Перейти реку. Книга стихов

Перейти реку

Книга стихов

Арон Липовецкий

Взгляни на мир со всех шести сторон

Андрей Сергеев

© Арон Липовецкий, 2018

ISBN 978-5-4493-5801-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Спасибо, нет

«мой дядюшка лёнчик…»

мой дядюшка лёнчиксвое навыброс дарил мнеучил и наказывалчто задарма – этодорого гильдени кранц дружилисо мной обацепные гэбныесексоты не быть мнекарлом брюлло– вым разделся доголана границе покинутойродины где мнебыло набраться смелостикутался флейтойв бумажки и книжкиоставляя даромчтобы петь на морозе

Традиция

Социум баранов,прыгающих через веревочку,которую давно убрали.

Если бы Шапиро*

Скажем прямобез аллюзийи реминисценций:– Если бы Шапиробыл из Россиии писал бы по-русски,его никто не пустилбы в Хайдарабад.А, если бы по ошибкеего включили в делегацию,как представителяУрала, Сибири и Дальнего Востока,одного на сорокпреданных партии поэтовиз Москвы и Ленинграда,то он читал бы свои переводыкакого-нибудьнацменовского эпоса,слепленного по требованиям,глав- или обллита.Ему некого было быпочитать в Хайдарабаде,чтобы услышать в ответ:– Разве это стихи?_____________________________________

*Карл Шапиро (амер. поэт, 1913 – 2000)

«Разве это стихи?»

В Хайдарабаде, городе мраморных зданий,

В мраморном университете

Времен низама, я читал верлибры

Уильяма Карлоса Уильямса, американца.

На что интеллигентные мусульмане

Сказали: «Разве это стихи?

По-вашему, это стихи?»

Я сам писал стихи, что угождали

Культурным мусульманам и индусам

Крепким, добротным пятистопным ямбом

С умеренным количеством инверсий,

Стихи холодные, гладкие, как кубики льда,

С множеством разных аллюзий и реминисценций

Перевод Владимира Британишского

«вольтерово точка…»

вольтерово точкаправоу каждогонынче естьсморозитьсвое мнениеи насмертьзрения стоятьза неговиртуальнотанцуйсебе солони за чтоне уступаяни за чтоне отвечая

Из неиз-дававшегося каммингса

                         ИЗ                     НЕИЗ- ДАВАВШЕГОСЯ     КАММИНГСА

Евгению Пейсаховичу

1

   был мне сон,   будто сидим мы                с камми              нгсому него в кухнекухня-то его но точь-в-точь             как моя    и свет только в ней.       а дверь в кухню    (стеклянная)        справа от меня    и эдварду эстлину       из-за буфета          не видна    он мне стихи читает    (я их все переписал)     и вдруг как гаркнет:– кто это на тебя         из коридора            смотрит? я стал его успокаивать    но не оглядываюсьа он опять и опять кричит        я не выдерживаю и оборачиваюсь на дверьи мысль у меня сквозь сон:      так вот почему ты   такие стихи пишешь.с тех пор я иногда резко      оглядываюсь:      нет ли кого?

2

                   (в большущем доме                       большущего города    посредине большущего мира                   сидя за маленьким столом             я разрезал маленьким ножом                       большущее яблоко          и увидел как маленький червякпрогрызает в нем свой извилистый путь) чтобы выжить

3

        чтотоизм        все подл (инн) ыенациональные интересыблюдутся только в Москве       но и у провинцииесть средства воздействия   такие мысли приходят             в очередиза непотопляемой колбасой         в промежуткемежду посещением главкаи правильной клиники              (да. в)          этом мире            можно         (чтотоизм)              енить

4

     давай-давай          сашуля          смелейсначала аккуратно поддень ногтемпотом просунь палец поглубже           и все    дело сделаноеще одна одежкасодрана с луковицы    растолстевшей   за все времена    всех народов   давай-давай        сашуля      не робейшансы твои все растуттолько не подавай видукогда доберешься      до пустоты   в сердцевине

