скачать книгу бесплатно
– Здесь все, – он показал Матильде шкатулку, которую держал в руках.
– Молчи, Обжора… пошел наверх.
Хотя Матильда называла мужчину Обжорой, он выглядел не то что толстым, а даже наоборот худым: мелкие черты его лица, востренький носик с ввалившейся переносицей, тонкие тесемочки губ, мелкие глазки и особенно эта не сходящая с лица улыбка… Парочка, конечно, была странная: муж-подкаблучник с лицом ненасытного садиста и жирная Матильда. Обхохочешься!
Обжора неслышно вышел из комнаты, унося шкатулку. За ним бесшумно закрылась дверь, но Марина как загипнотизированная продолжала смотреть на эту закрытую дверь.
– Что же ты, милочка, халву не кушаешь, – сказала Матильда, как-то слишком уж ласково на нее глядя.
– Спасибо, я наелась.
– Так что я хотела сказать, я мысль свою не закончила, – оживилась Матильда. – Вот Обжора, – она мотнула головой в сторону двери, за которой исчез ее муж. – Ему все равно, что жрать, он существо элементарное. Есть примитивное чувство голода, которое можно заглушить, нажравшись… все равно чем и как, лишь бы много. Причем, существу элементарному с примитивным и буквальным вкусом Обжоры все равно, будет ли он есть нежнейшее мясо лебедя по-гамбургски с изюмом, акулий плавник в мексиканском соусе или картошку с постным маслом и куском жаренного мяса из морозилки – ему нужно набить живот. Пробуя, например, марешаль из рябчиков, элементарное существо скажет, что он по вкусу напоминает курицу. Хотя это абсолютно не так, просто в своей примитивной головке из своего ограниченного количества вкусов он выбирает что-то, к чему этот вкус можно привязать. Он никогда не ощутит настоящего вкуса, ему это не дано да и не нужно.
– Так что же ему делать? Ничего не есть? – Матильда все больше нравилась Марине, она уже не обращала внимания на ее необыкновенную толстоту.
– Пусть ест вареную полбу. Миллионы элементарных существ, которые бродят по планете, не смогут отличить медведя на косточке от промороженной баранины. Человек цивилизованный, интеллектуальный и духовный должен развивать и утончать свой вкус. Утонченность, если человек хочет, конечно, достичь радости и блаженства, нужна во всем – в любви, например. Если жена сантехника привыкла к примитивным грубым ласкам мозолистых рук малоразвитого мужа, то попавшийся на ее пути изощренный сластолюбец окажется непонятым. Жена сантехника просто не способна будет ощутить тех тонких еле уловимых ласк губ, прикосновений и поглаживаний кончиками пальцев, тихого шепота… Ее нужно дерзко завалить на спину и сделать свое дело однообразно и скучно, как она привыкла, тогда она получит долю своего простого удовлетворения. Конечно, любовные утехи приятны, но более изощренно, продолжительно и надежно наслаждение, которое мы испытываем, принимая тонкую пищу, идеально приготовленную, когда мы способны распробовать и распознать все ее оттенки. И удивительно, что музыка вкуса состоит, как принято считать, всего из пяти вкусов, при смешении которых и создается этот невообразимый восторг тела и души. Это горький, – Матильда стала загибать на руке пальцы, – сладкий, соленый, кислый и пятый, который встречается очень редко, например, в сыре "Пармезан", это вкус умами. – Она показала толстую руку с растопыренными пальцами. – И из этих пяти вкусов складывается эта изумительная музыка вкуса. Иногда кажется все, это предел – более великого наслаждения ты не испытаешь никогда… Но проходит чуть времени и ты уже находишь нечто другое, более нежное, с более своеобразным запахом и вкусом. Причем, с возрастом это не притупляется и не надоедает, а наоборот оттачивается и утончается. Ведь самое главное заострить свой вкус, довести его до предела возможности и прозрачности. А предела здесь не бывает. Ты ешь каждый день, и каждый день ты можешь работать над собой и получать удовольствие, сравнимое с блаженством. Ну, если хочешь, с чувством восторга или с оргазмом – что тебе больше нравится. Но этому нужно учиться, а не превращать еду в физический акт. Ведь есть соитие по любви, а есть акт нужды.
