скачать книгу бесплатно
Клинком и сердцем. Том 1
Евгения С. Соловьева
Дана Арнаутова
Королева Теней #2
С Айлин Ревенгар говорят призраки, но они не могут подсказать ей, какой выбор сделать. Она леди, но отказалась от рода, магесса, но сбежала из Академии, чужая невеста, но оставила жениха, чтобы спасти… просто друга? Ни горящая столица, ни демоны в Академии не страшны лорду-протектору Грегору Бастельеро. Но Айлин исчезла вместе с последним из рода Дорвеннов, обреченным на смерть ради спасения королевства. Из этого путешествия может вернуться только один, и Грегору придется выбирать между сыном погибшего друга и своей единственной любовью.
Дана Арнаутова, Евгения Соловьева
Королева Теней
Книга 2
Клинком и сердцем
Том 1
Часть первая
«Пламя над столицей»
Глава 1. Ужин у костра и завтрак под апельсинами
Последний ночлег перед столицей у отряда Аластора случился в лесу. К вечеру д’Альбрэ стало совсем нехорошо. Его рука, подранная демоном, распухла так, что пришлось разрезать рукав камзола, а по смуглому лицу катился пот, который месьор старался незаметно смахивать.
– Пустое, – упрямо и раздраженно повторил он в ответ на беспокойство Аластора. – Всего лишь небольшая лихорадка. Мэтр Винс дал мне капли.
Аластор кивнул, но, когда солнце садилось, а до постоялого двора оставалось еще часа четыре пути, решительно свернул к опушке леса, мимо которой они как раз проезжали.
– У Искры что-то с копытом, – небрежно обронил он. – Лучше я здесь посмотрю и поправлю, чем она потеряет подкову и захромает к утру. Да и перекусить не помешало бы.
Против обыкновения месьор не отпустил обычную колючку насчет дорвенантских дорог, по которым можно ехать неделю и не встретить ни одного постоялого двора, не то что в благословенной Фрагане. Послушать бывшего бретера, так на его родине даже лесные ручьи текли не водой, а превосходным вином, перепела летали уже жареными, а все трактирщицы были юны и прекрасны. Однако сейчас д’Альбрэ молча покинул седло, зябко присел к торопливо разведенному костру, и полегчало ему только после капель мэтра Винса, которые фраганец щедро запил карвейном.
Дождавшись, когда щеки наставника порозовели, Аластор почтительно подсунул ему лепешку с мясом и еще кружку горячего вина.
– Благослови вас Пресветлый Воин, юноша, – вздохнул фраганец. – Мне, право, неловко, что из-за меня вы задерживаетесь в пути.
– Пустое, как вы говорите, – улыбнулся Аластор, старательно скрывая беспокойство. – Прибудем в Дорвенну на несколько часов позже, не стоит и говорить об этом. Мы и так потратим на дорогу всего сутки вместо трех дней! Я не думал, что путешествовать с каретой настолько медленно, но матушка, Мэнди и Лорри не слишком любят верховую езду… Зато посмотрите, какая ночь! Звезды можно рукой достать, а где-то рядом цветут дикие яблони.
Он потянул носом душистый ночной воздух, и месьор наконец усмехнулся.
– Романтика юности! Вот будете в моем возрасте, станете ценить мягкую постель и приличный ужин, а не ночевки в лесу.
Потом тоже вдохнул благоухание, долетавшее с опушки, и едва уловимо помягчел лицом, уронив:
– Надо же, почти как в моем родном Лузиньоне. У нас тоже, когда цвели сады…
И осекся.
Молча выпил горячее вино, завернулся в плащ и улегся на заботливо подстеленные Аластором попоны. А вот Аластору не спалось. Отойдя от костра, чтобы не шуметь, он достал скребок и почистил Искру. Дело это было безнадежное, все равно завтра успеет испачкаться, но шумное дыхание и тепло большого лошадиного тела приятно успокаивали. Вернувшись к костру, он снова сунул кружку с вином на угли, забыл про нее, рассеянно глядя в язычки пламени, пляшущего на сучьях, и спохватился, когда вино плеснуло через край, зашипев.