5

    полнокровную жизнь    полную смыслаисполню на площадив костюме советского инженера    половинкой лицас похотливо   ползающей улыбкой           завидуя           другой половиной           плохонькому полену           которому выпало           задарма                   всей плотью           отплыть по волне           отвалить куда попало

6

) и убеждаешьсяпод микроскопомприпав всем теломчто у человеков с утрадве руки и две ноги(осторожно: обнаженкакак сладко тешить себя мыслью   о принадлежности к науке               и         упои         тельно           при      льнуть дабы бы            тьнеподвижным относительно   предмета наблюдений           улетая вместекончили  ты тоже не можешь пошевелитьсяради науки  мы обессилены   и забыли о судьбах       цивилизации     как ты и сказала»пусть катитсяв тар   тар    арЫ

7

обгоревшую спичкубрось в урнуесли естьили урони на полесли невежлива нет так засуньснизу в коробокесли не набито этимкак там егобиткомпогоди вот докурюи все изложуобгоревшую спичкуможно подбрасыватьи ловить на летуи она обязательно упадет на полтак что с самого началанадо иметь этокак там егов видууже уже начинаюобгоревшую спичкуможно подержать в зубахесли нечего сказатьа потом бросить на полкак там егов сердцахты зря убегаешья как раз начал1981 г.

«дождь на краю…»

дождь на краюземли израиляшумит монотонноодинаково всюдуразмывает границымест и летпод этот шумокхокингововремя-подростоккосит и смываетскошенноев абсолютнуюканализацию

Хлеб

Возле хлебныхнищих больше,нет их возле ювелирных.Подаю и подают.Потому что сдача – мелочь?Надышавшись ситным духом,Утонув рукой в ржаном.

Книжный магазин

В «Политической книге»,куда никто не заходил от нечего делатьдаже в зимние холода,я покупал сочинения с названиями типа«Израильские агрессоры – угроза миру».Я не искал среди казенной риторикиживое слово или намек и повод домыслить.Я находил там фотографиитанка «Меркава» или самолета «Лави».Этих машин войны можно былокоснуться взглядом,или провести пальцамипо мелованной бумаге,или приблизить их к глазам,чтобы ничего больше не видетьи раствориться в пространстве снимка.

Коды

эта сенильная старухане помнит ветошькода входного замкана слухдергает и дергает внуковоткрыть ей подъезднаписали ей кодна лучшем из местна руке на белой полоскес которой удаленлагерный номеркаждый деньуходит гулять бабушкамного часов не леньс адресом в карманеесли заблудитсягуляет по городуребенокмежду баракамикуда захочетзабыть забытьзакодированноедо свисткасо своими

Обожать Уругвай

– Они обожают Уругвай!Выяснилось, что он давно когда-топеревез жену и дочерей в Штаты.Он так о них и сказал:– Они обожают! Обожают Уругвай!Вдруг выяснилось, что есть люди,которые обожают Уругвай.А я пропустил.Не подумал о них ни разу в жизни,не попытался их понять.И как это я не брал в расчет?Можно обожать и Уругвай!Даже не обязательно там родиться.Вот бы на минуту попробоватьобожать Уругвай.Как же должна перекоситься психика,чтобы полюбить Уругвай?Вот бы такое пережить.Может это уложитсяв моей израильской башке,пока я стою в пробке на Бейт Дагане:– Некоторые обожают Уругвай!

Спам

Дениска, с которым мы делилитретье место в стиле баттерфляй,теперь стал китайцем Деннисом,расколдовал буквуи пишет из Шанхаякак сильно упали ценына его сварочные электроды.Для меня особые скидки.

Шарф голубой

(семейная сага)

Резолюция памяти

На картах Гуглая нашел спутниковое фотосела, бывшего местечка,где жила отцовская семья.Увеличивая зум, можно увидетькрыши домов, дворы,огороды, даже заборы.Но уже нет там того дома,куда занесли перед смертьюмоего деда,избитого погромщиками.Гугл еще не умеетувеличивать резолюцию времени.Не найти и того плетня,где «перекликнулось эхо с подпаском»,у которого присел по нуждесемилетний мальчик.Не услышать, как у самого его горласвистнула казацкая сабля.То ли камень на дороге чуть качнул коня,то ли пьяный парубокзамешкался с ударом:– Уу, жидёнок, – дыхнул перегаром.И мой будущий папаостался жив.Гугл еще не умеет передаватьшумы, отголоски, запахи.Всматриваюсь в селона месте бывшего штетла,различаю мельчайшие детали.Гугл еще не повышаетрезолюции памяти.Пытаюсь угадать,где был их дом,в том местечке,которое спас мой деджертвоприношениемсамого себя.Где его старший сын Хаимнабирал воду в рекевыше по течению.По каким улицам селаразвозил ее,зарабатывал на ужин.У Гугла нетспутниковых снимковпричин и следствий.

«Перед прыжком с дерева на балкон…»

Перед прыжком с дерева на балконя наконец услышал, что сказал отец:– Рядом ограбят квартируи кто-то укажет на тебя:– Этот влезал на балкон.Кому будет дело, что ты потерял ключи?Откуда папа знал об этом?Цвела ли черемуха его свиданийтой дождливой ночью,по которой раскатился воровской свист?Иду домой по своей улицепод пристальными взглядамииз темной глубины окон.

Отрез черного панбархата

Все-таки Гита сунула его в багажи привезла в Израиль.На кой ляд он был ей здесь?Было не до него:новая страна, переезды,старая мебель,полузнакомые лица,полувоенная взвесь новостей.Ткань слежалась, потеряла вид.После ее похорон отрез выбросили.Только смерть разлучила их.Тогда и припомнили,что Гита все времяхотела подаритьэтот отрез.Последние раза двавнучке, «гласность – перестройка – ускорение»,«я так хочу быть с тобой»,секретарше в кооперативе.А до этого невестке,«экономика должна быть экономной»,«tombe la neige»*,аспирантке без второго ребенка.Но сначала дочери Асе, в оттепель,«на новые земли едемте с нами!»,«я дежурный по апрелю»,на поступление в столичный пед.Подарить она хотелав особый моментдля такой роскоши.Но так и не подарила,не случилось.И как передалась еймамина вера, что вот-воти такое снова будут носить.Январские окна были обметаны снегом,где-то у соседей «стаканчики граненые упали со стола».– Это тебе подарок     на рождение Асечки,     отрез черного панбархата.     Вернешься в Краснодар,     похудеешь, спортсменка моя,     и сошьешь у хорошего портного.– Спасибо, какой красивый.     Можно, мам, я оставлю его у вас,     истреплется ведь по гарнизонам?Не хотела расстраивать маму,промолчала, что на дворе уже 41-й,«широка страна моя родная,много в ней лесов, полей и рек»– Ну, какой панбархат, мам?А черный панбархатвсе играл у нее на рукахвсе манил переливами,соблазнял мягким узором,обещал прильнуть к телу.– Как ты захочешь, Гиточка.Такой длинный, на платье в пол.Никто так и не узнал,как он, оставленный в Москве,оберегал тебяна оккупированномСеверном Кавказе.Это он касался твоих ногтам, в подвале,где ты мочилась, стоя,все полтора года.Молчи, ни слова об Асечке.«Мне на полу стаканчиковРазбитых не собрать,И некому тоски своейИ горя рассказать.»

_______________________

*tombe la neige —падает снег, франц., из песни Сальваторе Адамо

Лопухи

Мама печет пироги,Пахнет ванилью и сдобой.И, примостившись удобней,Прячу свои синяки.Возле жестяной духовкиМама гусиным крыломМажет листы и сноровкаКажется мне колдовством.Все отчужденно, как будтоЯ ни при чем здесь ни капли.Летом безмолвьем обуто,Кухня – лишь сцена в спектакле.В следущем действии топотДетских сандалий по полуИ по скрипучим ступеням.Соседский сдержанный шепот:– Шуму… об эту-то пору, —И лопухи по коленям.И доносящийся окрик,Чуть-чуть истошный, надсадный,Рассчитан на непослушанье.Порожек вымытый мокрый,Ни суеты, ни досады,Ни цепей обладанья.

По дороге к себе

Вчера моя мамаставила мне в примерсвоего соседа(тесть устроил ему степень),который никогда не ругаетсясо своей женой.Сегодня моя мамаставит мне в примербывшего мужа моей двоюродной сестры(отсудил у нее квартиру в Москве),который никогда не ходитпо дому босым.Как обычно, моя мамаставит мне кого-то в пример(очередной откровенный мальчик),а я медленно привыкаю к мысли,что придется тащитьсядомой к женечерез весь городв мокром ботинке.

Знал я одного

Знал я одного старого большевика.

Он понятия не имел о

«Столовой старых большевиков».

– Гегемоны совсем оборзели,

работают только по субботам

за двойную оплату,

– говорил я ему неизвестно зачем.

– Не открывай пасть на рабочий класс!

– срывался он в ответ.

– В деревне народа совсем не осталось,

кто не сбежал, спился или помер,

– продолжал я.

– Опять «голосов» наслушался?

– Нет, были вчера на картошке.

– Не болтай, дурак,

и за меньшее расстреливали!

– он поправлял зубной протез,

слетевший от ярости.

– Да ладно, пап, проскочим,

– отвечал ему я и оставлял

на табуретке сумку с продуктами,

купленными по талонам

для инвалидов войны.

– Я захлопну дверь, не вставай,

– говорил я, уходя.

– Да уж, доверяй таким,

– и ковылял со своей палкой

приобнять меня в дверях.

Моя бабушка

Моя бабушка не пугаламеня своим идишем.Моя бабушка не впихивалав меня мерзкую кашу.Моя бабушка не шепталародителям, что я курю.Она не уцелела

Зонт

Знаю я, знаю, сынок.В этом доме желтеют фотографии«когда-ты-был-маленьким».Здесь всегда найдется«что-нибудь-вкусненькое»И твои лишние вещи«могут-иногда-понадобиться».Ты вылупился из этой скорлупы,застарела пыль в ее трещинах,и пересохла плацента.И лучше отзвякать своим ключом,когда родителей нет дома,чтобы без ворчливых назиданий.Не морочь мне голову,что «ты-спешил-а-потом-забыл».Просто верни мне зонт.На завтра обещают дожди.

Последняя правка

Его сын сразу после похоронулетел обратно к себе.Богадельне он ответил по мылу:– Можете выбросить все это.Даже не спросил, что осталось:сгнивший крой на яловые сапоги,пиджаки с дырками для орденовраспавшейся страны,нестоптанные выходные туфли,набор инструментов в шкафу.Ну и откровенный хлам:белье, одежда, посуда,авторучки, письма,поблекшие фотографии,полдюжины книг, испорченныхавтографами и пометками,на столе неразборчивая рукописьвоспоминаний,страниц двести.Последняя правкасделана накануне.

Моя тетя

Моя тетяпоследние двадцать летне читает книг.Боится умереть,так и не узнав,чем все это кончилось.1981 г.

«Собираясь в кино…»

Собираясь в кино,моя прелесть,все проверь еще раз,не забудьвзять помаду с расческой,деньги, ключ от квартиры,свой платочек,чтоб вволю поплакатьнад доподлиннойдамой с камелиямии, конечно,свою неизменнуюпару свежих морковок,пару первых июньских морковок:погрызть за здоровьесвое и нашейбудущей малышки.