Матильда замолчала.
– Как вы интересно рассказываете, я никогда не задумывалась об этом. Но почему вы сравниваете наслаждение вкусом с музыкой, ведь музыкальная гармония – одна из совершеннейших искусств. Недаром в живописи всего четыре краски, из которых складываются цвета, а в музыке семь нот, поэтому она совершеннее.
– Ну-у, это большой вопрос о совершенстве. Но ты заметила правильно, потому что на самом деле вкусов не пять, а семь, как и музыкальных нот, – она выдержала паузу. – Да их семь, но два других вкуса находятся… как бы это тебе сказать… по ту сторону морали и здравого смысла.
– Я не поняла, – улыбнулась Марина.
Матильда тоже улыбнулась, открыв ряд мелких желтых зубов.
– Есть вещи тайные, только для избранных, – уклончиво проговорила она.
– Я думаю, что не каждый может научиться есть. Вот мужа своего вы не смогли научить, – сказала Марина, переводя разговор.
– Мы не так давно вместе, но он способный мальчик. Я думаю, он научится… У тебя очень красивые волосы. Они полны силы и цвет необычный с голубоватым отливом. Просто отличные волосы. Отличные…
– А этот… – Марина замешкалась, подбирая слова. – Этот Обжора, разве не ваш муж?
– Обжора муж? Господи, как ты могла подумать?! – Матильда звонко расхохоталась. – Это элементарное не может быть мужем. Он может быть только слугой.
– А кто ваш муж?
– Послушай, я же не спрашиваю, зачем ты пришла? – как-то ехидно сузив глаза, проговорила Матильда.
Ощутив движение за спиной, Марина обернулась. Через комнату свободной походкой, широко размахивая руками, шел Максим. На нем был элегантный пестрый костюм, он немного похудел, но это ему пошло на пользу.
Максим, не обращая внимания на Марину, подошел к Матильде, склонившись, обнял ее за шею и поцеловал.
– Как я соскучился, моя прелесть.
– Я тоже, дорогой. Если бы не твоя бывшая жена, совсем бы от скуки умерла.
Максим повернулся к Марине и поправил очки.
– Зачем ты здесь? – спросил он, но как-то бесстрастно и отчужденно.
Марина молча смотрела на него, не отрываясь. "Но этого не может быть, здесь какая-то ошибка. Она ведь в два раза старше его… И потом, вообще… – Марина смотрела то на Максима, то на развалившуюся на диване Матильду. – Да нет, этого просто не может быть!".
– Зачем ты пришла? – вновь повторил Максим.
– Я думала… Я хотела… Ты ушел – я не знала что думать.
– Теперь знаешь? – холодно сказал Максим.
В волнении она встала. Марина была бледна, широко открытыми глазами она смотрела на Максима. Он поправил очки.
– Неужели непонятно – между нами все кончено. Давно. Ты взрослая женщина, ты должна понимать такие вещи…. Я ведь просил Сергея объяснить тебе.
– Я все поняла, извини. Я, конечно, сделала глупость…
Марина заметалась в поисках пальто, запуталась, надевая его, руки дрожали. И уже одевшись, вдруг сделалась абсолютно спокойной и, засунув руки в карманы, вызывающе с ухмылкой стала глядеть то на Максима, то на спокойную так и не переменившую позы Матильду.
– А приходи к нам на свадьбу, – проговорила Матильда. – В пятницу, в шесть часов, повеселимся.
Марина, не изменив вызывающей позы, улыбнулась через силу и вдруг расхохоталась, стараясь сделать это громко и дерзко – уязвить, обидеть этим хохотом. Потом повернулась и, похохатывая, зашагала к двери. Возле двери оказался Обжора. Он все так же был в костюме, и садистская усмешечка еще не сползла. Марина, пыталась обойти его, отступила вправо, но в это же мгновение Обжора бросился в ту же сторону. Марина отступила влево, но глупый Обжора, уступая ей дорогу, кинулся туда же, и снова Марина отступила и снова столкнулась с ним.
– Обжора, пропусти ее, – раздраженно рявкнула Матильда.
Это только потом Марина поняла, что не от глупости своей Обжора не давал ей проходу, что он нарочно не выпускал ее, и ей станет по-настоящему страшно.
