скачать книгу бесплатно
Домовушка выпаивал теплым молоком занемогшего козленка. Поднял к Зорянке свое поросшее седым волосом доброе лицо, успокоил улыбкой: не бойся, мол, сберегу твою забаву.
Голоса его Зорянка сроду не слышала, но дед как-то умел с ним объясниться. Приблудился Домовушка неведомо откуда: человек не человек, зверушка не зверушка, он походил чем-то на Шишка и Подкустовника, только имел сивую бороду, а не зеленую и, не умел увеличиваться в росте, был всегда мал. словно обрубок или кряж.
Домовушка прижился у Атея, помогал в немудрящем хозяйстве. С тех пор, как он появился, хлопот Зорянке поубавилось. Работа в мягких руках Домовушки горела, во всем была спорина, а уж чистоту блюл он такую, что обиженные пауки и тараканы запечные вовсе ушли прочь. Зорянку Домовушка жаловал и привечал, как и она его. Поэтому сейчас она с легким сердцем отдала ему заветное яблочко и вышла вслед за дедом в гаснущие сумерки.
Едва отошли от избенки и ветви деревьев сомкнулись над ними, как настала ночь. Там, и вышине, небо было чисто и светло, все в звездах, а здесь, в шатре лесном, царила тьма, и всякое дерево пело во мраке на свой голос.
Заунывно скрипели сосны да ели – столь надсадно, что у Зорянки саднило, ныло сердце. Как ни любила она лес, ночные стоны сосен ужасали ее. Чувствовала себя крошечной, жалкой, одинокой, а ночь была бесконечной, непобедимой, в ней отворялись мрачные, темные бездны…
А может, природа лишь отзывалась, словно эхо – или некое живое существо, – на то смятение, кое царило в душе Зорянки?..
Она цеплялась за деда, а тот все шел и шел, не ведая ни страха, ни устали, и его посох слабо мерцал во тьме.
Но вот наконец они перевалили угор, пройдя бор насквозь, и слух наполнился ровным, широким гулом – это шумели под ветром березы и дубы. Зорянка облегченно перевела дух и осмелилась спросить деда, скоро ли дойдут до места.
Но не успел он ответить, как его посох засветился, загорелся, словно жаркий уголь, и, вырвавшись из старческой длани, ткнулся в землю с такой силой, что она отозвалась протяжным звоном.
Посох светился так ярко, что рассеивал тьму, и Зорянка разглядела, как выбиваются струи воды из бездны земной.
Она присела и, зачерпнув воды ладошкой, пригубила.
Вода, чудилось, хранила в себе память обо всех глубинах, из коих она изверглась, запах и привкус древесных корней и рудных жил, пронзавших земную толщу. Губы Зорянки стыли от холода, душу ее леденил священный страх.
Этот посох… Посох Атея – наследство далеких прадедов, которые испокон веков находили с его помощью целебные источники и рудные залежи. На разработки приходили из-за дальних далей молчаливые, угрюмые жители гор, рудокопы, и взамен приносили неврам, лесным жителям, железные наконечники для стрел и копий, топоры, кирки, самоцветные камни. Целебную воду кочевники, которые поклонялись великой Табити, увозили в бурдюках куда-то далеко, может быть, на край света, а оттуда приводили выносливых коней, привозили богатые ткани, соль и всякий ходовой товар.
Старого Валуна хоть и почитали в селении, но все ж побаивались. Не знали, как ему удается отыскивать источники иль руды. Никто и никогда не видал светящегося посоха – кроме Зорянки, И когда-нибудь это наследство предков – а может быть, и самих богов! – перейдет в ее руки, обрекая на вечное отчуждение и почтение людей. Но это когда еще случится! Дед хоть и стар, но крепок. Она называла его дедом, потому что Атей взрастил и матушку ее, и саму Зорянку, но кто знает наверняка об их родстве? Никто… Да и зачем, кому это надобно?
Они пометили заветное место вешками и двинулись дальше. До утра было еще далеко.
* * *
Север улегся рано, однако спал плохо. Почему-то все время казалось, что вдруг да вернется Меда, и он боялся проспать ее появление. Сквозь зыбкую дрему Север думал, можно ли считать, что Контакт осуществлен, если он отверг ее женские призывы, но, кажется, сумел все же подружиться с ней. Да и не обольщался он насчет словца «переведайся» и той сцены, от воспоминаний о которой и по ею пору дрожь пробирала. Наверное, это было что-то вроде попытки жертвоприношения – ничего более. Пожалуй, она приняла его за бога!
