скачать книгу бесплатно
– Да не держите вы её! Посадите вон на стул! Да за Печью дуйте! – выругался на военных Доктор и, нахмурившись, поинтересовался: – А что случилось?то? Нанаец тебя за руль пустил?
– Да, там… своё…
– Ох, Ваня, Ваня, – закачал головой Доктор и как школьный учитель начал размеренно отдавать указания: – Берешь её. Берешь пацана её контуженного. И дуете все вместе к Лешему. Пацана, конечно, по?хорошему надо Василисе передать, я?то рядом с ней никакой не Доктор, а так, только про витаминки да медвежье дерьмо шутить могу. Уж она?то если не разберётся, то пиши пропало, но сначала к Лешему. Сам понимаешь. Субординация. Да и он через заправку пацана быстрее к Василисе доставит.
– А что с пацаном?
– Спит. Не просто спит и не по волшебному…
– А как тогда?
– И так и так. И спит он, похоже, прямо через эту замочную скважину…
– Понятно, – угрюмо кивает Иван, ничего не понимая. – А она?то зачем? Девчонка.
Доктор молчит, оценивая ситуацию, но снова резко меняя настроение, взрывается дружескими издёвками:
– Вот ты интересный. Ты вроде из наших, а говоришь иногда, как будто всю жизнь дубиной по голове мутузили. Ты, может, боксер бывший?
– Ничего я не боксер!
– Может, ты тоже из Кошмаров? Ты небось и аями у Нанайца до последнего не замечал.
– Да чё я не замечал? Всё я замечал, – отвечает Иван, с трудом понимая, о чём говорит Доктор.
– Ну а раз замечал, тогда не задавай тупых вопросов, сказано – лезть в Печь и ехать к Лешему с этими бедолагами, значит, полезай в Печь и дуй к Лешему.
Глава 9
Бывают такие сны, в которых необузданные потусторонние силы открывают тебе сакральный смысл всего сущего и сразу становится ясна простая правда: отчего всё именно так. В какой?то момент ты даже можешь понять, что сейчас находишься во сне, но это никоим образом не искажает сути той правды, которая только что открылась затуманенному сознанию спящего. Она настолько проста и понятна, что кажется удивительным как никто раньше своим умом не дошел до этого.
К сожалению, незаменимым атрибутом таких снов является невозможность переноса этой самой правды в обыденный мир людей. Волшебная бестелесная истина, существующая лишь в мире идей, неминуемо растает или того хуже исказиться, находясь под обыденной повседневностью и серостью мира людей.
Поэтому в первые секунды пробуждения от такого сна человек вокруг себя ничего не видит, не слышит и не понимает. Пытается осознать, где он и как тут очутился. Всё существо занято попытками удержаться за тающую дымку сновидения, но чем сильнее усилия, тем быстрее распадается эфирная конструкция в сознании пробудившегося, возвращая его воспоминания, его насущные потребности и его собственное “я”.
Когда Вероника открыла глаза, она смогла разглядеть за автомобильным окном, в которое упиралась лбом, лишь бегущий кусочек серого асфальта и постоянно мелькающие ели. Одно дерево сменяло другое, а его следующее. Все они были похожи друг на друга, как родные близнецы, и в какой?то момент ей показалось, что нет никакого множества деревьев, а лишь одно?единственное дерево, растянутое вдоль этой стороны дороги. И другой стороны дороги. И вообще любой другой дороги в этой стране, да и во всем мире.
Распрямляя затёкшую шею, моргая тяжёлыми веками и вытирая тыльной стороной ладони бегущий по краешку рта медок, Вероника пытается дать оценку сидящему рядом водителю старого, но роскошного, автомобиля.
Мужчина средних лет старше её, но старушкам у подъезда ещё можно обращаться к нему “молодой человек”. Его голова сначала показалась ей гладко выбритой, но продолжая беглый осмотр небольших следов на коже, какие бывают после ожогов, и, удостоверившись в отсутствии бровей, она предположила, что этот человек болеет какой?то редкой болезнью, отчего он напоминает только что выбравшегося из пожара.
– О! – произносит незнакомец, – проснулась…
“Я” с хлопком возвращается в сознание. За секунду в голове с острой болью разом появляются все недавние события, ещё мгновение назад казавшиеся сном. Она вспоминает нежного и мужественного оборотня, кровавую расправу в баре, ворону?директрису, Великий и Ужасный завод, слетевшего с катушек отца мальчика и с трудом, с которым птенец пробивается сквозь яичную скорлупу, она вспоминает самого мальчика. Своего мальчика.