Пить его, такое горячее, было невозможно, и Аластор, вздохнув, отставил кружку, мимолетно позавидовав конюхам, которые поужинали и завалились спать. Вот уж у кого голова не трещит от мыслей. Лорд сказал, что надо ехать в столицу за помощью, они и едут. Их дело – развести костер, присмотреть за лошадьми да взять в руки дубинки, если по дороге встретится какая-то опасность. А думать – это дело лорда…
– Что, юноша, не спится?
Месьор привстал, сел к костру. Пригубил вино, перегретое Аластором, поморщился и отставил кружку снова. Ну да, хмель испарился.
– Не спится, – признал Аластор. – На душе нехорошо. Прорыв этот… И вообще…
– Особенно «и вообще», – кивнул фраганец. – Она вам так и не написала за все эти годы?
Аластор покачал головой, потом нехотя отозвался:
– Ей тоже могли запретить, как и мне. И наверняка запретили. Девица должна думать о репутации, это я… неизвестно чем думал.
– В иной ситуации я бы сказал, чем именно вы думали, – заметил месьор д’Альбрэ. – Но, кажется, это не тот случай. Сколько ей сейчас, уже семнадцать?
– Почти восемнадцать, – тихо ответил Аластор. – Я немного ошибся, можно было ехать в столицу еще в прошлом году. Но… я не знаю, стоит ли. Детская дружба… Да еще и с девочкой. Знаете, месьор, больше всего я боюсь, что увижу Айлин, а она… стала такой, как мои сестры. Легкомысленной. Пустой. Или как все эти девицы, с которыми меня знакомили. У них в голове только наряды и замужество.
– Полагаете, это так плохо? – мягко спросил д’Альбрэ. – Замужество – самое главное в женской судьбе, такими боги создали прекрасную половину человечества. Семья и дети – это продолжение рода и украшение жизни.
– Я думаю, – упрямо сказал Аластор, – должно быть что-то еще. Айлин – магесса, она сама говорила, что мечтает стать преподавательницей в Академии. Может, дело в этом, но с ней всегда было… интересно. Не как с девушкой, а само по себе. Она умная, веселая, добрая. Истинная леди, хоть и пыталась это скрывать. Вот еще странно, кстати. Я так и не узнал, почему она не любит свою семью настолько, что в двенадцать лет попыталась уйти из рода. В двенадцать! Сразу после смерти отца. И из какого рода! Вы же знаете, что такое Три Дюжины.
– О да… – негромко отозвался фраганец. – Ваш мэтр-командор и его маги переломили судьбу войны, когда дело уже казалось решенным. Впрочем, неважно. Я никогда особенно не стремился к военной карьере, просто для младшего сына это самый легкий путь устроить свою жизнь.
– Я все хотел спросить, месьор д’Альбрэ, – помолчав, сказал Аластор, пытаясь отвлечься от неприятных мыслей. – Как получилось, что вы приняли предложение моего отца? Да еще сразу после войны. Если это не тайна, конечно!
– Теперь не тайна, – усмехнулся фраганец, удобнее устраиваясь возле огня. – Думаю, мы оба понимаем, что моя роль при вас уже чистая формальность. Всему, что я мог вам преподать, вы научились. И даже гораздо большему, судя по недавним событиям. Это, оказывается, очень приятно – гордиться учеником. Ну-ну, юноша, не смущайтесь так. Заслуженную похвалу следует принимать с тем же достоинством, что и порицание. – Он все-таки пригубил вина из кружки и продолжил: – Что касается моего согласия, это история поучительная, но весьма неприятная. Вы ведь поняли, что я был военнопленным?
Аластор кивнул, осторожно вглядываясь в чеканный горбоносый профиль фраганца, темный на фоне золотого пламени костра.
– Обычное дело на войне, – поморщившись, бросил д’Альбрэ. – Наш полк разбили в самом конце, когда уже все было ясно. Офицеров отправили в ближайший городок, взяли слово чести не бежать, и мы спокойно ждали заключения мира и обмена пленными или выкупа. Только нам не повезло с комендантом гарнизона, при котором мы содержались. Редкостной мразью оказался… Долго рассказывать, да и противно. Мы терпели, пока он не перешел черту, приказав выпороть одного лейтенанта из моей роты, совсем еще юнца. Тот, видите ли, небрежно поклонился при встрече.
– Выпороть? – недоверчиво вскинулся Аластор. – Дворянина?!
