скачать книгу бесплатно
– Да совсем я и не побледнел.
Илья глубоко вздохнул, смутившись под пристальным взглядом.
– Нет, побледнели, – настаивал сержант.
– Да не побледнел я, – продолжал отнекиваться Илья.
– Я же вижу, что побледнели, – упорствовал наблюдательный сержант. – Что же вы спорите?..
– Скажите, а что за преступление? Что тут случилось?
– Лучше вы мне скажите, – пристально вглядываясь в лицо Ильи, вдруг сказал сержант. – Где вы предыдущую ночь провели, а? Кто свидетели? Или таких нет?
– Да почему, есть… Я тут в доме напротив у Егора Петровича остановился, а сам я из Новгорода,-растерянно оправдывался Илья.
– А в какой квартире? – каверзно продолжал задавать вопросы сержант. – А у вас, надо полагать, и фамилия с именем-отчеством есть? А надолго вы в Питер?
На все вопросы Илья отвечал без запинки.
– Ну ладно, Илья Николаевич, можете идти, пожалуй. Хотя, если по психологии…
– А что там за преступление совершено? – спросил Илья.
– Ведется следствие – до окончания следствия говорить нельзя. Дело ведет следователь Свинцов. Если вы понадобитесь – а вы непременно понадобитесь,-вас вызовут, – сухо сказал сержант и, словно давая понять, что разговор окончен, уселся на каменный столбик у ворот и углубился в разглядывание сумки, которую ему повезло найти в мусоре.
Илья неторопливо двинулся в сторону площади Труда. Сержант поглядел ему вслед, достал блокнот и стал что-то в него записывать.
Илья был озадачен. Он и вправду испугался, когда милиционер вдруг сказал о преступлении. И всплыл перед глазами Ильи липкий от крови нож, виденный им в ночном кошмаре. Почему именно сейчас всплыл?.. Илье сделалось даже дурно. Но ведь действительно потянуло Илью во двор… Почему?!
Купив буханку хлеба и батон, Илья не сразу пошел обратно. Он прогулялся к Неве. Невский простор ему не понравился – слишком ветрено, хотя и была в нем непонятная прелесть. Небо было облачным, Нева текла в одну сторону, облака мчались в другую… Илье нравились города поменьше, поуютнее. Видел он на другой стороне Невы двух огромных сфинксов и дошел до памятника Петру Первому; постоял возле него, подумав, что змея под копытами больше напоминает земляного червя; полюбовался на глыбу Исаакиевского собора, дивясь, что этакая помпезная махина от тяжести до сих пор под почву не ушла; дальше идти не захотел, а повернул назад. Все это время в голове Ильи происходила бесполезная изнурительная работа – он пытался вспомнить хоть что-нибудь из того, что приключилось с ним. Но тщетно. Ни до чего определенного додуматься он не смог.
В задумчивости Илья дошел до улицы, на которой жил Егор Петрович. Из подворотни неожиданно прямо на него вышел человек в пижаме. Увидев Илью, он вдруг метнулся в сторону и побежал сломя голову, пока не скрылся за поворотом. Следя за ним, Илья вспомнил, что сегодня уже видел во дворе этого странного типа, разговаривавшего с девочкой. "И чего он меня так боится?" – подумал Илья.
Сзади неожиданно резко взвыли тормоза. Илья обернулся. В трех метрах от него остановилась машина "скорой помощи", из нее выскочили двое рослых санитаров в белых халатах.
– Стоять! Не двигаться! – заорал один из них, подбежав и ударив Илью в живот.
Перехватило дыхание, Илья согнулся. Второй подоспевший санитар вмазал по почкам. Илья вскрикнул, прогнулся, уронил пакет на асфальт…
– Руки на стену! – яростно заорали ему в ухо.
Его швырнули к стене дома. Илья, от боли и страха ничего не понимая, поставил на стену, как ему велели, руки и, широко расставив ноги, замер, готовый исполнять любые команды, лишь бы не били. Он чувствовал, как ему ощупывают ноги, туловище, выворачивают карманы, тщательно осматривая их содержимое. Санитары изредка переговаривались между собой и обыскали для верности дважды.