Марина выскочила из дома, сердце бешено колотилось, в глазах стояли темные пятна, значит, снова начинался приступ дистонии. Она на минуту остановилась на пороге дома, потом, плохо соображая, бросилась к двери в заборе, над которой горела стоваттная лампочка. Толкнула дверь…
– Что за черт, – она провела по шершавой поверхности ладонью. – Что за чертовщина…
Дверь была нарисована на бетонной стене забора. Нарисованы косяки, ручка и петли, только лампочка, освещавшая дверь, была настоящая.
Марина с тоской огляделась по сторонам. Сад был темен, свет горел только в окнах первого этажа, больше дверей в заборе заметно не было. Сама мысль о возвращении в дом была ей отвратительна. Господи, какому идиоту потребовалось освещать нарисованную дверь. И тут в конце дома она увидела человека, он направлялся в ее сторону. С освещенного места разглядеть его не представлялось возможности. Он держал в руках какую-то длинную палку. Сторож, что ли? На память пришла злодейская улыбочка Обжоры. Марине сделалось вдруг страшно. Она поборола внезапную дрожь в ногах и сделала шаг по направлению к приближающемуся человеку.
– Скажите, как отсюда выйти? – она кивнула в сторону нарисованной двери.
– Скажу, – проговорил человек, вступив в зону света. – Эни, бени, раба…
Это был уже знакомый Марине тип с мохеровым шарфом на голове, в руке он держал грабли.
Марина посмотрела на него со злостью.
– Квинтер, финтер, жаба, – чуть слышно ответила она, понимая, что другого способа наладить контакт с дурачком не имеется. Но он услышал ее отзыв и снова как тогда на улице зашелся восторгом.
– Тут дверь на стене нарисована. Не знаешь, как отсюда выйти, а? – сердито проговорила Марина.
– Это моя дверь, она в мой мир. Она закрыта, – сказал дурачок, разведя руками. – А я здесь работаю, – он показал грабли. – Мне дверь нарисовать разрешили, она в мой мир внутренний.
"Господи, еще в твой мир попасть не хватало", – подумала Марина, а в слух сказала:
– Плевала я на другой мир, мне на улицу выйти нужно.
– На улицу – это, пожалуйста.
Молодой человек, опираясь на грабли, пошел вдоль дома. Марина последовала за ним.
Через десять метров в заборе обнаружилась настоящая дверь, она не была освещена и потому совершенно незаметна в темноте сада.
– Приходи, – сказал дурачок, выпуская Марину на освещенную улицу.
Дверь за ней захлопнулась. Ну да, это была та самая дверь, в которую она входила. Тогда зачем им нарисованная?.. Да плевать!
Марина шла по улице в расстегнутом пальто без шапки, которую оставила в доме Матильды. В голове было пусто, в глазах темно, как и в душе.
На автобусной остановке два голубя бродили под ногами, выискивая на грязном асфальте пищу. "И вас съест жирная тетка, если не будете осторожны, – подумала Марина. Она впервые в жизни смотрела на голубей как на еду, раньше ей и в голову не приходило, что из них можно готовить удивительные блюда.
– И меня съест… – прошептала она и улыбнулась. – Всех съест.
Она подняла глаза и увидела на столбе объявление, напечатанное ярко- желтыми буквами:
КУПЛЮ ВОЛОСЫ
Глава 3
Жизнь председателя
– Питер Брейгель терпеть не мог детей. Вы посмотрите на их типично идиотические лица. Это ведь выродки какие-то.
– Эти детские выродки со временем превращались в уродов-взрослых, у него ведь и взрослые такие же. Но мне они симпатичны, потому что они не мрачные, а веселые уроды. Даже самый совершенный мрачный человек хуже веселого урода, – возразил Максим, посмотрев на женщину.
– Да, это верх черного юмора. Мне кажется, Брейгеля никто не воспринимает как черного юмориста. А меня Матильда зовут, – сказала женщина и улыбнулась, этак кокетливо поведя плечиком.
"Жирное чудовище, – подумал Максим. – Она еще заигрывает, с ума сойти".
