скачать книгу бесплатно
– Джинсы подшить, Антон? – спросила Марья Петровна со своей обычной грустной улыбкой и протянула мне шоколадный батончик.
Я по опыту знал, что отказываться бесполезно, поэтому батончик взял и поблагодарил.
– Пижамные штаны порвал, – объяснил я и развернул то, что принес. – Сможете зашить?
Раньше мне, конечно, случалось слышать выражение: «Глаза на лбу» – но я считал его образным, ну, просто для красоты.
Сейчас понял, что это в натуре такое.
Ну, вообще-то, у меня, наверное, тоже глаза оказались на лбу, когда я утром проснулся и обнаружил, что лежу на полу практически голый, а пижамные штаны на мне разорваны пополам. Задняя половинка штанов – и передняя. Держит их только резинка.
Как я их порвал? Когда? Зачем?!
Причем, наверное, очень старался, когда рвал, – вон пузо все исцарапанное.
Что за ужас мне снился?! Почему уснул на полу? Я не помнил. Но знал, что мама с папой этих рваных штанов увидеть не должны. Потому я и приперся в «Метелицу». Заметать следы, так сказать.
– Как тебе это удалось? – спросила Марья Петровна изумленно.
Я не знал как. Я этого не помнил. И ляпнул первое, что в голову пришло:
– На спор.
Марья Петровна пожала плечами, но, видать, поверила. Взяла с меня двести рублей (у меня были, мама еще вчера оставила на новые учебники) и сказала прийти через час-полтора.
Только тут я спохватился, что забыл дома часы и мобильник. Был, так сказать, в расстроенных чувствах!
– А который час? – спросил я.
– Одиннадцать, – ответила Марья Петровна. – Вот в полдень и приходи.
И я наконец потопал в поликлинику.
Делать доброе дело!
Я здесь никогда в жизни не был. Родители обычно и сами ходили, и меня водили в «Тонус». Он, конечно, платный… ну и ладно, если есть чем платить! А по просьбе Ликандра Андроновича мне пришлось явиться в обычную районную поликлинику. Я такого и не видел никогда! Стены покрашены синей краской и облупились, линолеум драный, протертый, какие-то уродские жесткие стулья с треснутыми сиденьями…
Совок и отстой, короче!
Окошко в регистратуру было загорожено двумя слоями мутного стекла, и только внизу оставлена щель сантиметров в десять. Всем желающим записаться на прием или что-то спросить у регистраторов надо было или на колени становиться, или в четыре погибели сгибаться.
Передо мной сначала стояли несколько человек, но наконец я оказался один около этого окошка. Сказал регистраторше, что мне надо, просунул в «смотровую щель» полис Ликандра Андроновича и облокотился на стену, приготовившись подождать.
Я не возражал подождать. Было о чем подумать! Сегодня я сделал вид, что проспал, и родители, вернувшиеся за полночь, ушли на работу, когда я еще не встал. Но я же не могу от них скрываться каждый вечер и каждое утро! А если мама увидит мою перевязанную руку…
Даже думать о таком не хотелось!
Я потряс головой в надежде, что неприятные мысли оттуда вылетят. Но не получилось.
И я, чтобы отвлечься, стал наблюдать за регистраторшей в белом застиранном халате. Может, эта поликлиника – последняя на свете, где персонал в таких халатах ходит!
И вообще, я думал, тут какую-то правку в компьютере внесут – чик-чик, раз-раз – и готово, а регистраторша бродила между стеллажами с карточками с таким видом, как будто забыла, что ищет.
Мне даже интересно стало – вспомнит или нет?
Точно с таким же интересом за ней наблюдала хорошенькая черная кошечка, которая преспокойно лежала на самом верху стеллажа, на небрежно сваленных в кучу карточках. Она даже свесилась наполовину с полки и водила головой за мелькающим белым халатом – туда-сюда, туда-сюда.
– Да что ж такое! – возопила наконец регистраторша. – Куда карточка делась этого Вежливца?! И что за фамилия такая – Вежливец?!
Ну да, у Ликандра Андроновича такая забавная фамилия. Я-то к ней привык, а посторонним, конечно, странно.
Может быть, кошке она тоже показалась странной, потому что она вдруг вскочила, выгнула спинку, потянулась – и из-под ее задних лап сверху свалилась карточка, угодив прямо на голову регистраторши, совершенно как то яблоко, которое некогда угодило на многоумную голову Ньютона.
История умалчивает о том, что изрек в этот миг Ньютон, а вот регистраторша вскричала:
– Да вот же она, карточка этого, как его… Но почему это она упала оттуда?!
– Ее кошка сбросила, – сказал я.
– Какая еще кошка?! – Регистраторша взглянула на меня как на безумного.
– Которая вон там сидит! – Я хотел показать пальцем, но он ткнулся в стеклянное ограждение регистратуры, и стекло буйно завибрировало. Пришлось объяснять: – Вон та кошка, которая на самом верху стеллажа сидит. Черная такая!
И тут я понял, что ошибся. Кошка только на первый взгляд казалась черной, а на самом деле она была серой.
– В смысле серая, – поправился я. Но немедленно обнаружил, что снова ошибся: наверное из-за игры света и тени. Сейчас кошка была реально рыжая. И я, конечно, снова поправился: – То есть рыжая!
Смешно, но через секунду выяснилось, что я ошибся снова: кошка оказалась вообще белая! А потом я разглядел, что она полосатая…
Так. Кажется, моя расплывчатая близорукость опять активизировалась. Да еще как!
– А может, кошка была в клеточку? – хладнокровно спросила регистраторша, которая наблюдала за мной с тем же исследовательским любопытством, с которым мы с кошкой недавно наблюдали за ней. – А что такого? Кошка в клеточку, нормально… Только ведь тут у нас никакой кошки отродясь не было! Ни белой, ни черной, ни рыжей, ни в горошек, ни в цветочек!
И разложив на столе карточку Ликандра Андроновича, она наконец-то начала исправлять в ней номер полиса.
Я посмотрел на стеллаж. И правда – там никого не было…
Тут за моей спиной кто-то хихикнул.
Я обернулся.
Там стояла девчонка. При виде ее все мои проблемы – и рваные пижамные штаны, и даже шерсть внутри раны! – показались сущей ерундой.
В каком-то древнем совковом фильме одна неказистая девчонка мечтала, чтобы при виде ее все мужчины падали и в штабеля складывались. Сейчас я понял, какой надо быть девчонке, чтобы при виде ее хотелось безропотно сложиться в штабель.
Я, к примеру, уже практически сложился!
Это была не девчонка, а Шамаханская царица, честное слово! Длиннющие косы – черные, блестящие, брови дугами изгибаются, будто нарисованные, нос – шедевр! Глаза… ну, тут вообще слов нет. Сказочные глаза! Зеленые-презеленые! Прямо даже изумрудные. И вся она была такая тоненькая, как балеринка, так что черные джинсы, майка и балетки казались нарисованными на ней.
Она стояла, глядя на меня этими своими изумрудными глазищами, улыбалась лукаво и поцарапывала ноготком притолоку.
И мне стало ну прямо тошно оттого, что эта Шамаханская царица слышала, как меня регистраторша высмеивала. При такой девчонке хочется, чтобы тебе на голову лавровый венок надевали, честное слово! И это самое малое…
– Кошка точно была! – выпалил я, во что бы то ни стало желая оправдаться в ее глазах.
– Конечно была, – сказала она. – Я знаю.
Ну, ребята… Это не просто девчонка! И не просто Шамаханская царица! Это вообще… ну, я не знаю!
Может, она и цвет кошкин смогла разглядеть?
Я только рот открыл, чтобы спросить, как регистраторша стукнула в стекло:
– Эй, кавалер! Забирай полис своего Вежливца!
Показалось, будто эта тетка в белом халате меня кипятком обварила. Вытащила из-под прилавка полную кастрюлю – и выплеснула в меня. И даже стекло этот кипяток прожег.
Кавалер, главное! Ну почему взрослые бывают иногда такие… такие… ну почему им надо все сделать ужасным?!
И она, Шамаханская царица, она ведь слышала, какой презрительный был голос у регистраторши! Мол, этот длинный, тощий, длинноносый, с пегими лохматыми волосами – этот Дохлый Тунец, короче! – не достоин быть кавалером балеринки с изумрудными глазами.
Я схватил этот несчастный полис, сунул в карман, обернулся – и понял, что не напрасно у меня было такое ощущение, будто мир развалился на мелкие кусочки.
Все-таки эта вреднючая тетка сделала свое дело!
Шамаханской царице, видимо, ужасно не понравилось, что меня зачислили к ней в кавалеры. И она ушла.
Пропала!
Я тупо посмотрел на притолоку, в которой девчонка успела процарапать своими ноготками несколько довольно глубоких борозд.
Ничего себе, вот это ногти у нее! Если бы регистраторша увидела это, вот бы крик подняла!
Но поздно. Шамаханская царица исчезла.
Поликлинике останутся на память о ней хотя бы эти борозды! А мне… а мне не останется ничего.
И с этой мыслью – будто потерял что-то драгоценное! – я вышел на крыльцо и побрел домой. А по пути – забрать штаны в мастерской и отнести Ликандру Андроновичу его медицинский полис.