– Ну вроде нет, – сказал один.
– Значит, не он, – сказал другой.
– А ты в заднем кармане посмотрел? Посмотри еще раз.
– Да уже смотрел. Пусто.
– Опустите руки и повернитесь, – сказал первый.
Илья послушно исполнил команду.
– Недоразуменьице вышло, – сказал второй. – Мы ловим маньяка с бритвой по кличке Парикмахер, убежал из психбольницы. Очень опасен. Так что если увидите его – сообщите.
– Если сможете, – прибавил первый, озирая щуплую фигуру Ильи.
Илья с трудом понимал, о чем речь.
– Вон, смотри-ка, мужик какой-то, – воскликнул второй санитар, толкнув локтем первого. Они бегом бросились к машине. "Скорая помощь" сорвалась с места. Илья в изумлении смотрел ей вслед.
В конце улицы взвыли тормоза. Выскочившие санитары швырнули какого-то прохожего к стене и начали обыск. Только тогда Илья пришел в себя, поднял пакет с хлебом и заспешил дальше.
Глава 3
…КАК СУМАСШЕДШИЙ С БРИТВОЮ В РУКАХ
Дверь в квартиру была приотворена. Илья прошел в комнату Егора Петровича – хозяина не оказалось дома. Илья уселся на диван и закинул ногу на ногу.
"Нужно идти в милицию, – размышлял Илья. – Этот Егор Петрович тип все-таки подозрительный и явно что-то скрывает. А может, он садюга… Нет, нужно идти в милицию…"
Илья встал, направился к двери, но, не дойдя до нее, остановился. "А что я им скажу? Что ничего не помню, ничего не знаю… Бред какой-то!" – Илья снова уселся на диван и обхватил голову руками. "Еще и сержант этот в выселенном доме, как назло… Ведь наверняка скажет, что я там был… Подключит психологию, и все! Не отвертишься. А какое там злодейское преступление совершилось? Вот бы узнать… Да-а… Влип дальше некуда. Предположим, что Егор Петрович занимается зомбированием – лишает памяти,-размышлял дальше Илья. – Потом подчиняет себе, заставляет делать все, что угодно ему… А если он меня убить кого-нибудь заставит? Ведь зомбированный человек может и убить… Да нет, чушь какая-то!.."
Все объяснения, выдуманные Ильей, ему не нравились; но то, что Егор Петрович что-то скрывает, – это факт.
Илья поднялся с дивана, подошел к окну. По краю крыши заброшенного дома крался рыжий кот с черным пятном на спине. Он подбирался к безмятежно пасущемуся возле водосточной трубы жирному голубю. Илья подумал, что у кота не кружится голова и он не боится высоты оттого только, что у него отсутствует воображение, а если бы животное представило (хотя бы на мгновение) свое тело разбившимся об асфальт, то непременно грохнулось бы от ужаса вниз. Промчалась машина "скорой помощи" с охотниками за безумным Парикмахером. Илья содрогнулся. Что может быть ужаснее сумасшедшего с бритвой в руках, поджидающего в темной парадной. А если действительно он ходит где-то по улице, заходит в дома, в квартиры? И сюда ему ничего не стоит войти преспокойненько – Илью ведь пропускают без сомнений. Позвонит в дверь. Ему откроют: "Здравствуйте!" И вж-жи-их – бритвой по горлу. Потом в комнату, первую попавшуюся, шасть, и перережет всех, как баранов. А что с него возьмешь?! Сумасшедший. Бр-р-р…
Илья пытался представить себе этого злодея, но не мог. И тут внизу на мостовой он увидел девочку с мячиком под мышкой, она разговаривала с каким-то мужчиной. Сверху Илья не сразу признал пугливого типа в пижаме. Похоже было, что он, жестикулируя левой рукой, правую же держа в кармане, пытается что-то доказать девочке. Девочка, кивая, протягивает ему руку… И до Ильи вдруг доходит – ведь это и есть сумасшедший, о котором говорили санитары: пижама, загнанные глаза!.. И руку он держит в кармане, потому что там у него бритва, острая-преострая бритва!.. Ведь это и есть маньяк-убийца Парикмахер!! И маленькая девочка!.. Она не знает об этом!.. Вот сейчас он заведет девочку в пустой дом, поигрывая в кармане бритвочкой, заманит в подвал: "Пойдем, девочка, у меня там много игрушек. Есть даже большой плюшевый мишка…"
Нужно что-то делать!! Господи! Нужно что-то делать!!!