Матильда была в белом костюме, хотя это зрительно увеличивало ее тело, придавая ему невнятность и необъятные размеры. Но, похоже, это ничуть ее не смущало. На голове была огромных размеров шляпа с розовым пером экзотической птицы. Одно это небрежно развивающееся на шляпе перо стоило двухмесячной зарплаты, которую Максим получал в своем издательстве.
Максим случайно оказался на выставке. Он и идти-то не хотел, хотя Брейгель ему нравился, но только здесь сегодня он понял насколько.
Потом они с Матильдой прохаживались по залу, говорили о Босхе и Малевиче, а еще о Бахе.
– А поедемте ко мне в гости, – вдруг предложила Матильда и расхохоталась. – Да не бойся, я же тебя не съем.
Максим побывал у нее три раза, на четвертый она предложила ему остаться насовсем. Первую ночь, когда они были вместе, он думал, что его стошнит. Потом ничего привык как-то, даже начало иногда нравиться, во всяком случае, о Марине – своей бывшей жене – он совсем не думал. Она почему-то сразу ушла из его жизни, и если вспоминалась, ничто внутри него не вздрагивало.
Он как-то незаметно для себя полюбил, положив голову на огромный мягкий бюст Матильды, слушать рецепты приготовления экзотических блюд. Она знала наизусть тысячи рецептов из разных стран мира. О гвинейской птице Бау-ба, клокочущей зобом так, что кажется слышен в ее песне звук океанского прибоя, которая готовится в глиняном сосуде, закопанном в землю на 2 дюйма с травами выжженной равнины, и от вкуса которой людей охватывает помрачение ума, и они начинают видеть мертвых предков; о редкой озерной рыбе Анабас, которая многие десятки километров может проползти на плавниках в поисках невысохшего водоема, но, приготовленная индейцами племени Карауги, источает упоительный аромат на сотни метров, о вкусе которой местные краснокожие индейцы складывают песни, а женское тело после употребления Анабаса становится молодым и упругим; об ушах жирафа южной Америки, засоленных в выдолбленной деревянной миске, секрет приготовления которых знают только местные аборигены; об оленьем вымени, закопченном эскимосами Аляски, после съедения которого не страшен никакой мороз; о салате из крошечных птичек Колибри; о жареных лапках богомолов; о блюде из тушеного языка индийского слона…
– Ты замечал, мой мальчик, как едят люди? По тому, как ест человек, можно распознать его характер. Есть люди, которым совершенно не идет есть. Они как будто делают что-то непристойное, на них и смотреть-то стыдно. Но есть люди, которые едят будто танцуют. Наблюдать за ними – эстетическое удовольствие, удовольствие в наблюдении за процессом. Во время еды проявляются многие человеческие комплексы. Всякий при еде на людях старается скорчить из себя что-то особенное, он наблюдает за процессом своей еды словно со стороны. И совсем другое дело, когда он ест дома наедине с собой. Часто человек отвратителен в эти минуты. Ты видел, как ест Обжора? Это омерзительно. Даже на людях он старается, но не может побороть свою гнусную суть. Вся суть человека вылезает наружу, когда он ест, хоть и пользуется ножом и вилкой.
Матильда обучала Максима, как распознавать вкус и запах блюд. За первый месяц он перестал питаться в столовых, макдональдсах и прочих заведениях быстрого питания. Рестораны они с Матильдой посещали только особенные. Не всегда это были дорогие заведения, но Матильда знала, где готовят правильно. Каждый день из этих ресторанов к ним домой доставляли готовые блюда. Вкус Максима обострился, он уже распознавал тончайшие оттенки и запахи блюд и напитков. Это было удивительным и новым для него ощущением – у него словно менялось мировоззрение. Каждое экзотическое блюдо несло в себе не только вкус, запах и внешний вид, но и особые ощущения, отклик организма. Все зависело от пропорций тех или иных продуктов. Были эротические блюда, после которых в организме разгоралась буря сексуальных желаний; были блюда, после которых активно начинал работать мозг, некоторые из них успокаивали или наоборот возбуждали; были блюда, которые лечили болезни – от других, если употреблять их часто, болезни наоборот развивались. Все это было сложной наукой, которую нужно было изучать, и он погрузился в нее с головой. Максим не любил учиться, но здесь было совсем другое, здесь было то, к чему, как оказалось, он стремился всю жизнь.