– Алёша! – восклицает она и, сжимая кулаки начинает скалиться, вспоминая, как военные с надписями ОПР на одежде оцепили завод и не пускали её к ребенку. – Где мой…
Но стоит ей заметить на заднем сиденье мирно спящего под синим байковым одеялом ребёнка, как гнев сменяется тревогой.
– Алёша! – Вероника тут же хватает водителя за чёрный рукав пиджака. – Что с ним?
Тот лишь бросает беглый взгляд в зеркало заднего вида.
– Да спит вроде.
– Алёша! Алёша!
Она оборачивается к ребёнку и вытягивается. Пытаясь дотянуться до ребёнка, она машет второй рукой, пытаясь найти опору, и случайно задевает рычаг автоматической коробки передач, непонятно как оказавшейся в таком старом автомобиле.
– Тише ты. Ещё выпустишь её.
Дотянувшись до плеча ребёнка, Вероника сначала легонько трясёт его, но с каждым разом ей приходится прикладывать всё больше усилий для пробуждения ребёнка и, понимая, что никаких сил недостаточно, её тревога начинает возрастать.
– Алёша! Алёша! Что с ним? Он не просыпается! Алёша!
В панике она переключается на водителя и, вцепившись в его локоть, начинает трясти его, отчего автомобиль покачивает из стороны в сторону:
– Почему он не просыпается?! – И только теперь Вероника полностью разглядывает сидящего рядом с ней шофёра. Она понимает, что у него нет запаха.
Не то чтобы Вероника могла сказать, как должен пахнуть человек, но есть же что?то в каждом из нас, что делает нас живыми. Что?то благодаря чему мы смотрим друг на друга и понимаем, что перед нами другой человек, а не бездушная кукла или робот. А вот у этого водителя этого нет.
– Как ваше самочувствие?
– Что?
Он точно один из них. Оборотень предупреждал о них.
– Голова болит? Кружится?
– Нет.
Он говорил если встретит их, то нужно притворяться мёртвой или глупой. Глядишь, побрезгуют и не тронут.
– Про завод помните? Ну что случилось там.
– Не совсем.
– Ладно. Так, а вы что делали там? В такой час. Ещё и с ребёнком.
– Гуляли.
“Глупой, а не тупой!” – рычит на неё собственный внутренний голос.
– Точнее, мы гуляли с Алёшей в лесу, а потом его похитили.
– Похитили? – удивляется водитель. – Кто?
– Его… отец…
Водитель нахмурился.
– Всё сложно. Его отец уголовник и он не живёт с ним…
– А вы кем приходитесь ребёнку?
– Я?
Воспоминания закрутились в ещё не до конца очнувшейся от сна голове.
– Он… Мой племянник. Я его опекун. Официальный. Назначенный судом. Мальчик тоже рад жить со мной.
На языке ещё вертится песок?ложь, а этот в чёрном костюме может его учуять. Оборотень предупреждал. На его лице не сдвинулся с места ни единый мускул, а стеклянные голубые глаза смотрят на дорогу перед собой. И хотя от него не исходит никакого запаха, сразу видно: он не поверил.
– А?а… То есть там на заводе… Это отец мальчика?
Вероника вспоминает безумные глаза и бессвязные речи.
– Да. Это был он.
– Был? Вы много?то помните из того, что произошло?
В памяти вспыхивают расползающиеся порезы на шее отца мальчика.
– Нет.
– Тем лучше для вас. Скажите, вы колдовством никогда не увлекались?
– Что?
– Ну там всякие женские гадания, например, или духов, может, вызываете? Может, оборотней знаете?
Водитель смеётся как будто шутит, но Вероника знает: он не шутит. Она непроизвольно сглатывает, и в тот момент, когда её горло движется, она ловит пристальный недоверчивый взгляд водителя на своей шее.
– Что с Алёшей? Куда вы нас везёте?
Водитель глубоко вздохнул и распрямился.
– Я сказал: ребёнок спит. Едем мы к начальству. В чащу к Лешему. Он направит ребёнка в институт, где ему помогут проснуться и заодно решить, что делать с вами.
– Со мной?