Илья не сразу справился с задвижкой, рванул створку окна, с подоконника посыпались книги. Только бы успеть!! Только бы успеть!.. Он изо всех сил дернул вторую раму. Парикмахер уже вел девочку через дорогу к заброшенному дому. Илья яростно дергал раму, но она не поддавалась… Проклятие!!! Он хотел крикнуть через форточку… потом сообразил, что кричать бесполезно – поздно уже кричать, – что, быть может, успеет добежать. Собирался кинуться из комнаты… но тут увидел мчащегося через дорогу и ежесекундно оглядывающегося Парикмахера. За ним гнались двое мужчин в белых халатах. Один, бежавший наперерез, успел ухватить-таки маньяка за полу пижамы, но ловкий безумец выкрутился: санитар не удержал равновесия и, сделав по инерции еще несколько огромных шагов, споткнувшись о поребрик, упал. Встревоженные прохожие шарахались в стороны. Парикмахер забежал в парадную. Оба санитара поспешили за ним.
– Молодцы! Поймают! – с воодушевлением проговорил Илья.
Он закрыл раму и стал собирать с пола книги. Собрав все и сложив на место, он хотел отойти от окна, но движение на крыше привлекло внимание. Из маленького чердачного оконца вылез Парикмахер и, скользя по цинковому покрытию, для равновесия разведя широко руки, стал удирать по крыше вдоль улицы. Илья смотрел на улепетывающего безумца. Должно быть, почувствовав взгляд Ильи, Парикмахер посмотрел в его сторону. Глаза их встретились, Илья содрогнулся – столько загнанного отчаяния было в глазах этого человека. "Этот не задумываясь…"
В то же чердачное окно высунулась голова санитара. Увидев убегавшего, он бесстрашно выбрался на крышу и пустился в погоню, чуть погодя вылез и второй медработник.
Потом Илья еще долго видел мелькавшие вдалеке между печными трубами и телевизионными антеннами белые докторские халаты.
Было три часа дня. Егор Петрович все не приходил. Илья вновь, как утром, ощутил слабость в теле, прилег на диван. Снова за стеной кто-то играл на фортепьяно, и снова Илье казалась музыка эта странной, нездешней и даже неземной. Но сейчас, лежа с закрытыми глазами, Илья находился в состоянии странного полузабытья. Он вспоминал, или ему только казалось, что вспоминает…
На вокзал в Петербург Илья прибыл в девять часов вечера. Очутившись впервые в таком большом городе, он поначалу немного растерялся и не сразу разузнал, как доехать до Красной улицы. Оказалось, ее переименовали. До площади Труда Илья добрался только в одиннадцать часов.
Наступили белые ночи. Небо было затянуто тучами, начинал моросить мелкий дождь. Нужная Илье улочка разделялась площадью, и он, конечно, из-за вечного своего невезения сначала очутился на другой стороне площади. Прохожих было мало – спросить оказалось не у кого. Он перешел площадь и побрел, озирая дома в поисках нужного номера.
Неожиданно с негромким шуршанием что-то задело его по ногам. Илья опустил глаза. Это был красно-черный резиновый мячик. Он поднял мяч и огляделся. Никого поблизости не было. Он растерянно стоял, держа в руках мячик, не представляя, что с ним делать. Из подворотни вышла девочка лет шести, она молча остановилась напротив Ильи и уставилась на него серьезными глазами. Он тоже некоторое время молчал, ожидая, что она начнет разговор первой и хотя бы попросит у него мячик, но разговаривать ей, как видно, не хотелось. Илье надоело ждать.
– Это твой мячик? – спросил он.
Девочка не ответила.
– Твой? – Илья протянул мячик.
Она, не видя мяча, машинально взяла его в руки, продолжая изумленно смотреть мимо него в сторону. Илья обернулся и вздрогнул.
Сзади него по проезжей части двигалось многочисленное общество людей. До того, как он повстречал девочку с мячом, улица была абсолютно пуста, а тут – сразу множество народу, и он не услышал их приближения.
Их было человек тридцать – сорок, но люди были какие-то странные: очень высокого роста, одежда – грязная и мятая, лица имели землистый цвет и удивительно светлые, почти прозрачные, глаза. Мрачные люди несли на руках сидящего человека… Нет, это сначала Илье показалось, что это человек, – на их руках восседал идол, то ли искусно вырезанный из дерева, то ли слепленный из глины. Был он в человеческий рост, бел лицом до неестественной светящейся белизны. Статуя сидела с протянутыми вперед руками. Вид ее приковал внимание Ильи: что-то в ней было не так – форма лица и то, как она восседала на бережных руках… Илья вздрогнул. Ему вдруг почудилось, что это живой человек. Да, обыкновенный человек, только тело его окостеневшее не может сделать движения. Илье даже померещилось, что он глядит, глядит в щелки сквозь прикрытые веки вымазанного белилами лица. Сделалось ему жутковато от этой мысли, но он, как под гипнозом, глядел на демонстрацию, не имея воли отвести глаза.
В задних рядах тихонько разговаривали между собой. Речь была не русская – с непривычными, не славянскими, вывихами, резкостью и отрывистостью звучания. "Бог ты мой, это же иностранцы!" Илья ужаснулся странной догадке, потому что одеждой и затхлым запахом, веявшим от шествующих, они никак не напоминали заморских гостей, скорее аборигенов-бомжей. Демонстрация свернула во двор нежилого выселенного дома, а Илья все еще стоял в дурацком состоянии, глядя ей вслед…
Но что было дальше?..
Лежа на диване, Илья старался вспомнить, что же было дальше… Но не мог.
Вернулся Егор Петрович, сел верхом на стул и стал молча глядеть на Илью.
– Ну, давай рассказывай, – устало проговорил Егор Петрович, когда Илья поднялся с дивана.
– Да чушь какая-то… Люди какие-то будто несли статую на руках…
– Нет уж, ты давай подробно расскажи. Это очень важно.
И Илья подробно рассказал все, что вспомнил.
Егор Петрович выслушал рассказ Ильи с любопытством и очень внимательно.
– Вот что, значит, помнишь? Ну, будем вспоминать дальше, – как-то странно глядя на Илью, проговорил легендолог.
– Это, пожалуй, на сон больше похоже. А вошли они как раз во двор дома напротив, в котором преступление совершилось. – Илья внимательно всмотрелся в Егора Петровича. – Вы знаете, а ведь они, люди эти, на вас чем-то похожи. – Он улыбнулся. – У вас ведь тоже глаза светлые и рост высокий…
Илья хотел рассказать Егору Петровичу про сон, приснившийся этой ночью, в котором хозяин комнаты казнил насекомых, восклицая на чужом языке, по звучанию, кстати, напоминавшем тот, на котором переговаривались странные демонстранты… Но, заметив злобный блеск в глазах Егора Петровича, передумал и насторожился.
– Мне завтра с утра в милицию, – сказал Егор Петрович, поднимаясь со стула. – Повестку прислали. Чего им от меня нужно – ума не приложу. – Он подошел к столу и, взяв с него кружку с заваренной травой, поднес Илье. – Выпей.
– Послушайте, Егор Петрович, – взяв чашку из рук легендолога, Илья встал с дивана и, не притронувшись к ее содержимому, поставил на стол. – Если честно говорить, вы ведь что-то знаете. Знаете, а меня за дурака держите. Дрянью какой-то поите. Не буду я ваше зелье больше пить, если вы мне правду не расскажете.
Илья сел на диван и демонстративно закинул ногу на ногу.
– Рассказать, – повторил Егор Петрович, подходя к Илье. Снизу, с дивана, он казался великаном. – Да знаешь ли ты, что если я тебе расскажу…
Он прервался и замолчал.
– И что случится? Ведь никто об этом не узнает, – оживился Илья. – Я никому не скажу. Клянусь!