– В свободное от еды и отдыха время Матильда занималась рукоделием. Она создавала дивные шкатулки из человеческих волос. Каждая шкатулка была произведением искусства. Иногда Матильда выставляла их на выставках народных промыслов, и ее шкатулки привлекали особое внимание посетителей. Для этого она покупала волосы или их приносил Обжора.
Уже более десяти лет Матильда являлась председателем клуба "Петербургский гурман". Как правило, ежемесячные собрания клуба проходили в доме культуры имени известного гурмана и обжоры времен социалистического реализма Максима Горького или у кого-нибудь из членов клуба на дому, в тех случаях, когда опробовалось новое редкое блюдо. В городе поговаривали, правда, что бывают и тайные собрания Клуба, но это все были ничем не подкрепленные слухи.
Клуб "Петербургский гурман" считался элитарным закрытым обществом и попасть туда было непросто. Требовалось три рекомендации членов клуба, после чего кандидатура еще долго обсуждалась на собраниях, назначали испытательный срок и уже только после этого допускали к столу. А вот вылететь было элементарно – стоило только застукать члена элитарного Клуба с шавермой в руке – и можно было писать заявление об уходе по собственному желанию.
Народ, посещавший "Петербургский гурман", был разный: два банкира, оставлявшие охранников за дверью; один прославившийся в криминальных кругах бандитский авторитет, в миру известный как Булыжник; отец-основатель секты "братья по разуму"; гипнотизер и экстрасенс Эдуард Павлович. Его всегда сопровождала группа учеников, готовых по первому же мановению Учителя защитить – убить, покалечить кого угодно, хоть себя. Ученики были полностью лишены индивидуальности. Они словно были в своем учителе – внутри и одновременно одними из его живущих отдельно органов. Была болтливая и назойливая, как муха, Тамара Петровна, но с песьим обонянием настолько тонким, что любое блюдо она могла определить через плотно закрытую крышку. Был рабочий Никодим – огромного роста человек со звериным чутьем, малоразвитый и грубый. О нем говорили, что он на двойки закончил школу для умственно отсталых детей, но вкус к еде имел безупречный. Был инвалид, которого все называли Филолог. Члены Клуба побаивались и сторонились его. Приходил и Павел Владимирович – великий изобретатель новых небывалых блюд, сочетая в них не сочетаемое, смешивая не смешиваемое (самую грубую пищу с самой нежной), получая столь изумительный изысканный вкус, что на его обеды, которые он устраивал ежемесячно, с удовольствием собирались все члены клуба. Делала исключение даже Мария Ивановна – известная вегетарианка, но страстная любительница домашних животных. Имелся и свой рыбник Иван Иванович, выращивавший в домашних аквариумах питательную и вкусную в рыбном рагу Золотую рыбку, Барбусов и Гуппи, ну и, конечно, неповторимых по вкусу Хромисов. Был среди членов Клуба и один неприметный человек, совсем ни с кем не разговаривавший, евший всегда что дают, не требовавший себе что получше – ножку там грудку или язычок, – но было всегда видно, что в мыслях он что-то держит. И хотя по всему он не обращал на себя никакого внимания, но вот именно его вырывал непривычный глаз из толпы народа, именно на него – черт знает почему! – хотелось посмотреть вторично. Звали его Феликс Моисеевич. Никто о нем ничего не знал, кроме того, что когда-то он пострадал от терракта и с тех пор слегка не в себе.
В общем, много разного народу приходило.
Глава 4
Свадьба
Дверь открыл мужчина во фраке и белых перчатках. Щеки его были вымазаны румянами, нарисован огромный рот, глаза обведены, а вместо носа – большой красный шарик из губки. Несмотря на все эти украшения, вид у человека был довольно унылый, возможно, из-за несоответствия клоунского лица и строгого костюма. Марина вгляделась ему в лицо, пытаясь распознать Обжора это или нет, но так и не поняла. Слегка поклонившись, он пропустил Марину во двор. Двор переменился – кусты и деревья были обвиты светящимися огнями гирлянд, в доме горели все окна, хотя на улице только начало темнеть. Кое-где под кустами грязными пятнами, дожидаясь весны, лежали остатки снега, и в этом тоже наблюдалось некоторое несоответствие – праздничные гирлянды и грязный снег – впрочем, все это, возможно, только казалось Марине, в душе которой тоже был какой-то разброд.