Оборотень говорил, если поймёшь, что они тебе не верят, надо бежать. Бежать от них как можно дальше. Бежать пока не кончатся силы, а потом ещё столько же.
– Э?э… Определит, куда вас… – неуверенно заявляет человек за рулём. – Там же с радиацией были вопросы. Ну, на заводе. Может, вам витаминки какие?то надо или в санаторий…
Водитель снова смеётся. И она видит, что он видит, как она ему не верит. Воображение отчётливо рисует картину, как под видом заботы её запирают и обкалывают препаратами.
– Нас разлучат?
Водитель сделал вид, что не услышал вопроса. Опустив голову, Вероника скачет глазами из стороны в сторону.
– Мы можем остановиться?
– Мы почти приехали? Потерпите немного.
– Я хочу пересесть назад. Просто посидеть рядом.
Задумался. Мнёт челюсть.
– Не могу остановиться. Машина не моя, боюсь не поедет потом.
– Если нас разлучат, хочу побыть с ним немного.
Видно, что он обдумывает её просьбу, а значит, есть у него всё же сердце. Значит, не чужды и человеческие эмоции.
– Маршрут менять не стоит. А так почти приехали, эта дорога она такая, если свернёшь…
– Ну пожалуйста! Он мне как родной.
Она хватает его за рукав и старается сделаться похожей на грустного оленёнка. Он долго молчит, в очередной раз отгораживаясь от неё рукой и словно защищая коробку передач, с неохотой разрешает:
– Перелазь.
– Спаси…
– Молча! Пока не передумал.
Отстегнув ремень безопасности и не спуская глаз с водителя, который продолжает держать ладонь над рычагом автоматической коробки передач от возможных неловких движений со стороны Вероники, она начинает осторожно перебираться на заднее сиденье. Ещё на половине пути, до конца не понимая, что собирается сделать, она видит, что Алёша накрепко привязан к медицинским носилкам, не менее прочно закреплённым на задних сиденьях. Она оглядывается на водителя. Тот начинает её в чём?то подозревать.
Нет времени на раздумья! Нужно действовать!
Продолжая смотреть глаза в глаза водителю, Вероника начинает “случайно” соскальзывающей ногой отталкиваться от защищаемой водителем коробки передач. Коробку заклинило и даже несколько чётких ударов по рычагу, прошедших защиту в виде машущего рукой возмущающего водителя, не дают сдвинуть его с места.
– Ей! Что ты делаешь?
Их взгляды снова встречаются. Покрывшаяся потом Вероника слышит, как от неё пахнет страхом и неуверенностью. Прочитавший всё это в её глазах водитель начинает хмуриться и тянет к ней свою руку, а Вероника уже в открытую изо всех сил продолжает бить по рычагу. Его обгорелые облезлые пальцы уже почти касаются её лица, когда рычаг поддается и, за секунду до резкого торможения, Вероника успевает перемахнуть на задние сиденья и упасть на пол, закрыв голову руками.
Под визг шин и рёв мотора Веронику вдавливает в пол. Когда автомобиль останавливается, она в первую очередь проверяет Алёшу – ребёнок спит, словно ничего и не произошло. Осторожно обернувшись, она видит, как водитель с разбитым о руль лбом обеими руками вцепился в рычаг коробки передач, застрявший в положении D. Навалившись всем своим весом, он пытается сдвинуть его в любое положение, но безуспешно.
Глаза водителя, которые заливает собственная кровь, встречаются с испуганными глазами Вероники.
– Что ты наделала?!
Позабыв о ней, он разворачивается на сто восемьдесят градусов и начинает дёргать за дверную ручку и толкать дверь плечом, пытаясь выбраться из автомобиля. Дверь остаётся на месте. Кнопки замка двери одновременно щёлкают и опускаются во всех дверях автомобиля. Водитель выхватывает свой пистолет и, нацелившись в стекло намеревается выстрелить, но внезапно отстегнувшийся ремень безопасности оборачивается вокруг его запястья и выкручивает его, вынуждая выбросить пистолет, скрывающийся под сиденьем. Ремень резко затягивается, блокируя движения левой руки.
– Да я тут при чём?! – кричит истекающей кровью водитель.
Ремни, бережно хранившие безопасность ребёнка, осторожно отстегиваются, замок перед Вероникой срабатывает и дверь распахивается сама собой, словно, призывая их покинуть автомобиль, пока водитель неистово вопит:
