скачать книгу бесплатно
Cезон любви на дельфиньем озере
Ольга Арнольд
Жанр этого романа мой муж определил как «криминальная зоологическая мелодрама». Действие происходит в дельфинарии на берегу Черного моря, главная героиня – тренер морских млекопитающих. Каждый читатель найдет здесь что-то для себя: кто-то – любовь, кто-то – расследование преступлений, а те, кто любит животных, погрузятся в неповторимую атмосферу биологической станции, узнают, как живут и работают ученые в полевых условиях среди дикой природы.
Ольга Арнольд
Cезон любви на дельфиньем озере
Всем тем, кто начинал много лет назад работать с дельфинами еще в Казачьей Бухте, на Карадаге, в Батуми и в наших дельфинариях.
Предуведомление от автора
Не надо искать среди реальных сотрудников наших дельфинариев героев этой книги – мои персонажи ни на кого конкретно не похожи, так же как в дельфинарии на черноморском побережье Кавказа никогда не было преступлений и преступников на Большом и Малом Утришах – и тем, кто сейчас работает (и никогда, надеюсь, и не будет). Но это не умаляет моей любви ко всем тем, кто посвятил свою жизнь изучению и дрессировке морских животных, о ком я думала, когда я писала этот роман. А вот что касается моих четвероногих, ластоногих и разных других хвостатых действующих лиц – то все они существовали на самом деле, и я надеюсь, что я верно отразила их характеры.
Действие книги происходит в середине восьмидесятых годов, но любовь к животным, как и любовь вообще – вечны.
Прошло много лет, и сейчас многие считают, что содержание в дельфинариях таких умных зверей – большой грех. Времена меняются, и вместе с ними меняются и взгляды на то, как надо изучать животных, однако теперь ученые, проводя свои исследования, опираются на труды предшественников. Не надо забывать, что раньше не было фото и видеокамер, как и компьютеров, зоологи еще сто лет назад не расставались с ружьем, а профессия таксидермиста была редкой и почетной. Так что не надо укорять автора за то, что он пишет о замечательных дельфинах, которые участвовали в экспериментах на биостанции. В конце концов, если бы не работы биологов прошлых лет, мы бы не узнали, что они такие умные!
Действующие лица
Татьяна Чернецова, тренер морских млекопитающих
Ника Лисина и Вика Ройтман, ее подруги
Обитатели биостанции
Тахир Рахманов, организатор и руководитель биостанции и дельфинария
Максим Сибирцев, начальник биостанции
Эмилия, его жена, научный сотрудник
Ванда Кричевская, тетушка Татьяны, научный сотрудник
Лапин, профессор
Никита Вертоградов, тренер
Инна Вертоградова, его жена, научный сотрудник
Галина Ромашова, ветеринар
Виталий Панков, «профессор, который крысу дрессирует»
Феликс Кустов, ихтиолог
Слава Отколенко, молодой ученый
Дима, аспирант-зоолог
Миша Гнеденко, научный сотрудник
Гера Котин, научный сотрудник
Анна Николаевна Сверчкова, противная дама
Елена Аркадьевна, хозлаборант
Витя, техник
Алекс, инженер-фотооператор
Гриша, рабочий из местных
Тимофей Кузьмич, шофер
Сезонные рабочие:
Вадик и Гоша, студенты-физики
Саша Алешкин (Саша-тощий), студент
Саша Ивановский (Саша Толстый), лаборант
Матвей-Мэтью, «Нарцисс»
Люба, генеральская дочь
Ляля Блинкина, лаборант
Обитатели озера:
Сергей Чернецов, бывший муж Татьяны
Андрей Малютин, старший тренер
Николай Антонов, тренер
Боря, стажер
Лиза Воронова, девушка с прозрачными глазами
Игорь и Женя, актеры
Дети:
Китти Вертоградова, 11 лет
Артем Ромашев, 13 лет
Яна Сибирцева, 5 лет
Нечеловеческие персонажи:
Тошка (сэр Энтони), лабрадор
Ася, дельфин
Фифа, Тоник, Тишка, Мишуня – дельфины
Даша, фокстерьер
Аня-Маня, калан
Гаврюша и Ромашка, сивучи
Капрал и Ласочка, морские котики
1. Смерть на озере
Если бы я верила в роковые предзнаменования, я бы ни за что в тот год не поехала в Ашуко. За неделю до моего предполагаемого приезда в километре от дельфинария нашли труп некого полковника, который отдыхал в соседнем поселке, снимая комнату у местной жительницы бабы Нины. Что он делал в такой дали от известных курортов и цивилизации? Очевидно, его привлекла именно эта дикость, пустынные пляжи и прозрачная вода. Эта же дикость его и погубила – к тому времени, как его тело нашли на прибрежных камнях, он был мертв уже несколько часов. Он все еще был в водолазном снаряжении,с аквалангом за плечами; потом мальчишки нашли неподалеку его гарпунное ружье. Отчего умер этот любитель подводной охоты: то ли с сердцем стало плохо, то ли в акваланге была какая-то неисправность – так и не узнали. После этого Тахир Рахманов, организатор и руководитель всех наших дельфинариев, распорядился проверить все наше подводное оборудование и ни в коем случае не подпускать к аквалангам любителей.
Но я не верила (и не верю) в предзнаменования и поехала в Ашуко, а распоряжение Тахира меня не касалось – я не любительница, а мастер спорта международного класса по подводному плаванию, и с аквалангом умею обращаться так же хорошо, как повариха со своей поварешкой. Собственно говоря, меня все уговаривали провести в тот год отпуск в дельфинарии: и мои подруги Вика и Ника, и моя тетушка Ванда. Впрочем, Ванда приглашает меня приезжать в Ашуко каждый полевой сезон, но на этот раз она была особенно настойчива: у постоянного инженера-подводника ее группы было острое воспаление среднего уха (это профессиональная болезнь водолазов), и запланированный на июль эксперимент был на грани срыва. Разговаривая со мной в Москве перед своим отъездом на юг, она драматическим тоном добавила:
– Не бойся, Татьяна, Его там не будет: тренеры демонстрационного дельфинария считают ниже своего достоинства преодолевать своими ногами те три километра, что отделяют Дельфинье озеро от нашего лагеря.
Под местоимением "Он" она имела в виду моего бывшего мужа Сергея, с которым я рассталась шесть лет назад; только такая романтичная натура, как моя тетушка, могла подумать, что это меня сейчас волнует, хотя когда-то именно из-за развода я резко переменила свою жизнь и нашла себе работу, абсолютно не связанную ни с морем, ни с водными млекопитающими, ни с их тренерами.
И вот в теплый июньский день мы с девочками встретились в аэропорту Внуково. Рейс, как это обычно бывает, откладывался, и мы расположились со своими вещами в каком-то закутке. Сумок и баулов у всех набралось немало, я, например, везла с собой свой любимый гидрокостюм "Калипсо" – единственный, в котором я чувствую себя в воде если не как рыба, то более или менее свободно. В таких костюмах ныряли члены команды Кусто, а наш «Нептун» сделан из негнущейся резины (или чего-то в этом роде) и в нем ощущаешь себя, как в жестком футляре. Мое внимание привлекла закрытая плетеной крышкой корзинка, которая вдруг начала подпрыгивать. Я протерла глаза, решив, что это зрительная галлюцинация, но тут Вика, заметив выражение моей физиономии, расхохоталась:
– Да, Таня, она действительно скачет! Эту корзинку мне передали сегодня утром для ребят с Озера: они заказали черную кошку, и вот я ее и везу, и притом беременную!
Мы с Никой тоже засмеялись, и все втроем хохотали долго и с наслаждением, и не только из-за прыгавшей корзинки, но и просто так: потому что мы предвкушали месяц, полностью лишенный обычных московских хлопот, месяц, проведенный в великолепной компании, мы снова почувствовали себя такими же молодыми и беззаботными, какими мы были десять лет назад, когда познакомились в том же самом Ашуко. С тех пор все трое мы успели выйти замуж и развестись (Ника – даже не один, а два раза); Вика воспитывает сына, а Ника – дочку. Но это не мешает нам относиться друг к другу точно так же, как в то жаркое лето, когда я встретилась с ними на скалистом берегу Ашуко и мы понравились друг другу с первого взгляда, что для женщин – явление совершенно необыкновенное.
Впрочем, Ника и Вика дружили еще раньше, с первого курса. Когда мы познакомились, они были еще студентками-медичками и приехали в экспедицию работать поварихами, я же тогда занимала важный пост и могла бы задрать нос, но не задрала – я работала в дельфинарии тренером; это и сейчас редкая профессия, но тогда тренеров, работавших с дельфинами, в стране считали на единицы, а уж женщин среди них почти не было. И вот, хотя прошло уже десять лет, все вернулось на круги своя – Вика, теперь врач-психиатр, и Ника, невропатолог, едут на биостанцию колдовать на кухне, а я снова буду тренировать дельфинов.
Наверное, мы постарели, но я этого не чувствую: наоборот, мне кажется, что с возрастом мы похорошели. Ника в юности была просто красивой, теперь же ее красота приобрела какую-то особую утонченность и изысканность. Вика, миниатюрная, кругленькая, круглолицая, со сверкающими темно-карими глазами за стеклами очков, которые все равно не могли оптически уменьшить их громадность (индусы говорят о таких очах; "глаза коровы", и это считается высшим комплиментом), просто расцвела; она никогда не могла бы считаться красавицей, но сейчас она так и искрилась обаянием и остроумием. Я считаю, что для этого ей просто надо было расстаться с идиотом-супругом, но вслух этого не высказываю. Что же касается меня – хоть себя хвалить неудобно, но все же скажу, что все последние годы я боролась с лишней мышечной массой – наследством моего спортивного прошлого – и победила в этой борьбе. Теперь я здорово постройнела и выгляжу как женщина, а не как член сборной команды по плаванию; вот только плечи остались у меня чересчур широкими, но с этим уже ничего не поделаешь.
Так что в тот день мы все трое были в великолепном настроении, и никакие дурные предзнаменования нас не мучили; если у нас и были какие-то предчувствия, то это было – ожидание любви; дельфинарий всегда для нас окружала атмосфера влюбленности, и мы трое познакомились со своими будущими (первыми) мужьями именно там. И сейчас мы подспудно были готовы снова влюбиться – пусть на месяц, пусть не очень серьезно, но все-таки влюбиться и помнить об этих мгновениях счастья потом, в серой московской жизни.
… Наконец, объявили наш рейс, и мы пошли на контроль, опасливо закрывая корзинку с кошкой чемоданами. Нам в тот день повезло: самолет задержался всего лишь на час, и в аэропорту Анапы нас уже ждал наш экспедиционный "уазик", который без приключений доставил нас на место. Впрочем, "без приключений" – это в нашем понимании; то есть у машины не отказали тормоза, мы не застряли на каком-нибудь особо крутом подъеме и не сорвались в пропасть. Ехать на тряском "уазике" по горной дороге, засыпанной камнями после оползней и размытой ливнями (грейдерщик помер, сообщил нам шофер, и трассу в этом году никто не чистил), большая часть которой к тому же проходит по краю обрыва, да еще по тридцатиградусной жаре – удовольствие не из самых приятных. Когда мы прибыли наконец на место, я чувствовала себя так, как будто кто-то пытался сделать из меня яичницу-болтушку. Представляю, какие ощущения испытывала во время переезда несчастная кошка!
Первым, кого я встретила, когда с трудом сползла с подножки "уазика", был мой старинный приятель Никита Вертоградов, работавший в дельфинарии тренером. Он радостно "принял меня в свои объятия" и, целуя, так крепко притиснул к своей широкой груди, что сломались висевшие у меня на шее солнечные очки на цепочке. Дорогие американские очки, сувенир на память от уехавшей за рубеж подруги! Правое стекло пошлотрещинами, левая дужка отскочила… Они теперь годились только в мусор. Завидев жену Никиты Инну, я, едва успев поздороваться, принялась жаловаться ей на мужа. Но она почему-то мне не посочувствовала – пропустив мимо ушей рассказ о безвозвратной утрате, она, всплеснув руками, возмущенно заявила:
– Как!? И тебя он тоже обнимал и целовал?
Поварих тоже встретили с распростертыми объятиями – как всегда и даже более радостно, чем всегда. Выяснилось, что в этом году по совершенно необъяснимым причинам на наших работниц горячего цеха одновременно набросились всевозможные напасти; девушки, которых должны были сменить мои подруги, уехали раньше – у одной муж в Москве сломал ногу, а вторая сама здесь разболелась. Вторую смену поварих, двух девчонок-студенток, с позором изгнали: мало того, что они готовили совершенно несъедобно, но они еще умудрились сварить суп из непотрошенной курицы! Оказывается, они пребывали в полной уверенности, что куры бегают под ногами уже готовые для котла. Если учесть, что из одной синюшной и с таким трудом добытой курицы предполагалось приготовить полный обед на двадцать пять человек (курицу сначала варят, потом вынимают из бульона и режут на множество мелких кусочков, которые смешивают с рисом – получается так называемый "куриный плов"), то можно себе представить, насколько оголодали обитатели биостанции! В последние два дня перед нашим приездом кашеварил один из сезонных рабочих, студент Саша-тощий, проклиная свой длинный язык – он неосторожно кому-то сболтнул, что в армии служил поваром.
Вика и Ника, войдя в положение, тотчас благородно проследовали на кухню, а кошку поручили мне. Я успела только забросить свои вещички в домик Ванды, облобызаться с Тошкой, черным красавцем-лабрадором моей тетушки (и с ней самой, разумеется, тоже), окунуться в море – и отправилась на Озеро.
Тут я совершила крупную ошибку. Я по природе своей не кошатница, а собачница. Если я иду по улице, то ни одна овчарка или сенбернар не пройдут мимо – нет, им обязательно надо подойти ко мне, положить передние лапы мне на плечи и облизать лицо – особенно если я в черном пальто, к которому замечательно прилипает собачья шерсть. Зато представители кошачьего племени меня не очень-то жалуют, и эта неприязнь взаимна. Я кошек не понимаю. Это была величайшая самонадеянность с моей стороны – вынуть кошку из корзинки, а саму корзинку бросить в лагере в полной уверенности, что незнакомая мурка, самым жестоким образом оторванная от дома, будет спокойно сидеть у меня на плече или на руках весь трехкилометровый путь до озера.
Биологическая станция Академии наук расположена на самом берегу моря в расщелине между покрытыми скудной, но зато крайне ценной и редкой, по словам наших ботаников, растительностью, горами. Тут, например, растет туполистная фисташка, или ложный бакаут, вымерший уже почти всюду; это мощные раскидистые деревья с плодами в виде миниатюрных орешков, которые облюбовали симпатичные сони. Сам же лагерь со всех сторон защищен кустарником, у которого много названий, но мне больше всего нравилось прозвище, не вошедшее ни в какие определители: держиморда; может, оно и не слишком благозвучно, но очень точно определяет его характер: попав в заросли держиморды, самостоятельно выбраться из них было невозможно – разве что с огромными потерями для одежды и собственной кожи. Другие, более научные названия этого растения – держидерево или "христовы страсти"; они тоже отдают должное его загнутым назад огромным колючкам.
Горы здесь не слишком высоки, но склоны их со стороны моря подвержены частым оползням, и проложенные чуть ли не по самому краю обрыва дороги настолько отличаются от цивилизованных серпантинов (местами по ним проехать может только вездеход), что это достаточно надежно защищает и сам дельфинарий, и реликтовые леса от слишком назойливых визитеров. К тому же непрошеных гостей настойчиво отлавливали пограничники, особенно в сумерках, в погранзону можно было попасть только по пропускам.
В трех километрах от биостанции находится соленое озеро, на котором был построен дельфинарий для публики, с трибунами и причалом, к которым приставали катера из Анапы, Геленджика и Новороссийска, привозившие зрителей. От биостанции до "Дельфиньего озера" (так называлось это заведение) можно было добраться двумя путями: по верхней дороге, проходившую по горам мимо погранзаставы, и нижним – по самому берегу моря; внизу приходилось прыгать с камня на камень, и пройти, не замочив ног и не набив себе синяки, было затруднительно. К тому же узкая полоска берега проходила под крутыми скалистыми обрывами, и всегда сохранялась опасность камнепадов. Надо ли говорить, что я выбрала именно этот путь?
Впрочем, я бы добралась до озера вполне благополучно, если бы не кошка. Она совершенно озверела. Как только мы с ней дошли до кромки моря и она его увидела и услышала, то принялась выть – да, другого слова я и не подберу! Это было никак не мяуканье и не мурлыканье. Мне надо было бы сразу же повернуть назад и взять корзинку, но я же упрямая! И я храбро отправилась вперед. Кошка отчаянно царапалась и вырывалась; когда она попыталась кусаться, я от неожиданности ее выпустила. Она тут же шарахнулась подальше от пугавшего ее моря и попыталась взобраться вверх по обрыву, но это ей, по счастью, не удалось. Когда она соскользнула со скалы вниз, я хотела снова взять ее на руки, но не тут-то было! И тогда я отправилась вперед, а черное насмерть перепуганное создание пошло за мной, отчаянно, во весь голос, мяукая. И так мы с ней и шли: то я несла ее на руках, пока могла терпеть ее когти, то она брела за мной под самым обрывом, то я снимала ее с очередной отвесной скалы, опасаясь, как бы она не вызвала камнепад. Она не обратила внимание даже на стрижей, тучами носившимися над нами, непрошеными визитерами, когда мы забрели в их царство – мы проходили под сплошь изрытой норками стеной из песчаника. До озера мы дошли не за сорок пять минут, как обычно, а через полтора часа; первым, кто встретил нас, был мой бывший супруг.
Убедившись, что мы уже на месте, я отпустила кошку, она черной стрелой понеслась куда-то за домики, по направлению к лесу, и мы только ее и видели. Так как на этом ее роль в нашем повествовании заканчивается, скажу только, что в течение ближайших трех месяцев и ее, и ее вскоре появившихся на свет котят наблюдали с расстояния не меньше ста метров, а к еде, которую ей оставляли за хозблоком, она подходила только ночью; очевидно, за это путешествие она настолько разочаровалась людях, что предпочла своих детей воспитать дикарями.
Сергей подошел ко мне и, видно, хотел что-то сказать, но только присвистнул, увидев мои окровавленные руки и грудь. Поэтому он произнес только:
– Привет! – и отвел меня в радиорубку над пустыми трибунами, где была аптечка; в рубке тоже никого не было.
Первые мгновения нашей встречи прошли как-то скомкано; да и что тут скажешь, в ситуации, когда он протирал мои царапины ваткой, смоченной в перекиси, а потом мазал их йодом, а я еле удерживалась, чтобы не вскрикнуть вслух? У нас с Сергеем были очень странные отношения: вместе с ним жить было невыносимо, но стоило только ему увидать меня после длительной разлуки, как он, казалось, вспыхивал такой же пламенной страстью, как и в начале нашего романа.
Обработав мои раны, он принялся меня целовать. Я не сопротивлялась, не желая его обидеть, к тому же знала, что мое сопротивление только его разожжет. Когда же его поцелуи стали чересчур настойчивыми, то, мягко отстранясь, я напомнила ему, что мы здесь не одни. Как ни странно, но оказалось, что на всем "Дельфиньем озере" мы были именно одни – не считая, конечно, зверей!
– Не бойся, Татьяна, часть ребят уехала в Новороссийск с последним катером, и они вернутся только завтра утром, к первому представлению, а остальные ушли в гости на базу. Я дежурный.
Я отошла и села на трибуну, предприняв отвлекающий маневр:
– Слушай, а попить у тебя не найдется? Я, кажется, потеряла много крови!
– В таком случае надо это восполнить не водой, а шампанским! – и он схватил меня за руку и потащил вниз; я еле успевала перепрыгивать со ступеньки на ступеньку, для него же это было привычное дело. Я боялась, что он поведет меня к себе в домик, который вместе со скромными жилищами других тренеров располагался за озером у границы леса; там мне трудно было бы с ним справиться. Но мы дошли всего лишь до близлежащего вагончика – тренерской, где оказался холодильник. Он вынул оттуда бутылку полусухого "Абрау-Дюрсо":
– Твое любимое! И к тому же с настоящей пробкой!
Да, давно я не пила всамделишное "Абрау-Дюрсо" – чуть ли не с самого нашего развода! В те годы, когда в магазинах стояло только ординарное "Советское шампанское", марочное "Абрау" можно было достать лишь в Новороссийске – или в самом Абрау-Дюрсо. Как ни странно, именно Абрау-Дюрсо был ближайшим к дельфинарию населенным пунктом – до него было всего двадцать три километра по горному серпантину, – если не считать, конечно, захудалого вымирающего поселка Ашуко, жизнь которого теплилась вокруг рыбозавода; но рыбы в Черном море стало меньше, рыбозавод простаивал, а местные жители потихоньку спивались.
Задумавшись, я не услышала его следующего вопроса, и ему пришлось его повторить:
– Есть хочешь?
Еще бы я не хотела! Из дома я выехала рано утром, в самолете мы не ели, и за весь день у меня не было во рту ни крошки!
Из холодильника на свет божий были извлечены две банки консервов: тушенка и камбала в томате. Тренеры "Дельфиньего озера" – народ привилегированный, на биостанции одна банка тушенки полагалась на пять человек – и то через день.Конечно, можно купить ее за свой счет и тащить на себе, но где ж ее достанешь?
Где-то за электроплиткой Сергей отыскал пакет с хлебом, только слегка заплесневелым. В тренерской был почти такой же беспорядок, как всегда на моей памяти, но в кухонном уголке чувствовалась женская рука: не было крошек, пустых банок, посуда вымыта, приборы аккуратно сложены.
– Никак у вас на хозяйстве женщина? – спросила я.
– Да, тут была Ирина, жена Малютина, она нам готовила, но два дня назад она уехала с детьми в Москву.
Я его слишком хорошо знала, чтобы не понять, что он чего-то недоговаривает. К тому же за двое суток местные мужчины обросли бы мусором! Если в его жизни появилась постоянная женщина, это очень хорошо для меня – может быть, мы с ним действительно могли бы стать друзьями.
Он открывал банки и накрывал на стол, а я любовалась его ловкими экономными движениями. Сергей не был красив в общепринятом смысле, но женщины всегда вились вокруг него роем – настолько их покоряла его гибкая стройная фигура и обаятельная улыбка. Когда он стоял на помосте и управлял своими котиками, послушно выполнявшими его почти незаметные глазу и уху команды, то был просто неотразим. Нередко девице достаточно было посмотреть представление, чтобы после него сразу упасть в его объятия. Но когда мы с ним познакомились, он только начинал свою карьеру и был гораздо скромнее. Меня он поразил и завоевал, скорее всего, своей необычностью. "Правополушарный" – так называла его Вика; как и почти всякий человек, у которого необычайно развито образное мышление, он был левшой. Он жил не разумом, но чувством; он чувствовал животных, чувствовал людей. Он был прирожденным, изумительным дрессировщиком; казалось, между ним и зверями устанавливается какая-то невидимая связь. Не рассуждая и не вникая в смысл, он мог прочувствовать красоту стихотворения; когда он слушал любимую музыку, то уносился куда-то вдаль, за облака, а потом рассказывал мне, как он летал где-то в космосе и ощущал всем своим нутром гармонию мироздания. Он пытался описать мне те фантастические картины, которые там видел, но я, со своей приземленностью, могла понять только, что это что-то вроде холстов Кандинского. Его чуть ли не сверхъестественные способности чувственного восприятия мира вполне компенсировали недостаток образования (он закончил всего лишь десять классов).