Забылся сном и увидел, как Меда летит над деревьями, и ветер бьется в переливах голубых просторных одежд. Первые Дальнепроходцы, прибывшие сюда с Ирия, лишены были умения летать. Это благоприобретено их потомками, это чудо! Но до чего же странные превращения претерпела способность жителей Ирия к возрождениям. Зимняя спячка! Недалеко уйдет человечество, если большую часть жизни будет проводить во сне!.. Он улыбнулся сквозь дрему… и внезапно тоненькая иголочка вонзилась в мозг.
Сердце затрепетало.
Север вскочил и бросился к пульту. На экране чуть заметно вспыхивали тусклые зеленые огоньки. Приемник издавал тот самый еле уловимый писк, который только что разбудил Севера.
Это было невероятно. Еще более невероятно, чем все приключения минувшего дня, чем Контакт! А когда Север разглядел еще и оранжевую черточку, слабо мерцающую в углу экрана, то принужден был сесть – ноги подкосились.
Невозможно, немыслимо! Сколько времени кружился по орбитальному коридору, пока не убедился в догадках, высказываемых еще там, на Ирии: от Первых не осталось следов, маяки наверняка разрушены. Именно потому его посадка и была столь тяжелой, что он садился вслепую. Ничего не ждал, ни на что уже не надеялся, и вот теперь… сразу два сигнала! Сразу два!
Он потерял драгоценные мгновения, включая дрожащими руками пеленгатор, и оранжевая ниточка успела исчезнуть с экрана. Но зеленый скачущий огонек удалось засечь, и остаток ночи Север провел у пульта, пытаясь определиться на местности.
Почему-то по карте выходило, что этот маяк не стоит на одном месте, а блуждает по своему сектору. Север с любопытством следил его передвижение; огонек то сиял, подобно звезде, то еле виднелся, пока не забрезжил рассвет, и огонек, вернувшись в исходную точку, не погас.
Все это было весьма странным. Похоже, маяк попал кому-то в руки… кому-то, кто едва ли подозревает о его истинном назначении.
Не было бы худа! Не было бы худа тому, кто владеет маяком. Но как отыскать этого человека? То есть Север хотел верить, что это человек, а не какое-то жуткое существо, вроде тех, что вчера преследовали его в лесу. Наверное, лучше всего будет обойти участок, где отмечалась работа маяка. А на случай, если он опять подаст сигнал, оставить включенным пеленгатор и фиксирующие устройства.
А вдруг придет Меда? Что-то подсказывало: скоро они встретятся вновь! Внезапно захотелось махнуть рукой на нежданно проснувшийся маяк и остаться на «Инде», ждать ее.
Но нет, это не дело. Контакт Контактом, но это не значит, что ради него можно забыть о других заботах.
Да, но если она все же придет? На этот случай Север решил разблокировать механизм засовов: если Меда решит подняться, сработают трамплин и фотоэлемент. Ей останется лишь подождать возвращения Севера. Но с чего это он вообще взял, что она придет?!
Север пошел было к скафандру, но покачал головой: неохота таскать на себе эту тяжесть! И зачем? Все пробы, все анализы единодушны: нет опасности ни в воздухе, ни в воде, ни в составе почвы. Он убеждал сам себя, не сознаваясь, что велико искушение предстать на этот раз пред Медой в своем обычном облике и поглядеть, признает ли она «Лиховида». Пристегнул к поясу оружие, съемочную камеру, походный пеленгатор – и отправился в путь.
* * *
Нецый ушел из Обители Уснувших задолго до рассвета. Он весь вымок в росе, пока добрался до поляны, где стояла разлапая изба пришлеца, и затаился там, где уже лежал вчера.
Он устал. По пути сюда, еще ночью, не устрашился дойти и до скрещенья дорог, и там…
Нецый помотал головой – вспоминать о том, что там делал, не хотелось. Да и не видел он еще, как же исхитриться содеять то чаробесие, за коим ходил ночью на нечистое место.
Пощупал туго набитый заплечный мешок. Там что-то завозилось, заворочалось, и Нецый ткнул мягкий мешок кулаком. Возня тотчас стихла.
Лес звенел птичьими голосами. Солнце испило росу, трава стала сухой и жесткой. Воцарилось жаркое бездождие. А из избушки никто не появлялся.
Может, там и нет никого? Разве не мог хозяин уйти раньше, чем – появился Нецый? А он тут лежит, трясется, что твой заяц!
Наконец, сперва бочком, робея, Нецый насмелился ступить на поляну. И ничего, гром не грянул с небес, не выскочило чудище, не кинулось на незваного гостя…
Нецый обошел кругом жилища пришлеца, прикидывая, как бы изловчиться и долезть до высокой двери.
– Злая изба! – бормотал он. – Не иначе, на болоте рублена, по сырому бору катана, на лютых зверях вожена, на проклятом месте ставлена.
И не видать ни лесенки, ни приступочки! Вскарабкаться разве по птичьей ноге? Оно бы можно, да не заграбастает ли его острый коготь… не разорвет ли в клочки?
