скачать книгу бесплатно
– Хм, как сказать, Игнатий Викторович, за что купила, за то и продала. Может, и слухи, да мне, знаете ли, все слухи, которые этих тварей чернят, милы. А еще говорят, что он в своих бабах запутался окончательно. Живет теперь с Мурой Будберг, Варвару от себя отослал, у них дочь родилась, Ниночка, как две капли воды – папаша, только усов нет. Их якобы наш буревестник снабдил кое-каким награбленным антиквариатом – да и поселил за границей. Финансово поддерживает. Все, видимо, что по закромам чужим нашарил, теперь продает за границей. А впрочем, живет припеваючи за счет издания своих богопротивных сочинений. Большевики-то на него надышаться не могут!
– Ненавидите вы его…
– Ненавижу. До смерти буду ненавидеть. Вон, Ульянов-Ленин помер уж сколько лет назад, а разве моя к нему ненависть за то, что он сделал с Россией, меньше стала? Так и к пособнику их ненависть не утихает. Слезы мои ее не гасят, а разжигают.
– Понимаю вас… Понимаю. Ну ничего, им еще отольются наши слезы! Сами еще кровавыми слезами заплачут! Я вам как историк скажу: революция пожирает своих вождей. Они все пожрут друг друга!
– То же и Мережковский говорит непрестанно. И я согласна с этим. Они все обречены.
И мы простим, и Бог простит.
Мы жаждем мести от незнанья.
Но злое дело – воздаянье
Само в себе, таясь, таит.
Наши дни, Франция
Для начала Алёна снова прошлась по ярмарке, высматривая воровку. Правда, сама хорошенько не знала, что устроила бы, увидев ее, но что-нибудь устроила бы точно, за наглый грабеж, и кого – ребенка! Было жаль браслета, слов нет, но куда больше было жаль Лизочку, испытавшую такой стресс. Конечно, стресс для ранимой-то детской души!
При виде Лизиных слез Алёну охватило просто бешенство. Девочку, вернее, обеих девочек она любила как родных, сестрички выросли у нее на глазах, даже, можно сказать, и у нее на руках: приезжая довольно часто в Париж, Алёна нянчилась с ними, возила в коляске, гуляла, играла, строила песочные города, покупала игрушки, рисовала и лепила из пластилина, читала книжки, которые сама же и привозила, даже рисковала ради них жизнью…[24 - Подробнее читайте в романах Елены Арсеньевой «Поцелуй с дальним прицелом» и «Дневник ведьмы», издательство «Эксмо».] За Лизочкину слезинку наша героиня без раздумий сжила бы со свету не одну лысую воришку, а десяток!
Но бодливой корове, как известно, бог рогов не дает, и Алёна злодейку не нашла. Да и не такая дура та лысая, чтобы ждать, когда возмущенная дама с синяком ее разыщет и навтыкает по первое число!
И тут Алёна аж споткнулась. Секундочку! А откуда лысая знала, что у нее пресловутый un bleu? За очками же ничего не видно, сама нарочно проверяла… Возможно, лысая просто догадалась? Или у нее самой разбита физиономия, потому она и носит тоже очки, вот и сообразила? Рыбак рыбака, так сказать…
А может, лысая уже где-то видела Алёну без очков, с синячищем? Но где? Единственное место, где наша героиня сегодня выставляла на всеобщее обозрение свою физиономию, – бассейн. Ну и еще дом Детуров. Но последний вариант отпадает – дома, в Муляне, лысой точно не было. Да вроде и в бассейне тоже… Или Алёна просто не заметила там ее, пакость такую. Жаль, что придется распроститься с мыслью напакостить «черной даме» в ответ – лысая исчезла. Значит, надо заняться поисками горничной из Талле.
Зачем? Почему надо? Да просто потому, что делать больше нечего. До прихода автобуса еще полчаса.
Алёна направилась в сторону Ruelle Carnet. Мадемуазель Моро встретила ее как родную и немедленно кликнула своего шарообразного папашу, который с готовностью снова выкатился из погреба, а вслед за ним, вообразите, вылез – правда, не столь проворно – продавец велосипедов Жак Бланкет. При виде его мадемуазель Моро зарделась: видимо, романтическая догадка писательницы Дмитриевой была не столь далека от истины.
Алёна спросила бутылку белого вина с собой и бокальчик – на месте. Это была четвертая порция за день, многовато для ее отнюдь не луженой глотки и слабого организма, однако нашей героине уже было море по колено.
– Мадам, вы русская? – спросил Жак Бланкет. – Я сразу догадался. Ведь вы исключительно красивы!
Нет, само собой, французы весьма галантны, но чтоб до такой степени… Разглядеть исключительную красоту под черными очками, скрывающими синячище, это ж кем надо быть?!
– Coureur![25 - Бабник (франц.).] – проворчала мадемуазель Моро, давая ответ на незаданный Алёнин вопрос. И еще довесила от души: – Putassier![26 - Потаскун! (франц.)]
– Спасибо, мсье, но… – пробормотала наша героиня, еле удерживаясь от смеха и делая вид, что поперхнулась вином. – Но ведь мои очки…
– Вы хотите сказать, что они скрывают вашу красоту? – прищурился потаскун и бабник. – От Жака Бланкета невозможно скрыть подлинную красавицу, у Жака Бланкета глаз такой – видит женщину насквозь! Тридцать лет назад я сказал Манон Моро, что вижу: больше всего на свете она мечтает выскочить за меня замуж. И Манон так обиделась на правду, что с тех пор отказывала мне шестнадцать раз! А сегодня я видел еще одну красавицу, которая обиделась на меня за то, что я сказал правду.
– Неужели и ей ты сказал, что она мечтает выйти за тебя замуж, старый ты bavard?[27 - Болтун (франц.).] – ехидно засмеялась мадемуазель Моро.
– Нет, я ей сказал, что она такая красивая, что даже бритая голова ее не портит, но с длинными волосами выглядела бы куда лучше, и ее мужчина немедленно сделал бы ей предложение, – гордо сообщил Жак Бланкет. – Хотя, между нами, мужчина, который бреет подмышки и все руки, не мужчина, а сущий pidermon.
Вот теперь Алёна в самом деле поперхнулась (по-прежнему от смеха), сразу смекнув, о ком речь. О лысой воровке и ее кавалере!
Значит, у бритоголового и веснушчатого мужчины бритые руки и ноги? Вот что показалось ей странным, когда парень чесал ногу, задрав штанину, – нога была безволосая. Однако редкость для мужчины!
Потом он одернул штанину, потому что лысая ему что-то сказала… Что? Это было как-то связано с Алёной?
Вообще ситуация становилась очень интересной… Получается, лысая и правда где-то видела Алёну с синяком? Где именно? Только в бассейне, снова подумала наша героиня…
Собственно, неудивительно, что она ее не заметила, ведь была чуток не в себе из-за всеобщего внимания. Тогда дежурная писины могла лысую запомнить… Выходит, «черная дама» живет где-то в районе Тоннера, не нарочно же девица потащилась в бассейн, чтоб Алёну выслеживать. Зачем ей? Браслетика козырного тогда на писательнице еще не было, так что повода ее преследовать не имелось…
Или все же имелся? Но какой?!
Черрррт, четвертый стакан вина – явно перебор. Мысли путаются, и язык заплетается. А ведь главный вопрос так и не задан!
– Мсьедам[28 - Обычное во Франции обращение к компании мужчин и женщин.], – промямлила Алёна, – вы не слышали, какое несчастье случилось на днях в Талле?
Красные лица бургундцев мигом посерьезнели.
– О, конечно, – кивнул папаша Моро. – Всех замучила вопросами полиция. Особенно нас с Манон, потому что именно в нашем доме снимала комнату та девушка, уборщица.
– Такая миленькая особа, – огорченно сказал Жак Бланкет. – У нее очаровательная улыбка! Я не верю, что малышка замешана в какой-то преступной афере.
– А я верю, – с грозным выражением обернулась к нему мадемуазель Манон. – Иначе почему бы она уехала так внезапно? Оставила записку: «Я должна срочно съездить в Париж, у меня неприятности» – и исчезла!
– Ну, насколько мне известно, девушка оставила не только записку, но и деньги в оплату за жилье, – заметил папаша Моро и украдкой подмигнул Бланкету. – Так что была в полном праве уехать куда и когда угодно.
– А кстати, вы не знаете, откуда она? – с самым невинным и безразличным видом спросила Алёна.
– Не знаю, откуда, но знаю, что шлюха, – проворчала Манон.
– Девушка из Парижа, – ответил папаша Моро, ухмыльнувшись словам дочери. – Она рассказывала, что учится в Школе искусств в Лувре, а во время ваканс (надо заметить, что французы никогда не употребляют слово «каникулы», говорят только vacances!) устраивается на работу в разные замки, чтобы, так сказать, приобщаться к красоте.
– Не удивлюсь, если приобщается она именно для того, чтобы уменьшать количество этой красоты. И из каждого замка что-нибудь тащит. У нее внешность типичной авантюристки, – сурово заявила Манон.
Папаша Моро снова подмигнул Бланкету.
– Ну, не знаю, все мечтают о лучшей доле, даже авантюристы, – философски проговорил тот. – Девочка хотела найти работу получше, не уборщицы, но это было невозможно.
Можно себе представить. Французская провинция оскудевает людьми именно потому, что здесь не найти работы, вот все и перебираются в крупные города. Обычное развитие капитализма!
– Вообще-то, странно, – сказала Алёна, – что, работая в Талле, она поселилась в Троншуа. Это ведь не очень близко!
– В Талле не найдешь жилья, – пояснил Жак Бланкет. – Здесь, в округе, масса народу поступает именно так: живут в одном месте, работают в другом. Большинство обслуживающего персонала замка, несколько гидов живут в Тоннере, многие – в Монбаре, ну а у нас жила одна Чжэн.
– Чжэн? – удивилась Алёна. – Вроде бы китайское имя, верно?
– Конечно, – фыркнула Манон. – Девчонка ведь и не француженка. Она китаянка!
Вторая половина XIX века, Китай
В дворцовом хранилище книг Лан Эр наткнулась на записки Ли Чжу – путешественника, некогда побывавшего за тысячи, тысячи ли от родного края – в стране под названием Франция. Было это давно, за несколько поколений до рождения Лан Эр. В ту пору в той стране властвовала правительница с именем, которое Лан Эр, как ни пыталась, не смогла прочитать. Ли Чжу ставил рядом иероглифы благополучия и несчастий, пытаясь передать ее имя. Видимо, такой она и была: приносила людям несчастья ради своего благополучия. Несколькими десятилетиями позже, когда во дворце появились люди, сведущие в европейских языках, Лан Эр узнала имя правительницы: Екатерина Медичи. В ее стране титул звучал так: королева. Она свела в могилу очень многих своих сановников, в основном тех, кто с ней спорил, как именно нужно поклоняться их главному божеству. Ради уничтожения своих противников королева однажды вывела на улицы сотни единомышленников, и те всю ночь жестоко убивали приверженцев иной веры. Кроме того, Екатерина Медичи прославилась как большой знаток ядов. У нее были помощники, разделявшие с ней это увлечение. Правильное звучание их имен Лан Эр тоже узнала много позже. Их звали Козимо Руджиери, мэтр Рене, Тихо Браге. Все они были великими учеными своего времени – например, Тихо Браге занимался исследованием звезд и их движения. К таким людям Лан Эр относилась восторженно. Может быть, Тихо Браге видел среди звезд Серебряную Фей, которой якобы была обязана своим происхождением Слива Мэйхуа?
Но Ли Чжу поднимал на смех и Тихо Браге, и Козимо Руджиери, и саму королеву Екатерину Медичи. Путешественник называл их варварами, потому что они пользовались грубыми ядами, которые назывались у европейцев мышьяком и кантареллой и которые действовали очень быстро, отчего сразу указывали на отравителя. В противовес им Ли Чжу превозносил своих соотечественников, жителей Поднебесной, а также живущих через море обитателей маленькой островной страны Нихон, Родины Солнца. Именно у Ли Чжу обнаружила Лан Эр упоминание об алхимике Ге Хуне. Она начала искать его труды и труды нихонских ученых, нашла… и надолго потеряла покой от тех возможностей, которые теперь перед ней открывались. Ведь целью ее жизни было стать для императора единственной, не только в постели (этого она уже почти добилась с помощью премудростей, которым ее научила Сун Мэйхуа), но и на троне.
Но если Лан Эр ничем не интересовалась, кроме своих планов, то мысли императора довольно часто бывали весьма далеки и от любви, и от постели. Он-то как раз думал только о троне, потому что в то время жизнь в Поднебесной была далеко не безоблачной. В Китае шла Вторая опиумная война.
Еще с конца XVIII века, когда иностранная, в частности английская, торговля с Китаем сосредоточилась в руках Ост-Индской компании, большое распространение в Китае получила контрабандная торговля опиумом. Ост-Индская компания взяла в свои руки производство наркотика в Бенгалии и хотела узаконить сбыт опиума.
Тогдашний китайский император Даогуан осознавал всю пагубность опиекурения для своих подданных, приводившего к подрыву здоровья населения, разложению нравов, разорению ремесленников, упадку дисциплины в армии. Он потребовал от британских и американских торговцев прекращения опиумной торговли. А по его приказу у торговцев были конфискованы наличные запасы опиума – свыше 20 тысяч ящиков – и уничтожены.
Правительство Великобритании тотчас объявило эти действия незаконными и послало к китайским берегам эскадру. В апреле 1840 года англичане официально объявили Китаю войну, получившую название Первой опиумной войны.
Китайское правительство, боясь разгрома, пошло на уступки. Однако британцам так и не удалось добиться формальной легализации ввоза опиума в Китай, хотя контрабандная торговля фактически не запрещалась. Чтобы вообще легализовать ее, британцы и американцы развязали Вторую опиумную войну.
Тем временем в стране и так шла гражданская война! Образовалось Тайпинское государство, которое мечтало отъединиться от имперского Китая. Ослабленный заботами Сянфэн совершенно перестал обращать внимание на те вещи, которые творились в его дворце.
А между тем во дворце творились странные дела…
Началось все с того, что около маленькой калитки в заборе, окружавшем дворец (как известно, во всяком, даже самом высоком и неприступном заборе непременно сыщется маленькая потайная калиточка), порой появлялись мальчишки с какими-то узелками. Они стучали особым образом, и на стук появлялся молодой евнух по имени Бао, который узелки забирал, отдавая взамен мелкую монетку. Мальчишки убегали, а евнух украдкой нес узелки в павильон, где жила Лан Эр. Бао знал, что в узелках находятся большие жабы. Даже ему противно было заглянуть внутрь, а что делает с жабами любимая императорская наложница?! Говорят, их желчь как-то используют для приготовления приворотных зелий… Ну что ж, во дворце давно болтали: Лан Эр, дескать, опоила императора любовным напитком, то-то он без нее ни одной ночи не проводит.
Бао был влюблен в Лан Эр (да-да, и евнухи способны любить, пусть и безответно… а некоторые даже и не безответно, как мы узнаем вскорости), а потому не мог думать ни о чем другом, кроме как о любви. Но ему было страшно, что владычица его грез уподобляется старой, отвратительной ведьме из лесной хижины, потому Бао старался не смотреть, что делает с жабами Лан Эр.
Она же варила вовсе не приворотное зелье, а яд. Насаживала жабу на вертел над очагом и поджаривала. Как только кожа жабы начинала пузыриться, яд капал в специально подставленный поддон. Согласно научным трактатам, его следовало высушить и в таком виде хранить многие годы.
Однако Лан Эр понимала: всякий яд должен быть испытан. И вот она вдруг сделалась очень доброй и милой со всеми, кто ей только попадался во дворце, – и с придворными дамами, и со служанками, и с евнухами, и со стражниками, и с кухонными мальчишками. Раньше была заносчива и своенравна, а теперь просто не узнать ее стало! И для всех-то у нее припасен какой-нибудь маленький подарочек, какая-нибудь сладость, ею самой приготовленная. И так заботливо Лан Эр всегда о здоровье осведомляется, спрашивает, не болит ли что…
Не болело. Разве что слегка расстраивался желудок. Так ведь чем легче опорожняется кишечник, тем человек счастливей, как уверяют мудрецы.
Но Лан Эр хотела совершенно другого! В чем дело? Почему ей не удавался яд, приготовленный по рецепту отъявленных убийц из страны Нихон? Жабы не те? Наверное… Но других добыть не удалось. Да и опасные опыты с ними пришлось прекратить, потому что поползли по дворцу слухи – мол, колдовством занимается любимая наложница императора…
Лан Эр испугалась и на время притихла. В книгохранилище больше ни ногой, сидела себе в своем павильоне и пела нежные песни, которые во множестве узнала от Сливы Мэйхуа. Но украдкой, когда точно знала, что ее никто не увидит, читала старинную рукопись, которую утащила из хранилища. Рукопись эта была посвящена яду гу.
