скачать книгу бесплатно
– Благодарю, – Федорцова приняла чашку и продолжила более ровным голосом. – Я вам это сказала, чтобы вы поняли, отчего я польстилась на графинино предложение. Расскажу и как я его получила. Моя маменька, царствие ей небесное, считала, что для девушки одной красоты мало, особенно же, если девушка бедна, как церковная мышь, – Федорцова слабо улыбнулась. – Так, кажется, в народе говорят? Помимо миловидной внешности, считала маменька-покойница, необходимо еще и образование получить, а потому, можно сказать, на последние деньги определила меня в пансион к m-m Frisons. Окончила я его весьма успешно, да вот только родители мои так обеднели, что вынуждена я была после этого пансиона наниматься гувернанткой, чтобы их, да и себя, прокормить. Выправила документы, хотела подать заявление, да тут мне присоветовали обратиться к одной особе, которая за небольшое вознаграждение устраивала таких девушек в хорошие дома, давала им рекомендации и все такое. Я и подумала, что так-то оно, пожалуй, вернее выйдет. Пошла я к этой особе, не стану называть вам ее имени, Катерина Дмитриевна, – извиняюще улыбнулась Федорцова, – дело прошлое, ни к чему ворошить. Теперь уж эта дама почтенная старушка и давно отошла от подобных дел. – Она вздохнула, сделала маленький глоточек чаю. – Так вот, пришла, обсказала ей, что да как, а она мне и говорит, мол, к ней недавно обратилась одна знатная и уважаемая особа, которая ищет себе что-то вроде компаньонки. Но только не нужны ей ни старые девы, ни ветреные девицы. Она, говорит, хочет, чтобы это была скромная и воспитанная барышня, вот, мол, навроде вас, чтобы скрасила ее одинокие вечера. Особа, говорит, щедра, если понравитесь ей, так она вас нипочем не обидит. Что мне было делать? Согласилась, чтобы меня ей представили. Догадались, о ком речь? – Карозина кивнула. – О графине, конечно, о Наталье Ильинишне. Представили меня ей честь по чести. Она мне сразу понравилась, жизнерадостная такая, еще не старая, а то я уж думала, что придется какую-нибудь развалину с кучей собачонок развлекать. А тут – молодая женщина, со вкусом одетая, в общем, сразу видно – светская дама. Ну, и я ей, видно, приглянулась, взяла она меня к себе в дом, – снова вздохнула Надежда Ивановна. – Родителям моим помогла деньгами. Что и говорить, щедрая она была, – Федорцова перекрестилась. – Словом, зажили мы с ней весело и хорошо. По театрам ездили, на балы всегда меня с собой брала и я у нее даже вроде не компаньонка выходила, а воспитанница. Она меня так и представляла всем своим гостям, а гости у нее бывали частенько, очень уж она это любила, – тут Надежда Ивановна шмыгнула носом и даже слезу подпустила. Правда, Катерина Дмитриевна на это посмотрела без чувства, а скорее даже с неудовольствием, больно уж на театральный эффект походило.
– Так вот и жили с ней все семь лет душа в душу, – продолжила «компаньонка-воспитанница» после короткой паузы, во время которой утирала лицо батистовым платочком.
Карозина выжидающе молчала, хотя на уме у нее вертелось немало вопросов, относящихся непосредственно к существу дела, о котором Надежда Ивановна так пока ничего и не сообщила. Катерина Дмитриевна подавила вздох и промолчала, надеясь, что после краткой истории своей жизни Федорцова наконец расскажет и о смерти своей благодетельницы. Куда там! Мамзель Федорцова заговорила вовсе о другом, но тут уж Катерина Дмитриевна стала слушать внимательнее и не столько из досужего любопытства (как известно читателю – говорили-то про графиню разное), сколько из интересов дела.
