скачать книгу бесплатно
И зря, как всегда, ляпнул. Пришлось мне полчаса выслушивать гневные обвинения в черствости, в язвительности своего языка, который от яда должен вскоре раздвоиться и жалить всех несчастных близких, доводя их до состояния депрессии. И не только людей, но и животных, и, в частности, этого бедного петуха, который прибыл к нам с единственной благородной целью снабжать новых хозяев яйцами.
Тут меня осенило:
– Ты думаешь, он яйца будет нести?
– Мне – будет! А тебе – вот… – и показала кукиш.
«Боже, – подумал я, – мы всё перевернули в этом мире! Стало невозможно доказать человеку очевидное, а в ересь он сам с удовольствием верит – и доказывать не надо».
– Ты не знаешь, что петухи не несут яйца?!
Я был ошарашен.
– Тебе лишь бы гнездо не делать. Лишь бы у своего мангала крутиться да в телевизор пялиться, городской отпрыск! Белоручка! Чужды вы, горожане, природе. Не любите ее. Не цените птичек и зверюшек и всё живое вокруг. Окаменели среди бетона и кирпича. Очерствели душой. Вам бы только всё на тарелочке…
– Да не будет он нести яйца, – простонал я. – И моя душа тут ни при чем.
– Ничего ты не понимаешь. Сейчас все петухи – курицы. На птицефермах все несутся. Равноправие. Место ему надо определить, у каждого должно быть свое место, чтобы нестись. Тебе кровать поставили, диван. И ему нужно культурное гнездышко. Не беспризорником же ему жить.
– Он же гадить будет, – с последней надеждой, робко протестовал я.
– Уберем. За тобой, за здоровым жлобом, убираю, а от птички меньше вреда в сто раз.
– Петухов и куриц испокон веков на улице держали.
– Близорукий ты человек! Ты никогда не думаешь о завтрашнем дне. Он же во дворе зимой замерзнет. Я всегда подозревала у тебя садистские наклонности. Ты всю жизнь просидел в городе, травку видел только на газонах. У вас в семье не было четвероногих друзей, птичек, рыбок. У вас вообще не было друзей! Потому ты вырос черствым. Не любишь ни природу, ни животных. Никого не любишь, кроме себя. Эгоист.
…Пришлось мне из старой прикроватной тумбочки изготовить гнездо. Персональная комната получилась, уютная. Сам бы в ней жить согласился, если бы меня так обихаживали. Чтобы в гнезде было мягко коротать серые будни, пришлось разорвать мою старую зимнюю куртку.
Но мои старания петух надменно проигнорировал. Не то не понравилось ему гнездо, не то он весь дом за гнездо принял, посмотрел презрительно на плоды моей титанической работы и пошел гулять по дому. Степенно и важно обошел все закоулки в квартире, заглянул во все щели, куда только мог заглянуть, и всё приговаривал, прогуливаясь: ко-ко-ко. И с оценивающим взглядом вертел головой.
В каждом углу он постарался нагадить, проверяя любовь жены к животным. И это ему удалось. Она перестала выпускать половую тряпку из рук.
За день он освоился окончательно. Гнездо по-прежнему отвергал. И, разумеется, не снес ни одного яйца.
– Потому что к гнезду не привык, – оправдывала его жена. – Ты должен приучить птичку к гнезду.
Неслышно чертыхаясь, я попытался угнездить это существо. Но на всякую попытку загнать его в домик, он поднимал истошный крик, будто его засовывали в кастрюлю с лапшой, и неистово бил крыльями, поднимая облако перьев. На глазах рушились всякие надежды сделать его домоседом.
В конце концов, мои принуждения обидели петуха. Взгляд его стал недоверчивым и злобным. Он перестал даваться в руки, дико бегал по комнатам, наполняя дом петушиными воплями, пытаясь воинственно обороняться. А когда я повернулся к нему спиной и задумался, что делать с этой божьей тварью, петух вдруг с жутким кукареканьем бросился на меня, мутузя по голове крыльями, и больно клюнул в шею.
От неожиданности я заорал, насмерть перепугав и петуха, и жену, и, чуть живой от страха, выскочил из комнаты, едва успев закрыть за собой дверь.
– Что случилось? – прибежала на дикие вопли жена.
– Эта тварь еще и клюется!
Жена вздохнула облегченно.
– Я подумала: потолок обвалился.
