька быстро переводила глаза с одного на другого, пытаясь понять, почему все иностранцы – а ведь тут было немало иностранцев: этот Гаэтано, наверное, итальянец, Стюарт похож на англичанина или американца, Джен – конечно, китаец – так хорошо говорят по-русски. То есть вообще без акцента!
Или они здесь уже очень долго, поэтому научились? И ей тоже предстоит пробыть здесь долго?!
– Вы здесь уже давно? – спросила Лёлька, ни к кому особенно не обращаясь, испуганно вглядываясь в лица.
Ответил Стюарт:
– Не особенно. Но здесь очень быстро привыкаешь чувствовать себя как дома.
– Слабо верится, – пробормотала Лёлька.
– А ты поверь, – посоветовал Стюарт. – Так проще жить! – И добавил: – Кстати, у тебя замечательный английский.
– Что? – тупо моргнула Лёлька. – Какой еще английский?! У нас в школе французский…
– И французский отличный, – усмехнулась золотоволосая Мадлен.
– И итальянский, – весело добавил Гаэтано.
– А также немецкий, – хихикнула Труди.
Лёлька слышала со всех сторон голоса, уверявшие, что у нее классный испанский, иврит, украинский и даже китайский.
– А я думала, это у вас у всех отличный русский, – дрожащими губами произнесла Лёлька.
– Каждый из нас говорит на своем родном языке, – пояснил Стюарт. – Но мы отлично понимаем друг друга. Ведь мы в совершенстве узнаем чужой язык в ту же минуту, как слышим хоть слово, произнесенное на нем.
– Но как… как же это может быть?! – воскликнула Лёлька.
Стюарт пожал плечами:
– Ноубоди знает! Это только один из фокусов нашего Корректора. Ты Лину хорошо понимала? Ну вот! А она, между прочим, из Финляндии. Финский считается одним из самых трудных языков. А вот еще прикол хочешь? Где был вход в Корректор?
– В смысле? – озадачилась Лёлька. – В дверях, где еще! И там было крыльцо такое…
Кто-то засмеялся, но Стюарт нахмурился, и смешок смолк.
– В смысле в каком городе находился Корректор, в который ты попала? – уточнил Стюарт. – В России, я правильно понял?
– Ну а где же еще?! В России, недалеко от Нижнего Новгорода. А почему ты спрашиваешь?
– Да потому! – усмехнулся Стюарт. – Я жил в Чикаго, к примеру. Там же был и санаторий, куда меня отправили как бы лечиться. Санаторий оказался Корректором. Джен вон вообще из Шанхая. И в Корректор попал там же. Мадлен – из Ниццы, Лина – из Хельсинки… Ну и так далее. Мы входили в разные здания в разных городах и разных странах – но оказались все в одном месте.
Лёлька покачала головой.
– Не веришь? – усмехнулся Стюарт.
– Не знаю… как-то в голове не укладывается…
– Ничего, привыкнешь! – ободряюще сказал Стюарт. – Честное слово! Вот у кого хочешь спроси!
Лина огляделась.
Ребята весело кивали ей:
– Привыкнешь, привыкнешь!
– А где Лина? – спросила Лёлька, не увидев знакомого лица.
– Спустилась на первый этаж, – сказал Стюарт. – Обиделась, что мы тут на нее все заорали, когда ты в обморок хлопнулась. К тому же она сегодня дежурная. Теоретически, должна встречать новеньких – вдруг еще кого-то привезут.
Почему-то Лёльке стало чуть полегче от мысли, что сюда могут еще кого-то привезти.
Стюарт – похоже, он был здесь кем-то вроде старосты – сказал:
– Девочки, покажите новенькой свободную комнату, а то у нее ужин скоро. – Повернулся к Лёльке: – Первый ужин – нормальный. В столовой. Потом будешь в столовой только завтракать, остальное готовить сама.
– Почему? – удивилась Лёлька. – Из чего? Где я буду брать продукты?
– Узнаешь, – многозначительно сказал Стюарт. – Скоро ты все узнаешь!