– Про Наталью Ильинишну-то немало судачат, но я вам, Катерина Дмитриевна, лгать не собираюсь, – Надежда Ивановна посмотрела в глаза Катеньке открыто и честно. – Знаете, от чего люди такое сочиняют? От того, что завидно самим. Графиня-то как восемь лет назад овдовела, так и начали о ней разные слухи ползти. А я вот как думаю, – тон у Надежды Ивановны изменился, в голосе послышался металлический оттенок и Катенька с большим любопытством посмотрела на свою визави, – что если женщина молодая и обеспеченная, да к тому же красавица, современных взглядов придерживающаяся, то отчего бы ей и не завести себе кавалера? – И Надежа Ивановна замолчала, явно ожидая от Катеньки одобрения.
– Ну… – только и нашлась что ответить Катенька.
– А что? Скажете, мол, а как же мнение общества? Как же приличия? – Надежда Ивановна наконец перестала сдерживать свой голос и тот взвился до истеричных ноток, да так, что Катенька даже испугалась, как бы не случилось с госпожой Федорцовой нервного припадка. Глаза ее горели еще ярче, а на бледных щеках появились румяные пятна. – Да что такое приличия, кем они сочинены? Самими же людьми, ханжами, самыми лицемерными лицемерами! Самим ведь хочется, чтоб все дозволено было! Вот и завидуют тем, кто на эти приличия плюет! – выплюнула она последнее слово и замолчала, желая, видимо, насладиться произведенным эффектом и растерянностью Катеньки.
Но эффект если и случился, то обратный – Катенька ничуть не растерялась, потому что каким-то непонятным ей чувством угадала, что все сказанное – прекрасно разыгранный монолог, может, даже отрепетированный, а если так, то припадка страшиться нечего. Это ее успокоило окончательно и, вместо того чтобы поддаться разыгранному действу, она слегка улыбнулась и произнесла тоном спокойным и ровным:
– Что ж, я слышала, что теперь модно разделять этот взгляд. Кажется, это называется эмансипация? – и в свою очередь посмотрела на Надежду Ивановну выжидательно.
– Да, – ответила та, силясь не подать виду, насколько она разочарована. – Если вы придерживаетесь этого же взгляда… – начала было она, но Катенька мягко перебила:
– Полагаю, Надежда Ивановна, не так уж и важно, каких взглядов придерживаюсь я. – Компаньонка вспыхнула. – Если для вас это важно, то извольте: я не собираюсь осуждать чье бы то ни было поведение, а уж тем более взгляды.
– Что ж, это по крайней мере вежливо, – холодно проговорила Федорцова, но по всему ее виду было заметно, что она огорчена.
Катерина Дмитриевна взглянула на небольшие бронзовые часы, стоящие на бюро, и подавила вздох. Получалось, что беседуют они уже около часа, а m-le Федорцова так ничего еще и не сообщила о самой смерти графини. Это начинало раздражать.
– Надежда Ивановна, – обратилась Катенька к визави более официальным тоном, – давайте перейдем к делу. Скажите, что именно натолкнуло вас на мысль о том, что графиню, возможно, отравили?
– Не хотите обсуждать деликатные темы? – Надежда Ивановна посмотрела на Катеньку не без вызова, та, в свою очередь, стала разделять неприязнь Лидии Михайловны к этой особе.
– Не вижу в этом смысла, – пересиливая раздражение, вежливо ответила Катенька.
– И зря, – заявила компаньонка. – Многие так поступают, но это ханжество, самое настоящее. Я же вижу, что вам интересно узнать, что было в этом доме на самом деле, – и Надежда Ивановна, поставив чашку на стол, придвинулась к Катеньке, пристально глядя ей в глаза.
– Тут вы правы, – Катенька выдержала ее взгляд. – Мне действительно интересно узнать, что произошло в этом доме в вечер смерти вашей благодетельницы.
– И только? – Федорцова как-то плотоядно улыбнулась. – А о том, что здесь было раньше? О тех вечерах, когда здесь собирались лучшие мужчины? Ну же, признайтесь, что вам до дрожи хочется послушать хотя бы одну такую историю… – Надежда Ивановна перешла на страстный шепот.