И добавила:
– Потерял ты связь с природой. Не умеешь с безобидными животными обращаться.
– Сама попробуй!
– Петя почувствовал, что ты недружелюбный человек. Животные это чувствуют. На твою нелюбовь он ответил своей нелюбовью. По заслугам тебе, – и заглянула в комнату, приоткрыв дверь.
Странно, вся комната была усеяна перьями, а на самом петухе их как будто не убавилось.
– Боже мой, – вздохнула жена, – я не успеваю за тобой убирать! – и со словами «Петя, этот негодяй обидел тебя?» пошла приласкать любимого друга.
Я не успел еще успокоиться от коварного нападения, отдышаться и прийти в себя, как в комнате раздался душераздирающий вопль, от которого не только потолок, а дом мог бы рухнуть. Вопли были нечленораздельными, но я всё понял. Со страху я забыл про страх и бросился спасать любимую жену от любимого ею петуха.
Петух держал лапами свою жертву сзади за плечи, как орел добычу, нанося удары крыльями, как заправский боксер, добивающий зажатого в угол противника. В комнате бушевала буря из перьев.
Сам не понимаю, как я отбил это чудище. Петух отскочил, но всем своим видом показывал, что это временное отступление.
Мы осторожно ретировались из комнаты.
На белом, омертвевшем лице жены глаза вращались с космической скоростью. Жуткая картина! Моя жена напоминала мертвеца, вставшего на ноги.
– Гад! – после продолжительного молчания выдавила она. – Я к нему с любовью…
С этого дня петух почувствовал свое превосходство над нами. Попытки изолировать его в одной комнате не увенчались успехом. Он начинал дико орать и кидаться на закрытую дверь, усеивая всё вокруг разноцветными перьями. Пришлось предоставить к его услугам все комнаты, и он гордо ходил по ним, как и подобает победителю.
Нас он почему-то возненавидел. Стоило зазеваться или задуматься, петух вставал в бойцовскую позу, распушал перья на шее, тихонько подкрадывался сбоку или сзади и с яростью отчаянно кидался в бой. Неожиданно. Коварно. Он всегда выбирал момент, когда нападения не ожидают.
К концу второго дня у меня было два синяка на теле, у жены – один, но большой, во всю спину. В душе было еще больней: эта божья тварь растоптала веру в доброту наших меньших братьев. Я понял: мне грозит в лучшем случае заикание, в худшем – инфаркт.
– За что он обиделся на нас? Почему он кидается? Что ему не хватает? – твердила недоуменно жена, тоскливо и жалобно всхлипывая.
Собаки кусаются, лошади лягаются, коровы бодаются, гуси щипаются, кошки царапаются, петухи клюются… и каждому такое право дала Природа! Переделывать Природу то же самое, что перевоспитывать родителей. Невозможно. И человек обязан понимать это.
Следующий день был самым кошмарным в моей жизни.
Жена засела в спальной комнате, как в бомбоубежище, закутавшись в одеяло, как в броню, и боялась двинуться с места. Мне приходилось подолгу стоять у двери и просить ее открыть дверь.
– А петуха рядом нет? – боязливо допытывалась она.
– Нет, – отвечал я.
– Точно нет?!
– Да нет же! Он далеко.
– Ты не ошибся?!
– Нет.
– Не обманываешь?
Она выматывала меня своей недоверчивостью.
Эта пернатая скотина так застращала мою жену, что та перестала появляться в столовой, рискуя умереть от голода. И в кухне тоже не появлялась, обрекая и меня на голодную смерть.
Спасение от петуха я нашел, взяв в руки швабру. Это было единственное орудие, которого он боялся. Завидев в моих руках этот чудный прибор, он с ненавистью смотрел на него, но приближаться не смел. Я даже садясь за стол попить чаю, ставил швабру рядом с собой. Я не выпускал ее из рук ни на секунду, как солдат оружие на боевом посту. Петух воинственно ходил рядом, подленько ожидая, когда я забуду ее где-нибудь. Такое случалось, и я получал очередную порцию безжалостных атак. Количество синяков потихоньку росло. От наших стычек по дому мела метель из перьев. Пылесосить теперь было некому, и все комнаты превратились в единый курятник. Не удивительно, что петух чувствовал себя здесь, как у себя дома. Я, наоборот, в гостях у него.
– Неблагодарное существо, – разочарованно сказала жена на третий день заточения в спальне, жалобно вздыхая от тяжких дум. – Бесполезное. Весь в тебя. От него надо избавиться.