От такой догадки жаром проняло Нецыя, он попятился от страшной, когтистой лапищи, как вдруг… земля под его ногами дрогнула, вздыбилась – и неведомая сила, высоко подкинув Нецыя, зашвырнула его чрез внезапно отворившуюся дверь прямехонько на середину чужой избы, клацнув за спиной – будто вострыми зубьями!
Нескорое время миновало, пока Нецый сыскал в себе крошки храбрости и решился оглядеться.
Здесь все очень напоминало Обиталище Уснувших! Только там, в пещере, столы да лавки, тоже срубленные из железного дерева, были покрыты пылью, стекло темно мерцало, а здесь все блестело. Как-то раз торговцы-кочевники показали Нецыю осколки драгоценного стеклянного сосуда, который везли в обмен на целебную воду, да побили в тряске. Но стекло, принадлежавшее Уснувшим, было совсем иным. Хоть топором бей его – не разобьешь, Нецый пробовал.
Но где же дупла с прозрачными камнями? Иль их здесь «нет?
Нецый задумчиво стукнул в стену, но она внезапно отъехала в сторону, и пред взором остолбенелого гостя открылось темное углубление, в котором… в котором затаился один из Уснувших. Тот самый, кого Нецый видел вчера! И стрелы золотые сверкают на плечах!
Затаился. Подстерегает… Зачем только было соваться сюда на соблазн и погибель?!
С воплем отпрянув, Нецый с размаху сел на круглую лавку. Та завертелась. Он свалился – и навзничь грянулся об пол. Под тяжестью его тела туго набитый заплечный мешок лопнул.
Сонм бабочек и рой мух закружился над беспомощно простертым Нецыем! Запрыгали из мешка жабы, поползли ужи, ежи. Сильно запахло сырой, прелой гнилью.
Бабочка с тусклыми, серыми крылышками затрепетала над самым лицом Нецыя, и пыльца, похожая на прах, посыпалась, ему на губы.
Яростно отплевываясь, он смахнул бабочку и, разогнав устремившихся к нему ужей, кинулся к дверям. Те послушно распахнулись, едва он приблизился, и Нецый вывалился за порог, уже в полете вспомнив, что у этой избы нет лесенки.
Однако против ожидания приземлился он мягко, на четвереньки, будто земля подставила ему ладони.
Вскинул гудящую голову, глянул вверх.
Нет, Уснувший не кидался вослед, двери вновь сомкнулись, и Нецый облегченно смежил веки… Но тут же вскочил и, топоча на месте, взмахивая руками, завопил что было мочи:
– Хвори злые, лихие, лютые! Ослепите чужеземщину, черные, белые, вороные, голубые, карие, красные очи его! Раздуйте его утробу толще угольной ямы, засушите его тело меньше луговой травы, уморите его скорее мухи осенней!.. И опрометью кинулся прочь, в заросли.
* * *
Ну и уходились они с дедом! Зорянка ног не чуяла, когда наконец Атей повел ее из лесу. А ему словно бы все нипочем: шагает медленно да ровно, будто и не ночь минула, а час.
В вышине таяли звезды. Зорянка приостановилась, вспомнив, как Лиховид уверял ее, будто там, средь далеких небесных свечек, его родина.
Атей ушел вперед, а Зорянка все стояла, подняв глаза к небу. Ее слегка пошатывало от усталости, голова кружилась, кружилась… Зорянку словно бы несла мягкая, мерная волна.
Там, там высоко – безмерное, неоглядное поле, над коим летают, будто незримые птицы, мысли и желанья тех, кто живет здесь, в лесу, и на горах, и в степи, и в Дивьей земле, и в Залесской стране. Но, наверное, так же вьются над тем полем и невидимые птицы-мысли сородичей Лиховидовых? Да вот беда: очень уж пугливы птицы, норовят не встречаться друг с другом, а потому никому не дано изведать тайные чаяния и мысли другого человека, тем паче – чужеземщины…
Эта догадка так опечалила Зорянку, что она вовсе обессилела. Прощально махнув деду, крикнула, чтобы шел, а сама прилегла где стояла, под ракитовым кустом. Но долго еще дрема не могла подступиться к ней, потому что Зорянка развязала дареную узорчатую опояску и прильнула к ней щекой, ни о чем не думая, только лишь о том, как бы увидать Лиховида. И пусть он тоже возжелает ее повидать, пусть!..
Слышали ее небеса, да звезды, да трава-мурава:
– Ой вы ветры буйные, распорите его белу грудь, откройте ретиво сердце, навейти тоску со кручиною, и ничем бы не смог он отговориться: ни заговором, ни приговором, ни светом ночным, ни лучом дневным. И как я к траве-мураве льну, так бы и он ко мне крепко льнул во сне и наяву, в день и полудень, в ночь и полуночь, при частых – звездах и буйных ветрах. Раньше пороги обимурские пылью разлетятся, чем тоска его от меня остудится!