«Сумасшедшая, – подумала про себя Катенька. – Или развратница, Лидия Михайловна права. Чрезвычайно порочная особа». Между тем Надежда Ивановна повела себя еще более странно, она протянула свою тонкую руку и коснулась Катенькиной щеки.
– Какая у вас кожа нежная, – прошептала она, не сводя с Катерины Дмитриевны помутневших огромных глаз. – Вы ведь не такая праведница, милая, как привыкли о себе думать… – и Надежда Ивановна снова хищно улыбнулась.
Катерина Дмитриевна отодвинулась, посмотрела в лицо этой сумасшедшей и поднялась из кресла, понимая, что никакого толкового разговора не выйдет. Бедняжке нужна медицинская помощь, а еще лучше – церковное покаяние. Но разве такая захочет каяться?
– Куда же вы? – воскликнула Федорцова и тоже подскочила со своего стула. – Признайтесь, признайтесь же самой себе, что вы бы тоже не отказались поучаствовать во всем этом… – Катенька смотрела на нее с жалостью. – И у вас есть такой шанс, – приблизившись вплотную прошептала Федорцова почти в самое ухо Катеньке. – Если решитесь, то… – она отстранилась и вдруг совершенно неожиданно расхохоталась звонким, истеричным смехом.
«Боже мой, – в смятении метнулась Катенька к двери, – с ней все же случился припадок!» Карозина выскользнула из будуара и, пробежав по залам, сопровождаемая болезненным смехом несчастной умалишенной, столкнулась с Лидией Михайловной, уже спешащей на выручку своей гостье.
– Что случилось?! Что с вами? – в большом волнении воскликнула Мелихова и боязливо покосилась в сторону, откуда раздавался смех, уже перешедший в рыдания и вопли.
– Со мной ничего! С ней истерика! Нужен доктор! Кажется, она сошла с ума! – в неменьшем волнении, задыхаясь, говорила Катенька. – Идемте поможем ей! – Катерина Дмитриевна потянула Мелихову за собой. – Ее нужно привести в чувство!
– Истерика? – Лидия Михайловна неожиданно успокоилась. – Ну и ну… – только и проговорила она, остановившись, нимало не спеша ни за доктором, ни к несчастной.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
– Лидия Михайловна, что с вами? – удивилась Катенька. – Почему вы остановились? Ей же нужна помощь!
– Не волнуйтесь, душечка, – улыбнулась самой спокойной улыбкой Лидия Михайловна. – Ничего страшного. Истерика, вы говорите? Пройдет, она на такие кундштюки мастерица. Вот увидите, стоит нам войти, как все у ней пройдет. Вы лучше вот что мне скажите, удалось вам от нее что-нибудь узнать?
– Ничего, – вздохнув, ответила Катенька.
– Ну, примерно так я и думала. Идемте, полагаю, истерика кончилась, – и теперь уже Лидия Михайловна потянула ее за собой.
– Выходит, вы знали, что все так будет? – все еще недоумевала Катенька, идя обратно к будуару.
– Еще час назад и предположить не могла, – ответила на это загадочной фразой Лидия Михайловна и добавила, поймав встревоженный Катенькин взгляд: – Я вам все расскажу, только вот освободимся от этой мерзавки, – последнее слово было выговорено таким тоном, что Катенька невольно поежилась.
Из будуара не доносилось ни звука, и когда Лидия Михайловна толкнула дверь, не постучав, Катенька испытала нечто вроде шока. Она-то ожидала увидеть несчастную на полу, без сознания, что было бы естественно после такого нервного припадка, а увидела Надежду Ивановну сидящей за столом и преспокойно попивающей чай. На ее бледном лице даже следа слез не было заметно, а ведь прошло каких-то пять минут с тех пор, как она оставила эту особу в совершенно невменяемом состоянии.
– Вон из этого дома, – ледяным тоном произнесла Лидия Михайловна.