– Как?
– Выгони его из дома.
– Он же пропадет от голода, замерзнет зимой.
– Пусть замерзает, если не соображает ничего.
– Бесчеловечно. Тебе не кажется?
– Тогда отруби ему голову. Я сварю из него суп. В деревнях поступают просто: тюк и готово.
– Жестоко!
– Сам виноват, гад последний!
– А кто ощипывать будет?
– А ты не умеешь? Нет, ты ничего не умеешь, не головы рубить, не ощипывать. Не умеем мы, горожане, жить по-человечески, – горько вздохнула она.
Безысходность раздавила ее окончательно. Она впала в ступор. Сидела, не шевелясь, и смотрела в одну точку. Я не припомню, чтобы она когда-нибудь целый день не замечала меня и ничего не говорила. Вид у нее был такой, как будто на ее глазах рушится весь мир, будто она решилась убить не петуха, а саму себя.
Вечером к ней пришел, наконец, здравый смысл.
– Отвези его обратно бабушке, – сказала она обреченно.
– Этим бессердечным людям?
Мой друг, сидящий в кресле напротив меня, вдруг замер на полуслове, прерывая рассказ, увидев входящую в комнату жену. Замолчал, как опытный заговорщик, и посмотрел на нее, улыбаясь.
Жена у моего друга энергичная, в меру полная (кровь с молоком!) женщина, веселая и с юмором. Они всю жизнь друг про друга правдивые анекдоты сочиняют. Такое вот семейство. Их веселые и беззлобные россказни легко слушать. И каждый рассказывает одну и ту же историю по-своему и всякий раз по-новому.
– Опять обо мне байки рассказывает! Опять врет! – заулыбалась она в ответ мужу, присаживаясь на диван. – Вот так всегда, – обратилась она ко мне, – болтает обо мне всякую ерунду. А сам… Знаток петушиный! Забыл, как два года назад Тузика чуть не угробил?
Тузик – смешная, рослая, лохматая дворняжка, с размашистыми ушами. Сторож с добродушной мордой, на которой написано обращение ко всякому человеку: укради меня, я тебя люблю. Живет Тузик у них беззаботно третий год на заднем дворе и своим поведением показывает, что доволен жизнью. Про него услышать побасенку поинтересней, чем про петуха.
– Приспичило ему собаку завести, – начала жена и засмеялась лукаво, глядя на мужа. Тот улыбнулся добродушно:
– Сейчас наговорит!
– Помолчи. Не мне одной краснеть, – и продолжила: – Вынь да положь ему собаку! Двор, видите ли, некому охранять. Боится он чего-то. А я на что?! У меня видишь, какая рука? – она показала широкую, увесистую ладонь. – У меня вес в два раза больше, чем у любой собаки! И зубы есть! И рявкнуть я могу, что у любой овчарки ноги отнимутся. И кормить меня не надо – сама себя кормлю. Нет, собаку ему подавай! Хоть бы в секции собаководства купил с проверенной родословной, а то поперся на рынок. Вроде бы посмотреть. И привозит щенка. Очень он ему понравился. Прямо любовь у них с первого взгляда. Я, говорит, у хорошего собаковода купил. Фотографию мамы видел – статная кавказская овчарка! Выдающихся кровей. Еще и Цезарем хотел назвать. Еле отговорила. Какой охранник с таким именем? Вольеру ему сделал. Сам постарался, без моего вмешательства. Любимчиком его объявил. Ошейник купил собаке самый дорогущий. Для меня у него денег всегда не хватает, а тут, пожалуйста, расщедрился. Думает, если он ошейник дорогой собаке нацепил, из нее чемпион породы вырастет. Как же! Я сначала была против собаки, а потом привязалась к ней всей душой. Тузиком его назвала. Ласковый песик растет, добрый. Мордашка потешная, сам шкодный. Любит победокурить. Маленькие все хороши, пока в такого дылду, – шутя показала на мужа, – не вырастут. Сторожить он желания не проявлял, но хотя бы сам не крал. А то ничего во дворе положить нельзя – обязательно стащит и испоганит. Так вот. Проходит месяца два-три, наша собачка стала унылой. Даже пакостить перестала. Лежит, морда опухла. Вези его, говорю, к ветеринару. А этот, – она опять ткнула пальцем мужа, – одно твердит: само пройдет, само пройдет! Не хочется ему салон в машине марать. Черствые вы, мужики! Не чувствуете, когда помощь другу требуется. Выйду я вечером, присяду рядом с ним, поглажу, и вижу, что помощи он просит. Поскуливает жалобно. Проходит неделя. Я вся извелась. Тузику всё хуже и хуже. Есть перестал. Не вытерпела я, вызвала ветеринара на дом. Приехал он, собаку осмотрел, температуру померил и говорит:
– Что ж вы, душегубы, животинку мучаете? Собака-то растет, ошейник ослаблять надо.