Рецепт его приготовления, по описанию, был чрезвычайно прост: внутрь большого глиняного горшка нужно посадить самых ядовитых существ – скорпионов, змей, многоножек, пауков. Сильнейший должен был съесть остальных и вобрать их яд. Ну а потом из него следовало выдавить этот яд – и пустить его в дело.
Просто? Так только кажется! Опять начали по ночам сновать вокруг дворца мальчишки с узелками, и опять преданный Бао носил те узелки к павильону, в котором жила Лан Эр…
Наши дни, Франция
Алёна чуть не выронила бокал. Китаянка? Еще одна?! Не много ли китаянок сновали в день ограбления вокруг шато? Та красотка с итальянцем, теперь уборщица… Хотя что тут удивительного: китайцев во Франции не меньше, чем русских или евреев.
– Китаянка?
– Ну да. Только не настоящая.
– Как не настоящая?!
– Не из Китая, а из России. Из какого-то дальневосточного города… Владо… стоко…
– Из Владивостока?
– Вот-вот, – обрадовался Жак Бланкет. – Ее предки давным-давно поселились в России, но сохранили свои традиции. А она ненавидела и эти традиции, и Россию, хотела жить во Франции, с детства мечтала. Ее прадед некогда служил у француза и сохранил об этом самые восторженные воспоминания. У Чжэн была настоящая навязчивая идея, и наконец она ее осуществила. Правда, не слишком была довольна жизнью здесь. У нее вроде бы был какой-то мужчина, но потом оказалось, что у него есть другая… В общем, обычная история. У всех неудачная любовь бывает, вот и у Чжэн тоже.
– Чжэн… – повторила Алёна. – Красивое имя.
– А ей не очень нравилось, – сказал Жак Бланкет. – Она говорила, что этим именем можно назвать и мужчину, и женщину. Правда, второе имя у нее очень женственное, но его я забыл, что-то вроде Фен или Фан… но означает оно «аромат», а вместе оба имени переводятся так – «Возносящийся вверх аромат». Красиво!
Папаша Моро снова подмигнул, Манон фыркнула.
– У китаянок не только имена красивые, они и сами хороши собой, – сказала Алёна, надеясь таким невинным способом выведать, как выглядела загадочная горничная, однако не учла бурного темперамента мадемуазель Моро.
Та бросила уничтожающий взгляд на Алёну, вскочила так стремительно, что крошечный стульчик, на котором сидела толстуха, опрокинулся, – и кинулась прочь.
– Хм, а ведь Манон приревновала китаянку к тебе, Жако! – ухмыльнулся папаша Моро. Теперь уж Бланкет залихватски подмигнул:
– Если я вижу, что женщина красива, то не упущу возможности сказать ей об этом!
– А еще какой ты возможности не упустил? – подначивал папаша Моро. – Столько сплетен о Чжэн собрал… Она сама тебе рассказывала? В постели женщины очень откровенны! Давай, признавайся, я ничего не скажу Манон!
Несколько мгновений Бланкет медлил – на лице его отчетливо читалось желание наврать с три короба. Однако то ли постыдился, то ли не поверил, что папаша Моро не проболтается дочери. Ведь та тогда уж точно никогда не ответит согласием на его, Бланкета, очередное предложение руки и сердца.
– Не было ничего, – вздохнул мужчина. – Я только один раз ей письмо написал, да она не ответила…
– Может, Манон перехватила? – заулыбался папаша Моро. – Дочка у меня ревнивая – просто страсть! Вся в свою мамашу покойную.
– Папаша Моро, ты отстал от жизни! – захохотал Бланкет. – Сейчас никто не пишет писем на бумаге, не отсылает их в конвертах. Все строчат sms и передают по телефону. Или отправляют послание по электронной почте. Но я не знал e-mail Чжэн. Да если бы и знал, что проку: компьютера-то у меня нет! Зато как раз в тот день, когда замок позавчера утром ограбили, я слышал, как она говорила с кем-то по телефону и диктовала свой номер: 06 45 22 16 59. У меня память хорошая, и номер я запомнил сразу. Телефон мобильный, в нем 06 впереди, значит, можно написать sms, подумал я. И написал. И отправил сразу же. Но ответа так и не получил. Может, она просто хотела, чтобы я за ней ухаживал подольше? Но Чжэн исчезла, и я ничего не успел…
– Папаша! – послышался разъяренный голос Манон. – Долго вы будете болтать? Обедать давно пора, все стынет!