Надежда Ивановна поставила чашку на столик, поднялась, держа спину по-прежнему прямо и, не сказав ни слова, только глянув на Катеньку весьма многозначительно, вышла из будуара.
– Убедились, что с ней все в порядке? – с полуулыбкой поинтересовалась Лидия Михайловна.
– Да, но откуда вы… – промолвила потрясенная Катенька.
– Я вам все расскажу, только давайте перейдем в другую комнату, не хочу здесь… – она поморщила носик. – Идемте, душечка, у меня для вас есть более ценный свидетель. К тому же не склонный к театральным эффектам.
Катенька повиновалась. Дамы в обратном порядке миновали залы и поднялись на второй этаж по широкой пологой лестнице, устланной темно-красным ковром.
– Думаю, вам нужно взглянуть на спальню тетки, – проговорила Лидия Михайловна. – Наверное, надо было с этого и начинать, а не тратить попусту время на эту… – она помолчала, как будто проглотила очередной нелестный эпитет в адрес m-le Федорцовой. – Но кто же знал, – и улыбнулась извиняюще. – Вот, – Лидия Михайловна толкнула белую двухстворчатую дверь, – это было здесь.
Катенька шагнула следом за Лидией Михайловной в просторную светлую комнату в два окна с легкими кисейными шторами, отделанную в нежных розовых тонах. Широкая кровать под балдахином, занимающая изрядную площадь, столики и милые безделушки, расставленные тут и там, несколько изящных кресел, большое, занавешенное черным зеркало напротив кровати, на полу пушистый ковер, на стенах – модные японские гравюры со скабрезными сюжетами. Комната, несмотря на то, что была обставлена роскошно, выглядела в целом весьма безвкусно. Катенька поджала губки.
– Кошмар, не правда ли? – тут же подхватила Лидия Михайловна, с интересом наблюдающая за Катериной Дмитриевной. – Никакого вкуса, никакого стиля. – Катенька согласно кивнула. – Вот, смотрите, – Лидия Михайловна подошла к кровати, – ее нашли здесь.
Катенька не без любопытства приблизилась к алькову. Постель была смята, видимо, ее так и не застилали с той ночи. Покрывало сбилось в сторону, на подушках заметные отпечатки голов… Голов?
– Она ночевала одна? – спросила Катенька.
– Одна? Нет, – вздохнула Лидия Михайловна, проследив за Катенькиным взглядом. – В том-то и дело, Катерина Дмитриевна, что ложилась она, по всей видимости, явно не одна.
– А кто? Кто с ней был?
– Нет, я не в силах этого вам сообщить, это слишком монструозно! – воскликнула Лидия Михайловна. – Бутылка стояла вот здесь, – она показала на низенький прикроватный столик, на котором стоял канделябр с тремя свечами, уже наполовину сгоревшими, хотя в доме везде было проведено новомодное электричество. – «Шато-икем». Я вам говорила, что яд был в вине? – Катенька помотала головой. – Так вот, профессор Штольц проверил содержимое бутылки, она была полна только на треть, и сообщил, что яд был в вине.
– А во сколько наступила смерть? – Катенька покосилась на смятую постель.
– А я вам и этого не говорила? – удивилась Лидия Михайловна. – Извините. Что-то около полуночи.
– А обнаружили?..
– Обнаружили ее утром, после десяти часов. Вот, кстати, если осмотр закончен, тогда пойдемте, я вас познакомлю с тем, кто ее и обнаружил, – Лидии Михайловне явно было неприятно присутствовать в этой спальне, впрочем, ей наверняка было неприятно присутствовать вообще в этом доме.
– А где лежала записка? – задала Катенька еще один, как ей казалось, весьма существенный вопрос.
– Да, самое интересное, что записку нашли не здесь, – вымолвила Лидия Михайловна. – Но идемте же, вы все от него узнаете.
Катенька последовала из спальни, подумав про себя, что же еще ей предстоит узнать о кончине графини, и о том, уж не поспешила ли она с обещанием расследовать обстоятельства этой самой кончины. Лидия Михайловна вновь стала спускаться по лестнице.