Продавец воздуха

Вместо светской беседы

Непогода наша – хамсин в июле,залипает плевра на клохтанье фибр.Но, покуда Арава не распишет пулю,ты подсел на рифму, упустив верлибр.И поманит рвануть на дачу к сестрам,покопаться в сухарнице старожилом,по Москве за поджаристой коркой черствой,да хоть в Петербург за рыбьим жиром.Но очнешься на ощупь в набухшей ночи,где стрекочет, где учит не обознаться,где звездою трассирующей пророчитто ли их калаш, то ли М-16.

«Почему здесь? Неужто…»

«Но если спросят: „Зуся, почему ты не был Зусей?“, – на это ответа у меня не будет»

Рабби Зуся из Аниполи

Почему здесь? Неужтоот Рейкьявика, кудль его,и до Окленда, «да и так сойдет»,не нашлось прохладней места,просторней места?Кого ищешь тыв старом Яффосреди гаражейи антикварных лавок,среди пафосных офисовпо ремонтувыброшенных стиралок?Неужели моитирские полушекелинаходят в Америке?Воистину велики финикийцы,корабелы и мореходы.Но зачем ты тащилиз Цинциннатисвой любимыйкадиллак Эльдорадо?Я нашел бы тебе,ну да,здесь не хужесо всеми лошадями и поршнями.Когда надоест мне твой квест,надоест чеканить подлинныесвои финикийские финансы,я выйду, Шмуэль, навстречу твоейразболтанной задымленной коробке.– Кто тут ищет Джонни? – спрошу тебя.– Сегодня Джонни – это я.И не спрашивай,почему, Зуся,ты не был Джонни?Что за кардио шумы в моторе, старче?Что за античный гевалт ты поднял,Мелк, в нашем Карте?Сегодня Джонни – это я,черный эритреец.Сегодня я помазан быть Джонни,о котором сказали тебе:он лучший механик,он лучший гаражник в Яффо.

Лента новостей

Отчет минфинао доходах населения,графики с ростом цен,предупрежденияо загрязнении моряили опасных продуктах.Фото плачущих жен,избитых мужьями,разбитый в драке прилавок.И вдруг перевернетширокая улыбка,или спокойное благодушиемолодых счастливых лиц,в колонках о гибелина службе или в терактах.

Тель Авив

Не знаю, что пришло тогда тебе в голову,но искаженное телефонным эхом-крикомоно было выплеснуто мне в уши какой-то фразой«она никогда не приедет» или «она решила не ехать».Оглохший, я вышел из пассажа на Дизенгоф,и вдруг оказалось,что вечер очень душныйи у меня бездна пустого времени.Через маленькую вечностья зацепился за какое-то кафе на Бен Иуде,где долго катал-во-рту, растирал-пальцами кофе-пиво-салфетки.Нет бы поразмыслить под левантийскую музыкус чего бы это (страхи твои? квартира? а, может быть, дети? мама?),но в мозгу ерничала-звенела комариком другаясовсем-между-нами потеря-нелепица,«невермор-невермор каркнул ворон за бугор…»Потом у моря было шумно,оно трепалось без умолкуво влажной наощупь темноте.А Тель Авив уже набросил фиолетовые тенина торопливую застройку прибрежных улиц,не штукатуренных со времен мандата.Бросая бананово – лимонные корки и кокакольные банкив пахучие мусорники умершего на ночь рынка Кармель,он уходил от быстро остывающего пляжа,оставляя меня в колючем песке посрединикогда.Совсем ночью заскочил Яшка,у которого я снимал комнату,пока он приживал санитаром у больного старика.– Ты знаешь, случилось несчастье, – начал он.– Неужели еще и твой старикан умер? – удивился я своей трезвой догадке.– А вот и ошибаешься, он выздоровел и теперь будет обходиться без меня..

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.