– Именно, – кивнул д’Альбрэ. – Мальчишка поклялся, что либо убьет его, либо покончит с собой. И он бы выполнил клятву, я хорошо его знал. Разумеется, потом его бы казнили, а он единственный сын вдовы… И наверняка мои товарищи взбунтовались бы, а с пленными в таких случаях не церемонятся. Впрочем, дело даже не в этом. Признаюсь, я просто не сдержался. Даже рапиру можно сломать, а терпение дворянина куда более хрупкая вещь.
– И что вы сделали? – спросил Аластор, уже подозревая ответ.
– Убил коменданта, – просто и спокойно ответил фраганец. – Вызов на дуэль от пленного он бы никогда не принял, так что пришлось воспользоваться обычным столовым ножом. Отвратительно получилось, но в поднявшейся суматохе про лейтенанта забыли, чего я и добивался. Думаю, меня бы повесили прямо там и немедленно, убийцам не оказывают воинские почести вроде расстрела. Но Пресветлый в милости своей отсыпал мне удачи, в этот день как раз подписали мир. Новый комендант решил свалить заботу на чужие плечи, и меня отправили в столицу, передав дело на рассмотрение в канцелярию его величества Малкольма Дорвенантского.
– Это… бесчестно, – дрогнувшим голосом сказал Аластор.
– Что именно? – с искренним интересом спросил д’Альбрэ. – То, что я сделал? Разумеется.
– Да нет же! То, что собирался сделать этот комендант! – Аластор едва не вскочил от возмущения, но все-таки удержался. – А вы просто защищали свою честь и честь этого лейтенанта!
– Убийство всегда низость, если не освящено традициями войны или дуэли, – усмехнулся д’Альбрэ. – Легко определиться между бесчестьем и честью. Но дай боги, юноша, чтобы вам никогда не пришлось выбирать между разными видами подлости, зная, что без выбора не обойтись. Когда я это делал, то был совершенно уверен, что меня казнят, и до сих пор считаю это правильным. Человек чести не должен становиться убийцей. Но жизнь, увы, гораздо сложнее, чем все кодексы благородства. Меня определенно казнили бы, к тому все шло. Ну, разве что заменили бы повешение расстрелом, учитывая обстоятельства. Но тут вашему почтенному батюшке понадобился подходящий человек, и он обратился к лорду-канцлеру Аранвену. Нам устроили встречу, дальше все понятно, я полагаю?
– Нет, – мрачно сказал Аластор. – Если вас принудили взять меня в ученики, это… тоже неправильно. Вы потратили столько лет на мое обучение! А могли бы давно вернуться домой. Лорд-канцлер должен был вас просто отпустить!
– Вы удивительно похожи на своего отца, юноша, – сказал д’Альбрэ задумчиво. – Полагаю, самой большой удачей в моей жизни была именно эта встреча. Не буду лукавить, я согласился бы тренировать вас просто за отмену смертного приговора, посчитав это выгодной сделкой. Бывает судьба и похуже, чем несколько лет провести в поместье учителем фехтования. Но лорд Вальдерон был столь великодушен, что сначала взял меня на поруки, узнав обстоятельства дела, а потом, когда бумаги о помиловании были уже подписаны, отдал их мне. И сказал, что услугу, о которой он хотел бы просить, можно оказать только по доброй воле. Просить, понимаете, юный лорд? Я мог бы, пожалуй, отказать человеку, который спас мне жизнь, потому что в тот момент… не слишком хорошо думал о большинстве дорвенантцев. Но отказать человеку, который пощадил мою гордость? У вас удивительный отец, юноша, гордитесь им.
Он отпил из кружки, покачал ее в пальцах и продолжил, не глядя на затаившего дыхание Аластора:
– Мы договорились, что я встречусь с вами и тогда дам ответ. Разумеется, я бы не отказался. И, разумеется, мы оба это понимали. Но… учить можно по-разному. Как-то в одном старом итлийском трактате по фехтованию я встретил слова: «Чтобы рапира ученика пела в его руке без фальши, тон ей должно задавать сердце учителя». Итлийцы… Они склонны к излишним красивостям, но толк в хорошем фехтовании знают, этого не отнять.