– Он ждет нас в малой гостиной. Прибыл, когда вы секретничали с этой экзальтированной особой, – говорила она на ходу. – Кстати, я сказала ему, что вы здесь, и не утаила, по какой причине. Это он мне и посоветовал показать вам спальню тетки.
– Но кто он? – Катенька догнала Лидию Михайловну уже внизу.
– Минуту терпения, душечка, – проворковала та и указала на дверь, ведущую, видимо, в малую гостиную.
В этой гостиной царил нежный gris-de-perle, жемчужно-серый цвет, да и обставлена она была с большим вкусом и изяществом. Даже не верилось, что в одном доме могут располагаться столь разные комнаты, как эта малая гостиная и, например, спальня хозяйки. В изящном кресле около столика сидел довольно молодой господин, одетый в серый английский костюм, правый рукав которого выше локтя перетягивала траурная лента. Господин тотчас поднялся со своего места, едва только дамы вошли в комнату.
– Не скучали, Алексей Денисович? – спросила Лидия Михайловна с приятною улыбкой.
– Что вы, Лидия Михайловна, – с не менее приятной улыбкой ответил господин и внимательно, впрочем, не нарушая приличий, посмотрел на Катеньку.
Та, со своей стороны, так же принялась рассматривать Алексея Денисовича. Лет около сорока, росту чуть выше среднего, телосложения худощавого, наружность благообразная и незапоминающаяся совершенно – русые волосы, тщательно напомаженные и разделенные на прямой пробор, модно подстриженные височки, продолговатый овал лица, высокий лоб, небольшие близко посаженные голубые глаза, тонкий прямой нос, нечеткая форма губ, скошенный подбородок. Взгляду задержаться решительно не на чем. Катерина Дмитриевна подумала, что и вид, и костюм Алексея Денисовича удивительно гармонируют с обстановкой гостиной – такие же приятные и такие же невыразительные.
– Ну, знакомьтесь, – подала голос Лидия Михайловна, выдержав небольшую паузу. – Катерина Дмитриевна, это управляющий теткиными капиталами, Алексей Денисович Вавилов. А это Катерина Дмитриевна Карозина.
Здесь необходимо заметить, что графиня К., получившая этот титул от мужа, который был старше ее почти вдвое, осталась довольно обеспеченной вдовой восемь лет назад, когда шестидесятилетний князь неудачно отужинал, подавившись рыбьей костью. Несколько прибыльных поместий, акции наиболее крупных торговых предприятий, процентные вклады в цюрихском банке – вот основа графского капитала, не считая старинных ювелирных украшений. Восемь лет назад общая стоимость наследства, полностью оставленного молодой супруге в обход ближайших родственников, приближалась к миллиону рублей. Благодаря же умному распоряжению этими капиталами самой графини, сумма увеличилась втрое.
– Приятно лицезреть супругу такого известного человека, – тут же польстил, причем, довольно неловко, Алексей Денисович, целуя у Катеньки ручку. – Лидия Михайловна сообщила мне, что ваш супруг согласился расследовать это злодейство? – он выразительно поднял глаза к потолку, и Катенька не поняла, то ли он имел в виду спальню графини, то ли подразумевал, что душа ее сейчас на небесах. Подумав, Карозина пришла к выводу, что скорее первое, нежели второе.
– Да, возможно, Никита Сергеевич возьмется за это дело, если только мне, наконец, удастся хоть что-то выяснить, – прохладно заметила она, потому что подхалим Вавилов ей не понравился.
Сначала-то он просто не произвел никакого впечатления, но теперь она твердо решила, что этот человек ей не нравится и ничуть не разделяла восторгов Лидии Михайловны. Катенька была склонна верить ему еще меньше, чем истеричной Федорцовой.
– Надеюсь, что смогу вам помочь, – масляным голосом проворковал Алексей Денисович.