– Не скажешь… Да знаешь ли ты… – Егор Петрович перегнулся своим длинным телом и, уперев руки в бока, уставился в глаза Илье, блестя стеклышками очков. – Да знаешь ли ты, что, если расскажу, подвергну тебя чудовищной опасности? Про это, кроме меня, никто не знает. Я-то сам в вечном страхе. Зря я, что ли, на пятом этаже живу…
– Егор Петрович, да я же никому ни слова, обещаю, – испуганно твердил Илья.
Егор Петрович, не слушая, подошел к двери, тихонечко приотворил ее и выглянул в коридор.
– Ладно. Только ты, Илья, запомни, – усевшись рядом с Ильей на диван, вполголоса заговорил Егор Петрович, – открою тебе только потому, что ты из другого города. Но не ручаюсь я за твою жизнь и рассудок, если ты расскажешь кому-нибудь то, что от меня услышишь.
Егор Петрович придвинулся к Илье ближе и начал, не замечая присутствия в комнате еще одного незаметно вошедшего и остановившегося возле двери человека.
Глава 4
ЛЕГЕНДА О ПОДЗЕМНОМ НАРОДЕ
(Бред Петра Великого)
Глюкин отец Сема Никакой имел железное сердце и был в постоянном плавном движении никуда. Он ненавидел себя и активно боролся с собой при помощи химических и растительных медикаментов. Сема Никакой был худ и бледен настолько, что почти не отбрасывал тени и слабо отражался в зеркале. Лекарство от себя он покупал на рынке у лиц кавказской национальности. Более всего на свете Сема Никакой не мог мириться со своим естественным состоянием, и если не имелось возможности достать то, что исправило бы его самочувствие, он начинал либо часто-часто дышать, пока не мутнело в глазах и он не оказывался на грани обморока, либо кружился на месте до потери ориентации. Эти состояния он называл "примитивный кайф", ощущая себя простейшим организмом. Его любимая дочь Гликерия, по-домашнему просто Глюка, жила с отцом. Бывшая жена Семы (чью фамилию он с гордостью носил) ушла к какому-то мужчине, выплачивая на дочь ежемесячные алименты. Раз в месяц мама Глюки приезжала на розовой машине марки "фламинго" и увозила дочь кататься. А Сема, радостно тикая, бежал на рынок и покупал лекарство от себя на все алименты.
Десять лет назад, защищая диссертацию, врачи вставили Семе Никакому в грудь (на смену сработанному медикаментами) новенькое и блестящее металлическое сердце – с тех пор Сема тикал. Сердце было, конечно, не сплошь из металла, а только какая-то незначительная его часть; но все равно врачи, делавшие операцию, гордились до пенсии.
Сема Никакой блуждал по квартире в разное время суток, все путая: день с ночью, дверь своей комнаты с чужой, потолок с полом… И сейчас, перепутав двери, Сема зашел в комнату Егора Петровича и стоял в задумчивости, привалившись плечом к шкафу, глядя пустыми глазами на парочку, устроившуюся на диване, и слушая.
– О строительстве Петербурга много легенд ходило. Некоторые живы и до сих пор, – таинственным голосом начал Егор Петрович, приблизив к Илье лицо.-Испокон века место это считалось гиблым. И мысль строить здесь город только странную голову посетить могла. Ты, Илья, наверное, знаешь – это не секрет, – что вся та ветвь Романовых, к которой принадлежит Петр Первый, была как бы не в себе. В основном страдали они слабоумием. Пожалуй что только один Петр Первый выдался нормальным… Но это у историков-психиатров вызывает сильные сомнения. Некоторые исследователи приходят к выводу, что у Петра Первого бывали галлюцинации и бредовые состояния. Не знаю, как это называется на научном языке, но в таких состояниях он становился неподвластным разуму. Что будто бы вот в таком его самочувствии и проходило строительство Петербурга. И строился он (уже заранее на погибель) как бы в Петровом бреду. И вона какой городище отгрохал! У большого человека и бред соответствующий. Но прежде, до того, как Петр Первый приказал строить Петербург, жили на этой болотистой земле финские племена чухарей, води и ижорцев. Но самым загадочным и пугающим среди них был белоглазый народ, носящий название "чудь". В те времена это был гордый и могущественный народ. Жили они в землянках, и славились их шаманы колдовской силой. Когда Петр придумал здесь город строить, то стал, естественно, местные племена вытеснять. Одни приручились – начали помогать Петру в строительстве, другие на север, в Карелию, уходить стали. И лишь одно племя – чудь – не желало с места уходить, а только все глубже в землю закапывалось. И тогда велел Петр закладывать непокорный народ сверху камнями и зданиями застраивать, чтобы передушить всех гнетом города. Говорили, что чудь подрубала сваи, державшие земляной потолок, и хоронилась заживо. И сверху их еще землей приваливали, будто опасаясь, что выберутся. И видно, не зря опасались. Говорят, что Петербург построен на человеческих костях – так и есть в буквальном смысле.