Ни с того ни с сего слезы навернулись на глаза. Столько жалко вдруг себя сделалось: лежит в чистом полюшке под кусточком, уж и заря в небо выходит… а он, обаянник чужедальный, поди и думать о ней забыл!
Так и сморилась она в слезах, когда почти рассвело, а пробудилась – солнце уже катилось на закат. Целый день проспала! Разбудила девушку непонятная тревога, что жгла как крапива. Сердце томилось…
Зорянка торопливо искупалась в ближнем бочажке, смыла остатки дремы, но тревогу смыть не удалось.
Прислушалась к себе.
Лиховид… да, с ним что-то недоброе. Бежать к его избе? Нет… почему-то ее неудержимо тянуло в селение. Верно, туда он пришел. Не обидели ль его там.
Надо скорее!.. Но тоска гнула к земле, не давала взлететь. Зорянка бегом ворвалась в лесной шатер, свистнула – и тут же рядом очутился серый волк порыскучий.
– Сослужи службу, зверятко!
Поддернув повыше платье, Зорянка вскочила на волка верхом, стиснула коленями поджарые его бока – и тотчас зеленый ветер ударил ей в лицо.
* * *
Север не нашел ничего, ничего!.. Тихая ярость жгла душу. Словно бы нарочно подшутил кто, надсмеялся. Совсем отдаться злобе на этого кого-то мешала только твердая уверенность, что на экране он видел именно сиянье маяков. Сымитировать их невозможно. Ничто, кроме них, не могло быть уловлено специально настроенными приборами.
Ну что же. Надо смириться. И заново – уже засветло – обшарить сектор, откуда подавались сигналы, а если снова постигнет неудача – ждать. И делать свое дело.
Но вот что чудно. Стоило Северу внушить себе, что необходимо запастись терпением, как его охватило страшное нетерпение! Ноги против воли пускались в бег. Он помчался по лесу, еле успевая отстранять от лица ветки, словно бы на чей-то настойчивый зов.
Да что такое? Куда он стремится, влекомый неодолимом желанием вновь увидеть Меду?
«Ты что? Стой!» – беззвучно приказывал он себе.
– Стой, Север! – молил вслух, словно кого-то чужого, – нет, напрасно.
Пытаясь сориентироваться, он приглядывался к местности, пока не понял: бежит туда, где увидел вчера на берегу странное игрище, центром которого была Меда.
В селение людей.
Он ожидал наткнуться на стражу, готовился что-то объяснить или даже защищаться. Но возле длинного и высокого заплота никого не оказалось.
Север походил вокруг, нашел приоткрытые ворота, протиснулся.
Множество голосов неслось из-за приземистых, очень крепких изб. Север с разочарованием отметил, что его жилище куда непригляднее этих построек.
Он замедлил шаги и осторожно высунулся из-за стены. Там, на площади меж домов, лежала большая сухая колода. В ней было выдолблено углубление, а туда вставлено заостренное бревно, обвитое веревками, за которые с двух сторон тягали сильные, высокие мужчины, – так что бревно поворачивалось туда-сюда с мерным поскрипыванием.
Север машинально включил камеру, фиксируя эту сцену. В ней было что-то завораживающее!
Слаженные движения до пояса обнаженных, мускулистых, блестящих от пота тел.
Резкое, рваное «И-эх!» сквозь зубы.
Ритмичные взлеты длинных темных и светлых волос.
Затаившие дыхание дети, женщины.
И скрип дерева, в котором таилось нечто грозное.
Священнодейство!..
«Что же это они делают?» – недоумевал Север, и, словно отвечая ему и подбадривая мужчин, женщины завели протяжным хором:
– О Подага! Подага!
Подага! Помилуй нас!
Подай огня!
Огонь! Родись, живой огонь!
Родись!
Север едва не рассмеялся. Столько суеты из-за какого-то огня! Он выхватил из-за пояса искрил и коротким одиночным залпом ударил туда, где бревно соприкасалось с долбленой колодой.
Ух как полыхнуло! Как отпрянули от внезапного костра не то перепуганные, не то сверх меры обрадованные люди!
Кто пал на колени, вознося к небу благодарные молитвы. Кто лежал, уткнувшись в землю. А из толпы женщин вдруг выбежала одна и, приблизившись к Северу, склонилась пред ним в поклоне, а потом сняла свой пышный венок и увенчала им гостя.
«Меда!» – чуть не вскрикнул он радостно, да осекся: нет, не она. Другая девушка. Но тоже красавица!
Он смотрел на поднятое к нему прелестное личико с тонкими, словно ниточки, полукружьями бровей.