Фраганец улыбнулся с обычной иронией, но Аластор понимал, чего ему стоила эта откровенность. Д’Альбрэ редко и неохотно рассказывал о себе, лишь по редким обмолвкам, как из кусочков разрозненной мозаики, Аластор сложил общую картину, что его наставник – то ли третий, то ли четвертый сын небогатого дворянина, в роду которого военное дело и бретерство – главный источник дохода уже несколько поколений. Что в армию д’Альбрэ пошел не только в поисках славы и чинов, была в его прошлом вражда с каким-то могущественным врагом, то ли из-за женщины, то ли по причине менее романтической. Во всяком случае, во Фрагане, которую бывший бретер обожал, его никто не ждал, и сам д’Альбрэ пару раз грустно шутил, сравнивая родину с равнодушной и ветреной возлюбленной.
Но Аластору в голову не приходило, что его отец попросту спас фраганцу жизнь и, более того, предложил вполне достойную дворянина службу.
– Месьор д’Альбрэ, – сказал он тихо и очень осторожно. – Я могу только надеяться, что вы не слишком жалеете о времени, которое на меня потратили. И я… всегда буду вам благодарен за уроки. За все уроки, понимаете?
Фраганец молча кивнул. А потом сказал, едва размыкая губы, словно смертельно устал:
– Не сомневайтесь, юный лорд, я ни о чем не жалею. Это было хорошее время. Ваш отец принял меня не как наемника, а как друга. Я никогда этого не забуду. Знаете, за эти несколько лет я даже пару раз думал, что сам могу встретиться с лордом Бастельеро и обсудить некоторые вопросы… военной теории.
– Месьор! – вскинулся возмущенный Аластор, и д’Альбрэ ответил мягкой усмешкой без тени его привычной колкости.
– Успокойтесь, юноша. Я же понимаю, что вы не простили бы мне этого при любом исходе нашей с ним дуэли. Нельзя отнимать у человека победу, ради которой он готов не просто отдать жизнь, но еще пять лет вставать на рассвете и бегать вокруг усадьбы, а потом терпеть меня на каждой тренировке.
Он тихо рассмеялся, глядя на сконфуженного Аластора, налил себе еще вина, а потом серьезно добавил:
– К тому же я теперь гораздо меньше переживаю за результат вашей с ним встречи. Но все-таки будьте осторожны. Судя по тому, что я знаю о Бастельеро, он привык легко перешагивать через чужие жизни, и я сейчас не о военных действиях. Некоторые мои знакомые, которым случалось встречаться с вашим главнокомандующим лично, считают его человеком надменным, обидчивым, злопамятным и очень могущественным. Опасное сочетание. Чтобы скрестить с ним рапиры, вам еще нужно до этого дожить. Я спросил вас пять лет назад и спрашиваю снова: вы уверены, что вам необходимо с ним драться? Теперь, когда вы повзрослели и, надеюсь, поумнели, вы все так же убеждены, что это было оскорбление, стоящее смертельной дуэли? Потому что с такими, как Бастельеро, нужно драться насмерть, либо не драться вообще. В живых подобных врагов оставлять нельзя.
– Я… не знаю, – тихо отозвался Аластор. – Месьор, теперь я понимаю, что лорд Бастельеро во многом был прав. Собственно, я и тогда понимал это. Мои действия по отношению к репутации леди Айлин были… мальчишеской дуростью, если уж честно. Я оскорбился не тем, что он сделал, а тем, как он это сделал. Если бы тогда он отнесся ко мне как к равному, если бы увидел во мне что-то достойное, я… я бы сам просил у него прощения и был благодарен за урок, понимаете? Как… тогда с вами, в нашу первую встречу.
– Понимаю, – уронил д’Альбрэ. – Но люди меняются. Я про вас, а не про него. Аластор, вы ведь доверяете мне в вопросах чести? Нет ничего постыдного в том, чтобы признать ошибку. Напротив, для этого нужно гораздо больше храбрости, чем для упрямства. Победить свою гордость – это тоже победа, причем из величайших. И если вы найдете в себе мужество при встрече с Бастельеро извиниться за глупость мальчишки, которым были когда-то, и ваш отец, и я оценим это по достоинству.
– Нет, месьор, – так же тихо, но ровно сказал Аластор. – Поймите правильно, я не буду искать намеренной ссоры с лордом Бастельеро. И я… я бы даже извинился. Но я уверен, что мы с ним еще столкнемся, и ничего хорошего из этого не выйдет. Поэтому я не буду бросать свою гордость под ноги человеку, который вытрет об нее сапоги, приняв за трусость.