Но через некоторое время стали появляться белоглазые посланники из подземелий. Донесли, конечно, царю. Тут Петр рассвирепел не на шутку и приказал всякого из племени чудь казнить принародно. Тогда казни были делом обычным. Трудно оказалось поймать представителей этого странного народа. Были у них шаманы сильные – "глаза отводили", да и без шаманов не изловить их под землей было. Только после наводнений, которые часто случались в Петербурге, всплывали их черные от земляной жизни тела. Постепенно о них забыли, потому что Петр, рассудив, решил замалчивать их существование; но тайные люди выслеживали около нор подземных жителей и убивали. Екатерина Вторая больше всего боялась чуди и велела набережные в гранит заковывать, чтобы не было им доступа к невской воде. Но не так просто оказалось победить тайный народ. Ведь даже в памятнике Петру Первому, заказанном Екатериной Второй, в виде змеи Фальконе изобразил чудь подземную.
– Мне тоже змея похожей на червя земляного показалась, – вспомнил Илья.
– Так оно и есть – в змее червя скрыли. И вот шла эта тайная война с основания Петербурга. Когда революция грянула – о чуди забыли. Но когда метро в пятидесятые годы стали строить, тогда и начали чудеса всякие приключаться: то человека чудного в туннеле строители видят, то пустоты в земле обнаруживают, устроенные явно человеческими стараниями. И по сей день живет этот народ под городом. Сколько их там – никто не знает. Но случается, что выбираются они из-под земли и похищают людей. И не было еще случая, чтобы вернулся кто. Странный это народ: могущественный, неуловимый и непонятный. У них везде уши и глаза, и упаси Бог оказаться у них во врагах. В старинных книгах пишут о белоглазой чуди как о свирепых и беспощадных людоедах. Так что тебе, Илья, повезло несказанно, что ты живым от них вырвался. Но то, что ты рассказал, морока – не так все было, хотя… может быть, что-нибудь…
– Так раз они и людей кушают, значит, нужно, чтобы правоохранительные органы занялись ими как следует.
– А милиция как, по-твоему, под землю полезет? Или город рушить, экскаваторами разрывать почву? А если будешь говорить кому-нибудь, и тебя, как ты выразился, скушают. Большая часть бесследно пропавших людей в Петербурге на их совести. А в Кунсткамере, на втором этаже, в третьем зале, ребенок заспиртованный. Никто не знает, что это и есть детеныш чуди.
– Так что же, выходит, я у чуди побывал?
– Выходит, так, – пожал плечами Егор Петрович. – Но самое главное для тебя сейчас вспомнить, что было дальше. Поэтому выпей и не артачься.
– Ну, мужики… – донеслось от двери. – Ну, мужики…
Илья увидел, как лицо Егора Петровича перекосило, словно от зубной боли; он ссутулился и весь словно сжался, но все так же не отрывал взгляда от лица Ильи.
– Я чувствовал, – проговорил он, обреченно покачав головой, и только после этого медленно повернул голову к двери.
Сема Никакой отделился от шкафа.
– Я прямо от такой истории… приходнулся…-проговорил Сема протяжно и, больше ничего не сказав, бесшумно удалился через дверь, словно растаял.
Ночью Илья видел тот же самый сон: Егор Петрович рубил на саркофажике головы мухам и тараканам, восклицая на незнакомом языке, будучи в состоянии крайнего возбуждения.