– Нет, ну тебе трудно объяснить, что ли? – разволновалась Лёлька. – Тут у вас сплошные непонятки!
– Дальше их еще больше будет, – «успокоил» Стюарт. – Но ты сама все довольно быстро поймешь – со временем. А если сейчас тебе рассказать – в ступор впадешь. Так что…
– Ее в какую комнату отвести? – перебила Труди. – Где Адам жил?
– Да, конечно, – кивнул Стюарт. – Там хороший вид из окна. На березки. Успокаивает!
– А этот… Адам… он теперь где? – спросила Лёлька. – Почему он в своей комнате больше не живет? Он выписался? Выздоровел?
Труди прыснула, однако Стюарт так глянул, что она умолкла, словно подавилась.
– Ну… – начал Стюарт, но запнулся.
Пожал плечами. Огляделся, словно хотел, чтобы Лёльке ответил кто-то другой, но все молчали и отводили глаза.
Тогда Стюарт вздохнул и пояснил:
– Адаму был Сигнал. Курса он не окончил, но если Сигнал – это все! Значит, он срочно нужен. Надо спешить. Поэтому он полез в петлю. Ясно?
– Ясно… – проговорила Лёлька.
А что она могла еще сказать?!
* * *
Сумка с вживителями тяжело била по ногам, но Данила и не думал бросить ее.
Вживители берегли пуще глаза! Ведь после того как ставился этот крохотный чип, маленький дикий зверек или одичавшее домашнее животное начинали обожать людей как своих повелителей и друзей, готовы были жить с ними рядом, помогать, а если надо – защищать до последнего дыхания. И даже укусы диких или нелюдей на них больше не действовали, не превращали во врагов человека.
Если дикий конь укусит твоего коня в бою или во время погони, от которой зависят твое спасение и твоя жизнь, и тот сразу превратится в смертельного врага, – ты погиб. Если же у твоего коня стоит вживитель – укус ему нипочем. Он останется другом и будет сражаться с дикими вместе с тобой.
Данила потому и устал сегодня так сильно, что битых два часа гонял по полянке с жеребятами, играя в нечто среднее между чехардой и пятнашками. За это время ему удалось поставить шесть вживителей. Ох, как не вовремя появились эти птицеглавые!
Данила горько усмехнулся: а разве смерть к кому-то приходит вовремя? К тем двоим людям, которых он и та девчонка – даже имени ее он не знал! – убили во сне, она тоже пришла не вовремя.
А потом – не вовремя! – для всего человечества…
И теперь Данила пытается это исправить. Теперь ни жизнь его, ни смерть в счет не идут.
Теперь важно только то, что он успеет сделать, прежде чем погибнуть.
Например, спасти вживители.
Там, на поляне, Данила не смог сразу же броситься бежать: надо было собрать пустые футляры от вживителей, чтобы унести их с собой. Птицеглавые не должны были их увидеть!
Одичавшие не все утратили способность думать и анализировать. Особенной, какой-то леденящей сметливостью отличались именно птицеглавые. И люди страшно боялись: если хотя бы футляр попадется птицеглавым, они смогут догадаться о назначении вживителей, смогут обнаружить их у молодняка… и тогда люди будут обречены.
Без помощи прирученных животных им не выжить!
Горючее берегли только для движков, подававших энергию к водяным насосам и ток к ограде форта, да еще для летательных аппаратов. Боевая машина – дело хорошее, но что она без бензина? Железяка. Поэтому людям были необходимы верховые лошади, боевые слоны и верблюды, стражи-собаки и орлы-наблюдатели.
Мясо диких животных употреблять в пищу настрого запрещалось – и как в этом случае людям обойтись без прирученного скота? Размеры форта не позволяли строить большие скотофермы, а сооружать их вне форта тоже было нельзя – хотя бы из-за невозможности обеспечить охрану. Вот и приходилось добровольцам снова и снова уходить в лес с вживителями, которые избавляли птиц и животных от врожденной лютой ненависти к человеку…
Уходить в лес – и оставаться там навсегда, если не повезет…
Данила бежал уже из последних сил.