Костер сыпал золотыми искрами, от него веяло приятным теплом, и Аластор протянул к огню руки. Д’Альбрэ вздохнул, а потом отсалютовал ему полной кружкой и сказал:
– Тогда за вашу удачу, юный лорд. И дайте Семеро, чтобы вы никогда не пожалели об исполнении своих желаний.
* * *
– Так тебя, значит, зовут Пепе, мой милый красавчик? – спросил синьор и потрепал его по коленке потной рукой.
– Да, грандсиньор, – ответил Лучано и скромно потупился.
Про себя он пожелал синьору с его липкими прикосновениями провалиться прямо к Барготу. Ждать оставалось недолго, по расчетам Лучано эта встреча должна была состояться на следующей улице, и Баргот явно заждался!
– И тебе всего шестнадцать? – продолжал допытываться синьор. – Врешь, наверное? Ну, самую капельку, а?
– Если только капельку, грандсиньор, – смущенно отозвался Лучано, на всякий случай не поднимая лица.
– Пару лет уж точно убавил, – усмехнулся синьор, страшно гордый своей проницательностью, и Лучано виновато улыбнулся.
Ну, допустим, далеко не пару. Белокурый парик стоил каждого скудо, заплаченного пожилому молчаливому артефактору, а при его светлых глазах светлые волосы еще сильнее молодят. Вдобавок, легкий, почти прозрачный грим делал кожу Лучано совсем юной, хотя ему и так никто не давал двадцати шести. Разве что по взгляду, но… кто из благородных станет заглядывать в глаза шлюхе, м? То-то и оно…
Поэтому Лучано вполне выглядел на шестнадцать, особенно в цветастой рубашке, нарочно подобранной на пару размеров больше, чтобы плечи казались худыми. Но синьор пусть порадуется своему уму, это полезно. Успокаивает.
Большая карета плавно покачивалась на рессорах. Двое охранников ехали верхом по бокам от нее, бдительно вглядываясь в темноту ночной Верокьи.
Один из них полчаса назад старательно обыскал Лучано, перед тем как пустить его внутрь по вальяжному жесту хозяина. Нашел и забрал небольшой ножик, ничуть не удивившись его наличию, совсем напротив. В портовом районе без ножа не улицу не выходит ни один мужчина старше трех лет и в своем уме, даже те из них, что стоят на Жасминовой аллее с размалеванными мордашками.
Лучано думал, что на всякий случай заберут вообще все: простенький браслет из медной проволоки, медный же сноп колосьев на шнурке – любовно начищенный символ Всеблагой Матери, болтающийся у него на шее под рубашкой, и дешевые резные шпильки из апельсинового дерева, которыми он кое-как заколол растрепанную белокурую копну. Ждал и был к этому готов, но охранник лишь скользнул по его безделушкам равнодушно презрительным взглядом.
– Ну и как же ты оказался на улице, Пепито? – спросил синьор, разглядывая его с жадным блеском в темных глазах навыкате. – Такой славный паренек… Сирота, наверное?
– Да, грандсиньор, – покорно кивнул Лучано, прислушиваясь к цокоту копыт за тонкими шелковыми занавесями. – Меня воспитал один… великодушный человек, а потом… ну, вы понимаете…
– Обычное дело, – скучающе махнул его собеседник пухлой рукой с перстнями. – Ох уж эти великодушные господа.
И снова усмехнулся, поняв недомолвки именно так, как должен был, в меру собственного разумения. Конечно, перед ним один из неисчислимого множества мальчишек и девчонок, подкидышей или сирот, взятых на воспитание, а потом развращенных и отправленных на заработки. Как же иначе? На указательном пальце синьора красовался артефактный перстень с камнем, меняющим цвет от произнесенной вслух лжи, поэтому Лучано не мог врать напрямую, но в этом и не было нужды. Его в самом деле воспитал человек величайшей души!
Синьор снова потянулся погладить его по коленке, и тут Лучано по качанию кареты понял, что они свернули на нужную улицу. Про себя досчитал до трех и мягко отвел чужую руку.