– Присаживайтесь, – предложила Лидия Михайловна, – я распоряжусь подать чаю, – и деликатно покинула комнату.
Катенька села в кресло, Алексей Денисович расположился напротив. Помолчали.
– Катерина Дмитриевна, надеюсь, вы не сочтете меня вульгарным, – заговорил Вавилов, – если в своем рассказе я буду избегать двусмысленностей, и наоборот, буду выражаться предельно точно и ясно. История, видите ли, такова, что мы только потратим кучу времени, если станем объясняться экивоками, – и посмотрел открыто и выжидательно.
Катенька, немного подумав, согласно кивнула, решив про себя, что, пожалуй, поспешила с оценкой Вавилова. Его тон и его слова выдавали сейчас человека прямого и честного.
– Я уже не гимназистка, Алексей Денисович, – подтвердила она свой кивок, – авось в обморок не упаду.
– Вот и прекрасно, – мягко улыбнулся Вавилов. – Постараюсь говорить исключительно по существу, чтобы, во-первых, не занимать ваше да и свое время, а во-вторых, чтобы не оставалось никаких сомнений. Довольно уж и так слухов всяких, – поморщился он. – Но я ничего не стану о них говорить. Я служу в этом доме уже пять лет и многое знаю, но предпочитаю не распространятся об этом, хотя бы из уважения к Наталье Ильинишне. Не собираюсь и осуждать ее образа жизни, мне не за то платят… Платили, – поправил он сам себя. – Впрочем, довольно, перейдем к делу. Месяц назад у графини появился новый поклонник. Довольно молодой человек довольно интересной наружности. Лет около тридцати, брюнет, изящный, – Алексей Денисович прищурился. – Особые приметы? Тонкие усики, нафиксатуаренные и подкрученные. Хотя, усы это не примета… М-м-м… Словом, вполне благовоспитанный на вид. Наталья Ильинишна к нему очень привязалась, так, что даже просила меня составить на его имя доверенность, – он поджал губы и склонил голову набок. – Доверенность в отношении ее капиталов. На имя Николая Карловича Штайница. Думаю, – как бы в скобках заметил он, – это не настоящее его имя. Доверенность мы с Абрамом Иосифовичем, ее нотариусом, составили. Хозяйский приказ и все такое. Но хочу указать вам на одну деталь – случилось это десятого числа сего месяца.
– За пять дней до ее смерти? – уточнила Катенька, слушавшая очень внимательно толкового управляющего.
– Да, Катерина Дмитриевна, – подтвердил он все с той же мягкой улыбкой. – Более того, Наталья Ильинишна эту доверенность подписала. Она хотела, чтобы он получил право распоряжаться ее деньгами.
– Но зачем ей это было нужно, как вы думаете?
– Мое мнение, Катерина Дмитриевна, таково, что этот молодой человек имел на Наталью Ильинишну очень большое влияние, – многозначительно проговорил Вавилов.
– Шантаж? – уточнила Катенька.
– Этого я вам с полной уверенностью сказать не могу, но графиня последнее время была мало похожа на себя, прежнюю, я имею в виду. Спросите, в чем это проявлялось? – Катенька кивнула. – Знаете, – вздохнул Вавилов, – Наталья Ильинишна всегда была женщиной довольно живого характера. Любила компании, шутки, это вам любой подтвердит, кто знал ее ближе. В делах была весьма осмотрительна и умна. А тут почти перестала у себя принимать, проводила много времени только с двумя людьми – компаньонкой… Вы ее видели, и как вам она? – поинтересовался Вавилов не без любопытства.
– Я потрясена, – только и сказала на это Катенька.
– Да, меня эта особа тоже всегда фраппировала, – усмехнулся Алексей Денисович. – Вторым человеком был этот самый Штайниц. Французы сказали бы, что это любовный треугольник, – вздохнул Вавилов и покачал головой.
– Значит, это они были в графской спальне в ту ночь? – Катенька была в очередной раз потрясена.
– Да, Катерина Дмитриевна, – Вавилов выразительно поджал губы.