Они прошли вдоль дома. Марина отыскала глазами нарисованную на стене дверь. В конце сада увидела она и знакомую фигуру в черном пальто с шарфом на голове, на этот раз он был в компании с женщиной. Их радостные голоса было слышно издалека.
"В мире этих людей никогда не бывает пасмурно: в нем всегда светит солнце", – с тоской подумала Марина.
– Прошу сюда, – глухо проговорил полуклоун-полуметрдотель, и по голосу Марина узнала Обжору.
Он вежливо распахнул перед ней дверь, и Марина вошла в большую залу, которая в первый раз показалась ей такой мрачной. Она и сейчас не изменилась, здесь стоял все тот же полумрак. На столе, накрытом персон на тридцать, горели свечи в канделябрах, на дальнем его конце сидели жених и невеста. Боже! Какой расплывшейся показалась Марине невеста в белом свадебном платье – просто баба на чайник. Жених был в черном костюме с бабочкой, элегантный и изящный, в полумраке поблескивали очки в позолоченной оправе. Парочка была комическая, так что становилось весело, но почему-то и страшно одновременно так, что хотелось уйти и больше никогда не видеть этих людей. Марина, конечно, ожидала нечто необычное, но не могла себе представить, что это будет выглядеть столь странно. "Какой-то карнавал, – подумала Марина. – Идиотский карнавал… А карнавал-то, пожалуй, на кладбище, – пронеслась в голове странная мысль. – И чего я сюда притащилась, как дура?"
– Ну что стоишь, как столб? Садись, а то нам "горько" кричать некому.
Матильда махнула рукой, предлагая Марине сесть.
– А чего это нет никого. Никто не захотел на вашу свадьбу приходить, да, Максим? – с вызовом сказала Марина, снимая пальто, которое тут же подхватил клоун. Она заранее решили, что будет вести себя нагло.
– Ты за гостей не беспокойся, – вместо Максима ответила его новая жена. – Ты сегодня главнее гостей, поэтому во главу стола и садись.
Марина села напротив молодоженов, и хотя их разделял длинный стол, но было отчетливо слышно каждое произнесенное на другом конце слово, должно быть, акустика зала была специально так устроена.
Тут же к ней подскочил лакей-клоун с блюдом на тарелке, налил вина. Все это было проделано быстро, учтиво и почти незаметно – из-за спины вдруг появлялось блюдо с закусками, рука в белых перчатках снимала крышку…
– Ты хорошо сделала, что пришла, – между тем говорила Матильда, пригубив из бокала красного вина. – Ты сегодня деточка таких кушаний отведаешь, каких никогда не ела в жизни своей. Да и посмотреть на тебя все хотели.
– А чего на меня смотреть? – как можно более развязно сказала Марина, и ее тонкие губы скривились в улыбке. – Разве у меня сегодня свадьба. У меня сегодня горе – вот, любимого человека отдаю, надеюсь, в хорошие руки. Вы уж его не обижайте, – иронически усмехнулась Марина. Но ирония ее осталась без ответа.
Она пришла сегодня в этот дом в последний раз, преследуя единственную цель, – понять, почему все так произошло, да и скорее даже поиздеваться над этой несуразной парочкой. Она уже не испытывала к Максиму былых чувств, за пять месяцев они успели отмереть, она даже не представляла себе, что это может произойти так скоро. Сейчас уже он был для нее чужим человеком, и этот вечер был у них прощальным. Почему бы ни поглумиться на полную катушку. Сами пригласили, теперь терпите.
– Ты ешь, милочка. Удивительный салат, – говорила Матильда, даже в день своей свадьбы не в силах забыть о еде. – Этот салат приготовлен из жаворонков Курской области, ведь именно там, как известно, выводятся птицы самых вкусных сортов. Этот салат пробуждает в женщине чувственность, а в мужчине лень и сонливость, поэтому не рекомендуется есть его вместе с мужчиной, с которым ты хочешь провести вечер.
– Салатик ничего, – сказала Марина. – А мы так втроем и будем?
Она старалась есть небрежно, чтобы вывести из себя жирную Матильду.