Снял с Тузика дорогой ошейник, который этот недотепа нацепил, и зло процедил сквозь зубы: пускай хозяин сам его носит. «Вы, – обращается ко мне, – затяните ему потуже! Могла бы – я бы затянула! С тех пор мы Тузику ошейник не надеваем. На всякий случай. Не дай Бог еще чего-нибудь случится от этого ошейника. Я не переживу. С таким муженьком, городским в доску, надо ухо востро держать!»
– Сама с Тузиком обнималась и сюсюкала и не догадалась ошейник ослабить, а теперь на меня валит, – рассмеялся муж.
– А на кого мне валить? На него, что ли? – хлопнула меня по-приятельски по плечу. – На него неудобно. Еще обидится. Мы для того и замуж выходим, чтоб было на кого валить!
И рассмеялась от всей души.
– Правильно я говорю?
– Вот так и живем весело, – развел руками друг. – И уживаемся второй десяток лет.
Понятно, жить можно с тем, с кем можешь ужиться и свалить на него часть своих проблем. А если уживаться и валить еще и весело, так это и есть, наверное, счастье. Правильнее не бывает.
Урок бизнеса
Июльским солнечным днем захожу я в кафе в центре города пообедать и вижу справа, за крайним к выходу столом обтянутую бежевой футболкой спину, напоминающую округлившийся квадрат, пышную, как дрожжевое тесто. На вершине фигуры – знакомая лысина колесом: на приплюснутой, как тыква, голове идеальный глянцевый круг под цвет безжизненной пустыни, а в середине кружок оазиса с заботливо подстриженной растительностью.
«Коля Брагин!» – догадался я. Мой товарищ со студенческих лет. Большой оригинал и неутомимый неудачник.
В институте он слыл непобедимым спорщиком. Если стена была белая, он с несгибаемым упорством доказывал, что она черная. В общепризнанных теориях искал подвох и утверждал обратное. Грозился опровергнуть в математике число л. Наивно стремился внушить всем: ему известно то, что другим неведомо. Напуская на себя в спорах страшно серьезный вид, он так напряженно пыжился, что, казалось, вот-вот лопнет.
Несколько лет назад Брагин ушел с государственной службы и последнее время занимался малым бизнесом. Очень малым – незаметным ни в городе, не в личном бюджете.
Я сделал несколько шагов, обернулся: точно Брагин!
Он с жадностью торопливо поедал бифштекс с жареной картошкой, как будто подсел к чужой трапезе, когда хозяин отлучился на минутку.
«Раньше фастфуд на ходу проглатывал, – подумал я, – и вдруг за бифштексы принялся».
– Привет! – узнал меня Коля, вытаращив безумные от вкусовых ощущений глаза. – Какими судьбами?
– Привет! – махнул я рукой. – Я-то здесь часто бываю. А ты как сюда забрел? Забыл про булочки с котлетой?
– Фигуру берегу, – отшутился Коля.
– Поздно спохватился!
– Ничего! – как всегда, оптимистично ответил он. – Главное – начать!
Брагин всю жизнь постоянно что-нибудь начинал, занимался всем, чем смог заняться, на ходу придумывая самые невероятные проекты, которые способны были поглощать его энергию. И осуществив задуманное наполовину, он по злой воле судьбы опять встречал начало другого проекта. Вновь начинал. И вновь не заканчивал. По иронии всё той же судьбы каждый проект оказывался не совсем тем, что нужно людям, а Коле мог бы принести прибыль. Во всех делах у него возникали частоколы проблем, в которых он блуждал, пока окончательно не заходил в тупик. Но будучи неутомимым человеком, вновь находил новые занятия. И через некоторое время – новые проблемы. Начинать и бороться с проблемами было его естественным состоянием, в котором он чувствовал себя живым человеком.
– Как успехи? Как бизнес? – поинтересовался я, присаживаясь напротив.