История Ярро
Шло время. Сильва повзрослела. Хозяин решил, что настало наконец время оправдать деньги, уплаченные за эту собаку. Чистопородные лайки вошли в моду, за щенков должны были хорошо заплатить.
Стояла осень. От листьев, которые уже не шумели над головой, а вяло лежали на земле, шел сырой, острый запах. Ноздри Сильвы раздувались от этого запаха, все время хотелось выть, но не тоскливо, а как-то иначе…
Она все время рвалась с поводка, хозяин даже беспокоился, что не удержит ее. Прогулки стали короткими, а Сильве так хотелось свободы!
Однажды хозяйка, прихватив всегда дурно пахнущее мусорное ведро, вышла в коридор к некоему утробно урчащему железному сооружению с огромной пастью, вонючей от множества поглощаемых ею отбросов.
Сильва подошла к неплотно прикрытой двери. Что-то словно бы толкнуло собаку! Шаг, еще шаг… Ступеньки замелькали под лапами, в темноте нижнего этажа она юркнула мимо испуганно взвизгнувшей тени – и выскочила на улицу. Впервые одна, без поводка и без хозяина.
Испуг от непривычной, внезапной свободы несколько охладил ее стремительность, но разбег был уже взят, и Сильва, несколькими прыжками миновав двор, выскочила на бульвар, где часто гуляла с хозяином.
Еще утром мягко пружинили под лапами прелые листья, а сейчас все было покрыто тонким слоем нежданно и рано выпавшего снега. Острое – до щенячьего визга! – счастье нахлынуло на Сильву, и тут она увидела крупного черного пса с широкой, почти квадратной мордой, с большими круглыми ушами и мощными лапами. Пес стоял невдалеке, под деревьями, с которых изредка падали на него мягкие влажные хлопья снега.
Сзади толпились другие собаки. Бродячие. Дворняги… Племя, самое презираемое хозяевами Сильвы!
Ей стало страшновато. Она повернулась, чтобы убежать, но дворняги уже окружили ее, загородив путь.
Бежать было некуда.
* * *
Я повернул налево, сделал несколько шагов – и тотчас спохватился, что мне опять направо надо, если хочу попасть в мастерскую и домой. С чего это я левачу, понять не могу!
Хотя идти забирать штаны было еще рано. Мне казалось, я в поликлинике невесть сколько времени пробыл, а на самом деле – каких-то полчаса. Это я понял, когда посмотрел на часы на фасаде Автодорожного техникума – напротив поликлиники.
Я посмотрел в небо. Солнце стояло в зените.
Вот интересно, на небе уже полдень. А на часах еще нет.
И вдруг я забыл и про налево, и про направо, и про штаны, и про часы, и про швейную мастерскую, и про солнце, и вообще про все на свете, потому что увидел впереди Шамаханскую царицу.
Она уже прошла почти весь квартал по Ашхабадской от поликлиники до Белинки и готовилась перейти улицу, чтобы попасть в парк Кулибина, да задержалась на светофоре.
Я чесанул следом, но вдруг услышал чей-то шепот:
– Пошел прочь, дурак! Чего пристал?! Тебе тут не место! Пропадешь! Пошел вон!
Я оглянулся – никого. То есть вдали тащится какой-то дядька, но, во-первых, далеко, я бы его не услышал, а во-вторых, шепот был женский. Вернее, девчачий…
Глюки у меня, что ли? Что ж за день такой… не день, а натуральная психушка! А если вспомнить вчерашний вечер?!
Я снова посмотрел вперед и обнаружил, что, пока я башкой попусту вертел, Шамаханская царица уже перешла дорогу и углубилась в парк. А на светофоре уже желтый, тут переход короткий!
Я рванул со всех ног, прошмыгнул прямо под курносым рылом маршрутки и вбежал в густую тень кленов.
Тем временем Шамаханская царица свернула за большой куст бересклета – и вдруг три бродячие собаки так и бросились туда.
– Пошли вон! – заорал я, но собак, оказывается, заинтересовала не Шамаханская царица, а черная кошка, которая из-за куста выскочила и взлетела на дерево.
Псы прыгали под деревом и лаяли на кошку, но при этом они почему-то иногда оглядывались на меня с укоризненным выражением: типа, а ты почему не лаешь? Почему не подпрыгиваешь как можно выше, чтобы поймать кошку за лапку и стащить вниз?
Ну, я не лаял, это точно. И не подпрыгивал. Я просто стоял и тупо смотрел на эту кошачью лапку, на который была надета черная балетка, такая узенькая, будто нарисованная…
Но вот кошка дернула лапкой, поджала ее – и я понял, что это мне тоже померещилось.
Очередной глюк!