– Пошли, Жак, – весело сказал папаша Моро. Затем винодел посмотрел на Алёну. – И вы пойдемте, мадемуазель. Манон бывает иногда злющей, но готовит великолепно. Такой суп из courges, как делает она, вы нигде не пробовали, клянусь!
Алёна не сомневалась, что не пробовала: даже само существование супа из courges, как называют во Франции кабачки цукини, было для нее открытием. Однако желудок все еще отягощали охотничьи колбаски – наверное, их следовало растворять гораздо большим количеством вина или вообще не вином, а чем-нибудь покрепче, – и упоминание о еде не вызывало энтузиазма. Да еще очень своевременно пришло в голову, что через пять минут отправляется автобус на Нуайер. Поэтому наша героиня торопливо поблагодарила, простилась с новыми знакомыми, – но только выскочила из ruelle Carnet, как мимо просвистел темно-серый «Мерседес», остановился напротив дома Моро и властный мужской голос, почему-то показавшийся Алёне знакомым, окликнул:
– Мсье Моро, мсье Бланкет, минутку!
Те двое оглянулись. Из автомобиля вышел невысокий худой мужчина в невзрачном джинсовом костюме – черноволосый, кудрявый, с роскошными, просто пушкинскими бакенбардами.
При виде его Алёна споткнулась.
– У меня еще пара вопросов относительно известной вам Чжэн Фанг, – громогласно заявил вновь прибывший. – Нужно кое-что уточнить. Может быть, пройдем в дом?
– Конечно, мсье Ле Пёпль, – забормотал папаша Моро с виноватым видом, – прошу вас, проходите!
Ле Пёпль… Да ведь это фамилия того самого лейтенанта окружной жандармерии, который ведет дело об ограблении замка Талле… Как его назвал диктор? Точно, Жоэль Ле Пёпль! И кстати, Алёна же его знает! Фамилию слышит впервые, а так-то знает – именно Жоэль прошлой зимой доставил ей массу неприятностей самого разнообразного свойства. Конечно, мужчина великолепно танцевал аргентинское танго – а наша героиня, напоминаем, была неистовой поклонницей этого танца и старалась не пропускать ни одной милонги (так называется вечеринка, где танцуют только аргентинское танго), в каком бы городе она ни оказывалась, в первую очередь в Париже, – но даже и это не могло служить извинением его поведению. Сначала Жоэль едва не сдал Алёну своему приятелю, лютому полицейскому агенту Диего Малгастадору, а потом предложил помочь ей сбежать при условии, что она немедленно отдастся ему. И где? В каком-то зачуханном «Смарте»! Спаслась Алёна от его домогательств только истинным чудом[29 - Прочитайте роман Елены Арсеньевой «Письмо королевы», издательство «Эксмо».].
Правда, зимой парень служил в Париже. Значит, его перевели? Интересно, перевод из Парижа в провинцию – это повышение или понижение? Ну, если раньше Жоэль был просто агентом, а теперь лейтенант, кроме того, «мерс», на котором он сейчас приехал, не чета тому «Смарту», то, выходит, все же повышение.
А где Диего? Его тоже перевели в жандармерию?
Алёна огляделась, не то надеясь, не то опасаясь, что откуда ни возьмись вдруг вынырнет смуглый, поджарый, словно гончий пес, злой, неистовый, неутомимый и неумолимый испанец. Но Жоэль был один.
Она пожала плечами. Можно, конечно, передать через новоиспеченного лейтенанта привет для Диего, напомнить о его обещании пойти с ней на милонгу и танцевать только с ней (под своим первым именем – Карлос – Диего Малгастадор был известен всем любителям аргентинского танго в Париже и считался там супертанцором!), только неохота с Жоэлем общаться. Вот окажется Алёна в Париже – сходит в клуб «Le 18», где прошлой зимой развернулись достопамятные события, да и потанцует с Карлосом. Нет – значит, не судьба. Сейчас же надо поспешить на автобус, а то еще уйдет. Как тогда добираться до Нуайера? На такси можно разориться, а попутку ловить… Нет уж, садилась Алёна Дмитриева пару раз в попутную машину, так неведомо как жива оставалась. Больше она рисковать не хочет!