– Тогда, если все так, – немного растерянно заговорила Катенька, – ее отравил, должно быть, этот самый Штайниц.
– Или мамзель Федорцова, – произнес Вавилов. – Что тоже вполне вероятно.
Катенька было задумалась, но Алексей Денисович еще не окончил свой рассказ.
– Это вполне вероятно, но я узнал от слуг, что в тот вечер все трое, как обычно, сначала заперлись в спальне. Это было в девять часов вечера. Но около одиннадцати из графской спальни раздались недовольные крики, а затем Федорцова и Штайниц поехали в «Яр», это слышала Мария, горничная графини. Говорили что-то, – Алексей Денисович снова прищурился, припоминая, – что, мол, Наталье Ильинишне нужно успокоиться и побыть одной, – пояснил он. – Около полуночи Наталье Ильинишне принесли бутылку «шато-икему» и какую-то записку. Записки этой никто после не видел. Наталья Ильинишна приняла бутылку вина, велела принести бокал и закрылась у себя в спальне. Федорцова вернулась часа в три ночи, постучалась к графине, когда та не открыла, пошла к себе. Штайниц более в доме не появлялся.
– А что же с той запиской, которую написала графиня? – поинтересовалась Катенька.
– Ее нашли в будуаре на следующее утро. Я и нашел. Я пришел как обычно, к десяти, для доклада, прошел в будуар и велел доложить о своем прибытии. Записка лежала на бюро. Одна только фраза, даже не с заглавной буквы: «расследование не учинять». К графине стали стучаться, она не открыла, компаньонка подняла слуг и заставила отпереть дверь вторыми ключами. Графиня была мертва, как вы знаете, наверное, уже около десяти часов.
– Так что же, получается, что графиня выходила из спальни?
– В том-то и дело, Катерина Дмитриевна, что никто из слуг графиню не видел.
– Хорошо, – согласилась Катенька и спросила Алексея Денисовича вот о чем, но уже обращаясь к нему не как к свидетелю, а спрашивая его совета: – Если m-le Федорцова причастна к трагедии, ее, быть может, не следовало отпускать?
– Не факт, – откинулся в кресле Вавилов, – совсем не факт, Катерина Дмитриевна. Я склонен предполагать, что Федорцова к отравлению отношения не имеет, несмотря на то, что я первый же это предположил, – тут же поправился он. – Федорцова была до фанатичности предана Наталье Ильинишне, за это я вам могу головой поручиться. Скорее уж кто во всем этом виновен, так этот тот самый Штайниц. Кстати, а вам не кажется, что ему-то как раз и было бы удобнее всего, чтобы все подозрения пали на Федорцову?
– Возможно, вы правы, – согласилась Катерина Дмитриевна, полностью уже признавая авторитет Вавилова и, быть может, совершая еще одну ошибку. – Он исчез в ночь убийства, – продолжила рассуждения Катенька, – перед этим выманив у графини доверенность. А что завещание Натальи Ильинишны? – тут же поинтересовалась она. – Ведь оно-то, наверное, аннулирует эту доверенность?
– Чего не знаю, того не знаю, – развел руками Вавилов. – Знаю только, что завещание Наталья Ильинишна составила год назад, Абрам Иосифович же и помогал. Но думаю, это очень скоро выяснится, – и он снова мягко улыбнулся. – Пока же мы ничего не можем поделать.
– Когда же вскроют завещание?
– Думаю, что после всего, что я рассказал Лидии Михайловне, в самом ближайшем будущем. Справедливо предположить, что на правах единственной родственницы Лидия Михайловна заинтересована в том, чтобы капитал не перешел в чужие руки.
– Здесь много странного, – проговорила Катенька, согласно покивав Вавилову. – Записки… Кстати, а что та, найденная вами записка? Точно ли ее графиня писала?
– Не могу с точностью утверждать, но поскольку я знал почерк Натальи Ильинишны очень хорошо, то лично у меня эта записка не вызвала никаких сомнений.