Синьор напрягся, глянул недоуменно, и тут Лучано качнулся вперед, вынимая из волос длинную шпильку. Апельсиновое дерево твердое. Шпилька вошла в темный блестящий глаз синьора с едва слышным влажным звуком, а Лучано прошептал, как хотел заказчик:
– Джузеппе передает тебе привет, старый мерзавец. И желает вечных объятий Баргота.
Не вытаскивая шпильку, он подождал еще мгновение, пока грузный синьор, любитель светловолосых мальчиков и недруг некоего Джузеппе, обмякнет на сиденье, слепо глядя оставшимся глазом в потолок кареты. Вторая шпилька не потребовалась, мгновение, когда душа покидает убитого, Лучано за столько лет научился определять безошибочно.
Дернув ручку, он распахнул дверцу, и внутрь просунулась усатая голова на широких плечах – охранник наклонился прямо с лошади.
– Синьор… – начал он и осекся.
– Он занят и просил не беспокоить, – ослепительно улыбнулся Лучано.
Дернул охранника на себя, добавив ладонью по уху, и выскользнул мимо него на улицу. Одним прыжком оказался в черном провале арки, возле которой остановилась карета. Свернул за нее, бродячим котом взлетел по узкой лестнице, ведущей на крышу, но не вылез на нее, а по карнизу перемахнул на соседнюю. Знакомые пластины черепицы уверенно ложились под ноги, высокие гребни прикрывали его тенью от лунного света. Лучано мог бы промчаться по крышам до конца квартала, а потом без труда перебраться в другой, но замер, притаившись.
Внизу орали, поминая барготово отродье, звали стражу и недоумевали, куда подевался продажный щенок. Перечисляли кары, которым подвергнут, когда поймают, обвиняли друг друга – решительно ничего нового или полезного.
Однако Лучано добросовестно дождался появления патруля, от которого немедленно потребовали поймать мальчишку лет шестнадцати со светлыми волосами, одетого как шлюха, с лицом как у шлюхи, работающего… да шлюхой, разумеется, Баргота вам под одеяло!
Усталый сонный стражник огрызнулся, резонно заметив, что в трех кварталах отсюда этих шлюх разного пола – сотни три на выбор, причем на одной только Жасминовой аллее. И не пойти ли господам самим их половить? Там и светловолосых вдоволь найдется, а уж лет шестнадцати – половина, не меньше, даже те, кто на самом деле старше его бабушки. И всяко от этого будет больше пользы, чем стоять на месте и ждать стражу, которая без того с ног сбивается. Непонятно, за что платил покойник, если при такой бдительной охране его прирезал мальчишка и сбежал от пары всадников, не считая кучера и лакея на запятках.
Уязвленные охранники ответили про потерявших нюх сторожевых псов, которым бы только щипать торговцев, а потом коротать смену в ближайшей траттории, пока на улицах делается невесть что.
– И не на улице, а в собственной карете вашего синьора, – отозвался входящий во вкус перебранки стражник. – Может, вы хотите, чтобы мы каждую карету проверяли, не творится ли там какое непотребство? Кто его туда запустил, этого щенка? Покойник или вы сами, синьоры? Еще неизвестно, кто здесь настоящий убийца…
Дальше Лучано слушать не стал, потому что представление могло затянуться надолго, а за крышами уже показалась узкая розовая полоска – предвестник рассвета. Он по-змеиному отполз подальше, пробрался теми же тенями к дальней лестнице и спустился на другую улицу. Прошел по ней до конца квартала, свернул и прошагал еще три. Пересек по мостику узкую ленту воды – один из притоков Льяметты, шмыгнул в полуприкрытую дверь трактира, где хмурый хозяин провел его в каморку с умывальником и сундуком.
Через четверть часа трактир покинул молодой темноволосый горожанин очень пристойного облика. Слегка пахнущий вином, потому что засиделся с друзьями за игрой в карты и беседой, но кто не был юн и беспечен, синьоры?
Беззаботно улыбаясь, Лучано дошел до ближайшей стоянки портшезов, нанял носильщиков и со всеми удобствами прокатился до южной окраины Верокьи, откинувшись на сиденье и любуясь восходящим солнцем. Велев носильщикам остановиться перед Мостом Поцелуев, он расплатился и спрыгнул на каменную мостовую, золотящуюся в рассветных лучах, словно выпечка, которой славилось это место.
